Как уже говорилось ранее, единственным связующим звеном между постоялицей комнаты № 18 мадам Симоно и внешним миром является коридорный Гийом.
Такая нагрузка к основным обязанностям Гийома нисколько не обременяет и даже, наоборот, радует. Ведь мадам Симоно выходит на связь с внешним миром (в лице мадмуазель Дюбуа или мадмуазель Левуазье, в критических случаях – с месье Фернаном) только тогда, когда ее что-то не устраивает. А передавать претензии другим – это вовсе не то же самое, что выслушивать претензии в свой собственный адрес. Гийому особенно отрадно, когда приступы недовольства мадам Симоно совпадают со временем дежурства мадмуазель Дюбуа. Однажды мадам Дюбуа обвинила коридорного в сексуальных домогательствах и подала на него иск в Международный суд по правам человека – и только за то, что Гийом деликатным шепотом сообщил администраторше, что ее костюм сзади чуть пониже спины запачкался штукатуркой. Поэтому, сообщая мадмуазель Дюбуа о недовольствах и претензиях мадам Симоно, Гийом всякий раз чувствует тихую радость отмщения.
Вот и сейчас, облокотившись о стойку администратора, Гийом с плохо скрываемой радостью сообщает мадмуазель Дюбуа о том, что мадам Симоно снова недовольна.
– Чем же на сей раз? – с кислым видом интересуется мадмуазель Дюбуа.
– Мадам Симоно недовольна тем, что телевизор в ее комнате не работает! – бодро рапортует коридорный.
– Он работает, – металлическим голосом отвечает мадмуазель Дюбуа. – Просто программы не настроены!
– Это одно и то же! – отмахивается Гийом. – Раз программы не настроены, их невозможно смотреть!
– Но она же всё равно никогда не смотрит телевизор! – теряя терпение, повышает голос мадмуазель Дюбуа.
– Мадам Симоно, – с ангельским видом продолжает Гийом, – желает, чтобы все приборы в ее комнате были исправны. Ведь никогда не знаешь, что может случиться!
– Да? – ехидно спрашивает мадмуазель Дюбуа. – Что, например? На нас сойдет снежная лавина, и мадам Симоно не узнает об этом, если не включит телевизор? Или месье Ружа излечат, наконец, от меланхолии, и мадам Симоно пропустит международный репортаж об этом экстраординарном событии?
Мадам Дюбуа целиком отдалась сочинению воображаемых ситуаций и не видит, что из своего кабинета неслышно выплыл месье Фернан с котом Бомарше на руках. Зато Гийом все прекрасно видит, а потому, напустив на себя вид монашки, оскорбленной выходками невоспитанного ребенка, говорит:
– Мадмуазель Дюбуа, мне кажется, что требования мадам Симоно вполне обоснованы! Мы должны думать о престиже нашего отеля! И потом – может, мадам Симоно и странновата, но это не повод осмеивать ее! Она наша старейшая постоялица! Подумайте об этом!
Мадмуазель Дюбуа смотрит на Гийома, как на загнанного в угол таракана, и уже открывает рот, чтобы припечатать его тапком – в смысле, словом, как вдруг слышит за спиной голос управляющего:
– И правда, мадмуазель Дюбуа, не забывайте о престиже отеля! Я уже не первый год знаю вас, как надежного работника, и мне было бы очень горько разочароваться в вас! Очень надеюсь, что к жалобам нашей старейшей постоялицы мадам Симоно вы прислушаетесь – и впредь будете прислушиваться! – со всем возможным вниманием!
С этими словами месье Фернан опускает на пол Бомарше (коту позволяется свободно гулять в холе отеля и вообще во всех помещениях, в каких ему только заблагорассудится) и скрывается в своем кабинете.
Мадмуазель Дюбуа с улыбкой экзекутора поворачивается к Гийому, но коридорного уже и след простыл. На том месте, кто только что стоял гнусный предатель, теперь сидит Бомарше и вылизывает левую лапу.
– Брысь, гнида! – адресуется к коту мадмуазель Дюбуа.
– Котика гоните? – медовым голосом спрашивает непонятно откуда взявшаяся Амалия Лебрен.
– Чтоб вас всех лавиной завалило! – шипит мадмуазель Дюбуа и в сердцах ломает карандаш для заполнения регистрационной книги.