… У Тани Нестеренко была мечта… нет, скорее цель… не важно – как ни назови, суть от этого не поменяется… в общем, больше всего на свете Таня Нестеренко хотела быть такой, как все.
В то время, как многие ее одноклассники пытались что-то там доказать себе и другим, самоутвердиться, как-то выделиться, чтобы только отличаться от «серой массы», Тане просто хотелось быть «как все». Ничем не отличаться в худшую сторону от остальных своих соучеников. В лучшую она итак не отличалась (да и желания отличаться не было), поэтому это проблемой быть не могло.
Казалось бы, как мало надо ей для счастья – жизнь самой обычной, ничем не примечательной девчонки. Но даже эта мелочь, не говоря уже о чем-то большем, была недоступна ей.
Как же Тане, бывало, хотелось прийти в школу, как какой-нибудь там Маше Дудник, и поздороваться-поцеловаться со всеми многочисленными приятелями, смотрящими на нее радостно и уважительно, с настоящим интересом в глазах... Потом, подобно Маше, просидеть на уроках, совершенно не слушая скучную учительницу, а болтая с Мариной о жизни, поиграть с подругой в «крестики-нолики»… И длинный, невыносимо нудный учебный день пролетит быстро, весело, легко и незаметно.
Ну почему, почему Маше это доступно, а ей, Тане, – нет?
И ведь не только Маше это доступно. Это доступно всем девочкам ее класса. У всех есть друзья. Ну, кроме Тани, конечно…
Но Таня вовсе не унывала, не расклеивалась и не сдавалась. Она пыталась, пыталась снова и снова, несмотря на все невзгоды и удары судьбы. Говорят, если твердо, не сомневаясь, идти к своей цели, рано или поздно достигнешь ее. Таня верила в это.
Она пыталась снова и снова подружиться с ними, угодить им, но это, к сожалению, ни к чему не приводило, оборачивалось лишь разочарованиями и болью для Тани…
В седьмом классе, девочка, бывало, чтобы задобрить одноклассников и избежать издевательств, специально приносила в школу что-нибудь вкусненькое и угощала их. Но это девочке не помогало: от ее угощений многие соученики не отказывались, но на этом «дружба» и заканчивалась, больше никаких общих дел ребята с ней иметь не желали, и она, в конечном счете, все равно оставалась одна – и на уроках, и на переменах. Одна – самая последняя, никому не нужная лохушка, и хуже ее не было никого. Ведь только с ней, черт подери, никто не хотел дружить… Таня, бывало, очень страдала в такие моменты от осознания этого и даже на некоторое время впадала в уныние, переставала угождать одноклассникам, улыбаться неискренне и вовсе не желая добра, молчала подолгу, замыкалась в себе. Но депрессия у девочки, к счастью, продолжалась недолго, и буквально через несколько дней она снова была готова бороться за свое место под Солнцем. Ну не хотела она смириться с тем, что она – лохушка и неудачница. Неудачниками были те, кто ее таковой считали. А она… а она своего добьется. Добьется рано или поздно. Добьется, вот увидите…
Девочка живо представляла себе, как с ней происходит какое-нибудь чудо (были разные вариации: она начнет встречаться с самым клевым в школе мальчиком, оденется в самом дорогом бутике в городе и т.д.), и как она приходит после этого в школу. Вот тогда-то они пожалеют о своем плохом и несправедливом отношении к ней, вот тогда-то они и начнут кусать локти и проклинать себя! Но будет уже, увы, слишком поздно…
Воображение рисовало ей, как Лавейкина, краснея и запинаясь, извиняется за все те насмешки, которыми она осыпала бедную Нестеренко на протяжении семи школьных лет, как Лена и Маша подобострастно уговаривают ее пойти с ними вечером погулять, как она, проходя мимо унылой Насти, мимоходом рассеянно хлопает блондинку по плечу и произносит сочувственно: « Не расстраивайся, дорогая, у тебя все будет хорошо» - как-то так. А что? Можно проявлять жалость и снисхождение к слабым, когда ты – самая сильная…
Тане становилось до такой степени хорошо на душе, когда она представляла свою успешную школьную жизнь, что на лице девочки непроизвольно появлялась счастливая улыбка. Ах, как же она жаждала признания!.. Но получить его могла, к сожалению, разве что в грезах…
Коварная Лавейкина, часто сидевшая перед Таней, обычно замечала странную, неуместную улыбку Нестеренко, и не могла не прокомментировать увиденное. Как правило, она начинала хохотать и орала на весь класс, показывая на Таню пальцем:
- Нет, ну вы только посмотрите на Нестеренко! Сидит и лыбится без причины! Чего ты лыбишься, дура?
- Наверное, придумывает какую-нибудь очередную пакость, - усмехаясь, предполагала Маша. – Слышь, Ирка, не мешай человечку злодейские планы обдумывать…
В такие моменты Таня хмурилась, исподлобья злобно смотрела на девочек, и, вздохнув, грустно опускала глаза. Ну чего они пристали, в самом деле? Даже помечтать не дают…
Эх, мечты, мечты… Наяву ей бы не самой главной, - хоть бы не последней стать… Но – не получалось. Несмотря на все старания девочки, последней лохушкой класса неизменно оставалась она, и конкуренток на это почетное место у Тани не было… До недавнего времени.
Начиная с первого учебного дня восьмого класса, Таня просто-таки воспрянула духом – у нее появился шанс. На ее незавидное положение теперь, наконец, появилась претендентка.
Увидев Степу Соловьеву в первый раз на линейке, она сразу поняла это. Неуверенная в себе девочка сначала пыталась с ней пообщаться, но Тане было совершенно незачем дружить с ней. Какой смысл? Соловьева - странная, и дружба с такой особой ни в коей мере не могла улучшить положения Тани в классе. Напротив, над девочкой могли начать еще больше издеваться, ведь только законченная идиотка могла бы общаться с ненормальной новенькой… Поэтому Таня избрала другой путь, более выгодный для себя – настраивать потихоньку других девочек против неудачницы. Таким образом, у Тани появлялся шанс, что классным изгоем теперь будет не она, а эта больная на голову дура. Таня всячески поддерживала издевательства и насмешки над новенькой, нередко участвовала в них, чтобы подчеркнуть, то, что дескать, она-то, Нестеренко не такая, не чета этой овце…
« Ну, а что тут такого? – успокаивала она свою совесть. – Надо мной же издевались столько лет, так почему бы теперь Соловьевой не пострадать? Чем она лучше меня?». Она испытывала какое-то мстительное удовольствие от мысли, что теперь не над ней смеются, а она смеется над кем-то. Ей казалось это вполне справедливым. То, мучается ли Степа от ее выходок, больно ли этой странной девочке – Таню абсолютно не интересовало. Для нее Степа была не человек, - ходячий статус. И статус этот гласил: «лохушка». Да и вообще, что там эта Соловьева могла думать и чувствовать? Она же ненормальная, совсем ничего не соображает… Нормальный, здоровый психически человек так себя вести не может… Сидит себе, ни с кем не разговаривает…
Но главным аргументом в пользу такого своего поведения у Тани было, наверное, все-таки желание отомстить. Отомстить, отыграться за всю ту боль и унижения, что она терпела последние годы.
В жизни нельзя быть добрым. Потому, что жизнь – это борьба. Не ударишь ты первым, - ударят тебя. И, если таким как Ветковская или хотя бы эта вот новенькая Света Марьянова, может быть, изредка, и позволено проявлять сочувствие и жалость (естественно, им же не грозит быть последними!), то людям вроде Тани такая ошибка не прощается. Не ударишь - зазеваешься или пожалеешь, – и ты уже на все 10 школьных лет объект для постоянных издевательств и насмешек. Таким образом, доброту и жалость ей проявлять нельзя. Или она или ее… Так уж лучше, чтобы «она». Лучше пусть издеваются над кем-то другим, чем над ней. Спасибо, Таня уже сыта этим по горло...
С самого первого сентября над ней еще ни разу не издевались. А все благодаря тому, что она вовремя обратила всеобщее внимание на лохушку, еще более слабую, чем неказистая Таня Нестеренко. Таня не побоялась ударить первой…
***
… 14-го ноября на шестом уроке, уроке английского языка Таня скучала. Английский она знала из ряда вон плохо, поэтому половину из того, что невыразительно бубнила училка, не понимала, а механически списывать буквы с доски ей достаточно быстро надоело. Потом глупая англичанка еще и вознамерилась проверить у них домашнее задание… Ну, это вообще – хоть волком вой… Таня же, как всегда, ничего не сделала… Ну и ладно… Было бы чем заняться… Шестой она еще кое-как пересидит, но вот на седьмом что делать?.. Седьмой - тоже английский.
Она зевнула и огляделась в поисках того, с кем бы поговорить. На английском их класс делился на две группы. Предполагалось, что они будут равные по числу учеников, но на практике отчего-то так не получилось. Группа, в которой училась Таня, была значительно меньше той, другой. Из девочек здесь были только Аня, Марина да Соловьева эта, но она не в счет… А в тот день было вообще плохо, - только отличница и новая классная лохушка…
Аня Олексюк сидела вместе с Володей далеко от Тани, - в другом ряду, да еще и за второй партой… нет, с ней не поговорить… не кричать же на уроке через весь класс…
Таня вздохнула и покосилась назад. Там сидела Соловьева, и, опустив голову, что-то внимательно вычитывала у себя в тетрадке. Вдруг Тане в голову пришла отличная мысль.
Она вырвала из своей тетради листочек, быстро нацарапала на нем: « Что, овца, учишься? Но тебя это не спасет!», и бросила записку назад, на парту Соловьевой. Лохушка, заметив листок, отвлеклась от своего дела. Прочитав, она пожала плечами, взяла ручку... Спустя мгновение писулька уже снова лежала на Таниной парте, и Таня прочитала: « Да, учусь. А тебе какое дело?»
Таня хмуро посмотрела назад, на Степу, и решительно, не задумываясь, вывела: «Помнишь, что было на физкультуре? Тебе понравилось, да? А когда Света тебе на башку ботинок положила? А когда бутерброды забирает, тоже нравится?»
Девочка внимательно наблюдала за Соловьевой, когда та читала ее послание. Лишь на секунду (всего на одну секунду!), но глаза девочки все же наполнились болью и отчаянием. Таня торжествовала – ей удалось задеть за живое эту странную безразличную апатичную девку, выбить ее из колеи. Это был настоящий успех, ведь сейчас Тане никто не помогал, она самостоятельно унижала одноклассницу, и весьма успешно. Может, не такая уж Таня и слабая? Может, и не лохушка она вовсе?
Сильные унижают слабых, и это – нормально…
Овца сунула ей бумажку. На ней было выведено беспомощное: «Что тебе надо?».
Таня ненадолго задумалась, как бы сделать этой дуре больнее… Наконец, написала ответ: « Да ничего. Ты просто коза и уродка. Сучка драная. Страшилище. И имя у тебя идиотское, хуже не придумаешь… Твои родители такие же ненормальные, как и ты, да? Тебя в нашем классе никто не любит, и не полюбит, даже не надейся. Так всегда и будут издеваться. И это правильно - так тебе и надо, жалкая, никому не нужная слабачка. Убирайся вон из нашего класса! Такие, как ты, нам не нужны».
Она собралась было торжественно вручить Соловьевой листочек, но тут неожиданно прозвенел звонок. Ладно, в таком случае, лохушка подождет…
Володя сразу ушел из кабинета размяться после непрерывного 40-минутного сидения за партой, и Аня теперь сидела за партой одна, смиренно уча новые английские слова, которые им сегодня задали на дом, но Олексюк, предпочитая не терять зря времени, готовилась заранее. Вообще, учеба занимала важное место в жизни Ани, ниже «девятки» она никогда не получала, и Таню касательно Олексюк уже пару лет мучил один вопрос,– как эта девочка может столько времени и внимания уделять какой-то там никому не нужной учебе, когда в мире столько всего интереснее… важнее задачек, диктантов и оценок?
Но у этой заучки, видать, было немного иное мнение.
Таня подошла к Аниной парте и робко спросила:
- Можно тебя отвлечь?
- Да, конечно, - ботанша рассеянно кивнула. Улыбнулась. – Садись, расскажи чего-нибудь, а то мне уже надоело учиться… - она показала на свободный стул возле себя.
« Прогресс. Она не так безнадежна, как я считала» - подумала Таня, усаживаясь рядом с Олексюк. Она уже знала, чем развлечет Аню.
- Слушай, сейчас прикол покажу… - заговорщически подмигнула заучке, достала из кармана переписку с Соловьевой и развернула листик на парте.
- Что это? – удивленно спросила зубрилка.
- Ты почитай, - хихикнув, ответила Таня. Она надеялась, что Олексюк по достоинству оценит проделанную работу и ее чувство юмора... А что? Ничуть не хуже того, что в свое время писала Соловьевой Лола… Даже лучше, если честно. Аня, несомненно, Таню похвалит, скажет какая она умная, и ей будет приятно, приятно…
Отличница взяла послание в руки и ее черные глаза быстро забегали по строчкам. По мере того, как Аня читала, ее лицо все мрачнело и мрачнело. Дочитав, она хмуро посмотрела на Таню.
- Ты… зачем это все писала? – в ее холодном голосе Таня отчетливо услышала гнев. И презрение.
Таня испуганно посмотрела на Олексюк. Ее поразил Анин тон.
- Ты разве не понимаешь, что это нехорошо? Тебе же не нравилось, когда с тобой так поступали, так почему же ты теперь сама?.. – горько и яростно выплюнула ботанша. Покачала головой, с разочарованием и досадой смотря на Таню.
Таня скучно посмотрела на свои тонкие колени. Да уж, все-таки она - лохушка… Как вообще она могла предположить, что эта моралистка способна оценить то, что она, Таня, сделала?
- Тань!.. Ты вообще слышишь меня? – в Анином голосе слышались угрожающие нотки, а в темных глазах Таня увидела искорки злобы.
- Да слышу я, слышу, - недовольно проворчала Таня.
Это разозлило отличницу еще больше. Она прищурилась и выпалила:
- Вставай! Уйди с глаз моих долой.
- Ну и уйду, - обиженно пробормотала Таня, вставая. Ей было неприятно, ее задела непонятная и необъяснимая реакция зубрилки на ее невинные шуточки. «За меня-то ты, дрянь, никогда не заступалась, - подумала с внезапным озлоблением, - и когда Лола Соловьевой гадости писала, помалкивала себе в тряпочку. Если ты такая принципиальная, то отчего ж не вступилась за эту овцу тогда? И от Светы ты ее не слишком-то защищаешь… Потому, что ты не только моралистка и сноб, Аня, - ты еще и трусиха».
– Да пошла ты… Святоша недоделанная… - со злостью произнесла ей на прощание Таня, усмехнувшись. Она еще успела заметить, как широко раскрылись Анины глаза от удивления… «Что, сука, никак не ожидала такого поворота событий, да?» - подумала злорадно, отвернулась от Ани и не спеша потопала к своему месту. А что? Пусть заучка привыкает к «новой» Тане. Не старающейся угодить всем лохушке, а прямолинейной девочке, могущей при необходимости и послать…
Олексюк, разумеется, была трусихой, не способной, как и многие другие их одноклассники, спорить с Плетневой даже по таким мелочам, как, например, Соловьева. Но, несмотря на осознание этого нелицеприятного и позорного для Ани факта, на душе у Тани все же остался какой-то неприятный осадок, что называется «кошки скребут»… Девочка не любила ругаться с одноклассниками, и ситуация конфликта вызывала у нее напряжение, даже если она и точно знала, что права… А в данном случае такой уверенности у Тани не было. Но все же… пусть эта зубрилка знает, что она, Таня, изменилась… и теперь может постоять за себя.
Она села на свое место, и в этот момент прозвенел звонок. Начался последний урок. Она плотоядно взглянула на сидящую позади Степу. Овца уныло смотрела куда-то вниз, на парту. «Ничего, я тебя сейчас развеселю!» - подумала Таня злорадно, и положила свою записку на парту лохушки.
Неудачница взяла бумажку, пробежалась глазами по строчкам, но, никаких, ровным счетом никаких чувств, обрадовавших бы Таню, не отразилось на ее лице. Лишь грусть притаилась в светло-карих глазах и еще… какое-то непонятное Тане чувство… разочарованность, что ли...
Прочитав, Соловьева свернула писульку и спокойно положила на парту. За ручку она не взялась, значит, отвечать не собиралась.
Нет, так Тане было неинтересно и совсем невесело...
Она опасливо покосилась на англичанку, - не смотрит ли та в ее сторону, и, убедившись, что нет, повернулась к Степе и зашипела:
- Ты, курва, какого фига ответ не пишешь?
Ненормальная снова уперлась взглядом в парту, но, услышав, что к ней обращаются, подняла глаза. В карих очах опять отражалось это непонятное чувство. Соловьева молча смотрела на Таню. Таня не выдержала:
- Ну чего ты зыришь на меня? Отвечай! - громким, яростным шепотом.
Степа виновато улыбнулась и пожала плечами.
- Ты настолько жалкая идиотка, что даже говорить не умеешь? Психичка ненормальная! – ругалась Таня. Ее ужасно раздражало игнорирование. Особенно такой лохушки, как эта Соловьева… Такой убогой надо, наоборот, очень почтительно обращаться к вышестоящим (то есть, ко всем одноклассникам), а она…
Внезапно Степа посмотрела ей прямо в глаза, и начала, запинаясь, тихонько и неуверенно говорить:
- Знаешь… ты права. Я действительно… действительно… очень жалкая… и убогая... .Это правда, да. Это так… Но… - она опустила глаза. Ей стало неловко. Она продолжила совсем уж неуверенно, как бы извиняясь:
– Но… ты… ты, Таня… ты даже… еще более жалкая, чем я… Это, наверное, оттого, что тебе… пришлось еще хуже, чем мне… Поэтому в тебе… уже нет… нет ничего человеческого… И я… Я правда не знаю, чем тебе помочь… Но… Мне очень жаль тебя… Правда…
Степа осторожно подняла взгляд и испугалась: Танины глаза сузились от иступленной, едва сдерживаемой ярости. Никогда в своей жизни – ни до этого, ни после, Степе не приходилось видеть такой озлобленности в глазах людей. Девочке показалось, что Таня, невзирая на то, что идет урок, а учительница рассказывает что-то про грамматику английского языка, сейчас ударит ее. Но Таня, вместо того, чтобы драться, быстро отвернулась от нее… Противоречивые чувства раздирали девочку.
В мыслях Таня ругала, поносила всякими словами оборзевшую в конец Соловьеву, но вместе с тем, она с горечью осознавала, что Соловьева права. Права… Права, как ни крути. В Тане не было ничего человеческого. Все человечность убили в ней, убили еще давным-давно… а может быть, и не было в ней человечности, и именно по этой причине она неизменно оставалась лохушкой в классе…
«Нет! – спорила она сама с собой. – Ничего подобного. Самая последняя неудачница в классе с первого сентября вовсе не я, а Соловьева. Соловьева, черт бы ее подрал! И то, какое положение ты занимаешь в классе, вовсе не зависит не от какого «человеческого». Вот, Лола, например, - разве хороший человек? Или новенькая Света Марьянова? Нет, а популярностью пользуются. Значит, дело в другом. И потом, кто же убил во мне это человеческое? Кто годами травил меня и издевался?».
Она была изначально не виновата. Она не заслуживала такого к себе отношения… Это они, они – эти монстры, называемые одноклассниками, сделали ее такой. И теперь… ничего уже не изменить.
Но хуже всего было то, что Соловьева, даже ненормальная Соловьева жалела ее. До Тани с запозданием дошло, что неясное чувство, которое она читала во взгляде лохушки, было не что иное, как сочувствие. Взгляд был искренний, и, судя по всему, она действительно… Да и не могут больные на голову врать и притворяться…
Лучше было бы, если бы Соловьева ее ненавидела.
Ненавидь меня, Степа… Прошу тебя… Ведь такие люди, как я, не заслуживают жалости – ты же знаешь.
Жалость, сочувствие… Как же ей это надоело… На лицах многих одноклассников она часто видела это выражение - смесь брезгливости и сочувствия. Даже их злости, ненависти она порой была бы рада больше…
Думая обо всем этом и совершенно не слушая учительницу, она сидела за партой и мрачно смотрела в одну точку на доске. Так девочка пребывала в прострации до самого звонка, а когда звонок прозвенел, словно бы очнулась, тряхнула головой, резво вскочила и, собрав свои вещи, быстро двинулась к выходу. Ей очень хотелось домой. Она устала от школы, от одноклассников, от всех этих раздумий, неоднозначных дилемм… Выйдя из кабинета английского, она поспешила по коридорам первого этажа к лестнице – перед уходом требовалось еще забрать из их классной комнаты свою курточку.
- Нестеренко, стой! – вдруг услышала она голос Маши Дудник.
Таня начала испуганно озираться. Нигде никого не было видно – перемена после седьмого урока, - все школьники спешили покинуть свое учебное заведение… Она сделала неуверенный шажок вперед, робко заглянула за поворот, и увидела возле окна, рядом с кабинетом пения небольшую компанию одноклассниц. Она состояла из Маши, Лены, Насти, Ирки и... Главная успокоительно гладила по плечу девочку с черными длинными прямыми волосами, стянутыми сегодня в два толстых хвостика… Таню мгновенно прошиб холодный пот.
- Давай, Нестеренко, неси сюда свой тощий пердак, – снова «вежливо» позвала ее Дудник.
Лена посмотрела на Машу и укоризненно покачала головой.
- Зачем же так грубо, Маш? Ты пугаешь ее, - и, повернувшись к Тане, помахала ей рукой:
- Танечка, иди сюда, к нам. Не бойся, ничего плохого мы тебе не сделаем. Мы только хотим поговорить…
Таня нервно сглотнула. Девочке захотелось убежать, убежать сию же минуту, сию же секунду, но она знала, что это ни к чему не приведет – все равно с ней разберутся завтра или послезавтра… Убежав, она только опозорит себя, потеряет остатки своего достоинства и уважения одноклассников… Поэтому она уныло, как кролик в пасть удаву, поплелась к девочкам.
Подойдя поближе к одноклассницам, она с удивлением заметила, что глаза Ани Олексюк распухли от слез. Таня закусила губу. Неужели… неужели отличница плакала из-за нее?.. Да что ж ты чувствительная-то такая, Аня?
Она виновато взглянула на заучку. Ботанша отвела взгляд.
- Смотри, это, - Лена Ярмакова указала на Аню, - это, Таня, твоя одноклассница. И, как ты считаешь, сегодня ты хорошо поступила с ней?
- Да что ты с ней сюсюкаешь, - раздраженно бросила Маша. – Надо просто дать ей пару раз по роже … и будет знать, как обижать людей.
Таня испуганно вздрогнула. Тихонько пролепетала:
- Не нужно меня бить… пожалуйста…
- А ты сожалеешь о том, что нахамила Ане? – строго спросила Маша.
- Да… - пробормотала. Это было правдой. Девочка не знала… не думала, что ее необдуманно брошенные слова могут настолько задеть Аню за живое... заставить ее плакать.
- Тогда извинись, - потребовала Маша.
- Извини… - промямлила Таня, смущенно отводя взгляд от Ани. В следующее мгновение она услышала веселый, задорный, как и ее кудряшки, смех Леночки.
- Это так-то ты сожалеешь? – смеясь, вкрадчиво спросила она Таню. - Настен, ты как считаешь – она искренне извиняется?
Главная оторвала взгляд холодных глаз от Ани, лениво переместила его на Таню… Таня едва заметно вздрогнула. О-ох, какие же ледяные глаза… Настя сдержанно, но недвусмысленно усмехнулась.
- Таня, подойди ко мне, - произнесла ласково. Настя Ветковская стояла, прислонившись к подоконнику, ее левая рука покровительственно обнимала Аню Олексюк за талию… За два года учебы Таня перекинулась с Настей максимум десятью словами – эта девочка никогда не интересовалась Таней и не заговаривала с ней (это было, видимо, ниже достоинства этой самоуверенной стервы), поэтому Таня толком не знала, что она из себя представляет… Однако одноклассники побаивались ее, и Таня предпочитала не спорить с Настей, а ослушаться ее прямого приказа девочка и вовсе никогда не осмелилась бы.
Аня Олексюк печально смотрела в пол.
Когда испуганная Таня подошла настолько, насколько хотела Настя, Ветковская спокойно спросила:
- Ты считаешь, что имеешь право унижать других?
- Вовсе нет, - заблеяла Таня, опустив взгляд. Близость Насти нервировала и пугала. Пот потек по ее спине. – Я никого, никого не обижала… - голос задрожал.
Маша хмыкнула, Лена засмеялась, а Ира впервые весело подала голос:
- Девки, а давайте накажем ее! Спустим штаны и отшлепаем…
Таня с ужасом уставилась на нее, Маша и Лена прыснули от смеха, Аня стояла растерянная и унылая…
- Маша, иди, стань на повороте, - велела Настя. – Неплохо бы знать о приближении посторонних заранее…
Дудник молча кивнула и отправилась туда, куда было велено. Таня напряглась. Не к добру все это, ох, не к добру… Все таки лучше бы она трусливо сбежала, когда заметила одноклассниц.
Ветковская начала мягко, доброжелательно и неторопливо:
- Тань… я знаю, в чем твоя проблема. И я хочу помочь тебе осознать свои ошибки. Чтобы тебе, малышка, было понятнее, расскажу одну историю, произошедшую со мной не так давно. Знаешь, я очень люблю сосиски в тесте. Просто страсть, как обожаю, хотя родители и твердят, что употреблять этот продукт вредно для желудка. Но, думаю, если не часто… В общем, я изредка покупаю их в ларьке, расположенном за моим домом. Обычно они в этом месте - вкусные, свежие… Но, однажды, этим летом я приобрела там несколько необычное кушанье. Я поразилась, когда сумела как следует разглядеть его. Небольшая колбаска, выглядывающая из теста, по известной причине приобрела зеленый цвет и достаточно дурно пахла. И понимаешь, Таня, отчего-то мне стало любопытно… Внезапно захотелось исследовать этот загадочный, необычный предмет под названием «Испорченная сосиска»... Я ощутила, что просто обязана это сделать. Я разделила мясное блюдо в тесте на две половины, и осмотрела его внутренность - сосиска прогнила насквозь. Представляешь, зайка? В ней уже не осталось ничего живого. Таким образом, получилось, что мне вместо питательного продукта подсунули брак. Ты, Танюша, думаешь, наверное, что я этой странной историей хочу сказать, да? Знаешь, дорогая, люди – они ведь как эта самая пища… Есть вкусные, свежие, высококачественные, полезные продукты…. А бывают так себе, средней паршивости, - немного просрочены, подпорчены или приготовлены плохим поваром… Но их, кстати говоря, тоже едят, хоть и не так охотно, как первую категорию… И, к сожалению, изредка встречается брак. Он несъедобен. В отношении людей это - неудачный человеческий материал. И в нашем случае, брак это… - она усмехнулась. - … это, Танечка, ты.
Таня не успела и глазом моргнуть, не успела испугаться, как Главная внезапно взяла ее за грудки, притянула к себе. Ледяные глаза Ветковской теперь были совсем близко от Таниных.
- Пусти… - сдавленно вскрикнула Таня, и попыталась вырваться, вывернуться из цепкой сильной Настиной руки. Не получилось. Можно было, конечно, рискнуть – дернуться изо всех сил, однако тогда Танина новая белая блузочка точно не выдержала бы – порвалась… А дома ее по головке не погладят за испорченную одежду… к тому же, блузка самой Тане очень нравилась.
Еще она могла бы попробовать ударить Ветковскую, но это, как подсказывала ей интуиция, в будущем ничего хорошего ей не сулило… К тому же, даже если она (о чудо!) сумеет справиться с Настей, есть же и остальные девочки… Одной пятерых не победить… Хотя бы та же Маша Дудник уложит сразу, с первого удара хиленькую Таню…Так что сопротивляться нет ни малейшего смысла.
Ее одноклассницы с интересом наблюдали за происходящим. Для них это было милым развлечением на вроде цирка (тем более, Таня ведь получала по заслугам)… Лишь одна Аня выглядела обеспокоенной, грустной.
- Круто ты ее… - прошептала Ира…
- Да, милая, увы, но это так. Пользы от тебя не больше, чем от гнилой сосиски, - жестко и холодно рассуждала Ветковская, крепко держа ее. - Ты, как любил выражаться один из моих самых любимых литературных героев - сержант Магвайр, - дерьмо в консервной баночке. И ничего более. Запомни это хорошенько, и выбрось из своей головки всю дурь. И упаси тебя Бог, сладенькая, еще раз так поговорить с Анечкой. Ты хорошо поняла, чего тебе не стоит больше делать? – спросила строго, слегка встряхнув Таню. Таня съежилась и опустила голову. От Главной пахло дорогими духами, и еще чем-то таким хорошим, домашним…
- Поняла, - кое-как выдавила из себя Таня. Губы пересохли.
- Что ты поняла? – в синих глазах ее мучительницы плясали искорки веселья. Эта дрянь издевалась над ней… до этого дня она никогда не трогала Таню, но сейчас вот отчего-то… На Таню накатила новая волна страха и паники.
- Я не буду больше обижать Аню, - пробубнила безжизненно. Остальные девочки зачарованно слушали ее.
- Хорошо, Танечка, - холодный пристальный взгляд. – Еще.
Таня всхлипнув, опустила глаза.
- Я – брак, гнилая сосиска и дерьмо в консервной баночке, - в дрожащем голосе слышались слезы. Ей не хотелось этого говорить… не хотелось унижаться, но… но выбора, черт возьми, не было… если она не будет играть по правилам этих монстров, они могут уничтожить ее… уничтожить прямо сейчас, сию же минуту.
Настя ласково улыбнулась ей. Удовлетворенно кивнула.
- Молодец... Еще?
Таня тихонько захныкала. Предприняла слабую попытку вырваться из плена. Девочка не знала, чего еще от нее хотела услышать эта садистка…
- Отвечай, Татьяна, - хмуро напомнила о себе Лена. – Тебе задали вопрос.
- Да уж… Отвечай, крыса, а не то кто-то сегодня таки получит в дыню, - усмехнулась Ира.
Сердце Тани забилось быстрее. Губы дрожали. Она жадно глотнула ртом воздух.
- Я… я не знаю… пусти меня, пожалуйста, - взмолилась.
Наказание последовало незамедлительно – Настя вдруг резко отпустила Таню, а другой рукой неожиданно сильно толкнула девочку в грудь. Таня, не ожидавшая удара, потеряла равновесие, и, не удержавшись на ногах, растянулась на грязном, пыльном полу в нескольких метрах от одноклассниц. Сумка с учебниками во время Таниного падения покинула хозяйку - свалилась у девочки с плеча, и приземлилась в метре от нее. Упав на спину, и через мгновение, почувствовав боль в копчике, Таня тихонько застонала.
Превозмогая боль, и ничего не соображая от страха, Таня тут же попыталась принять сидячее положение – необходимо было как можно скорее вскочить на ноги и бежать, бежать, бежать от этих опасных животных … Спасаться.
- Куда это ты намылилась? – чья-то рука снова с силой толкнула ее на пол. Таня от страха перед неминуемой болью прикрыла глаза… но, как ни странно, на этот раз обошлось без неприятных ощущений в спине… зато она почувствовала какую-то непонятную тяжесть на правой руке… Распахнув глаза, увидела прямо над собой улыбающуюся Лену. Скосила взгляд вниз, на свою хваталку… Чуть повыше локтя в нее упиралась шпилька красной аккуратной туфельки Ярмаковой.
Танины глаза широко раскрылись от ужаса. По лбу заструился пот.
- Убери ногу! Убери ногу, ты - ***… - закричала яростно, судорожно пытаясь освободить руку. В следующую секунду ощутила такую боль в правой конечности, что перед глазами заплясали черные точки, на глаза навернулись слезы, а горло разорвал отчаянный, протяжный крик. «Что ты делаешь, Лена?» - сквозь красную завесу боли до Тани все же донесся голос Олексюк, полный изумления и ужаса. Садистка, услышав его, тут же ослабила нажим.
Настя тоже недовольно покачала головой.
- Действительно, Ленусик… Аккуратнее… посмотри, что ты наделала, - произнесла укоризненно -на светлой блузке Тани медленно расплывалось красное пятно, девочка, ставшая на время беспомощной от боли, жадно ловила ртом воздух.
Лена виновато опустила взгляд.
- Прости, немного не рассчитала силу… - и добавила поучительно, обращаясь к лежащей на полу однокласснице:
-Веди себя хорошо, Таня, слушайся нас, и тебе больше не будет больно. Сама же знаешь - человеческий брак должен подчиняться.
Таня не ответила. Она с отчаянием смотрела в потолок, мысленно моля Бога о том, чтобы ее мучения поскорее закончились… Но Господь не услышал ее.
Настя неторопливо направилась к Тане. Шокированная Аня с ужасом уставилась на нее. Взмолилась:
- Настя, не надо ничего с ней делать! Отпусти ее… пожалуйста… Ты же видишь – она уже достаточно наказана… Прошу… прошу тебя, прекрати это… Пожалуйста… Я уже простила ее… - в глазах отличницы блестели слезы.
Ветковская повернулась, изумленно взглянула на нее. Улыбнулась, рассеянно бросила, ласково похлопав по руке:
- Ну, что ты, Аня… мы уже скоро закончим. Все в этой жизни должно иметь логическое окончание.
Она подошла к Тане, опустилась на корточки, взглянула в бледное личико, остекленевшие темно-карие глаза… Взяла тоненькую левую ручку в свою.
- Что же мне делать с тобой, Таня? – задумчиво протянула она, вглядываясь в безразличное лицо. – Как считаешь?
Таня, сжав пересохшие губы, не отвечала, напряженно уставившись в потолок. Настя с сожалением посмотрела на Танину поврежденную руку.
- Леночка сделала тебе больно, да? – спросила сочувственно. – Она была неправа. Хоть ты и брак, Танечка, но это не значит, что по причине этого должна терпеть такую сильную боль… ты ведь не виновата, что родилась такой, детка… как и та сосиска не виновата в том, что ее так поздно купили… Поэтому… сейчас я хочу искупить вину Лены и сделать тебе кое-что приятное… - Настина рука ухватила «собачку» на молнии Таниной блузки и решительно потянула вниз.
Таня дернулась, приходя в себя. Безразличное выражение исчезло с лица. Она в панике взглянула на Настю.
- Что… что ты делаешь? – спросила внезапно севшим от волнения голосом. – Перестань! Хватит! – вскрикнула, видя, что разъехавшаяся молния уже обнажила ее белый лифчик. Ощутила, что стремительно, до слез краснеет.
- Вау, беленький… - прокомментировала с интересом Лена. – Ну да, Таня же у нас – приличная девочка…
- Фу! – скривилась Ира. – Он у нее, наверное, месяц нестиранный…
Аня ничего не сказала, лишь покраснела и отвернулась к окну, чтобы не видеть ужасных унижений, происходивших… происходивших, увы, по ее вине… Настю Ветковскую, она, конечно, никогда не способна была остановить, но… но полчаса назад она могла бы не рассказывать любящим ее одноклассницам, повстречавшимся ей по чистой случайности в коридоре, причины своих слез… и тогда… тогда они не издевались бы сейчас над Таней… Какая же Аня дура, как же она смогла не сообразить, что став на ее защиту, девочки непременно перейдут границу…
Таня была на грани обморока. По спине тек липкий пот… Она судорожно забилась, пытаясь прекратить ужасный, унизительный процесс обнажения своего тела, сделала попытку оттолкнуть левой рукой Настю, но не смогла даже оторвать конечность от пола – рука Главной, лежащая на ней и плотно обхватывающая ее, оказалась неожиданно тяжелой. С тем же успехом, Таня могла бы вырываться из тисков. Разумеется, самой слабенькой девочке в классе нечего было и мечтать вырвать свою руку из руки Ветковской, которая считалась одной из самых сильных школьниц в своем кружке по каратэ. Тогда Таня попробовала пнуть мучительницу ногой, но не смогла дотянуться до Насти…
- А ну веди себя прилично, - прикрикнула на нее Лена, и слегка надавила ногой на поврежденную конечность. Таня слабо застонала, и оставила неловкие попытки сопротивления.
Настя расстегнула блузку до конца. Узенькая, бледная грудь часто и судорожно вздымается, на лице – красные пятна и страдание, в глазах поблескивают слезы, рот с потрескавшимися губами чуть приоткрыт…
- Расслабься, - успокоительно сказала ей Ветковская. Она с живым любопытством рассматривала Танино бледное, худенькое туловище. Через мгновение теплая ладонь Насти мягко опустилась на ее грудь, невесомыми, быстрыми, уверенными движениями прошлась по ней, плавно заскользила вниз – к животу…
В другое время и в другой обстановке Тане, возможно, действительно понравилось бы это, не лишенной порочной сладости действо, но сейчас…
- Убери руки, - зашептала бессильно. От стыда и волнения воздуха стало резко не хватать. – Убери руки… Пожалуйста, убери от меня ру…
Таня вздрогнула всем телом, с ее губ сорвался тихий, жалобный стон – с плоского, даже впалого живота Тани Настина ладонь легко скользнула под лифчик. Глаза Леночки Ярмаковой зажглись интересом и возбуждением… а выражения лица Иры Лавейкиной, Таня со своего ракурса, к сожалению, видеть не могла.
Танины глаза закрылись от стыда и смущения. Нет, это невыносимо… Раньше она обманывалась на счет своего положения в классе, и лишь только сейчас, в это самое мгновение осознала его в полной мере… ей не на что надеяться. Они никогда не признают ее… И даже… если она начнет встречаться с самым клевым мальчиком в школе… и даже если дорого оденется… все равно… эти чудовища никогда не начнут относиться к ней по-человечески.
Умереть бы… Умереть прямо сейчас… Как было бы хорошо не жить беззащитным, униженным, слабым… браком… умереть… умереть… умереть…
Настя мягко провела ладонью по ее левой груди, осторожно дотронулась большим пальцем до набухшего соска, легким, умелым движением чуть сжала маленькую, неразвитую сисю… Опустила руку чуть пониже и немного правее – теперь под ее ладонью яростно и быстро стучало сердечко девочки. Несильно надавила рукой на грудь одноклассницы – чтобы четче слышать сердцебиение. Надо же… около 120 ударов в минуту… Посмотрела с интересом на лицо измученной девочки, рассеянно усмехнулась. Всего один удар, достаточной точности и силы по этому месту – и Таня скончается в течение пяти минут.
Настя вытащила руку из-под белого маленького лифчика и Таня тут же облегченно вздохнула. Не открывая, впрочем, глаз.
- Ну, как тебе Танина грудь? – с живейшим любопытством спросила Лена.
«Мои мучения не кончатся никогда» - пришла к выводу Таня, и одинокая слезинка покатилась у нее по щеке. Глаз она так и не открыла – не было сил смотреть на одноклассниц.
- Пока еще не созрела. Думаю, годика через два будет хороша…
По Таниному бледному лицу струились слезы, а рыдания рвались из груди…
За что? За что? За что?..Что я вам сделала? Почему вы так жестоки со мной?
- Вот тогда и пощупаем! – обрадовалась Ира.
К горлу подкатил комок, и Танино худенькое тельце сотряслось от отчаянных, беспомощных рыданий. Не видеть, не видеть этого ужасного мира…
- Таня?.. – донесся до нее обеспокоенный голос Ветковской.- Тебе плохо, малышка?
- Ой, блин… Танька, не плачь… - услышала она виноватый голос Ярмаковой.
Она ощутила, как тяжесть свалилась с ее руки, как чьи-то теплые заботливые руки застегнули ее блузку…
- Давай-ка примем сидячее положение… Школьный пол очень грязен, сладенькая, - Настины руки опустились на худенькие плечи плачущей девочки и с легкостью приподняли ее туловище. Таня села, не переставая горько реветь.
Легкая рука опустилась на ее голову и ласково погладила по растрепавшимся волосам.
- Танюх… Ну, не реви… - донесся откуда-то голос Лавейкиной. – Мы же не хотели… Настя же просто пошутила с тобой немного, а ты квасишься…
- Рука сильно болит? – сочувственно спрашивала другая девочка. – Прости меня…
- Тише, Танечка, тише, - присоединялась к ним третья, та самая, что гладила ее по голове. – Не плачь, пожалуйста, все уже хорошо, тебя больше никто не обидит… - ее голос звучал мягко, успокаивающе, сочувствующе и в прежнее время он ввел бы Таню в заблуждение. Но не сейчас. Не после того, как она раздела ее… унизила перед одноклассницами ради своей забавы…
Девочка уселась на полу рядом с Таней, обняла ее. Таня закаменела в ее объятьях. Эта дрянь просто играла с ней. Играла ее чувствами, как двухлетний малыш пирамидкой. Веселилась… И ни о каком искреннем сочувствии тут, разумеется, и речи быть не могло.
Открыв, наконец, глаза, Таня вырвалась из крепких Настиных объятий, оттолкнула Лену от себя и вскочила. Обвела всех одноклассниц безумными от боли и обиды глазами. Слезы застилали глаза, делая мир размытым, нечетким… Закричала сдавленно, отчаянно:
- Я вас ненавижу… Слышите? Я вас ненавижу! - эхо, казалось, разнесло ее крик по всей школе, по всем классам, коридорам…
- Тань… Позволь объяснить, - рука Лены легла на ее плечо. Таня сбросила ее, с отвращением отшатнулась от девочки, словно у той была заразная смертельно опасная болезнь.
- Знаете, что… - начала тихим срывающимся голосом, перевела дух, набрала в грудь побольше воздуха. Усмехнулась. Губы дрожали. Слезы стекали по щекам и капали на грязный пол. – Знаете, что… это вы… вы – монстры, чудовища, уроды… это вы - брак... – она всхлипнула, медленно повернулась к Ане Олексюк. Аня тут же опустила глаза. Ей было неудобно, не хотелось смотреть на это озлобленное, несчастное существо, подобное загнанному в угол волчонку. Она также ощущала сильное чувство вины и раскаяния о своем неосмотрительном поступке. – И ты, Олексюк, тоже… Ты – грязь… Мерзкая, ничтожная трусиха… - каждое жесткое, правдивое, точное слово давалось ей с трудом, но она чувствовала, что должна закончить свою мысль.
Да, все именно так, как она сказала. Но… разве сама Таня – нет? Неожиданно ей вспомнились сочувствующие глаза, виноватая улыбка на лице одной девочки… Да. Сама Таня – тоже… брак…
Она резко развернулась, ослабевшими руками кое-как подхватила сумку, и, чуть пошатываясь, побежала по коридору… прочь, прочь от них…
- Таня, подожди! – крикнул кто-то из них, но она даже не оглянулась. У поворота встретила Машу Дудник. Маша озабоченно покосилась на ее поврежденную руку, на растрепавшиеся волосы, на безумные, отчаянные глаза, на заплаканное лицо… Но Таня не обратила на нее ни малейшего внимания, будто бы ее и вовсе не существовало.
Удивленная Маша поспешила к одноклассницам.
- Девчонки, что вы с ней сделали? – хихикнула она, подходя к ним… и ее смех тут же оборвался. Все четыре девочки выглядели серьезными и мрачными. – Что случилось? – спросила обеспокоенно.
Они молчали. Маша недоуменно переводила взгляд с одной на другую. Наконец, Ира невыразительно забубнила:
- Ну кто ж его знал… Что она такая упертая… Договаривались, что только до того момента, как заплачет… а она никак не хотела реветь… ну правда ж, девки – надо было отомстить… она ведь Аньку до слез довела и справедливо, чтобы мы ее тоже…
- Да уж… - протянула Лена. Вздохнула. – Она как-то странно говорила с нами в конце… И смотрела тоже – я ее такой никогда не видела…. Даже не знаю… Настя, она ведь не сделает ничего с собой? Правда ведь… не сделает? –волнуясь, спросила со страхом.
Настя покачала головой.
- Ну что ты, Ленок… Можешь не волноваться – такие, как она гнутся, но не ломаются… - спокойная уверенность слышалась в ее голосе.
- Ну дела… - задумчиво пробормотала ничего не понимающая Маша и почесала в затылке.
- Насть, скажи… а ты правда так думаешь? Ну, насчет того, что люди подобны сосискам в тесте… - внезапно услышали они робкий, тихий голос. Все разом повернулись к Ане Олексюк. Аня стояла, бессильно прислонившись к подоконнику, в ее черных глазах поблескивали слезы.
Губы Ветковской тронула легкая, почти незаметная усмешка.
- Ну что ты… Я думаю… я думаю, что все люди ценны и полезны. Каждый по-своему притягателен…
Аня нахмурилась. Порой она не могла понять, говорит ли Настя серьезно или с сарказмом.
Настя, улыбаясь, смотрела на нее. Ей нравилась Аня. Олексюк была доброй, честной, интеллигентной, красивой, и к тому же, очень умной девочкой (Аня являлась единственным человеком в классе, кого Настя принимала за равного по интеллекту), и Настя с удовольствием прислушивалась к ее мнению во многих вопросам.
- Ты хочешь, чтобы я извинилась перед ней, - Ветковская не спрашивала - утверждала.
Аня вздрогнула. Да. Да, именно этого она и хотела. Если Настя извинится перед Нестеренко, то... то Анина совесть будет спокойна.
- Да… Пожалуйста, Настя, сделай это… - попросила твердо, без страха.
- А если я не сделаю этого, тебя будет мучить совесть до конца жизни, не так ли? – Настя весело расхохоталась, откинув голову назад. - Не беспокойся… Завтра все приведу в порядок… только из любви и уважения к тебе, Анютка.
Аня с искренней благодарностью посмотрела на нее. Она часто задумывалась над тем, кто же все-таки такая эта таинственная, притягательная девочка, так досконально знающая психологию людей – богиня или дьяволица? Сейчас она снова склонялась к первому варианту… и память услужливо подтверждала ее вывод воспоминанием…
… Этот случай произошел примерно полтора года назад, когда они учились в еще шестом классе.
… Мирное теплое утро. Середина апреля, - весна уже в самом разгаре, нерешительно проклевывается нежная зеленая травка, робко распускаются на деревьях первые юные листочки, а солнышко светит ярко и совсем по-летнему… Природа оживает, и на душе делается хорошо-хорошо... По крайней мере, у таких романтичных и чувствительных особ, как юная Анечка Олексюк. Лучик утреннего солнца ласкает носик «маминой красавицы», «дедушкиной умнички» и «папиной принцессы».
Аня долго смотрит в окно, потом неохотно переводит взгляд в учебное помещение. Сегодня – необычный день. Сегодня - день рождения Тани Нестеренко.
Имениннице исполняется двенадцать, но девочке, стоящей сейчас рядом со Светланой Александровной, не дашь и десяти – такая она маленькая и худенькая… Малышка явно нервничает – личико слегка покраснело, вспотевшие ладошки трутся друг о друга, на лице застыла слабая, неуверенная заискивающая полуулыбка, в карих глазах – неуверенность, страх… и робкая надежда. Может быть, сегодня ей повезет…. Может быть, сегодня…
Светлана Александровна что-то там рассказывает им о том, какая Таня хорошая. Неинтересно, банально, - подобную речь их классная всегда толкает на празднованиях детских дней рождений. Ничего нового.
- Ну что, ребята, кто теперь поздравит Таню? – весело спросила математичка. Она словно бы и не догадывалась о проблемах Нестеренко.
В классе воцарилась звенящая тишина. На этом дне рождения никто не спешил поднять руку. Поздравлять лохушку с днем рождения никому не хотелось… поэтому шестиклассники сидели молча, смотря кто куда: одни на доску, другие в окно, третьи, не стесняясь – на Таню.
Светлана Александровна нахмурилась.
- Ну же, детки, не стесняйтесь. Неужели никто не хочет ничего пожелать Тане?
Неуверенная улыбка худенькой девочки растаяла. Она закусила губу, опустила взгляд, чтобы никто не видел предательски выступивших слез и отчаянной безнадежности в ее глазах.
Аня с жалостью смотрит на нее. Никто еще на дне рождения не оставался без поздравлений. Никто…. Неужели… неужели Таня будет первой?
Отличнице было неловко, хотелось помочь Тане, но она не решалась. Это означало бы выступить первой, а она… она никогда бы не смогла этого сделать… Да уж… Какая же она красавица, умница, принцесса?.. Нет, она… она просто трусиха. Это ведь так страшно – выступить первой… Вот если бы кто-то другой… Тогда она с удовольствием последовала бы его примеру. Но кто же это сделает? Кто поздравит с днем рождения самую непопулярную девочку их класса? Кто?..
Аня вздохнула и оглядела класс. Лес рук, ничего не скажешь… Она почувствовала, как у нее самой слезы наворачиваются на глаза. Что же это такое? Ну помогите кто-нибудь Тане, прошу вас… Хоть кто-нибудь… ну пожалуйста… я буду делать за вас уроки до самого выпуска, только пожалуйста, спасите ее… некоторым из вас это ведь ничего не стоит…
Но никто из одноклассников не отозвался на ее беззвучный крик. Светлана Александровна укоризненно покачала головой, Нестеренко стояла, опустив голову и, словно бы окаменев… Аня от смущения и чувства вины вперилась взглядом в парту.
Прости, прости, прости… прости меня за слабость…
Все кончено – Танино сердечко сегодня окончательно зачерствеет… девочка потеряет веру в людей, в добро и справедливость… разочаруется в жизни… и все из-за… из-за нее, Анечки Олексюк… Из-за ее проклятой трусости…
- Настя? Ты хочешь что-то сказать? – донесся до отличницы радостный голос Светланы Александровны. В нем чувствовалось несказанное облегчение – видимо, она не меньше Олексюк переживала за свою ученицу, отторгаемую одноклассниками…
Аня вздрогнула, развернулась… Тихонько ахнула, глаза широко раскрылись от изумления. Нет, нет… этого не может быть… это просто невозможно…
Настя Ветковская, новенькая, чуть больше полугода назад появившаяся в их классе, была очень умной и слегка надменной девочкой. На официальном праздновании дня рождения – в классе, с учительницей, - она никогда не поздравляла своих одноклассников. Из принципа. Она имела достаточно категоричное мнение на этот счет, и изредка объясняла его тем, что «в подобных лицемерных балаганах» участвовать не желает. А тут, вдруг…
Аня посмотрела на Нестеренко. В глазах у девочки была немая благодарность, она явно с трудом сдерживалась, чтобы не заплакать от счастья… Ее кто-то хочет поздравить… Ее кто-то хочет поздравить, черт возьми… она не хуже других…
Следуя Настиному примеру, и Лена подняла руку… и Ира, спустя мгновение… и Володя…
Аня почувствовала, как горячая слеза потекла у нее по щеке…
Спасибо, Настя… Спасибо тебе… За то, что спасла ее… За то, что знаешь, что такое жалость…
…Вспомнив об этом 14-го ноября, спустя полтора года, Аня Олексюк не могла не улыбнуться. Она мысленно задалась вопросом: а хорошо ли помнит сама Таня тот весенний день, ее двенадцатую годовщину рождения?..
***
… Таня не помнила. Она сидела на холодном подоконнике туалета на первом этаже, и, обхватив руками свое худое дрожащее тельце и закусив губу, громко, отчаянно рыдала. Она, конечно же, и не догадывалась о том, что в этот самом месте очень любила поплакать еще одна девочка…
Немного успокоившись, девочка подняла ноги на подоконник, уткнулась в них подбородком, и… снова затряслась от рыданий, на сей раз практически беззвучных.
Выплакать. Выплакать все слезы – чтобы дома уже не мочь реветь. Если она будет кукситься дома, мама тут же спросит ее, что случилось… и ей как-то придется объяснять…. Напрягаться… Придумывать причину… Получила очередную двойку … или учительница отругала… Рука? А что…. Упала… Порезалась…. Но ни слова, ни слова о страшном унижении, перенесенном ею сегодня… Мамам такое не рассказывают. Мама – не поймет… Мама будет считать ее никчемной неудачницей, не способной постоять за себя. И… и будет права.
Тело сотряслось от нового приступа плача. Выплакать… чтобы родители ничего не знали. Чтобы сохранить хотя бы остатки… самоуважения…
Отчего так много в мире злых людей?.. И отчего так мало добрых?.. Так много Брака… так мало Людей…
А я-то, наивная, все-таки думала, что ты добрая, Аня… В тебя, Олексюк, в глубине души я верила… А ты, оказывается, тоже – просто Брак….
Она почувствовала, как по подбородку быстро потекла горячая тонкая струйка – кровь из губы, которую она безжалостно кусала… Ай… Больно… Физическая боль – это хорошо, она отвлекает от душевной…
Внезапно дверь в клозет со стуком распахнулась, и кто-то на всех порах влетел в кабинку. Таня еще успела увидеть, как девочка на бегу, не стесняясь, сбрасывает с себя джинсы…
Помочившись, Света облегченно вздохнула. Ах, как хорошо!.. Наконец-то… За без малого восемь уроков ее мочевой пузырь чуть не лопнул… Видать, эта чертова физичка специально собралась избавиться таким образом от нее. Держала на своем долбанном дополнительном занятии до посинения, не давала посетить дамскую комнату… Смыться сегодня от этой зловредной, противной училки, увы, не удалось, она заставила заниматься физикой после уроков… Мать говорит, что физичка – очень порядочная женщина, раз хочет дополнительно учить Свету своей нелегкой науке абсолютно бесплатно, но по мнению девочки она была просто садисткой, любящей издеваться над учениками.
Ну да ладно. Теперь, к счастью, можно двигать домой… Жалко, конечно, что придется самой… Девчонки-то уже, небось, давно посмывались со школы…
Света вышла из загородки, и, собравшись уходить, отчего-то напоследок окинула взглядом уборную, и в самом конце ее, у окна, заметила что-то… С любопытством приглядевшись, подошла поближе.
- Таня? – спросила пораженно, рассматривая горько плачущую девочку с кровью на руке… и на лице. – Ты что… ревешь?
Нестеренко не отвечала, слезы продолжали катиться по щекам…
- Танюха… - взволнованно прошептала Света. Глаза наполнились состраданием и жалостью к однокласснице, с которой, явно, приключилась какая-то беда... Со страхом покосилась на раненную руку девочки (какой же урод мог это сделать?), и, недолго думая, решительно уселась рядом с девочкой на подоконник. – Кто тебя так отделал? Кто это падло?
- Уйди, - еле слышно пробормотала Таня. – Вы все… все ненавидите меня… - произнесла с болью в голосе.
- Кто тебя ненавидит? – нахмурилась Света. – Я тебя не ненавижу. Расскажи мне, что случилось-то… - попросила. – Может, помогу чем…
- Да нет, - печально покачала Таня головой. – Ты мне не поможешь. Просто… никто не любит меня… - она безнадежно всхлипнула.
- Да ладно… Не ной, - Света улыбнулась, ободряюще хлопнула девочку по плечу. – Скажи лучше, какая шалава тебя обидела, и я проучу ее… моргала выколю… патлы повыдираю… под зад надаю, как следует…, - с чувством рассказывала она план мести, - …и вовек она к тебе, Танька, больше не полезет… вот увидишь… а если это сделал пацан, я ему… - ее лицо прибрело мечтательное выражение, - … яйца оторву, - она гордо продемонстрировала движение, которым собиралась проделать эту непростую операцию.
Таня, не сдержавшись, слабо улыбнулась. С недоверием посмотрела на Свету. Хулиганка сочувственно, озабоченно смотрела на нее. Ее явно сильно потряс и шокировал вид Тани… И… Неужели она действительно хочет ей помочь? Ей, последней лохушке класса… Ей, недостойной жалости… Ей, отторгаемой и презираемой всеми…. Забавная она, эта Марьянова, непредсказуемая… и возможно, действительно она могла бы что-то сделать… если бы Таниными мучительницами были, скажем, только Ярмакова и Дудник… но…
Она вспомнила холодный, пристальный взгляд синих глаз, скользящий по ее беззащитному, голому телу, и вздрогнула. Нет, с этой девочкой Свете никогда не справиться. Не тот уровень. Поэтому рассказать Марьяновой о случившемся – значит, навлечь беду и на нее… Если, конечно… если, конечно, Света серьезно настроена мстить и не передумает, узнав о том, кто же стоял сегодня за ужасными унижениями Тани… Но что-то решительно подсказывало Тане о том, что она не передумает. Света Марьянова обладала некоторыми достаточно заметными недостатками… но трусость и ненадежность к ним никогда не относилась.
Таня искоса глянула на одноклассницу. Она продолжала говорить что-то весело-нелепое, стараясь развеселить ее, успокоить… Даже удивительно, что Света оказалась такой… отзывчивой… До этого Таня думала, что… Ну да ладно. Все равно, Света – тоже брак…
Внезапно Тане в голову пришла новая мысль… а что, если?..
Пораженная простотой и точностью мысли, она повернулась к Свете, внимательно посмотрела в ее зеленые глаза, смотревшие с тревогой…
- Ты… правда хочешь помочь мне? – выдохнула смущенно. Плакать в этот момент больше не хотелось.
Света, не задумываясь, уверенно кивнула.
- Тогда… тогда не издевайся больше над Степой Соловьевой, - произнесла неожиданно уверенно и твердо. Впервые в жизни Таня смотрела на кого-то непоколебимо решительно, прямо и без страха… впервые она сознавала, что говорит что-то по-настоящему важное и нужное…
Света, прошу тебя, стань снова Человеком… Я знаю – для тебя еще не все кончено… Ты еще можешь спастись сама… и спасти Соловьеву…
***
… На следующий день, 15-го ноября, на большой перемене Таня, сидя в школьном коридоре на скамейке, безразлично разглядывала стену напротив. Находиться на перемене в классе не могла – не было сил слышать веселый, звонкий смех одноклассников, не догадывающихся о ее беде, не было сил видеть знакомые до боли лица… Школьники проходили или пробегали по коридору, не замечая ее, словно бы и не существовало этой девочки, сгорбленной, с низко опущенными плечами и головой, одетой в старенькое темное платье, с растрепанной шевелюрой и несчастным выражением лица, красными, опухшими глазами… Они не знали о том, что она проплакала в подушку почти всю ночь… не слышно, так чтобы не потревожить родителей… и сон сморил ее только лишь в районе пяти часов утра…
Она вяло теребила пальцами подол платья. Надевать его зимой, в середине ноября – было глупостью, да… и мама повторила ей это несколько раз, но… В длинном платье она хотя бы могла быть застрахована от того, что какая-нибудь девочка потрогает ее за грудь…
Она медленно сходит с ума, да. Раньше, до этого дня Таня никогда бы не надела этого платья в школу… оно было старое и лоховское… да и, в самом деле, неуместное для такой погоды… и к тому же… то, что она вчера сказала Свете Марьяновой… нет, у нее определенно произошли необратимые изменения в психике…
Девочка думала об этом без страха, наоборот, с каким-то странным удовлетворением.
Степа Соловьева робкими, неуверенными шажками, опустив голову, прошла мимо нее. На миг остановилась, покосилась на Таню. В ее глазах снова было сочувствие… и они с тревогой вопрошали: «Что случилось, Таня? Что произошло с тобой? Почему ты больше не улыбаешься и не угождаешь? Почему ты так странно одета? И почему у тебя красные глаза? ». Тане даже показалось, что сейчас эта девочка, не сдержавшись, подойдет к ней, и, подобно Свете, начнет расспрашивать… Но нет – Степа, помедлив, и нерешительно смотря на нее, все же, с виноватым видом отправилась дальше - по своим делам… В класс, наверное…
Одинокая слезинка выкатилась из воспаленного глаза. Соловьева была первым человеком, что обратил на нее внимание… На нее, одиноко сидящую тут в этом странном платье… С заплаканными глазами…
Ну, почему, отчего же ты такая? Как тебе удается, несмотря на твою несомненную слабость, на плохое отношение людей, все же оставаться такой… такой доброй? Ты – не брак…В отличие от меня… Но… я тоже буду стараться. Обещаю. Даже брак может изменяться в лучшую сторону, правда же, Степа?
Ей нравится Степа Соловьева. Ей нравится классная чмошница. Нет, у нее точно едет крыша – теперь в этом сомнений нет и быть не может.
Внезапно боковым зрением девочка увидела, что кто-то сел рядом с ней на скамейку… Медленно повернула голову… кто же тот неудачник, что решил составить ей компанию…