Работал зло, и к ужину уложил последний кирпич, самому не поверилось — отошел в сторону полюбоваться работой.
Всё сделано аккуратно, без застывших комков раствора на белых кирпичах, можно снаружи не штукатурить.
Пока он ел, хозяйка сама вынесла раскладушку в сад и застелила свежим бельем.
Но сегодня, несмотря на сильную усталость и ломоту, он не мог уснуть, лежал, невидяще уставясь на просвечивающиеся звезды сквозь узорчатые листья инжира.
Тихо подошла Нина.
Он подвинулся, освобождая место на раскладушке.
Она присела рядом.
— Ну, что с тобой? — Нина приложила прохладную руку ко лбу. — Да ты весь горишь! — Она прикоснулась губами. — Точно, температура, я сейчас аспирин принесу.
Борис взял её руку, положил на свои глаза, и Нина между пальцами почувствовала скатившиеся слезинки.
— Поплачь, поплачь, это хорошо, вся боль со слезами выходит. Неужели кукла тебя обидела? Говорила же, недостойна она тебя. Разве тебе такая нужна? Ну что с того, что красивая? Вы словно мотыльки на свет, обжигаетесь на красивых. А некрасивые—то вернее, надежнее.
— Значит, ты ненадежная? — улыбнулся её рассуждениям Борис.
— Ты считаешь меня красивой? Спасибо. Каждой женщине хочется быть красивой, любимой, редкая удержится от соблазна проверить свои чары. А уж, когда настойчиво домогаются, трудно не уступить.
— И ты уступала?
— А что же я, исключение? Поэтому и говорю, если хочешь спокойной, счастливой жизни, женись на некрасивой, осчастливь её, и сам будешь счастлив, не к кому будет ревновать.
— Уродину искать? — хмыкнул Борис.
— Зачем уродину? Обыкновенную девчонку, не такую броскую, как твоя куколка. Хотя бы Галю, правда, она не девушка, но и ты не мальчик, не одной, видно, сердце зазнобил, а сейчас сам нарвался. Так что отомстила тебе куколка за других.
— Но я никого не обижал. У меня-то и девушки никогда не было. Как-то так получалось — все подруги моих друзей оказывались занятыми, а если которая и посматривала на меня, я считал недостойным — отбивать у товарища, а потом, когда он сам оставлял её — не мог пересилить воспоминания о том, как он ее целовал, любил. Если бы до армии отец не познакомил с разведенкой, так до сих пор невинным бы и ходил, она и обучила любовным премудростям.
— Значит, куколка твоя первая любовь? Не завидую. Впрочем, всё проходит. Первая любовь всегда несчастлива, это как корь, все ею переболевают. Вот увидишь, всё будет хорошо. Голова болит?
Нина наклонилась и снова прикоснулась губами ко лбу.
— Чудеса, жар прошел. Исцелила я тебя. Ну, спи, не буду мешать. Послезавтра мы уезжаем, кончился наш отпуск, пролетели южные денечки.
— Поцелуй меня, — попросил Борис.
Нина оглянулась на сидящих в отдалении перед телевизором, и нежно, с чувством поцеловала.
— Вот и согрешили мы с тобой. Спокойной ночи.
— Нина, приходи ночью, — придержал её за руку Борис.
— Вот этого не надо. То я в отчаянии бесилась, а сейчас у нас есть надежда, доктор сказал, что всё пройдет, причина в неврозе. Не зря мы приехали к морю. Спасибо тебе. Спи.
Утром Борис спал необычно долго, как дома, спешить было незачем, организм наверстывал упущенное. Когда открыл глаза, то понял, что больше ни минуты не сможет спать, тело полностью отдохнуло, было бодро и требовало новой нагрузки. За завтраком хозяйка положила рядом с тарелкой шесть четвертных билетов.
— Спасибо за работу, остальное я Никодимыча попрошу, доделает, он знатный столяр, полы настелет, крышу поднимет. А ты отдыхай сколько хочешь, ничего не возьму с тебя, обрастай мясом.
Борис равнодушно кивнул и положил деньги в карман брюк.
Он думал об Ане.
Не ждет ли она его на пляже?
Может быть, поняла, что была неправа, погорячилась?
Он совсем не обижен на нее, красивым женщинам многое можно простить.
Но на заветном месте Ани не было.
Он пошел вдоль пляжа, обходя лежаки с загорелыми телами, группки картежников, жующих, читающих, смотрящих.
Никого, ни одного знакомого лица, словно переместился с другой планеты.
Даже морская вода не доставила удовольствие, глупо в одиночестве искать утешения.
К обеду подошел к гостинице.
— Молодой человек, вы к кому? — окликнул внимательный портье.
— В 421 номер.
— Там никого нет, ключ на месте.
Борис зашел в ресторан, сел за столик, где обычно они сидели.
Знакомый официант приветливо кивнул и дал понять, что скоро подойдет, но Борис жестом успокоил, мол, не торопится.
Обед постарался растянуть подольше, чтобы не вызывая подозрение, ожидать Аню.
Выпито кофе, съедено три порции мороженого.
К столу подсела супружеская чета с дочерью лет тринадцати.
Мать, никого не стесняясь, громко отчитывала дочь за какую-то провинность, та привычно не слушала, кокетливо стоила глазки Борису, то ли проверяя свое обаяние, то ли досаждая не в меру разбушевавшейся матери.
Борис рассчитался с официантом, понимающе улыбнулся девочке и вышел на улицу.
Куда идти, в какую сторону?
И нужно ли искать встречи с Аней?
Неужели всё так беспросветно и кончится?
За день обошел все окрестности, все местные достопримечательности, где наиболее многолюдно, и под вечер решил ждать у гостиницы, портье ещё раз сказал, что в номере никого нет.
Стемнело. Ярко вспыхнули ртутные фонари.
Из гостиницы то и дело выходили нарядные пары, группки, и неторопливо шествовали в сторону моря через сосновый бор.
Борис поднялся и пошел за ними без определенной цели, куда—то надо было идти.
За высокой живой изгородью из пышных колючих кустов с твердыми плодами, похожими на недозревшие теннисные мячи, слышалась громкая ритмичная музыка.
В разрыве изгороди стояли два крепыша и улыбались подходившим.
Но стоило подойти чужаку, как они заступили дорогу.
— Тебе чего? Проваливай,
— Мне Жору, — осенило вдруг Бориса.
— Какого ещё Жopy? Здесь все Жорики.
— Жopa, Андрей, Семен, они же всегда вместе. Культуристы. Вы же их знаете. Мы договорились о встрече.
Парни с подозрением посмотрели на Бориса и нехотя расступились.
— Ладно, проходи.
За вторым рядом кустов, но, чуть пониже, открывалось большое освещенное пространство с танцующими парочками, над которыми полукругом возвышалась эстрада с музыкантами.
В стороне, в уютном полумраке стояли накрытые столы, оттуда доносился воркующий женский смех и низкий рокот мужских голосов.
Борис остановился в тени кипариса и стал высматривать Аню.
Среди сидящих её не было, а танцующие замысловато перемешивались, лиц не разглядеть, так близко склонялись друг к другу.
Но вот он узнал её.
Она и здесь была самой красивой и нарядной, в искрящемся глубоко декольтированном вечернем платье.
Её партнером был представительный мужчина лет сорока, он что—то снисходительно говорил, а правая рука лежала на тугом заду Ани, равномерно и округло поглаживая, словно втирая какую-то мазь.
Аня спокойно и внимательно слушала, чуть покачивая отрицательно головой, трудно было понять, что могла означать такая реакция, то ли несогласие, то ли своеобразное внимание.
Кто-то жёстко тронул Бориса за плечо, заставляя оглянуться.
Сзади, с сурово озабоченными лицами, стояли Жора и Андрей.
— Ты как сюда попал? — грубо спросил Пора. — Кто тебя пропустил?
— Мне надо поговорить с Аней.
— Она же ясно сказала, что не хочет тебя видеть. Выметайся отсюда, здесь делать нечего, не по рылу честь.
— Я не уйду, пока с Аней не поговорю, — решительно произнес Борис и вышел из тени, чтобы, дождавшись окончания танца, сразу подойти к Ане, он чувствовал, что культуристы могут этому воспрепятствовать, надеялся, что на освещенном месте они не посмеют затеять драку.
Его с силой рванули в темень и ударили в челюсть.
От второго удара Борис увернулся и провел прямой встречный в чьё—то оскаленное лицо.
Их было двое, поднаторевших в нечестных драках большинства против одного.
Били жестоко и беспощадно, тупыми носками туфель в живот, в рёбра, в спину, по рукам, ногам, пока Борис не потерял сознание и не перестал ощущать боль.
Был звон и невесомый полет в черном туннеле с далеким сверкающим ослепительным выходом, в котором всё растворялось и исчезало.
Очнувшись, Борис увидел перед собой заплаканное лицо Гали.
— Слава Богу, очнулся! Лежи, не вставай, мама за доктором пошла. Может, сразу в милицию заявить? Как они тебя отделали! Ты их кого—нибудь знаешь? — спросила Галя, меняя компресс на лбу.
— У меня всё цело?
— Не знаю, родненький, на вид не определишь, много крови, синяков, скоро доктор посмотрит и скажет. Позвонить в милиции?
— Не надо, — протянул Борис и снова уснул.
Два дня Галя не отходила от кровати Бориса, ставя примочки и кормя с ложки — руки сильно болели, не было сил удержать на весу, мог лишь шевелить.
Слёзы слабости стекали по лицу, Галя вытирала их платком и сама плакала.
— Ешь, милый, поправляйся.
— Не хочу. А где Нина?
— Ещё позавчера уехали. Это её муж тебя нашел утром на пляже и принес. Оба плакали, глядя на тебя. Нина перед отъездом подходила к твоей, случайно в магазине встретила. Рассказала, каким тебя нашли.
— А она?
— Ничего не ответила, повернулась и ушла.
Борис закрыл глаза.
Не думал, что так всё кончится.
Какой был смысл так жестоко избивать?
Против двоих качков он не смог бы ничего сделать, выставили бы его, и он ушел.
Нет, добровольно не ушел бы, ему хотелось в последний раз посмотреть в глаза Ани и, может быть, прочитать в них надежду.
Он прислушался к избитому телу, вроде бы всё цело, но могли и убить.
И отомстить не сможет, у них целая организация, а он один.
Круг, в который его случайно занесло, а потом без сожаления вытолкнули, отторгли, как инородное тело.
Через день Галя проводила его на вокзал, неся не очень тяжелый чемодан несостоявшегося курортника.
Заметная бледность покрывала лицо Бориса, чуть подташнивало, не хотелось думать о сотрясении мозга и неприятных последствиях.
Он сел отдохнуть на скамейку под мохнатой пыльной пальмой, а Галя пошла за билетом. Потом они долго ждали поезд, поглядывая на раскормленных голубей суетящихся возле куска сухой булки брошенной кем—то на асфальт перрона.
— Спасибо тебе, Галя, выходила меня. Хорошая ты девушка.
— Ещё приедешь? — с надеждой спросила Галя.
— Зачем? Остаться здесь не смогу, а тебя мать не отпустит, ты ей нужна.
— Хочешь, сейчас с тобой уеду? Только позови.
— Слишком разные мы с тобой, Галя.
— Необразованная, да?
— Не в этом дело. Аню забыть не могу. А ты мне будешь её напоминать. Люблю её,
— Как можно такую любить? Она с тобой так подло поступила. Оставайся, я помогу забыть её. Боренька, не уезжай!
С коротким предварительным свистом электричка остановилась у перрона.
Борис поцеловал Галю и вошел в тамбур.
Двери с шипением захлопнулись, и он прошел в общий вагон.
До Адлера предстояло ехать не более часа.
От стремительного мелькания за окном закружилась голова, и он закрыл глаза.
Вот и всё. Счастливый билет оказался фальшивым.
Ставрополь-на-Волге
1989 год.