Альме резали горло хозяева, а я не могла ни убежать, ни закричать: во мне все онемело, как во сне, когда нужно от кого-то убежать, а ты не можешь пошевелить ни ногой, ни рукой: вся какая-то свинцовая. Мне казалось, что кровь очень густая и очень медленно стекает по шерсти и обтекает лапу, которая еще подергивается, а капли тяжелые, как ртуть, только темно-красные...
Я училась в пятом классе, когда мы приехали в Кияхты, это в Джамбульской области. Одиннадцать домиков по четыре семьи в каждом, общий колодец, магазинчик и железнодорожный вокзал. И степь. Без конца и края - с черепахами, ежами, змеями. Летом с бледно зеленеющим саксаулом - карликом лесом и с перекати-полем, порой единственной пищей верблюдов. Зато весной степь превращалась в чудо: бело-красное море маков и тюльпанов, огромных, по пояс и выше, особенно густо растущих ближе к железнодорожной насыпи. Зимой же она стояла, укрытая поблескивающим на солнце снежным покрывалом и вьюжила.
Альма появилась зимой в доме напротив. Смешная, совсем непонятной породы, какого-то «серобуромалинового» окраса, очень подвижная и вместе с тем пока неуклюжая, но с очень компанейским характером. Когда она разгонялась, задние лапы обгоняли передние. А с остановкой было еще хуже. Вернее, желание остановиться у нее было - передняя часть туловища сносно ей повиновалась, а все остальное заносило в сторону. Но постепенно Альма приспособилась: когда нужно было «тормознуть» у мячика - она, подкашивая задние лапки, плюхалась на свой пушистый колечком хвостик, еще некоторое время скользила задком по крашеному полу и, наконец, останавливалась.
Кормить и угощать нам собаку запрещалось, а играть, - пожалуйста. И Альма росла не только по дням, ночью тоже, причем ночью-то даже быстрее, поражая всех своей изобретательностью, неутомимостью и компанейностью. Меня, Петьку Чернобаева и его сестренку отличала от всех приходящих и любила.
Их, Чернобаевых, было много — пять или шесть, - а мама одна, так что им собака не светила. Мне тоже, хотя нас у мамы было двое. Поэтому вся наша любовь досталась соседской Альме. Все свободное время с ней, а Чернобаевы еще и босиком по снегу бегали вместе с Альмой — проверяли, сильно ли у нее замерзают лапы, и я не помню, чтоб они болели. За зиму и весну наша Альмочка выросла почти с кавказскую овчарку, а может быть, мне так казалось. Нам разрешили ее взять на прогулку в «лес», в саксаул. Гуляли долго. Я немного отстала и присела отдохнуть. Солнце нещадно палило. Это днем, а по ночам еще было холодно. Сижу. Смотрю, передо мной метровой длины толстая змея песчаного цвета. Испугалась. Знаю, что шевелиться нельзя, но набрала воздуха побольше, да как закричу: «Петька, змея!», а он откуда-то издалека: «Скажи, честное пионерское».
Первой прискакала Альма, схватила эту песчанку за хвост и начала трепать. Тут и Петька - «спаситель» прибежал, зажал ее рогатиной, вырвал зубы и с этим трофеем мы двинулись домой. В школу пришлось отдать, там ее заспиртовали и в колбу поместили. Несколько дней после этого мы Альму не видели. Хозяева очень берегли ее. Кормили только тем, что сами ели. Над ними смеялись, злорадствовали: «Лучше бы свиней разводили». А им было не до этого. Оба были тяжело больны - туберкулез легких. Вот Альмы и не стало. Говорят собачье мясо излечивает. А еще где-то в Китае вообще собаками питаются. Может быть.
Может быть, соседи мои и вылечились, не знаю, но дом это: с тех пор я обходила стороной, даже смотреть не могла на это место, у крыльца. К счастью, мы скоро переехали в Сары-Шаган.