Проклятое золото.
Клады Сибири
Пролог.
Санкт-Петербург, 1888 год.
Два мальчика-кадета шли по Невскому проспекту от здания Адмиралтейства и оживлённо беседовали. Совсем новенькая форма выдавала в них первокурсников Морского кадетского корпуса. Мальчики только что посетили Военно-морской музей и ещё находились под впечатлением.
- Какие великолепные модели парусников! Так и кажется, что над одним из них взовьётся «Весёлый Роджер» и прозвучит: «На абордаж!», - длинновязый мальчик почти крикнул последнюю фразу. Идущая навстречу барышня с болонкой на руках от неожиданности шарахнулась в сторону, а собачка залилась истерическим лаем.
- Покорнейше прошу прощения, сударыня, - мальчик даже склонился в полупоклоне, но тон был скорее издевательским, чем извинительным. Барышня, гордо вздёрнув носик, проследовала дальше, а мальчики, переглянувшись, рассмеялись
- Дмитрий, смотри – гадалка, давай узнаем будущее, - приятель длинновязого мальчика посмотрел на него вопросительно.
- Ты узнавай, а я не буду, - пренебрежительно сказал тот, - не люблю вранья!
Его друг, поколебавшись, всё же подошёл к гадалке и протянул ей монету. Затем подал старухе руку и шутливо спросил:
- Какие меня ждут приключения?
Гадалка мельком бросила взгляд на форму и, изучая ладонь, тоже улыбаясь, сказала:
- Великие приключения! Море вижу. Корабль вижу, страны дальние, подвиги и любовь.
Мальчик презрительно фыркнул, а гадалка, внезапно став серьёзной, взяла и вторую руку мальчика. Голос её стал каким-то глухим:
- Большую власть будешь держать ты в этих руках. И золото, много золота. Но не принесёт это тебе счастья – ведь кровью невинных обагрятся руки твои, реки крови прольют!
Мальчик отшатнулся от старухи и, выдернув руки, уставился на них, словно действительно боялся увидеть там кровь. Из задумчивости его вывел голос уставшего ждать приятеля:
- Саша! Колчак! Пойдём быстрее, а то опоздаем.
Глава первая. Годы гражданской.
Сибирь, Тюменская губерния, деревня Большой Краснояр, 1919 год.
Марья стояла на коленях перед иконами и молилась за мужа и троих старших сыновей.
- Мама! В деревню опять беляки вошли, - дочки Тина и Аганя запыхались, видно, очень спешили сказать матери эту новость. Женщина тяжело поднялась с колен, мешал большой живот. Со дня на день она должна была родить. Восемнадцать раз рожала Марья, всего восемь деток выжило. Самых младших, Генку с Наташкой, она отправила к бабушке, а девочек девяти и десяти лет при себе оставила – как-никак помощницы уже. Аганьку так ту с семи лет богачу местному в няньки отдавали для дитёнка – шустрая была девчонка. Тина, та поспокойнее.
Мысли матери вновь переключились на сыновей Старший, Саша ещё в восемнадцатом с красными ушёл. Второй – Гриша – гроза всей деревни, драчун и задира, к банде прибился. А третьего – Ванечку – Марьиного любимца только на днях белые мобилизовали.
В избу ввалилась Марьина сестра Прасковья и, бухнувшись на лавку, завыла:
- Ой, горе-то какое, Матвея-то твого, да Сеньку Любкиного, да ещё троих белые повесили!
Марья соскочила с лавки, но тут же со стоном, схватившись за живот, рухнула обратно.
- Никак рожает! – опомнилась Прасковья и приказала плачущим девочкам, - А ну, бегом за бабкой Митрофанихой! Скажете: мамка родит.
Матвейка родился в день смерти своего отца и назван был в честь него. Марья, слегка опомнившись после родов, при помощи сестёр выкрала тело мужа с виселицы, и похоронила его в лесу.
Ротмистр, как увидел, что тела нет – взъярился. Марью на допрос велел притащить, сам лично бил, но та ничего не сказала. Хотел уже в холодную её запереть, да хорунжий бабу пожалел, вступился:
- Може и правда не знает ничего, отпустите уж её.
Тут как раз посыльный прибыл с приказом выдвинуться в соседние деревни, вроде как там, в окрестностях партизан видели, так и не до Марьи стало. Отпустили её, а каратели из деревни ушли.
В те же дни Ваня трясся в теплушке вместе с другими солдатами, которых тоже недавно с деревень согнали. Сдружился он с дядькой Самойлой. Того ещё до революции в Сибирь сослали, вроде как – барина зашиб. С тех пор, как они ящики какие-то из вагона в вагон перегрузили и в поезд сели, Самойла мрачнее тучи стал.
- Ты што, дядька, смурной такой? – приставал Ваня. Тот молчал, молчал, да и не выдержал:
- Бежать тебе надо, хлопчик! Я б и сам бежал, да ноги уж не те, да и тайгу не знаю. Не чистое дело с этими ящиками. Я на станции, где мы загружались, с обходчиком погутарил, свояк он мне. Так вот, часа за четыре до того, как нас пригнали, часть ящиков на несколько подвод сгрузили. А один солдатики уронили. Степаныч, обходчик-то, клянётся, что вроде как – там золото. Говорит, что в живых остался, так как не видели его. Офицеры солдатикам зуботычин надавали, всё орали, ругались. Затем в тайгу подводы погнали. И вот что я тебе скажу: в тайгу-то с подводами ушло десятка два солдатиков и два офицера, а вот обратно только офицеры вернулись с пустыми подводами.
Поезд остановился на очередной станции.
- Дядька Самойла! Глянь-ка, и впрямь подводы подгоняют, - Ваня стал лихорадочно думать, как бы действительно удрать.
- Не сейчас, - угадал его мысли дядька, - вот в тайгу войдём, я внимание отвлеку, а ты беги, Ванятка.
- А почему ты мне помогаешь?
- Да, на сынка ты моего похож. И зовут так же.
Глава вторая. Важное задание.
Сибирь, Тюмень, февраль 1944 года.
- Ну, Матвей Матвеич, не ожидал я, что ты надо мной, старым сыскарём, шутки шутить вздумаешь! Ладно, в отделе юнцы желторотые, но ты-то фронтовик, награды боевые имеешь! – Степан Петрович махнул рукой и опустился на табуретку, не находя больше слов от возмущения.
Матвей отвернулся от окна и стал ходить по кабинету, сильно припадая на левую ногу. После тяжёлого ранения к воинской службе он оказался не годен, вот и пришёл работать в милицию.
- А я ведь не шучу, Петрович. Хочешь, даже телефонограмму покажу. Какие тут смешки – дело государственной важности, - сказал он.
- Велика важность! Вместо того чтобы жульём да бандитами заниматься, будут, видите ли, мои ребята кошек по всему городу отлавливать! – Петрович снова вскочил.
- Будут, ещё как будут! И ты, Петрович, будешь, и я тоже, - Матвей положил руку на плечо старшему товарищу, - Необходимо в короткий срок собрать как можно больше кошек и отправить в Ленинград. Да ещё проследить, чтоб они с комфортом доехали. Сопровождающих приставить, чтобы кормили, да ухаживали.
- А зачем это всё, Матвей? – уже более спокойно поинтересовался Петрович.
- Обычно приказы не разъясняют и не обсуждают, но на этот раз объяснение дали. За время блокады много мышей и крыс развелось – вот они экспонатам в Эрмитаже и угрожают. Голод, всё подряд сгрызть могут. А в Ленинграде сейчас кошек не сыщешь. И кошек и собак – всех подъели.
- Понятно, - серьёзно сказал Петрович и озадачился, - А как же их довезти-то?
- Сейчас грузовик подойдёт, и мы с тобой в зверосовхоз поедем за клетками. Ребят же на охоту зашлём, пусть в камеру пока кошек размещают.
- Машина пришла, - в дверь заглянул дежурный сержант. В руках он держал огромного рыжего кота, шипящего и извивающегося. Щёку сержанта украшала свежая царапина. Он пояснил:
- Вот, около отделения крутился, я его и приловил. Ух, и царапается, холера!
Матвей и Степан Петрович вышли из отделения и направились к грузовику. Шофёр вылез из машины.
- Стёпка! - неожиданно закричал он.
- Николай! – отозвался Петрович, - Ты что ли? Узнал, а ведь лет двадцать, почитай, не виделись.
Пока ехали в зверосовхоз, приятели рассказали Матвею не совсем обычную историю своего знакомства. Рассказывал в основном Петрович:
- Сразу после гражданской я в Енисейск в милицию устроился. Николай чуток позже пришёл. В двадцать втором году пришло нам от начальства указание: вместе с чекистами отправляться к местечку у водохранилища под названием то ли Марьина Грива, то ли Марьина Гать. Задание нам было - проверить, не там ли золото Колчака спрятано. Не нашли мы ящиков с золотом, а нашли большую братскую могилу. Беляки там были захоронены – много, сотен пять. Отряд их, видать, специально в это местечко шёл, дорогу за собой уничтожили. А вот зачем и кто их убил? Партизан и красных дивизий в том районе и близко не было. Нас потом всех по разным отделениям, да в разные города раскидали, видно, чтобы не болтали много.
Матвей задумчиво сказал:
- А я думаю, было золото, Петрович, просто вы его не нашли. Скорее всего, солдаты его спрятали, а потом их карательный взвод и расстрелял, свои же. Вот брат мой старший, Иван, чудом жив остался. Его белые насильно мобилизовали. Где-то под Томском новобранцев заставили из эшелона ящики грузить в подводы и в тайгу везти. Брату дядька один, хохол, бежать помог, а остальных всех постреляли, после того, как золото зарыли.
Не любит Иван о тех событиях вспоминать.
Глава третья. Тайна пещеры.
Иркутская область, Холмушинские пещеры, 1956 год.
- И что ты за нами потащилась? – Толька сердито смотрел на сестру. У девочки развязались кеды, и теперь они с Вальком вынуждены были ждать, пока она их завяжет. Ирка словно нарочно медлила, завязывая на шнурках бантики.
- Спорим, она просто трусит! – Валёк засмеялся.
- Это кто трусит? Я трушу? Вот не посмотрю, что ты старше и выше, как вмажу! – Ирка мигом забыла про шнурки.
- Тихо! – внезапно приказал Толька. Его встревоженный голос заставил спорщиков замолчать.
Ребята уже почти добрались до нужного места. Вообще-то в Холмушинских пещерах они несколько раз были на экскурсиях с классами (Ирка училась в пятом, а мальчики в седьмом). Но несколько дней назад сосед Витёк перед отъездом в другой город поделился своей тайной. Витёк рассказал, что четыре года назад он нашёл пещеру, где видел много скелетов, какие-то мешки и ящики. И рассказал подробно, где искать вход.
- А чё ты сам-то ничего не взял там? Скелетов что ли испугался? – насмешливо поинтересовался Толька.
- Там лаз в конце узкий, я протиснуться не смог. Там только какой-нибудь салажонок пролезет.
В это Толька поверил, Витька природа размерами не обидела…
Со стороны предполагаемого входа в пещеру раздался глухой стон. Переглянувшись, мальчишки хотели уж было удрать – вечером пещеры выглядели довольно зловеще. Однако, присутствие занозы-Ирки вынудило их обогнуть утёс и направиться к валуну, за которым, по словам Витька, и находился лаз.
Лаз они нашли. Из него торчали чьи-то ноги, видно было, что их обладатель крепко застрял.
- Эй, ты как там? – поинтересовался Валёк.
- Спасите, - раздался слабый голос. Мальчишки схватились за ноги, а Ирка схватилась за Тольку. Кряхтя и отдуваясь, они застрявшего всё-таки вытащили. Им оказался мужчина лет тридцати.
- Турист что ли? – презрительно сплюнул Толька.
- Дай попить! – вместо ответа попросил тот. Валёк протянул ему фляжку. С этой фляжкой, привезённой отцом с фронта, Валёк не расставался.
- Я из Иркутска, - наконец ответил мужчина, - Я вчера от группы отбился и нашёл этот лаз. Решил сегодня его обследовать, да в самом начале застрял. Туда разве что вот она пролезет.
Мужчина указал на Ирку, та невольно попятилась. Толька это заметил:
- А кто-то лётчицей хочет стать, кто-то пример хочет брать с Зои Космодемьянской. Вот она-то не испугалась бы!
- Давай фонарик, - решительно сжала губы девочка и полезла в пещеру. Не было её минут двадцать, затем показалась, вся перепачканная землёй и известью.
- Глухо! Ход заканчивается тупиком, обвал, наверное, был, - заявила она, отряхиваясь.
После того, как они проводили туриста до гостиницы и направились домой, девочка поманила мальчишек в сторону сарая. Там она вытащила из кармана какой-то предмет, протерев его рукавом куртки. Это был золотой крест с выбитой в центре цифрой «1919».
- Не соврал Витёк. Есть и ящики, и скелеты и мешки. Вот это я в одном из мешков взяла. Нельзя же было при том дядьке показывать!
На следующий день мальчишки, стащив у дяди Коли тол, которым тот глушил рыбу, подложили его к лазу, чтобы взрывом его расширить. Взрыв получился хороший, да вот только лаз засыпало совсем.
А крест золотой Ирка потеряла. Всё время носила в кармане, а как-то склонилась над речкой с моста, а он у неё из кармана в воду и упал.
Глава четвёртая. Встреча.
Поезд «Москва – Благовещенск».
Свердловск – Тюмень – Иркутск. 1959 – 1960 годы.
Иван Матвеевич стоял на перроне и прощался с дочкой и зятем, внуки прыгали вокруг. Он приезжал в Свердловск на две недели погостить. Дочь уговаривала его остаться подольше, но он собирался перед возвращением в родную деревню навестить в Тюмени младшего брата Матвея. У сорокалетнего Матвея, подполковника милиции, недавно родился сын, да и жену его новую, Таню Иван Матвеевич ещё не видел.
Стоянка поезда на станции Свердловск-сортировочная была сорок минут, и многие пассажиры вышли на перрон прогуляться. Из вагона, в котором должен был ехать сибиряк, вышел высокий сутулый мужчина в хорошем костюме лет шестидесяти, может, чуть старше. Иван глянул в лицо мужчины, да так и замер, словно прошлое опять настигло его. Снова он, семнадцатилетний мальчишка, бежит, петляя между деревьями, а сзади несётся крик:
- Богданов, стреляй! Стреляй, есаул, уйдёт ведь зараза!
И выстрелы, и пули, свистящие рядом.
- Пап, тебе плохо? – заботливый голос дочери вернул его назад.
- Всё нормально, - ответил Иван Матвеевич и, словно избавляясь от наваждения, тряхнул головой.
Высокий пассажир не обратил на него ни малейшего внимания, да и кто узнал бы в рослом плечистом сибиряке худенького солдатика. Сам же есаул, хоть и стал старше на сорок лет, но моложавое лицо, родинка около уха и шрам над бровью позволяли его точно опознать.
Уже позже, когда тронулся поезд, Иван Матвеевич зашёл в купе проводников.
- Девушка, - вежливо обратился он к проводнице, - тут вот какое дело: в восьмом купе мужчина едет, очень он на моего однополчанина похож. Да вот только он без вести пропавшим считается. Как бы мне фамилию разузнать, вдруг ошибаюсь, не хочется зря человека тревожить.
Молоденькая проводница старательно нахмурила бровки, помочь хотелось, у самой отец в сорок четвёртом без вести пропал. И вдруг её озарило:
- Это вы о дядечке со шрамом?
- О нём, - кивнул Иван.
- Ой, вспомнила! Его когда в Москве провожали, один из провожающих сказал: «Вы, Богданов, как в Иркутск приедете, позвоните». А я запомнила-то потому, что у меня дядя из Иркутска и тоже Богданов. Ну, как – он?
- Нет, дочка, не он, ты уж извиняй за беспокойство, - тяжело вздохнул Иван Матвеевич, хотя внутри всё сжалось: не подвела память.
- Да ладно, чего уж, - махнула рукой проводница и минут через пять уже забыла об этом разговоре.
Иван Матвеевич смотрел в окно купе, но мелькавшего за ним пейзажа не видел. Он снова и снова возвращался в прошлое. Вспомнил, как прибился к партизанам, как воевал против каппелевцев, как брат Сашка долго с ним не разговаривал, простить не мог, что в белых немного походил. Но он-то ладно, а вот когда Гришка домой вернулся – красные перешедших на их сторону бандитов амнистировали – Сашка за кобуру схватился, наган стал доставать.
- Пристрелю! – кричал – бандитского выползня! Не потерплю, чтобы он со мной, комроты, красным командиром, по одной земле ходил.
Мать Гришку собой заслонила, сёстры у Сашки на руках повисли. Отбили Гришку, а всё ж пришлось ему жить пойти к тётке Прасковье, от греха подальше.
Приехав в Тюмень, Иван всё рассказал Матвею. Тот долго не думал:
- Сейчас в Иркутск позвоним, там у сослуживца моего, Петровича, дочь в прокуратуре работает.
И он начал набирать номер. Дочь Петровича Анна пообещала разобраться. Звонок из Иркутска последовал через два дня.
- Матвей, наши проверили, сейчас по закону белым эмигрантам в Союз разрешили вернуться. Но мы за ним наружку приставим, может и брата твоего вызвать придётся для очной ставки, - доложила Анна. А ещё через неделю Анна растерянно сообщила:
- Ушёл из под наблюдения, как сквозь землю гад провалился.
Ровно через год Матвей с семьёй приехал в родную деревню Большой Краснояр в гости. Тут он и сообщил Ивану интересную новость: Богданов был застрелен пограничниками при попытке пересечь границу. В его машине было обнаружено 150 килограммов золотых царских слитков.
- Видно, больше не смог унести, - прокомментировал Матвей, - так и лежит остальное, в тайге зарытое.
- Может, поищем? – пошутил он. Но брат ответил серьёзно:
- Нельзя трогать это золото – проклятое оно.
Эпилог.
Сибирь,2008 год.
В пух и прах разругалась Мария со своей лучшей подружкой Катюшей. И из-за чего? Сказать смешно: из-за фильма «Адмирал», да из-за Колчака. Девушки даже на лекции на разные ряды сели – случай небывалый – весь курс заметил. Две пары друг на друга дулись, а потом Катюшка мириться подошла, она всегда первой не выдерживала.
- Ну, согласись, Хабенский там просто лапочка! – заискивающе обратилась она к подруге. Мария с неожиданной для неё серьёзностью ответила:
- Хабенский, может, и лапочка, а вот колчаковцы всю Сибирь в крови утопили. Пра-прадеда моего повесили, а когда пра-прабабка моя Марья его тело с виселицы выкрала да хоронила – на нём целой косточки не было – так пытали и били, пальцы на руках, рёбра, всё переломали! А как её, только родившую, ротмистр в живот пинал? И всё это с высочайшего позволения Верховного Правителя Колчака.
- Машка, ну чего ты разошлась-то. У меня тоже дворян в роду не было. Пра-прадед вообще был с Украины в Сибирь сослан. Знаю только, что Самойла его звали, а сослали за то, что вроде как, барина зашиб, - Катюшка тоже посерьёзнела.
- Девчонки, у меня такая идея, - к ним подошёл однокурсник Илья, - Давайте рванём на лето к моему деду. Там рядом Холмушинские пещеры, сейчас добыча извести идёт, новые ходы вскрываются. Дед ещё мальчишкой с друзьями пещеру нашёл, где скелеты, ящики и мешки с золотом. Они с другом взрывчатку подложили, чтобы лаз пошире сделать, да взрывом совсем его засыпало. Зуб даю – это было золото Колчака!
- Вы что, сговорились сегодня! – Мария побагровела, а Катюшка рассмеялась. Илья переводил взгляд с одной девушки на другую.
- А что я такого сказал? – наконец, не выдержал он.
- Вот что, кладоискатели, - Мария сурово посмотрела на друзей-однокурсников, - Давайте поклянёмся, что никогда не будем искать это проклятое золото!
- Ладно, - легко согласился Илья, - давайте искать золото партии.