В прихожей Семён увидел себя в зеркале трюмо, стоявшего напротив входной двери. Анна прошла немного вправо, дав ему возможность поместиться на крохотном пяточке, только потом он закрыл за собой дверь, и смог оглядеться. Свежие обои на стенах, двухрожковое китайское бра под бронзу, открытая деревянная вешалка, пуфик… - всё недорогое, но подобрано со вкусом.
В комнате, начинающейся за аркой, зажёгся свет, и из неё выбежал худенький мальчик лет пяти в белой майке и трусиках. Радость светилась в его глазах, и только незнакомец останавливал его от проявления восторга.
- Вот мой сынуля.- Она присела к нему и обняла. - Ты почему не спишь? Как себя чувствуешь? Головка сегодня болела?
- Болела, - он согласно махнул головой.
- А сейчас болит? – Анна нежно гладила его русую голову.
- Болит немного. – Он явно стеснялся Семёна, бросая в его сторону косые взгляды.
- А где бабушка?
- На кровати валяюсь, - раздался из комнаты, видимо, голос бабушки. – Набегалась с ним, ноги отказали совсем. Ты чего так поздно-то? Где была?
- По делам ходила. – Она крепилась, держалась стойко, спрятав в себя эмоции, бушевавшие открыто ещё пять минут назад. - Я не одна пришла, с гостем.
- С гостем? С каким это гостем? Не по нашему ли делу? Неужто господь услышал наши молитвы? Я сейчас встану…
- Лежи, мам, мы ненадолго. На кухне посидим. – И, обращаясь к Семёну, добавила – Проходите в наш закуток, не разувайтесь. Чай будете? Или кофе?
Она зажгла свет, и Семён поразился миниатюрностью так называемой кухни: многофункциональный стол, вокруг которого на стенах висели несколько узких шкафчиков, аккуратно заставленных посудой и кухонной утварью, каждая вещь – на своём месте; на столе кроме всего прочего стояла электрическая плитка с двумя нагревательными элементами и электрочайник, стула была два - больше не вмещалось. Окно отсутствовало, отчего помещение действительно казалось куцым закутком.
- Вы не ответили, извините. Да вы присаживайтесь.
- От чаепития, пожалуй, откажусь.
Семёну хотелось только одного: привычного покоя и уединения. То, что сейчас происходило вокруг него, казалось демонстрируемым вне программы затянувшимся мрачноватым фильмом, который хотелось быстрее выключить, так как против его воли начиналось взаимное проникновение. Чужая жизнь, каждой минутой его присутствия здесь, всё больше втягивала его в себя, что страшно пугало: из связующих их ниточек могли возникнуть некие обязательства, через которые ему всё сложнее будет переступить.
- Вы хотели что-то рассказать? - терпение Семёна было на исходе.
- Я всё-таки включу чайник.
Анна налила в электрочайник воды из кувшина с водоочистительным фильтром, и включила шнур в розетку. Малыш с весёлым криком: «Я сейчас приду» ринулся в комнату, и спустя мгновение обернулся с альбомом для рисования в руках.
- Мама, посмотри, что я нарисовал. - Анне пришлось сесть на стул, и взять его на руки.
На первом листе был праздник: четыре разрисованных цветными карандашами человечка держали воздушные шарики.
- Это - я, это мама…
- Какая я здесь молодая и красивая, я не такая.
- Такая. Это – бабушка…
- Бабушка у тебя вышла большая и толстая, она у нас худенькая.
- Это она только что покушала.
- Чего ты на меня наговариваешь, - возмутилась бабушка. – Разве я много кушаю?
- Это когда ты арбуз ела и объелась, ты сама сказала.
- Ну, раз сказала… Тогда, наверное, и была похожа…
- Это – Толик.
- Анатолий – мой брат, – пояснила Анна Семёну. – Он тоже живёт здесь. Он дома? – спросила она у своего сына.
- Нет, - замотал головой малыш, и хотел открыть следующую страницу. Анна возразила:
- Нет, дружок, сегодня уже поздно, пора спать, остальное мы завтра посмотрим. Ладно?
Он согласно мотнул головой.
- Пойдём, я уложу тебя в постельку.
Они ушли. Семён посмотрел на часы, было половина первого. «Ещё успею», - подумал он, и нервно забарабанил пальцами по столу. Чайник вскипел и выключился. Время тянулось. В комнате погас свет, и вошла Анна. Она села на стул рядом с Семёном, и не глядя в его сторону, тихо сообщила:
- Это мой сын Алёшенька.
- Я понял, - заметил он.
- Он очень умный, смышлёный, умеет читать и писать… дело в том, что он умирает…
Ничего не случилось после её слов: секундная стрелка больших настенных часов продолжала мерно отмерять мгновения, потолок не рухнул с грохотом и звоном бьющейся посуды, даже не осыпался. А звериный инстинкт самосохранения Семёна держал его эмоции в зачаточном состоянии.
Да и кого сейчас потрясёт чья-то смерть? Это - обыденное проявление нашей жизни. И сопровождает нас от рождения до старости: умирают бабушки, дедушки, тётушки, знакомые, коллеги по работе… происходят аварии, наводнения, землетрясения, войны… Мы привыкли к ней, и принимаем её как данность, как издержки от удовольствия жить на этой планете, за возможность реализовывать себя, или просто наслаждаться, плывя по течению. И вселенская скорбь о безвременно ушедших себе подобных блекнет на фоне собственного гриппозного томления.
А, может быть, в этом заключается проявление вселенского милосердия? В том, что нас не очень трогают чьи-то утраты, и природа бережёт наши нервные клетки для последующей, возможно беспробудно пустой жизни. Но как быть с состраданием? С тем, чем, собственно, и отличается человек от животного. Ведь если нет на земле истинного сострадания, значит, нет на земле истинно настоящего человечества.
- Его нельзя вылечить? – осторожно задал вопрос Семён.
- Нужна срочная нейрохирургическая операция, у Алёшеньки опухоль головного мозга.
- Тогда надо срочно оперировать.
- Такие операции делают только в Израиле, стоимость - 42 тысячи долларов.
- Сумма серьёзная, но в наше время ссуды раздают на каждом углу.
- Деньги, что мы взяли, ушли на обследования, анализы, на билеты. Нам обещали помочь в городской администрации, но сегодня сказали, что денег не будет. Завтра я попытаюсь взять новую ссуду, но это будет равносильно тому, что мы все окажемся на улице: с моей зарплатой учителя, и с маминой пенсией библиотекаря, мы не сможем её выплатить.
- На какое число куплены билеты?
- Завтра в два часа дня выезд поездом в Москву, послезавтра в одиннадцать часов вылет из Домодедово в Бен Гурион.
«Говорила мама: не задавай много вопросов, - ответы могут тебя убить. Стоит впустить чужака в свою жизнь, и ты на себе ощущаешь закон Паскаля: как в тебя сливаются его проблемы и горе. Что теперь делать с этим грузом?».
- Почему я, - после долгого молчания отозвался Семён.
- Я сегодня была в церкви, и просила бога мне помочь.
- Значит, посланец…
- Вы что-то сказали?
- Это я себе… Давайте ваш кофе.
- Сейчас сварю, - молниеносно отозвалась она и бросилась исполнять его желания.
У него не было миллиона. Кажется, дома в серванте на полке оставались несколько тысяч после последней получки. И всё. Он жил одним днём. И как помочь этой семье совершенно не знал, и не представлял себе своих дальнейших действий.
- Документы можно посмотреть? - наконец сформировалась в его голове живая мысль.
Анна слетела со стула, и через несколько секунд перед ним лежала стопка бумаг. Медицинские заключения, снимок МРТ, билеты, - всё подлинное. Впрочем, он не сомневался в этом.
«Что я здесь сижу? - вторая мысль подстегивала его к действию, - этим я даю ей надежду, нельзя обещать то, что невозможно исполнить. Надо встать и уйти. Встать. И уйти».
Он посмотрел на Анну. В глазах её не было ни мольбы, ни просьбы, она просто ждала его вердикта.
«Встать и уйти, - без всякого воодушевления повторил он теряющую для себя смысл фразу, потому как на смену ей спешили эмоции другого порядка – Для чего доводить женщину до белого каления, обратившейся с простой и ясной просьбой помочь спасти своего ребёнка? Неужели у огромного государства нет денег на его лечение? С какой совестью спят те чиновники, лишившие Алёшеньку, и не только его - будущего? Это тех, ради которых должно жить всё человечество! Мир сошёл с ума…».
«Мир действительно сошёл с ума, если потерял жизненные приоритеты, если загнал себя в тупик товарно-денежных отношений, в которых человек должен выкупать себе право на будущую жизнь».
Чашка кофе была пуста. Алексей выпил содержимое машинально, только теперь, отпустив свои рассуждения, ощутив во рту его аромат. Для него стало вдруг всё ясно: он, как представитель последней божьей инстанции, должен разрешить эту несправедливость. Он должен добыть к утру этот чёртов миллион с четвертью во что бы то ни стало!