Отёчная щека пыталась выйти за рамки лица - придавив собой скособочившийся глаз, стекая с подбородка на шею. Кожа левой стороны лица была натянута до невозможного предела: казалось, тронь её чем-нибудь острым - и она лопнет как воздушный шарик.
- Ну, что? пока сделать ничего нельзя, - вздохнула докторица-стоматолог, - сначала надо сбить отёчность. Антибиотики, жаропонижающее, полоскания, постельный режим. А уж потом – ко мне, будьте добры.
Сам подлый дырявый зуб уже не болел: вместо него болело всё остальное.
При малейшем наклоне боль толчками приливала к распухшей щеке, и щеку приходилось придерживать полотенцем – а вдруг, действительно, лопнет?!
Обидно лежать в постели: когда на улице весна, когда солнце подмигивает через стекло, когда новенький красный плащ висит на вешалке, а в школе - пустует парта рядом с Сашкой Николаевым.
А тут... И больно, и страшно, и... даже зеркало испуганно кривится, отражая изуродованное флюсом лицо.
- Пойдёшь со мной в магазин? – вдруг предложила заглянувшая в комнату старшая сестра, и это было так неожиданно и радостно, что ноги сами дёрнулись, пытаясь спрыгнуть с кровати.
- Как же я пойдууу, - говорить тоже было больно, - у меня такое страшное лицооо...
- А я... а я... – таинственно-заговорщически понизив голос, сказала Наталья, и на мгновение поверилось, что сестра что-нибудь придумает, сможет помочь, - я сейчас... плакат напишу. Возьму его в руки, и пойду впереди тебя: «Не пугайтесь, это - просто моя сестра!»
Сестра хохотала над своей удачной шуткой: громкий смех перекатывался из угла в угол, отлетал от потолка, ударялся об стекло окна.
Лариска отвернулась к окну. Не было сил ни плакать, ни смеяться; холодком прокатилась по горевшей болью щеке шершавая слезинка. Заоконное солнце, дотянувшись до кровати, осторожно пригладило лоб.
Лариска тихо вздохнула, вновь открывая «Трёх мушкетёров».
Она очень сильно любила свою старшую сестру.