Вальс

МАМЕ посвящается




Юля работала в библиотеке политеха, списывала старые книги.
Ее сын Денис попал служить в морфлот, но не на корабль, а в роту обеспечения военно-морского института. Это учебное заведение находилось в красивом месте, на берегу моря, в Стрелецкой бухте. Как раз напротив – развалины древнего Херсонеса.
Была у Юли и дочь Аля, Алиса, третьеклассница.
С мужьями Юле не повезло, оба раза разошлась, а потом, когда в библиотеку поступали гуманитарные книги из Австралии, на разгрузке познакомилась с Вольдемаром, старшим лаборантом кафедры физики, и он был у нее на подхвате. Встречались редко, раз в две недели, по воскресеньям, в однокомнатной квартире Вольдемара на Салтовке. Студенты Вольдемара называли Владимиром Ивановичем. Он окончил аспирантуру, но не смог защититься, и ему доверяли только проведение лабораторных со студентами.
Был он на четыре года моложе Юле, а Юле – 38, разведен, имел двенадцатилетнего сына. Квартиру ему оставила опять вышедшая замуж мать, а жена с ребенком ушла к своим родителям.
Отношения Юли с Вольдемаром были ровными, продолжались почти шесть лет, Юля тогда только вышла из декрета и попала на разгрузку. О любви не говорили, о будущем – тоже. Вольдемар помогал продуктами, денег не давал.
–Я твоих детей кормить не собираюсь, – говорил он.
Глядя на опустошенные бутыли из-под консервированных грибов, огурцов, помидор, на порванные пакеты из-под сахара и круп Юля усмехалась – реально кормил.
     В институте они почти не виделись. Лишь изредка Юля приносила Вольдемару взятые на свой абонемент книги, нужные ему для работы.
     В какое-нибудь из воскресений Юля брала Алису и ехала к Вольдемару в гости через весь город. Она жила на Холодной горе, он – на Северной Салтовке: метро, пересадка на Советской, трамвай.
     Вольдемар кормил их обедом: суп, бутерброды, кофе, сигареты, иногда вино. Алису ждала обязательная шоколадка, а также фанта или спрайт.
     Схрустев какие-нибудь «Сказки Пушкина» и запив газированной водичкой, Алиса умывалась, а Юля и Вольдемар, взявшись, как дети, за руки и опустив глаза, просили ее выйти во двор проветриться…
     Алиса даже друзьями обзавелась около дома Вольдемара – прыгала в резинку или играла в мяч с крохотной японкой или вьетнамочкой Машей.
     Юля Малова была тоненькой, среднего роста со светло-ореховыми круглыми глазами и длинными русыми некрашеными волосами. Она носила короткие юбки и высокие каблуки – издали выглядела совсем девочкой… Роды не испортили ее фигуру. Загорать она начинала в апреле, и золотистая кожа молодила ее.
     Алиса, дочь, была темнее ее, в отца, с черными раскосыми глазами и смоляной стрижкой каре. Она и сама походила на китаянку…
     В это солнечное воскресенье 13 мая, сразу после праздника Победы, Малова-старшая, аккуратно причесав Малову-младшую – дети были на Юлиной фамилии – и нарядив ее в розовое воздушное платье с кружевами, оборками и короткими рукавами-фонариками, отправилась к Вольдемару.
     Суп к их приходу уже кипел, и вскоре накрыли стол.
     Вольдемар не спеша открыл бутылку «Кагора».
     –Каша на митинге была вкусной, – сказала Юля, принимаясь за овощной суп Вольдемара.
     –Ты тоже ела? – спросил Вольдемар.
     –Конечно, – ответила Юля. – Вообще, мне митинг понравился: танцы, песни, наряды, не то, что раньше, серая скука. Только выстрелов я испугалась – так неожиданно, а вдруг не холостой бы патрон попался, настоящий, нет, мне страшно.
     –Мама литровую банку каши с тушенкой и мне принесла, – вмешалась Алиса. – Вку-усная! – прищелкнув языком, протянула она. – В школе в тот день сосиску давали. И пюре.
     –Тебя Витек твой по-прежнему провожает? – улыбнулся Алисе Вольдемар.
     Алиса кивнула.
     –Володя, – сказала Юля, – не помню, рассказывала тебе или нет: приходит как-то Аля из школы: «Мам, я в столовую больше не пойду».
     –Почему? – спрашиваю я.
     –Ко мне какой-то дядька уже три дня цепляется: «Девочка, пойдем ко мне в гости! Я тебе апельсин дам, жвачку и конфет много-много!» Представляешь?! Я от него убежала, конечно, но на второй день он опять меня манит пальцем… Я его боюсь… Не пойду я больше обедать!
     –Аленька, – говорю, – ты что мне работу прикажешь бросить и водить тебя в столовую?
     –Я вообще обедать не буду!
     –А Витя кушает?
     –Да.
     –Вот и ходи с ним. Пусть он тебя провожает. Если вы вдвоем будете, никто к тебе не пристанет. Вот увидишь. Попробуй завтра. Если этот дефект опять к тебе прицепится, тогда я в школу пойду. Я его изуродую. Сволочь! Детей пугать!
     Но на следующий день этот дефект, разумеется, стоял, но к Але не подошел. Витька выручил. С тех пор они вместе и ходят.
     –Мам, даже учителя говорят, что Витька – мой жених!
     –Это они шутят, – улыбнулась Юля, погладив дочь по голове.
     –Так когда ты на митинге кашу ела? – переменив тему, спросил Юлю Вольдемар. – Я ведь тоже ел, но тебя не видел.
     –Сразу почти, – сказала Юля. – Когда ветеранов пригласили наркомовские сто грамм вспомнить, я большой букет сирени на обелиск положила, ну и крутилась там. Ольга, сотрудница, анекдот рассказала:
     «Гриць усыновил ребенка, привозит домой, а жена: “Ой, боженьки, так він же чорний!”
     –То і я чорнявий, – смеется Грицько.
     –Він зовсім чорний, мабуть, негр!
     –Хай негр! Зато я впевнен, що не москаль та не жид!»
     Ну, подходим мы с Ольгой к этой тачанке боевой.
     –Каша вкусная? – спрашивает Ольга.
     –А вы попробуйте, – и наваливает накрахмаленная блондинка две полные алюминиевые миски. – Ложки берите, хлеб с маслом, салат. Чай… Только посуду вернете…
     Понесли мы с Ольгой еду в отдел, наелись за своими столами, возвращаем пустые тарелки, и я банку литровую раздатчице протягиваю: «Ой, вкусно! Хочу добавки!»
Алисе домой принесла. Накормили нас ветераны.
     –В котором часу это было? – спросил Вольдемар.
     –В час, наверное, – ответила Юля.
     –Я позже подошел, – сказал Вольдемар.
     –И тоже успел?
     –Да. Ее еще долго раздавали. Еще и зазывали, упрашивали. Никак не мог окончиться волшебный горшочек каши.
     …Бутылка «Кагора» была пуста. Юля и Вольдемар курили. Их босые пятки слабо касались друг друга.
     –Аленька, – тихо проворковала мать. – Ты к Маше зайди, погуляй немного!
     Как только Алиса хлопнула дверью, Вольдемар впился в Юлины полноватые, пахнущие французской помадой губы… Жикнула змейка джинсов, разлетелась малиновая прозрачная кофточка… Юлин вишневый сосок набухал под влажным языком Вольдемар…
     –Скорее же ты! – тоненькая Юля обвила ногами высокого Вольдемара.
     …А потом они уснули. Отлетая в вязкую, беспокойную, дремотную зыбь, Юля увидела своего Дениса – Вольдемар у нее – 1,90 м, а Денис – 1,94 м, а сама она – 1,60 м…
     Год назад Дениса забрали в армию: он уехал из Харькова в Севастополь 29 апреля, а сейчас 13 мая – год и две недели. И в отпуске не был ни разу: сначала не хотел, теперь не отпускают: деды дембельнулись, работать некому…
     Юля увидела Дениса, вытянутым на белой простыне… Руки аккуратно сложены на груди, на глазах – пятаки, рот чуть приоткрыт, губы – фиолетовые…
     Юля вскрикнула и разбудила Вольдемара. Оба вскочили – на Юлином белом лбу – мелкие капельки холодного пота…
     –Мне нужно к нему поехать, – медленно произнесла Юля. – Непременно…
     –Не понял, – эхом откликнулся Вольдемар.
     –Тебя это не касается, – с досадой отмахнулась она.
     «Сегодня 13, – лихорадочно соображала Юля, – 25 у Альки выпускной «Прощай, начальная школа». Концерт, сладкий стол, фотографии, уже официальное приглашение по почте пришло, на роскошной открытке. Значит, не отвертишься – надо отмечать…
     Но сразу после выпускного я везу ее к бабушке, в Одессу, – прикидывала Юля, – а 27 я – в Севастополе… Господи, хоть бы за эти две недели ничего не произошло!»
     …Ночью с 24 на 25 мая лил дождь. Утро было прохладно-приятным. Пахло умытой зеленью, отцветшей сиренью и вишнями. Заспанная растрепанная Юля в кружевной ночнушке до пят осторожно, чтобы скрипнувшей дверью ненароком не разбудить дочь, вышла на балкон снять простиранные белоснежно-сияющие Алискины колготы. В передней девочку ожидали такие  же сияющие лакированные белые туфельки на небольшом каблуке.
     Юля жила в трехкомнатной квартире, на втором этаже девятиэтажного дома. Балкона у нее было два.
     Второй Юлин муж, отец Алисы, как-то вернулся с работы в неурочное время и застукал Юлю с одним из ее кофейных приятелей в постели. Алечке тогда было годика два, и Юля, гуляя с ней после завтрака в парке, заходила иногда в соседнюю кофейню выпить кофе.
     …Психанув, муж молча ушел к матери, даже не захватив своих широких ярких галстуков, зубной пасты и бритвы.
     Так Юле досталась двухкомнатная квартира в центре, которую она чуть позже, выписав мужа, обменяла на трехкомнатную на окраине…
     –Мамочка! У нас же сегодня праздник, – закричала пробудившаяся Алиса. – Я чищу зубы, а ты готовь мне завтрак поскорей!
     Юля быстро почистила две крупные картофелины, порезала их соломкой на шипящую сковородку, добавила лука и чуть позже разбила яйцо. Заварила свежий чай.
     –Ешь, Аленька! Удачи тебе на концерте. Ты ведь первая выступаешь. Смотри, не сбейся. Главное, не бойся. Смелей, и все будет в порядке, – Юля протянула дочери припрятанную шоколадку.
     Потом она еще раз сама умыла дочь, причесала ее, завязала в темных волнистых волосах большой белый бант, надела белую кофту, темный сарафан, колготы, туфли. Ее дочь стала похожа на барби из дорогого игрушечного магазина.
     «Вылитый Эдик, – мелькнуло у Юли. – Как она все-таки похожа на отца: смуглая кожа, высокий лоб, темные продолговатые с влажным блеском глаза, как маслины, словно вовсе и не я рожала ее».
     –Выходи, дочь, я сейчас. – Юля поцеловала Алису в открытый лоб, – подожди меня во дворе, я кота покормлю, смотри туфли не замажь, ночью шел дождь.
     Алиса осторожно прикрыла дверь, кот Макс протяжно мяукал в комнате Дениса. Его, понимаете ли, забыли.
     Когда-то Денис, возвращаясь из школы, нашел у входа в метро бело-серого, самого обыкновенного непушистого котенка с удивительно тонким и длинным хвостом, напоминающим пыльную резиновую скакалку, брошенную в траве.
     Юля спешно залила кипятком овсянку и смешала ее с творогом. Макс набросился на еду, как будто его не кормили три дня.
     Юля вышла.
     –Алька, давай скорее, опоздаем, – сказала Юля, хватая Алису за руку.
     –Мама, ты бы дольше собиралась, – Аля надула губы.
     –Ладно, расслабься.
…Нам приятно видеть в зале ваши личики,
Раз пятерка, два пятерка – все отличники
Все послушные, конечно, и примерные,
Это мамы подтвердят вам всем, наверное, –
пели первые выступающие.
     Родители, завуч и учителя звонко зааплодировали…
     Дальше несколько танцев, стихотворение, сценка:
     –Кто взял Бастилию?
     –Я не брал.
     Разъяренная училка: «К директору!»
     Приводит:
     –Вот, Иван Иванович, Петров говорит, что не брал Бастилию…
     –Успокойтесь, Мария Владимировна, зачем нервничать, поиграет и вернет!
     Потом на сцену вышел разохотившийся Анин папа под мухой и стал показывать пантомиму «Рыбалка».
     Дети хохотали. Учитель музыки подыгрывал на баяне.
     Вероника Евгеньевна, первая Алисина учительница, немолодая, в строгом, темном костюме, раздавала своим маленьким выпускникам разноцветные воздушные шарики с закрученными  в них записочками-пожеланиями.
     Родители в это время накрывали стол: два торта купленных, пять испеченных, конфеты, печенье, шоколад, мармелад, зефир, компоты разные, вода минеральная и сладкая.
     Дети быстро насытились. Оставшееся распихали по карманам.
     –А теперь все во двор фотографироваться! – скомандовала Вероника Евгеньевна.
     Юлина Алиса была довольно высокой для своего возраста, да и Витя, с которым она обедала, не маленький. Их поставили в последнем ряду, конечно, вдвоем.
     –Знаешь, мама, не только дети в классе, но и учителя наши говорят, что Витька – мой жених, – подбежала к Юле сфотографированная Алиса.
     –Официальный! – рассмеялась мать и потрепала дочь по щеке. – Ты мне это уже не раз говорила, Алиса. Не удивляйся, малышка, люди любят сплетничать…
     Еще немного попозировав и побесившись, дети распрощались друг с другом на три месяца. Юля купила дочери мороженое  «Каштан».
     Не сговариваясь, они направились  к гидропарку – ноги сами повели…
     Уехать им в тот вечер не пришлось.
     –А макулатуру кто сдавать будет?! – набросилась на Юлю заведующая накануне. – Юля, ты должна встретить машину, больше некому: я не могу разорваться, Оля на больничном, ты знаешь.
     Короче, Юлю с работы не отпустили. Пришлось им купаться в речке.
     Юля с дочерью спустились к пляжу. Алиса доедала мороженое, а Юля решила окунуться в мутных Удах – впервые в этом году.
     Вода оказалась на удивление теплой для мая. Юля поплыла. Выросшая в Одессе, она любила плавать. Незаметно очутилась на середине реки. Стала на мель. В вязком песке четко ощупывались крупные беззубки, но Юля не стала нырять за ними. «Смерть всегда рядом, на расстоянии вытянутой руки», – непонятно почему вспомнился Кастанеда. Юля невольно протянула руку. Сзади раздался тихий всплеск, как щелчок выключателя. Женщина испуганно обернулась. Небольшой карасик бился в предсмертных судорогах – сорвался с крючка чуть раньше, наверное, а теперь доходил.
     Юле не составило труда поймать его.
     «Нам с Алисой на ужин», – подумала она. – Жареная рыба, спагетти и кетчуп – отлично! А голову, чешую и кишки – Максу, котику Максику…»
     Теперь Юля гребла одной рукой – правой. В левой у нее был карась.
     –Алька, смотри, что я поймала!
     –Мамочка, выпусти его!
     –Бесполезно, – отмахнулась Юля. – Пожарим…

     На следующий день рано утром Юле надо было встречать машину. Хорошо, Вероника Евгеньевна предложила после выпускного идти всем классом в лес варить на костре кашу. Таким образом, Аля будет при деле. Юля мигом собрала дочь: джинсы, старый вязанный синий свитер с паровозиками, кроссовки, несколько бутербродов с сыром, напиток из шиповника собственного изготовления. Два рубля, пардон, гривны на тушенку Юля дала, пшеничную крупу принесут другие родители.
     Собирались всем классом зайти поглубже в лес.
     «Хоть на чистом воздухе побудет, – подумала Юля, – хвоей подышит… И поест…»
     Без четверти девять Юля была на работе. Сегодня она пришла первой. Открыла ключом свою каморку, в которой стоял таинственный полумрак круглые сутки, включила свет и села краситься. Пенсионерка-заведующая сталинского разлива обычно ругала Юлю за опоздания, поэтому Юля давно уже утром не тратила время на косметику дома, а приводила себя в порядок на работе. Иногда даже прилетала в свое учреждение нерасчесанной.
     Удовлетворившись отражением в зеркале, в девять ноль-ноль Юля позвонила своему любовнику Вольдемару Кривицкому на кафедру физики.
     –Это ты, Володя? – защебетала Юля в трубку. – Привет… Малова тебя беспокоит…
     –Да, да. Юля, слушаю, – Вольдемар улыбался.
     –Хорошо, что я тебя застала. У нас – макулатура. Пришли, пожалуйста, студентов, если можешь.
     –Конечно, могу. Сколько нужно?
     –Думаю, пятерых мальчишек хватит.
     –Хорошо. Сейчас придут. Кажется, у них сейчас семинар по эстетике. Это пропустить не страшно.
     –Спасибо, Вольдемар. Целую. До встречи, – Юля опустила трубку.
     …Грузовик приехал относительно рано. Юля со студентами и с шутками-прибаутками быстро погрузили старые книги. Водитель тоже включился в работу.
     В конце погрузки – было уже половина двенадцатого – к Маловой подошла Танечка из культсектора и пригласила в Дом Художника на выставку.
     –Две юбилейные экспозиции, Юля, не пожалеешь! – сказала Татьяна.
     –Когда?
     –В 12.
     –Ладно. Сейчас умоюсь, сниму халат и бегу.
     –Давай, приводи себя в порядок. Мы с девочками уже идем.
     –Договорились.
     По дороге Юля заскочила в буфет – купила себе булку с повидлом и стакан апельсинового соку. Из библиотеки в Дом Художника пришло человек десять. Милая Вера Алексеевна, директор, начала экскурсию.
     –У нас в Союзе Художников два Чурсина и два В.В. – Виталий Викторович и Виктор Витальевич, оба акварелиста, живут на одной улице и любят рыбачить, и отличить их было бы невозможно, если бы не жена одного из них – Верочка Чурсина, прекрасная художница, умная добрая женщина, доцент художественно-промышленного института, русская красавица – природная блондинка с васильковыми глазами и сказочной, ниже пояса, косой через плечо.
     За ней многие ухаживали, но она выбрала Чурсина, вытянула его из Ворошиловограда, куда он попал по распределению, и устроила преподавателем в художественное училище. Мы так их и называем – Чурсин Верин и неверин.
     –Так вот, как раз Вериному Чурсину – 50. Он выставку открывает 25, вчера было открытие, а я всегда против такого, у нас был художник Эрик Бланк, – Вера Алексеевна тонким указательным пальцем провела под правым глазом, словно слезу смахнула, – он решил рождение отмечать раньше, позвал гостей, стол накрыл, цветы в вазах, много цветов, он и скульптором был, собирал старинные вазы… Короче, приготовил он все и вышел прогуляться…
     На первом же повороте его сбила машина – насмерть… С этими именинными цветами его и похоронили…
     –Ну, а у Чурсина, – сделав небольшую паузу, оживилась Вера Алексеевна, – Вериного Чурсина, – быстро поправилась она, – акварели сильные, живопись немного слабее, хотя в последнее время он любит именно ею заниматься.
     Прекрасные у него акварели: посмотрите – Россия, Волга, обратили внимание, как он пере¬дает дух: неброские спокойные тона, много света, ширь, а вот Крым, Гурзуф – совсем иное – яркость, резкость, крутизна. Вот домик Репина в Чугуеве, не правда ли он великолепен, и совсем иной подход – это характер харьковских мест…
     Юля со своими коллегами прошлась по залам, а потом все по домам разбежались, Юля же в спешке забыла сумочку и ей пришлось возвращаться на работу.
     ..Толкнув незапертую дверь отдела, она услышала звонок и подошла к телефону.
     –Добрый день! – вежливый незнакомый голос в трубке. – Могу я попросить Юлию Болеславовну?
     –Это я, – растерянно отозвалась Юля. – Простите, я не знаю, с кем разговариваю.
     «В поезде – духота, а здесь свежо, даже холодно, – подумала Юля. – Такой контраст!»
     Она поежилась. Вытащила из кармана пачку сигарет, чиркнула спичкой.
     Юлю с Алисой мигом окружили полуночные бабки с пирогами, семечками, мороженым и всяким-разным.
     «Не спится им, – вздохнула Юля. – Нищим старушенциям».
     Алиса выбрала пышный пирог с ранней черешней – никак не наестся, растет или от перевозбуждения! – прибавила к нему чипсы и фанту.
     –Пойдем, мама, – потянула она Юлю за руку. – Я боюсь, поезд без нас уйдет.
     В вагоне, усевшись по-турецки на свое нагретое место, Аля принялась за чипсы.
     Поезд тихо тронулся.
     –Аля, смотри, Днепр! – воскликнула Юля. – Боже, как широк он здесь?! Как долго поезд идет по мосту?! Мы и впрямь плывем как будто.
     Ветер поднимается. Белые гребешки волн, как светляки…
     Аля нехотя посмотрела в темное окно и отпила фанту. Зевнула.
     Ее дочь явно была настроена гораздо реалистичней.
     –Алька, – раздраженно сказала Юля. – Заканчивай свои чипсы, и давай спать! Завтра тебя не добудишься. А поезд рано приходит. Бабушка будет ждать.
     …–Слава те Господи, приехали, – Оксана Петровна Малова, Юлина мама, полная, чуть отекшая, седая женщина с тугим узлом волос на затылке стояла у самой двери их предпоследнего вагона и мелко крестилась.
     –Внученька моя черноглазая, – Оксана Петровна обнимала Алису, – в кого ты такая смуглянка?! Тебе и загорать не надо. Одесские дети по сравнению с тобой – молоко!
     А выросла ты как, вытянулась! Какой стройной стала?! Школу хоть хорошо окончила?!
     –Хорошо. Две четверки: по русскому и по украинскому. Остальные пятерки, – отрапортовала Юля за дочь.
     –Умница моя славная, я тебе рахат-лукум принесла, – Оксана Петровна протянула внучке большую коробку.
     –Дома, мама, дома, – Юля отвела руку матери. – Спрячь в сумку. Ее итак в Харькове сладостями закормили. Зачем тратилась? А насчет Алькиного загара не переживай – мы в Харькове всегда весь май в речке нашей купаемся. В Удах. Или ты решила, что купаться и загорать можно только в море? – Юля улыбнулась…
     Маловы были большой семьей: Юлин отец, сталевар, Болеслав Вальдекович, поляк по на¬циональности с неизвестно почему русской фамилией, как в анекдоте: четырехлетний мальчик в трамвае спрашивает мать: мама, как это получается – ты – украинка, папа – еврей, а я – рус¬ский… – приехал в Одессу из глухой пограничной деревушки Винницкой области в конце пятидесятых.
     Живя в общежитии, он работал на сталепроволочно-канатном заводе, женился на бух¬галтерше местной, и в августе 1962 года появилась дочь Юлия. А через три года – Вероника, а еще через три – Анжела… И все в одной общежитской комнатенке…
     Со смертным боем отцу, наконец, удалось получить трехкомнатную распашонку-хрущевку на пятом последнем этаже. Юлии тогда было уже десять лет, Веронике соответственно 7, и маленькой Анжелочке четыре годика. Юля прекрасно помнила переезд. Приехал грузовик, похожий на тот, с картинки, на котором выступает маленький лысый человечек с бородкой – Владимир Ильич Ленин.
     У Маловых оказалось неожиданно много вещей. Полный кузов получился. Ее и сестер посадили в кузов, а папа Болеслав устроился в кабине рядом с шофером, прихватив в последний момент огромного рыжего с белым кота Капитана.
     –Котов тут поразводили, и уезжают, – ворчала заспанная, с вечным климаксом комендантша.
     –Мы своего забрали, – робко возразила ей Юля.
     –А это чей? – ткнула она пальцем на серого облезлого Мурзика.
     –Этого мы только кормили на улице… Это не наш… – тихо шелестела Юля и жалась к матери.
     –Поговори мне! – зло погрозила пальцем комендантша. – Блох от них сколько и лишаев… И этого забирайте! Все равно…
     Папа вылез из машины и взял в левую руку Мурзика.
     На новую квартиру они въезжали с двумя котами.
     Их дом стоял один, как свечка, посреди ям, канав, котлованов и фундаментов. Все разрыто-перерыто, плиты, краны, щебень, кирпичи. Одним словом, новостройка. И квадрат молодого, только насаженного парка, больше похожего на пустырь с воткнутыми палками.
     Юля помнит, как она с мамой и сестрами ходила по этому утоптанному полю с прутиками-саженцами, а навстречу им катила коляску улыбающаяся женщина в белом платье и розовой помадой на губах. И мама, тоже тогда молодая, не располневшая, ей улыбалась в ответ, обнимала, поздравляла:
     –Ну, это уже улица Малиновского! Молодец, Дуся, девочка?!
     –Да. Наконец-то. У меня два пацана первых…
     –Как назвали?
     –Думаем Марией записать.
     –Красивое имя.
     –Ксюша, и ты рожай! – соседка смерила маму долгим оценивающим взглядом сверху вниз: не ошиблась ли?
     Мамино чуть припухшее пузо, наверное, на втором месяце, когда не поздно аборт, мог разглядеть только специалист.
     Помолчав немного, женщина с коляской тихо сказала:
     –Мальчика, Ксюша, родишь, отвечаю! Давай, не трусь! Вперед, и с песней! Ты же знаешь: детей считают до трех, после трех уже не считают…
     Юля теперь уже плохо помнит, но мама много суетилась в это первое лето их жизни на новой квартире: вдруг вскакивала за обедом из-за стола и бежала в новенький, пахнущий только что положенной узорчатой разноцветной плиткой, туалет рвать, сдавала какие-то анализы, уходила на сутки в больницу, но потом все же родила Аркашу, четвертого… Родила и слегла. В родах у нее разошлись тазобедренные кости.
     Не сошлись или плохо сошлись, в роддоме не доглядели. Мама часто болела в то время, и Аркашу вынянчила Юля.
     Сейчас он ревностный православный, а маминому здоровью можно позавидовать.
     Юлин брат живет с женой и тремя детьми в центре города, на Тираспольской, в квартире родителей жены. Главный собор недалеко.
У Вероники двое, она с мамой живет в их прежней квартире на Малиновского, а у Анжелки один Тимур, и живут они с мужем на поселке Котовского. Пляж Лузановка рядом.
     Пенсионер Болеслав Вальдекович сбежал от большого семейства на дачу, на круглый год.
     Юля это сделала еще раньше, в неполных 17. Окончив школу, она уехала в Харьков и поступила в институт культуры.
     Юлин первый муж, отец Дениса, учился на режиссерском. Расписались они по срочной необходимости, жили в общаге на Гвардейцев Широнинцев.
     Юля выскочила за молоком, Денису месяцев семь было, еще грудь сосал, и застукала мужа с девочкой из своего же потока в позе наездницы, полированная попка колышется, точь-в-точь в телеке после полуночи, а Деня орет, разрывается – пустышка выпала.
     Юля закрыла глаза…
     В следующий раз она искала спутника жизни целенаправленно – с жилплощадью.
     Но Эдик в постели и в подметки не годился Юлькиному «первенькому». Она никак не могла к нему привыкнуть. Все в нем ее раздражало. Она бледнела и съеживалась, когда он до нее дотрагивался, и была сильно удивлена, когда поняла, что беременна. Откуда? Как это могло произойти? Все равно, что голубок прилетел…
     Для Юли это навсегда осталось загадкой. И вновь возникшая разводная ситуация вышла с точностью до «наоборот». Но Юля ни о чем не жалеет. А теперь Эдик уезжает в Германию. Хрен с ним. Его мамаша денег подкинула – хорошо, будет, на что летом гулять…
     –Мы на Малиновского или сразу на дачу? – спросила Юлю мать.
     –Наверное, на дачу, – неуверенно начала Оксана Петровна. – Я у отца давно не была. Сейчас по «Привозу» пройдемся и поедем.
     –Отлично! – Юля захлопала в ладоши. – Отлично! Мам, знаешь, я ненадолго, на пару дней. Альку только оставлю. Я к Денису хочу съездить, в Севастополь.
     –Езжай, дочь, езжай! Я гуся зарежу… Как ты себя, кстати, чувствуешь?
     –Как обычно… – ответила Юля, немного удивившись.
     Она еще не в том возрасте, чтобы отвечать на такие вопросы.
     –Я бы сама с удовольствием к Денечке съездила, – задумчиво протянула Оксана Петровна. – Да, боюсь, не выдержу…
     –Мама, перестань! – раздраженно остановила ее Юля.
     Оксана Петровна тут же смолкла, поджав губы и опустив голову.
     На «Привозе» Юлина мать купила рыбу, брынзу и хлеб. С полными сумками втроем поплелись на автостанцию.
     –Разве есть лишний гусь? – спросила Юля мать.
     –Три старых осталось, Юлечка, – с готовностью затарахтела Оксана Петровна. – Две гуски и гусак, два белых и серая. Так белый только серую топчет, белую не хочет, понятно, ни гусят от нее, ни яиц. Зачем такую держать? Гусят белая вывела, их осенью уже можно будет резать. Так что белую трехлетку я в любом случае собиралась зарезать. Стушу в духовке с яблоками, отвезешь Денису, скажешь: «привет от бабушки».
     –Так займись этим сразу же, – сказала Юля. – Слушай, мам, мне плеснула в голову идея! Вы тут с Алисой постойте, я вам мороженое сбегаю куплю. Подождите меня здесь, в скверике, на фонтан посмотрите, как его прожекторами разукрасили, только музыки не хватает, получатся «поющие фонтаны», как в Ереване. Мороженое не спеша съешьте, а я за билетом сбегаю. На Симферополь.
     Через пять минут Юля была у касс.
     На завтра оставались только купейные места. Но Юлю теперь это не страшит – хоть СВ!
     А что она электричками мало ездила! Всякое бывало – не привыкать. Электричками в случае крайней необходимости и до Владивостока добраться можно, а из Одессы до Симферополя их не так уж и много – Николаев-Херсон, что-то еще, Джанкой, и приплыли!
     Юля быстро рассчиталась с кассиром и вернулась к своим, по дороге прихватив связку бананов, плитку шоколада, кукурузные палочки с беконом и продолговатые пряники в шоколадной глазури – порадовать пенсионера-папу.
     Дача Маловых находилась на Хаджибеевском лимане в сорока километрах от Одессы. Ехать туда нужно было автобусом по Киевскому шоссе. Правда, мягкие автобусы ходили в этом направлении часто, три гривны билет.
     После Алтестово разворачивалась панорама, достойная Айвазовского: автобус катился с горы, а по обе стороны блестел-голубел, посверкивал лиман, отороченный гладкими серыми скалами – инопланетный пейзаж! К тому же, словно кто-то стрелки перекрутил лет на сто назад: парусники, плоскодонки, катаевские, крохотные рыболовные челночки на одного человека. Кто-то ходил по колено в воде с сетью, время от времени вытаскивая горы мелких креветок вперемешку с водорослями и водяными пауками. Кто-то сидел на нагретом теплом камне с удочкой. Кто-то вдали снасти забрасывал, кто-то еще дальше их вытаскивал. Кто-то просто плавал, отфыркивался, ныряя, кто-то загорал. Были такие, которые, расставив палатку и умело соорудив костер под шашлыки, неспешно ковырялись в карбюраторе собственной машины. В плавках, конечно…
     –Как красиво! – воскликнула Аля.
     –Скоро приедем, – оттирая кружевным платочком пот со лба, сказала Оксана Петровна.
     Синяя лента дороги среди чуть пожелтевшей наливающейся пшеницы напоминала узкую извилистую речку. Зеленовато-желтое колышущееся поле сливалось с бледно-голубым небом, и Юля, задумчиво глядя на эту ширь, вспоминала полотна несчастного Ван Гога.
     «А ведь если б не Кутузов, – мышкой мелькнуло, – все бы это принадлежало Турции по сей день».
     Водитель, видимо тоже вдохновленный панорамой, прибавил скорость.
     –На Егоровском повороте остановку! – изо всех сил крикнула Оксана Петровна, но ее голос утонул в моторе. – Водитель! Глухой, что ли?! Алиса, Юля, пошли! – Оксана Петровна энергично стала пробираться к передней двери.
     –Говорят же Вам, – зло сунулась она в кабинку шофера, – на Егоровском повороте притормозите!
     –Будет исполнено! – водитель замедлил ход.
     Первой выпрыгнула Алиса, потом сошла Юля и взяла у матери сумки. Последней выползла Оксана Петровна.
     –Сволочь! – тяжело дыша, потрясла кулаком Оксана Петровна вслед уходящему автобусу.
     Алиса же в бело-розовом платье с галстучком и рукавами-фонариками бежала уже по плотно утоптанной тропинке среди развевающихся тяжелых лимонно-золотистых колосьев к дачному поселку. Кончилось поле, теперь крутой овраг, в котором густо краснеют крупные маки в высокой траве. Тропинка заметно сужается, ее еле видно, но Алиса бежит прямо по траве сначала с горы, а потом на гору.
     Мама и бабушка за ней не поспевают.
    «Как хорошо она дорогу запомнила с прошлого года!» – удивляется Юля.
     За оврагом – первые дачи. У всех сирень, жасмин, розы…
     –Какие люди! – Болеслав Вальдекович галантно поцеловал руку дочери у калитки. – Мать, накрывай стол на улице под вишней, я сейчас бутылку вина из погреба достану…
     Пока велись приготовления к трапезе, Юля решила прогуляться по участку. Ранняя черная черешня уже поспела. Юля наклонила ветку, рвала пригоршнями себе и Алисе. Спелую клубнику тоже можно было найти, но мало.
     Больше всего Болеслав Вальдекович возился с виноградником и пчелами, и это сразу было заметно: только-только зазеленевшие кусты винограда были тщательно подчищены, подрезаны и аккуратно подвязаны.
     Юля с Алисой бродили по почти что июньскому участку, щипая то там, то здесь зеленый лук, чеснок, салат, петрушку, щавель…
     –Дети, кушать! – позвала их Оксана Петровна, словно по заказу: когда они набрались витаминов.
     После плотно позднего завтрака или раннего обеда Оксана Петровна предложила «детям» отдохнуть с дороги.
     –Мам, я хочу на лиман, – сразу заныла Алиса.
     –Пошли, дочь, – сразу согласилась захмелевшая Юля.
     До лимана нужно было идти прямо-прямо километра полтора, никуда не сворачивая. И прозрачной голубой мармеладкой-приманкой лиман все время блестел-дразнил впереди.
     Как-то неудачно Болеслав Вальдекович выбирал участок в этом дачном поселке – посередине. От автобусной станции километра полтора, и до лимана то же расстояние. А ведь кто-то расположился, считай, на пляже. С лодками, сетями, с развешанными на участке тугими веревками вяленой рыбы.
     Юля с Алисой по едва заметной тропинке вышли на дикий осыпающийся берег. Два влюбленных аиста колупались в болоте, не собираясь улетать. Они не боялись людей.
     Юля сбросила джинсовые шорты с бахромой, белую маечку с выбитой лимонной розой и поплыла.
     На том далеком недосягаемом берегу – игрушечные домики под темно-бордовой черепицей, а на горе золотилась-струилась-синела только что выстроенная церковь с пятью маковками. Словно из картона с подсветкой. Церковь расположилась в удачном месте. Ее лубочные купола со звездами были видны на сто миль вокруг. Небрежно разбросанное село носило, однако, дефективное название: МОРДАЕВО…
     Юля плыла и плыла, глядя на сияющую в солнечных лучах церковь. Она наклонила голову, чтобы нырнуть и поплыть рыбкой и увидела в изжелта-голубой воде отражение церкви. Оно было ярче, чем в реальности. Цветы так и били красочным густеющим фонтаном из-под низу.
     Под водой Юля открыла глаза. Стая мелких бычков заметушилась и пустила песочный дым. Редкие камешки казались слитками золота, коричневатые гирлянды водорослей – дорогим бархатом.
     Юля вынырнула и, разбрызгивая воду, перевернулась на спину. Она отдыхала, глядя на церковь. Тихо молилась, загадывая желание… Она плыла медленно, думая о своем. И так незаметно переплыла уже большую часть лимана, пока не вспомнила дикий случай: девятнадцатилетняя девушка, мастер спорта по плаванию, победитель многих соревнований, запуталась в сетях на середине лимана и утонула.
     Юля повернула обратно. Алиса все это время плескалась у берега на розовом круге.
     –Алька, выходи! – позвала Юля дочь. – Я тебе печенье дам «Союзное». И банан.
     Юля расстелила большое полотенце с тигром в высокой траве.
     После долгого плавания и печенья с черешневым компотом Юля впала в легкое забытье. Она не слышала, как из палочек, листьев и травы Алиса соорудила несколько кукол. И играла с ними: пеленала, прикладывала то к одной, то к другой еще не выросшей груди, баюкала, тихонько напевая:
–Спи, моя радость, усни,
В доме погасли огни,
Дверь ни одна не скрипит,
Мышка за печкою спит…
У-усни…
     Это монотонное пение и разбудило Юлю. Солнце кровавым покрывалом разлилось у горизонта. Похолодало. Пора было домой.
     Вернувшись с лимана, Юля с Алисой сразу сели ужинать. Старики их уже не могли дождаться.
     Оксана Петровна расстелила «детям» все белоснежное на чердаке.
     После обильной трапезы с тремя литрами виноградного вина Болеслав Вальдекович почтенно захрапел, а у Юли, у которой весь этот долгий день слипались глаза, пропал сон.
     Тихо, чтобы не разбудить Алису, Юля спустилась с чердака во двор перекурить. Над ее головой было высокое черное небо, усыпанное крупными звездами, как бриллиантами.
     «Интересно, куда эти светила деваются в городе? – с удивлением думала Юля, пуская замысловатые кольца дыма вверх, к звездам. – В индустриальном небе их совсем не видно…»
     Такие же яркие, как маленькие солнца, звезды сопровождали ее в скором поезде «Одесса-Симферополь», когда она, уставшая от дневной жары, глядела из открытого окна на холодное черное небо в ковровом коридоре купейного вагона. Она умаялась: с дачи до трассы два километра в жару по полю, душный переполненный автобус, потом раскаленная хрущевка под крышей на Малиновского, и как в ней Вероника с детьми живет? Она даже в море искупать не успела, ладно, в Севастополе искупается, опять автобус, тяжелые сумки… И вот, наконец, прохладный ветерок из окна, сияющие звезды плюс полная луна…
     «Ночь полнолуния – это, когда все психуют», – вспомнилось Юле.
     Она попросила у проводника двойной кофе и не спала, считай, третью ночь. Только на рассвете она немного забылась. Приснилась ей ее заведующая. Она почему-то грозила ей кулаком. Юля вздрогнула и открыла глаза. Поворочалась туда-сюда и проснулась окончательно от долгой стоянки. За окном уже совсем светло. ДЖАНКОЙ.
     Прошла тетка с корзиной клубники и мороженым. Юля хотела у нее купить кулечек клубники, но торговку тормознули впереди и, пока она рассчитывалась, Юля снова неожиданно для себя вырубилась. А за окном было уже совсем светло. Поднималось крымское солнце, и его осторожные лучи щекотали Юлю за ухом. Юле снилась умершая бабушка, мамина мама. Кошмар состоял в том, что в сновидении бабушка как бы и не умирала, не болела, а жила и жила себе потихонечку, ругала Юлю за невымытую посуду…
     Покойники – к перемене погоды. Значит, будет дождь. Не хотелось бы…
     А может, в Севастополе еще жарче, чем в Одессе. Перемена сорокаградусной жары на сорока пяти градусную. Прекрасная перспектива… Но чего мы так долго стоим?
     Юля снова проснулась и постаралась оттряхнуть от себя свою давно похороненную бабушку. Потягиваясь, Малова приподнялась на локте и посмотрела в окно. На перроне выстроилась шеренга бабок с ведрами и корзинами крупной клубники. Юля не помнила, когда видела такое изобилие этих ягод.
     «Интересно, по сколько они ее продают», – подумала Юля и вышла на перрон. Некоторые бабули носили жареных кур, шубу в пластмассовых стаканчиках, оливье, печенку, отбивные и дымящуюся картошку с зеленым луком и малосольными огурцами. Другие наливали кофе или чай прямо из термоса, бросая в липкий, одноразовый стаканчик тоненький ломтик лимона и ложку сахара… Ну и пирогов, чебуреков, караимских, удавись!
     Постреляв круглыми ореховыми глазами по этому орущему разноголосию, Юля купила мороженое – шоколадное эскимо, как всегда.
     Клубника стоила копейки, но Юля боялась, что много до Дениса не довезет, ягоды испортятся, потекут, она сама вся измажется, и поэтому не купила ведро, как это делали все, а блекло-голубоглазую старушку с темно-коричневым, морщинистым лицом, как орех, стоящую одной ногой по колено в могиле, уговорила продать ей всего килограмм – на дорожку. Малова вернулась в свое купе с кульком клубники и недоеденным мороженым.
     В купе  Юля ехала одна. Она бросила в чашку мороженное, соскребла его ложечкой с палочки, немного помяла, а затем накидала туда сочных ягод, и все это перемешала. Юля ела клубнику с мороженым и смотрела в окно на пустынные желтеющие поля. Вдалеке, вдоль рощи мчался мячиком желто-серый заяц. Поспевала шелковица. Проводник опять ей принес кофе…
     Но вот и Симферополь. Юля выскочила на перрон и сразу купила себе хот-дог, несколько караимских и колу. Потом она посмотрела расписание пригородных поездов. До электрички на Севастополь оставалось минут двадцать.
     Как раз, чтобы перейти на шестую платформу и съесть сосиску с хлебом, кетчупом и овощами.
     В электричке Юля купила золотисто-голубую соломенную шляпу с широкими полями – «нет, не в армию к сыну я еду, на курорт!»
     Места от Симферополя до Севастополя экзотические: электричка то в тоннель ныряет, как в ад, то над пропастью, что страшно вниз из окна посмотреть, то над облаками. А далекая панорама гор открывает разрушенные древние храмы, замки, еще какие-то непонятные строе¬ния – каменные ворота посреди долины ни с того, ни с сего, как молчаливая весть веков, остатки ограды, искусственные рвы, постепенно превращающиеся в овраги… И гряды замысловатых скал, теряющихся в туманной дымке…
     В таких местах не только МОИСЕЙ привидится, но и БУДДА, и кто угодно… И чей угодно голос здесь можно услышать…
     …Вот, у Юли уже звенит в ушах… Да, именно здесь, как нигде чувствуется гулкая объемность и многомерность мира, и собственное ничтожество… Букашество.
     Проезжая Инкерман, Юля любовалась пещерами, в которых жили монахи. Раньше подпольно, сейчас – просто… И колокольный звон, назойливый колокольный звон, стократно размноженный эхом…
     К Севастополю Юля подъезжала очарованная и притихшая. Миновали САПУН-ГОРУ, и пошли бухты, в которых корабли, катера, баржи, парусники.
     Хотя Юля была в Севастополе уже несколько раз, она всегда забывала дорогу к Нахимке, поэтому на перроне первым делом она решила уточнить у патруля, как добраться до Военно-Морского института… Ага, теперь она припоминает – двумя троллейбусами, на площади Нахимова пересадка…
     –Будьте любезны, где мне выйти, чтобы попасть на площадь Нахимова? – спросила Юля уже в троллейбусе.
     –Вы откуда приехали? – любопытствует старикашка, кругленький, как пуговица, припод¬нимая неожиданно густые седые брови.
     –Из Харькова, – сухо ответила Юля.
     –Ну и как там хохлы?
     –А Вы, простите, не на Украине живете? – огрызнулась Юля. – Или автономная республика Крым никакого отношения к хохлам не имеет?
     –Вот и обиделись. Извините, не хотел, – Ваша остановка – третья… Далеко Вам?
     –В Стрелецкую бухту… К сыну.
     –Учится? Служит?
     –Служит…
     –Кушать привезли?! Да их там хорошо кормят.
     –Ничего я ему особенного не привезла. Просто соскучилась…
     –Как же. И он, наверное, скучает. Проведать надо. Ваша следующая. Смотрите, не проедьте…
     Чтобы попасть на остановку шестого троллейбуса, едущего в Стрелецкую бухту, Юле нужно было перейти через скверик со свечками-кипарисами. В середине этого садика – дорогой бар со столиками на улице, под деревьями. Укутанные пальмы в кадках тут же, рядом с пепельницами.
     Юля с деньгами Алисиной бабушки могла себе позволить бар.
     Она села в тени самого раскидистого дерева. Закурила. В тот же миг перед ней возникла официантка.
     –Что желаете?
     –Кофе. Минералку. И бутерброд с сыром.
     –Сейчас.
     Юля завтракала и наблюдала, как уходили один за одним ее троллейбусы. Ничего… Сейчас она докурит, допьет кофе и тоже поедет. На каком-нибудь из них.
     Кроме нее, был занят только еще один столик. Два усатых седых мужика в белых рубахах и бордовых пиджаках беспрерывно курили, пили кофе с коньяком, оттирали пот со лба. Ругались с кем-то по сотовому. Барабанили пальцами по столу. Просили еще одну бутылку.
     Выкурив еще одну сигарету, Юля побежала на троллейбус…
     Вот и конечная. Круг. Стрелецкая бухта. Пустынный парк
     Посыпанные песком, узенькие аллейки. Круглые клумбы с уже распустившимися розами и гладиолусами. Кипарисы…
     Юля здесь была два раза, но, страдая кеномическим кретинизмом, всякий раз забывала, как добираться…
     Но этот тихий парк с лимонными нарциссами, бордово-бархатными майорами и темно-оранжевыми чернобривцами, растущими, как полевые цветы, показался ей теперь родным и близким, домашней гаванью, как будто она и не уезжала отсюда никуда.
     Юля впервые приехала в Севастополь к Денису на присягу. Ехала она тогда, год назад, по обратному адресу первого письма от сына из армии. Денис был еще в учебке.
     –Здравствуйте, я – на присягу, – неуверенно начала Юля на КПП.
     Дежурный матросик улыбнулся.
     –Что-нибудь не так, – забеспокоилась Юля.
     –Опоздали. Ровно на неделю.
     –Я Вам сейчас покажу письмо…
     –Знаю, – отмахнулся матрос. – Вы сегодня – минимум – двенадцатая. Присягу перенесли. Кто успел связаться с родителями, тот успел, а кто нет… – дежурный развел руками…
     –Как же мне увидеться с сыном?
     –Сейчас я узнаю, – дежурный снял телефонную трубку. – Малов Денис еще у нас?! – крикнул он кому-то. Немного помолчав, прибавил тише. – Узнай, пожалуйста, да побыстрее. Тут его мать на КПП ждет… Из Харькова.
     …Минутное молчание…
     Потом матрос поднял глаза на Юлю.
     –Перевели его уже…
     –Так узнайте – куда перевели, – попросила Юля.
     –Сейчас…
     В трубку: посмотрите там, куда его перевели…
     Вскоре в Юлиных вспотевших от волнения ладонях оказался клочок бумаги с адресом Военно-морского института…
     …–Да, так на КПП и спросите, – разъяснил ей на прощание дежурный, – РОТА ОБЕСПЕЧЕНИЯ…
     –Как ты меня нашла?! – через полчаса к Юле выскочил совершенно бритый яйцеголовый, чуть сутулый Денис.
     –Разве это сложно? – обнимая сына, улыбалась Юля. – В учебке адрес дали.
     –Пойдем к командиру, – сказал Денис, подхватывая два внушительных Юлиных полиэтиленовых пакета с тушеным гусем, бутылкой домашнего виноградного вина, орехами, ветчиной, сыром, сладостями. Коробку рахат-лукума, плитку шоколада, бананы, апельсины и лимон Юля купила уже здесь, в Севастополе.
     –Мам, у тебя есть пять гривен?
     –А что?
     –Ребята просили.
     Юля не спеша вынула из сумочки десятку.
     –Передай ребятам…
     –Вы – мать Дениса?! – командир встал из кресла навстречу Маловой.
     –Да.
     –Я так и понял. Ваш сын на Вас очень похож… Сразу видно, чей товар, – рассмеялся командир. – Шутка. Виктор Евгеньевич, – протянул он руку Юле.
     –Юлия Болеславовна…
     –Вы – полячка? – Виктор Евгеньевич удивленно приподнял брови.
     –Наполовину. По отцу, – сухо сказала Юля. – Голопуза шляхта из Винницкой области. А что?
     –А то, что мы с Вами почти земляки, – улыбнулся командир, приподняв черную бровь. – У моего деда был в Виннице двухэтажный дом. И фамилия моя Паскевич. Прошу любить и жаловать…
     –Ну, а у меня неизвестно почему русская фамилия: Малова – сами знаете…
     –По мужу?
     –По отцу. Я не меняла.
     –И вот понимаете, – разглагольствовал Виктор Евгеньевич, – в России и Прибалтике люди давным-давно позабирали свои родовые гнезда… Да-да, только началась перестройка, из Парижа, из Лондона, из Нью-Йорка возвращались и поселялись… Только на Украине такого закона нет. Обидно?!
     –Обидно, – поспешно согласилась Юля.
     –Вы где остановились?
     –Нигде.
     –Ну, как же? – развел руками разговорчивый командир. – Я Вам помогу. У Саши Осипенко старушка есть, которая сдает в частном секторе… Я Вам сейчас его пришлю… А Денис пусть гладится. Пусть приводит форму в порядок, чтобы патруль не придрался. Даю ему увольнение на сутки.
     –Как здорово! – не удержалась Юля.
     Она надеялась и рада была бы пообщаться с сыном хотя бы пару часов. А тут целые сутки, да еще вне института.
     –По Вашему приказанию прибыл, – отрапортовал, подняв руку, Саша Осипенко. У него было девичье лицо, крохотные пшеничные усики и аккуратная короткая стрижка. Да, он был модно, эффектно подстрижен, а не уродливо побрит, как Юлин Денис.
     И служил он уже год.
     –Вы идите через КПП, а я в гражданку переоденусь, и через дырку. Встречаемся на троллейбусной остановке, – сказал Саша Осипенко Юле с Денисом.
     –Хорошо, – тихо ответила Юля.
     Маловы ждали своего провожатого на троллейбусном круге довольно долго. Даже начали немного беспокоиться.
     Наконец, он появился: не совсем узнаваемый – в джинсах и белой футболке, подчеркивающей его ранний крымский загар, с бутылкой темного пива, наверное, уже второй или третьей.
     Юля пыталась разглядеть прыгающий рисунок на груди у Саши, но так и не поняла его – падающие башни, кресты, колокола…
     Какое-то время они молча шли частным сектором среди поспевающих прямо на улице черешен и алычи. Саша пенящееся пиво заедал воблой. Внезапно он остановился и постучал в свежевыкрашенную зеленую калитку.
     Щелкнул замок.
     –Я сейчас, – бросил Саша Маловым, лихо щелкнув окурком мальборро и поставив пустую бутылку у внутренней стороны ворот. – Подождите…
     Вскоре показалась переваливающаяся на кривых ногах полная приветливая старуха.
     –Саша мне сказал – мать с сыном, – улыбалась она. – Но я вижу парня с девушкой…
     –Нет, нет, – замахала руками Юля. – Это мой сын. Он просто высокий. Я паспорт могу показать…
     –Не нужно, – сказала старуха. – Переночуете. Как Вас звать?
     –Юлия Болеславовна…
     –А меня Мария Даниловна. Вот и познакомились. Ну, идемте в дом. Вот одна кровать, а вот вторая, располагайтесь… Саша, а ты покушай… Сейчас я тебе яичницу с колбасой поджарю. И салатик из огурцов сделаю. Чаю нормального попьешь. С печеньем. Вот в вазочке мармелад остался… Вот сахар. Не стесняйся… Сейчас не голод… Поешь обязательно, не убегай голодным. Подожди, Сашенька, я быстренько… Из нашего дома еще никто голодным не уходил.
     Вскоре Саша, развалившись на стуле, неторопливо ел в кухне.
     Юле хотелось поскорее переодеться, умыться и накормить своего Дениса, но она решила не мешать. А Денис тем временем рылся в кульках, перекладывал что-то.
     Юля увидела в одном кульке тушеного гуся, большой кусок ветчины, сыр, конфеты…
     –Это ребятам, – протянул Денис Саше Осипенко внушительный пакет.
     «Как он не лопнет, – удивлялась Юля, – нормальный обед в роте: борщ, гречка с мясом, компот, дальше пиво и вобла, теперь яичница с колбасой и огурцы у Марьи Даниловны, и еще гусь…»
     Саша придирчиво оглядел дары. Вытянул белый мягкий батон и плетенку с маком.
     –Хлеб не нужен, – пояснил он. – Мы в столовой возьмем.
     Юле с Денисом осталась только мивина, килька, шпроты и несколько бананов. И еще плитку шоколада Юля припрятала в сумочке.
     –Хрен с ним, – махнул рукой Денис, – главное, я завтра не услышу: «рота, подъем!» Красота!
     Хорошо, у Юли были деньги второй свекрови, и они с Денисом купили в городе продукты заново.
     Прогулялись по Большой Морской, зашли в Храм, сфотографировались у иконы, потом спустились на Набережную.
     –Но бабушка готовила гуся для тебя, Денис, – мягко упрекнула Юля сына.
     –Мама, забыли, – отрезал Денис. – Пусть подавятся. Ты не понимаешь, мама, тут «деды» за пачку сигарет зарезать могут, за пятерку. Пусть хавают, от нас не убудет.
     –Тебя били? – встревожено спросила Юля.
     –Нет.
     –Честно?!
     –Мама, замнем для ясности, – взбесился Денис. – Я итак сказал слишком много…
     Некоторое время шли молча. Юля бросала в воду круглые плоские камешки, которые, прежде чем утонуть, прыгали несколько раз по волнам – пять, семь, девять…– Юля считала.
     –Самое интересное и гнусное, это то, что земляки зверствуют,– неожиданно начал Денис. – Мне всегда говорили – зема в армии – спасение. Но вышло все наоборот. Ты – мой земляк, значит, ты – мой дух, представляешь?! Падлы долбаные, – зло сплюнул Денис.
     –А Снежанна тебе пишет?
     –Да. Я, кстати, отдам тебе ее письма, чтоб не украли.
     Когда-то в шестом классе – Маловы тогда еще жили в центре – Денис прибежал из школы возбужденный, бросил портфель:
     –Мама, мы с Русланом в танцевальный кружок запишемся… Там руководитель клевый… Они на всех конкурсах побеждают… Недавно из Польши вернулись…
     –Скажи лучше, что хочешь в Польшу, – усмехнулась Юля.
     –Что в этом плохого? – обиделся Денис.
     Но танцор из Дениса не получился. Они с Русланом ходили в ДК несколько раз, но никак не могли поймать удачливого учителя танцев, побывавшего в Польше.
     Когда они болтались без дела по коридорам клуба, их остановил высокий чернобородый мужчина, похожий на Иоанна Крестителя.
     –Ребята, вы к нам в театр идите, у нас тоже интересно, зачем вам эти танцы, а Польшу и во Львове посмотреть можно… Лучше синица в руках, чем журавль в небе. Приходите во вторник, не пожалеете…
     Виктор Сидюк ставил тогда Питера Пэна, и Денис сразу получил одну из главных ролей.
     Сидюк обновлял пьесы каждый год, к рождеству.
     Обычно на зимние каникулы шла премьера.
     Следующей ролью Дениса был ЛЕВ во «Льве, колдунье и платяном шкафу» Клайва Льюиса.
     Успех был оглушительный. Особенно для самодеятельного театра. О нем заговорили газеты и журналы, сцены из спектакля показывали по телевизору. Ребята ездили на гастроли в Россию: Белгород, Курск, Москву. Ездили и по Украине: в Запорожье, Мариуполь, Ялту…
     Когда Денис ушел в армию, Юля часто перебирала фотографии именно из этого спектакля: Денис в золотистой до пояса гриве льва и с мордой, поднятой на лоб, раскланивается перед публикой, Денис со Снежанной хохочут в обнимку, Денис со Снежанной и другими актерами – Деня в первом ряду на корточках, светловолосая Снежанна держит его за плечи, сцены из спектакля.
     После «Льва» Денис стал своим человеком в доме Виктора Петровича Сидюка. Его радушно принимала вся семья. Жена Виктора Петровича была детским врачом, Снежанна, дочь от первого брака жены, тоже играла в театре Сидюка, но в афишах стояла другая фамилия – Носова.
     Младшая, четырехлетняя Карина, общая любимица, тоже выходила на сцену.
     Денис и Снежанна были ровесниками. Вместе поступали в институт искусств. Снежанна поступила, а Денис – нет. И его забрали в армию. Юля тяжело переживала это. Главное, что обидно – специальность, основное, Денис сдал на пятерку, собеседование – тоже пять, литература, устный – четыре, а на последнем, сочинении, завалили. Правда, Денис писал с грамматическими ошибками, это было, но ведь актерское мастерство – пять, могли бы и тройку натянуть!
     Неприятно все это было, конечно, но что ж поделаешь! Юля смутно чувствовала чьи-то козни. Отец ее первого мужа преподавал в этом институте, читал историю театра. Так нет, чтоб помочь внуку! Наоборот! Дед  не хотел видеть Дениса студентом. Такая вот ненависть! А может, это Юле только казалось. Возможно, она ошибалась.
     Но в любом случае: Снежанна учится на втором курсе, Денис служит второй год в армии.
     Снежанна часто писала Денису длинные письма – повествовала о своей институтской жизни. Этой зимой в танцевальном классе она подвернула ногу – партнер слишком резко повернул ее в мазурке. Пришлось Снежанне месяц просидеть дома. А что еще делать, как не писать письма другу из армии.
     Денис в каждый Юлин приезд отдавал ей Снежаннины письма.
     Юля, увлекшись воспоминаниями о своем первом приезде в Севастополь и о другом, присела на скамеечку перекурить. Возле клумбы с розами.
     «Быстротечное время, – вела Юля внутренний монолог. – Теперь ее сын уже не был «духом». Ему стало полегче. Его мучители дембельнулись».
     Докурив, она лихо щелкнула окурком в урну – попала, поднялась, подхватила сумки и стала медленно подниматься вдоль забора к воротам КПП.
     Подходя к КПП, Юля вдруг подумала, что руководитель театра у Дениса Виктор и армейский командир – Виктор – везет! Сплошные победители! Только один Виктор Евгеньевич, а другой – Виктор Петрович.
     Сидюк Виктор Петрович тоже писал Денису. И деньги иногда посылал. Он был крестным отцом Дениса. Может, тестем когда-нибудь станет.
     –Добрый день! – Юля остановилась в проходной у вертушки. – Вызовите, пожалуйста, Дениса Малова из роты обеспечения, – обратилась она к дежурному. – Скажите – мать приехала из Харькова.
     –Минутку! – дежурный набирал номер, – погуляйте немного.
     Юля вышла на улицу.
     Солнце припекало все злее, хотя было еще раннее утро.
     «В Харькове гораздо холоднее, – подумала Юля, – да и в Одессе не жарко».
     Юля надела купленную в электричке соломенную шляпу. Закурила.
     «Когда же он появится?» – изнемогала она. Села на лавочку. Встала. Дерево ей показалось слишком горячим. Опять присела и тут же вскочила. Ходила вдоль забора. Купила у бабки семечек. Старухи напротив КПП устроили маленький базарчик – семечки продавали, сигареты, спички, зелень, редис, раннюю черешню. Бизнес делали на курсантах и солдатах.
     Но и семечки, и сигареты Юле не помогали. «Да где же он», – нервничала Юля. Наконец не выдержала. Снова пошла к дежурному.
     –Что-то долго его нет? – обеспокоено спросила Юля.
     Дежурный опять набрал номер.
     –Срочно Малова на КПП, – закричал он в трубку. – Мать час ждет.
     Курсантик несколько преувеличивал. В действительности прошло минут пятнадцать.
     –Да что Вы на солнцепеке, – засуетился курсант. – Вы вот сюда пройдите. Тут у нас комната для гостей.
     В маленькой чистенькой комнатенке Юля огляделась. Стены выкрашены в морской цвет. Замысловатые кактусы в горшках и пышные розы в вазах. Висит несколько гравюр и марин Айвазовского, а также репродукция «Вид порта в Гавре. Впечатление» Клода Моне. Откуда здесь взялось «впечатление»? Уж чего-чего, а импрессионистов на КПП Юля никак не ожидала.
     Тихо играет музыка. Кассета с Аллой Пугачевой «А я живу одна… Такие вот дела…»
     Юля плюхнулась в кресло.
     Мадам Брошкина.
     «Она такая, никакая, ну что он в ней нашел?! А я такая, блин, растакая, но мой поезд ушел…»
     «Все-таки в Алле Борисовне что-то есть», – подумала Юля.
     Малова хотела достать «Октябрь» со статьей Павла Басинского, но зашел дежурный.
     –Сказали, что давно позвали, – виновато развел руками он. – А его все нет и нет… Позвонить еще раз?
     –Мой сын работает в кафе, – улыбнулась Юля. – Вы, наверное, его знаете. Во всяком случае, видели не раз…
     –Во «Фрегате»?! – уточнил дежурный.
     –Да.
     –Что ж Вы раньше молчали? – вскрикнул он. – А я в роту звоню… Так пройдите к нему. Что ж Вы стоите! Надо было раньше сказать…
     «Да, пустил бы он меня раньше, держи карман шире, – подумала Юля. – Просто, я ему уже надоела»…
     Юля давно отметила странную закономерность: с ходу без очереди – заклюют. Но, если потопчешься немного и начнешь рассказывать, вот ребенок нудится, так тебя сами начнут толкать вперед, а ты поупираешься для виду:
     –Что Вы, как можно?
     А потом:
     –Ладно, раз Вы так настаиваете…
     Вот если б она сейчас начала:
     –Добрый день! Можно пройти к матросу Малову в кафе «Фрегат»?
     Дежурный бы, не поднимая глаз, колюче:
     –Пропуск.
     –Нет у меня пропуска. Откуда? Я – его мать. Из Харькова приехала.
     –Тогда ждите. Вызовем.
     И точка.
     Но Юля так не сделала. Она поступила хитрее – сначала попросила, покрутилась, подождала, проявила терпение и вот, оказалась на территории института.
     Приближаясь к кафе, она увидела своего Дениса, катящего тележку с бидоном подсолнечного масла.
     –Привет, мать! – поднял руку Денис, ничуть не удивляясь. – Так я и знал, что ты приедешь.
     –Откуда? Я же тебе не сообщала…
     –Чувствовал… сошлось…
     –И мне снилось… – дрогнув, сказала Юля.
     –Мать! Хорош мистикой заниматься, – нетерпеливо перебил Денис, – ты мне лучше ответь, откуда деньги?
     –Свекровь дала.
     –А, мамаша этого пидара…
     Денис не любил отчима.
     –Они уезжают, сынок, – ласково сказала Юля. – В Германию. Скоро ты с Эдиком совсем перестанешь пересекаться. Скоро он перестанет тебя раздражать. Свекровь мне отдала алименты до Алькиного совершеннолетия. Так что Наталья Николаевна Семушкина с Эдиком и Петром Никитичем своим отчаливают. Нас покидают. Перо им взад. Меньше народу, больше кислороду… Ну, а как пан Паскевич поживает? Все мечтает о своем особняке?
     –Мама! – воскликнул Денис. – Ты ничего не  знаешь! Я тебе не писал разве? У нас уже две недели новый командир. Тут ЧП было, – понурив голову, чуть тише прибавил Денис, – парень повесился, новичок. Прослужил одиннадцать дней. Видно, не был готов к армии. Кирилл. Работал санитаром в поликлинике. Все считали, что ему повезло. Но он на чердаке этой поликлиники и повесился. Контрактники в два ночи его нашли. Еще теплого, но уже ничего нельзя было сделать. А похороны какие были, ты б видела?! Мы с ребятами ездили гроб заказывать, так нас потом на поминки пригласили. В кафе. Столы ломились. Похороны, понятно, за счет института, интересно, а поминки тоже? Или это предки постарались? А отец и мать у него молодые… Единственный сын, между прочим… И бабушка на похоронах была… И, кажется, даже прабабушка… Старю-ющая… Чуть в яму не упала…
     –Причина, конечно, неизвестна? – спросила Юля.
     –Конечно… Главное, дня за два до того я с Кириллом беседовал. Он – ни словом, ни полсловом, ни намеком… Спокойно так объяснял мне, что не дождется, когда ему разрешат ночевать в поликлинике, а не в роте, и этот вопрос решается… Непонятно… Ничего не понятно… Может, кто-то… Или заставили…
     Следователи тем же утром походили-походили, повынюхивали, ни до чего толком не докопались, и вот решили снять Паскевича, хотя он-то уж точно ни в чем не виноват. Кстати, он в Винницу и уехал. Наверное, теперь точно добьется своего дома…
     А наш новенький любит экскурсии. Мы и в панораме, и в диораме, и в «аквариуме» были. И в музее военно-морского флота, и в художественной галерее, да и просто в парк на качели часто ходим…
     Впрочем, ты сама его сейчас увидишь. Чего мы здесь стоим?
     Пойдем со мной, я отвезу в ЧЕПОК масло. Ты меня подождешь возле кафе… А потом пойдем просить увольнение…
     –Как ты сказал?
     –ЧЕПОК…
     –То бишь кафе «Фрегат»?
     –Да, – рассмеялся Денис. – Чрезвычайная помощь голодающим курсантам.
     –Все ясно, – улыбнулась Юля. – Так ЧЕПОК или ЧЕПОГ?
     –Без разницы, – быстро ответил Денис. – Сама понимаешь, это фольклор… Садись здесь на скамейке, покури… Я мигом… – Денис ногой толкнул тяжелую деревянную дверь и вкатил тележку.
     –Нина Сергеевна! Ко мне мать приехала,– радостно сообщил он, с трудом стаскивая свою маслянистую кладь. – Ищите мне замену!
     Денис стал отволакивать тяжеленный бидон в подсобку.
     –Ты бы хоть познакомил меня с ней, – улыбнулась буфетчица. – Пригласи маму, я ей кофе сварю.
     –Мам! Зайди, – крикнул Денис.
     Юля вошла.
     –Нина Сергеевна!
     –Юлия Болеславовна!
     –Очень приятно. Присаживайтесь. Устали с дороги?
     –Есть немного, – усмехнувшись, ответила Юля.
     –Держите кофе. Вот пирожное…
     –Спасибо.
     –Мам! Сейчас я домою посуду, и пойдем к командиру, – крикнул Денис. – Ты отдохни пока…
     Дениса не было довольно долго. Юля выпила кофе и, откинувшись в кресле, прикрыла глаза. Курить ей уже не хотелось.
     –Мам! Идем уже, – Юля вздрогнула. Видно, и впрямь задремала. Ее разбудил голос Дениса. – Я свободен уже.
     Та же пахнущая табаком, оббитая дверь, что и год назад. Табличка с затертой надписью «Командир роты».
     Денис осторожно стучит.
     –Разрешите доложить?!
     –Докладывай! – глуховатый голос.
     –Ко мне мать приехала!
     –Ну, так веди, веди!
     Юля вошла.
     Навстречу ей поднялся стройный высокий мужчина с большим чуть выпуклым лбом, органично переходящим в раннюю лысину. Сзади его волосы были довольно густые, волнистые, светло-каштановые с рыжиной – наверное, уже успел выгореть, хотя только начало лета, – глаза глубокие, голубые… Голубизна вокруг зрачков, сгущаясь, темнела, как море в пасмурную погоду…
     –Юрий Владленович! – командир правую руку протянул Юле, а левой галантно придвинул ей стул. – Присаживайтесь!
     –Благодарю! Юлия Болеславовна!
     –Знаю, знаю, – отмахнулся Юрий Владленович, – наслышан. Ваш сын все время Вас вспоминает. Переживает. Такой заботливый, вообще – хороший парень. Я здесь недавно, но ни одного плохого слова сказать о нем не могу.
     –Спасибо.
     –Вам спасибо, что воспитали такого сына. Вы к нам надолго? Уже где-то остановились?
     –Денис собирается позвонить, – замялась Юля. – Вы его отпустите на двое суток?
     –Отпущу.
     Это Нина Сергеевна, буфетчица, надоумила – зачем платить, когда можно не платить? Вот позвоните Свете, нашей поварихе. У нее муж в командировке, она – добрая…
     Денис тут же из кафе позвонил и «Конечно, пусть приходит» был ответ. С квартирой почти сразу уладилось, теперь надо было договориться с командиром.
     –Где Вы работаете? – спросил Юля Юрий Владленович.
     –В библиотеке.
     Голубые глаза командира диковато сверкнули.
     –У Вас сейчас отпуск?
     –Да.
     –Вы, наверное, любите читать?
     –Много вопросов не по теме, – не выдержала Юля.
     –Юлия Болеславовна, – усмехнулся командир, – Вы, как ежик, р-раз и свернулись, колючки выпустили… Зачем так? Нужно быть открытой, делиться с людьми… Вот Вы сейчас десять часов поездом ехали и три электричкой… Что читали?
     Юля полезла было в сумку за «Октябрем» с закладкой-календариком на статье Павла Басинского, но быстро передумала.
     Знает ли командир роты Дениса, может ли он знать этого московского критика? Метать бисер перед свиньями?! Нет уж. Увольте.
     Юля сказала наобум первое, что пришло в голову:
     –Повесть Марины Палей «Кабирия с Обводного канала».
     –Вот как! – улыбнулся Юрий Владленович. – А Вы знаете, что я с этой дамой учился на одном курсе в литературном институте…
     Юля чуть со стула не свалилась.
     Раскрыла рот от удивления, хоть и не любила этой своей гримасы, но не всегда же себя проконтролируешь!
     Опомнившись, она тихо спросила:
     –Что же в таком случае Вы здесь делаешь?
     –Долгая история, – отмахнулся человек в форме. – Я учился на драме, но пишу все. Послал в Москву монопьесу, когда еще на срочной служил, на подводной лодке. «Монолог Мерилин Монро» Андрея Вознесенского натолкнул на написание исповеди одной истеричной дамы. К своему изумлению, я получил вызов. Я был в полной растерянности. Не знал, как поступить. Боялся сказать начальству. На вступительные экзамены взял отпуск на десять дней по семейным обстоятельствам. И на сессии ездил также. Меня оставили служить сверхсрочно, но к концу второго года моя учеба все же раскрылась – стали отпускать официально. Я, конечно, мечтал, чтобы мою пьесу поставили в каком-нибудь московском театре, в «Ленкоме», например. А почему бы и нет? Фигушки. Сейчас идет одна в Севастопольской драме… Пашу Басинского я тоже знаю. Он у нас спецкурс по Горькому читал. Провинциал, между прочим. Как и я. Но удачливый. Удалось жениться в Москве. – Юрий Владленович отпил из пластиковой бутылки ледяной минералки.
     Светло-ореховые, удивленно распахнутые глаза Юли встретились с Юриными глубокими, голубыми… На секунду их взгляды встретились и полыхнули…
     –Пишите заявление, – немного помолчав, а потом, старательно  откашлявшись, сказал командир Дениса.
     Юля неуверенно взяла протянутую Юрием Владленовичем шестицветную ручку и лист бумаги.
     Наклонилась над бумагой, но замялась, не зная, что писать.
     –Давайте я Вам продиктую, – тихо сказал Юрий Владленович. – Пишите: «Я, Малова Юлия Болеславовна, прошу отпустить моего сына…» – Юрий Владленович запнулся, посмотрел на часы. Почесал в затылке. Открыл ящик стола. Достал связку ключей… Стал задумчиво перебирать ими…
     –Написали? – спросил он Юлю.
     –Да.
     –Кстати, сегодня пятница, а в воскресенье – День Севастополя. Бесплатный общественный транспорт, музеи, диорама, панорама, катера… Погуляете с Денисом. Город посмотрите…
     –Хорошо, – пересохшими губами сказала Юля.
     –Так на чем мы остановились?
     –Вот, – Юля показала листик.
     –В принципе, Вы с Денисом можете побыть у меня, я переночую у приятеля…
     Тут Юля чуть второй раз не свалилась со стула.
     Она сидела, побледневшая. Кончики пальцев мелко дрожали.
     Юрий Владленович поднес ей стакан воды.
     Юля думала – минералка, но это был «Спрайт». Поперхнувшись колючками газировки, она закашлялась. В ступнях ног у нее – тоже мелкие колючки – то ли нога засиделась, то ли слабая судорога.
     –Давайте заканчивать, – наконец произнес Юрий Владленович.
     –А где Денис? – спросила Юля.
     –Гладится…
     –Главный подпишет?
     –Не сомневаюсь…
     –Диктуйте, – Юля снова склонилась над бумагой.
     Ее, наверное, уже давным-давно дожидается повариха Света, а перед носом лежит связка ключей командира Дениса. Вот так ее встречают в Севастополе!
     –Не думаю, что они понадобятся, – Юля неловко отодвинула бренчащие ключи в сторону. – Денис, наверное, уже договорился…
     –Возьмите, пожалуйста, на всякий случай, – тихо попросил командир.
     –Хорошо, – так же тихо ответила Юля.
     Тут вошел возбужденный, выбритый, наглаженный Денис.
     –Разрешите идти?
     –Иди… Идите, – Юрий Владленович наклонился поцеловать руку Юле.
     –Мама! – начал Денис, когда они вышли. – Я с тетей Светой обо всем договорился. Она нас примет.
     Юля кусала губы, чтобы не расхохотаться.
     –Мама, чего ты улыбаешься? – обиженно спросил Денис. – Не веришь мне, что ли?!
     –Я не о том, сын, – успокоила его Юля. – Сейчас выйдем из института – скажу…
     Некоторое время они шли молча.
     На проходной Денис вынул из кармана брюк увольнительную.
     Их пропустили.
     По парку они тоже шли молча. Наконец, Юля решилась. Возле клумбы с розами она сказала Денису:
     –Давай здесь присядем. Перекурим…
     Денис не спеша вытащил сигареты, зажигалку, полыхнул перед Юлиным носом, давая ей прикурить.
     –Кино и немцы, – сказала Юля, затягиваясь. В левой руке она держала сигарету, а правой ковырялась в сумочке. Наконец, звякнули ключи. Она их победно вытащила. Повертела на колечке перед Денисом. – Твой командир предложил нам пожить у него.
     –Не может быть! – вскрикнул Денис, мгновенно побледнев. – Юрий Владленович!
     –Именно он!
     –И ты собираешься это использовать?!
     –Как скажешь!
     –Ты што, – прошипел Денис, – хочешь, чтобы у меня опять появился отчим?!
     –Так быстро это не делается, – рассмеялась Юля.
     –Кстати о птичках, – злился Денис, – от него недавно ушла жена. К генералу. Они в Феодосию уехали. И сына она забрала. Юрий Владленович переживает. Он к Богдану своему привязался. Все мечтал его в школу повести этим сентябрем. Но поведет, очевидно, генерал. В Феодосии… Так что, – немного помолчав, добавил Денис, – у тебя есть реальные шансы…
     –Сынок, – погладила Юля по плечу Дениса. Выше она не доставала. – Я приехала сюда на два дня не для того, чтобы с тобой ссориться. И уж, конечно, не для того, чтобы снимать твоего командира. Усвоил?! – Юля выбросила ярко напомаженный окурок и резко поднялась. – А теперь идем к тете Свете. Кажется, ее дом где-то здесь…
     Они пересекли парк и оказались на улице маршала Говорова. Завернули за угол, и вот тетин Светин подъезд.
     –Проходите-проходите, – им открыла толстая женщина с ямочками на щеках. – Присаживайтесь. Вот в кресло или на диван. Сейчас по телеку «Сладкая женщина», хотите посмотреть? В вазочке семечки, на подносе – конфеты и печенье. Угощайтесь! Да не стесняйтесь же Вы! Денис мне о Вас столько рассказывал! Без конца… Любит, видно маму… – Света, качая в такт своего монолога, повернулась к Юле.
     –Светлана.
     –Юлия.
     –Очень приятно.
     –Светочка, – сказала Юля. – У нас с Денисом очень мало времени. Мы наметили Херсонес посмотреть. Давайте решим основное – можно у Вас переночевать?
     –Этот диван подойдет?
     –Вполне. А сколько?
     –Юля, какие деньги?! У меня тоже сын растет. Что я, не понимаю?!..
     –Спасибо.
     –Кстати, Юлечка, как получилось, что Денис служит? Он мне сам говорил, что хотел в армию…
     –Это правда, – подтвердила Юля.
     –Юлечка, Вы не представляете, что у них в роте по ночам делается… Денис Ваш неделю с фингалом ходил. Я спрашиваю: «Откуда?»
     –Об турник ударился.
     Врет, я это знаю. И от Вас скрывает… А до Дениса у нас был Коля, тоже в кафе работал, так он ночевал в кухне, я его вечером закрывала, а утром отпирала… Не знаю, как Вы допустили… Лично я костьми лягу, но мой сын служить не пойдет…
     –Армия дисциплинирует, – неопределенно ответила Юля. – И потом, в данный момент – это беспредметный разговор, – увернулась она. – Мы с Денисом в Херсонес спешим. Нам некогда. Придем вечером.
     –Юля, – остановила Светлана. – Еще секунду… У меня сегодня день рождения. Камерный. Никого не будет. Придут только мои родители и подруга. Приходите и Вы.
     –Ой, теть Света! – воскликнул Денис. – Поздравляю! Что ж Вы раньше молчали? А какие духи Вы любите?!
     –Денис, перестань! – сказала Светлана. – Принесешь подарок – всерьез обижусь! Будешь пиццы и пирожки сам таскать… Я правду говорю. При маме…
     –Я его жалею, – помолчав, добавила она. – У нас кухня и кафе в разных концах, знаете?
     –Предполагаю, – чуть слышно отозвалась Юля, нетерпеливо переминающаяся с ноги на ногу. Ей хотелось поскорее уйти.
     –Захожу я в кафе, – как ни в чем не бывало, продолжает Света, напрочь игнорируя Юлино нетерпение, – собираюсь позвать Дениса за пиццами, а он так сладко спит прямо в зале за последним угловым столиком, уронив голову на стол… Ну, не будить же мальчика, пусть отдыхает, принесу сама… Тащу тяжеленный поднос, надрываюсь, запыхалась, а он один глаз открыл, сладко так потянулся, неохотно встал и ногой толкнул дверь в подсобку: «Тетя Света, сюда, пожалуйста» Ах, ты, зараза, Дениска! – Светлана ласково гладит Дениса по ежиком остриженным волосам.
     Все смеются.
     –Денис, наверное, по Харькову соскучился, – продолжает Светлана. – Сколько  у вас там комнат?
     –Три, – отвечает Юля.
     –Завидую… – задумчиво говорит Света, – завидую… но как вспомню, что нужно их убирать!
     –У меня этим дочь занимается, – сказала Юля. – Алиса. Сестра Дениса. Перешла в пятый класс.
     –А с кем она сейчас? – спросила Света.
     –С бабушкой.
     –Хорошо тебе, Юля, – протянула Светлана. – Можно нас «ты», не обидишься?
     –Нет, что Вы, – Юля сохраняла дистанцию, продолжая называть Светлану на «Вы».
     –А моя Алена ничего дома делать не хочет. Лентяйка такая выросла. Только гулять знает. Четыре года болтается без дела – не учится, не работает, шляется только с женатыми, курит, пьет – я ее этому не учила… Что дальше будет, не знаю… Толик, младший – совсем другое дело. Школу оканчивает, а сигарету в руках не держал. И не собирается, правда Толик?!
     Сын послушно кивнул.
     –Не пьет, в рот не берет, – продолжала Светлана расхваливать сына. – Зачем ему? Правильно я говорю, Толян?!
     Пышнощекий, похожий на мать, толстяк опять послушно кивнул. Но с неохотой.
     –А где Ваша старшая? – спросила Юля.
     –У бабушки, – с готовностью ответила Светлана.
     –А у предков тоже одна комната?
     –Нет, две. Две небольшие. 28 м; общей. А жило в ней когда-то одиннадцать человек: мои родители, сестра с мужем и тремя детьми, я с двумя… Мама моя на первом этаже живет, вы проходили, когда поднимались… А в этой квартире жили раньше две старушки – мать и дочь. 91-го и 72-х лет.
     Дочь сама подошла ко мне во дворе, когда я гуляла с Толиком, попросила помогать по хозяйству, сказала – перепишет квартиру. Дочь умерла раньше, мать – через две недели. Мы с мужем похоронили их, крест, гробничка, фотографии, все, как положено, все, как у людей, поминки, священник, все за свои деньги… Ну и вселились, кто может в нас камень бросить?! Кстати – это мой второй муж, с двумя детьми меня взял, представляешь?! Первый бил, пил, гулял, а я все боялась с ним разводиться, как же дети без отца, а этот в гастрономе меня увидел – любовь с первого взгляда, сечешь!..
     Соседка через несколько дней подходит:
     –Тут мужик один хочет с тобой познакомиться…
     –Дети, – отмахиваюсь.
     –Попытка – не пытка…
     Короче кто-то дал ему мой телефон – договорились.
     Он ждал у кинотеатра «Космос», в левой руке – букет роз, в правой – билеты. Повторяли, как сейчас помню, «Золото Макенны». После кино – кафе. Шампанское, мороженное, сливки с клубникой… Я говорю Сереге:
     –Двое детей…
     –Слышу…
     –Нет, Сергей, ты понимаешь, – двое детей?! Вдумайся! Ты хоть знаешь, на что идешь?!
     –Слышу. Двое детей. Поднимем.
     Ну, расписались и стали жить.
     А тут мне некоторые: такая толстая и вышла замуж. Я, между прочим, на пляже редко бываю – Черное море из берегов выйдет. Купальник у меня цельный, старомодный, почти закрытый, еще со школы…
     А до пляжа – два шага. Люди с Камчатки приезжают, из Мурманска. В нашем доме многие квартиры снимают. А я не хожу. И на пляж не хожу, и комнату свою не сдаю, хотя, говорят, можно неплохо заработать…
     Юля стояла в растерянности. Она не знала, как остановить этот словесный поток. Минуту назад она демонстративно поднялась с кресла, давая понять, что разговор окончен, но Светлана ничего не поняла и как ни в чем не бывало, продолжала:
     –Как только мы с Серегой в эту квартиру переехали, муж сестры получил. Но они разошлись вскоре. Он молодую нашел. Ушел. Оставил сестре хату. Она тоже сошлась, на шесть лет моложе. Четвертого родила, сумасшедшая: Яночка, четыре месяца. Лижет ей жопу. И своему сожителю Костеньке. А старшие – беспризорные. Жалко. Сестра первому мужу их спихнула. Никто за ними не смотрит. То у бабушки с дедушкой пообедают, то у меня.
     –А сколько им?
     –Пацану – 16, девочкам, двойняшкам по 15. Сестра кормила, залетела. Молодая была, 19 лет. Говорит, материнства не почувствовала. Сейчас, с Яночкой своей драгоценной только и поняла, что это такое…
     Юля обмахивалась кружевным платочком.
     –Жарко? – участливо спросила Света.
     –Да, – сказала Юля. – Хочется поскорее в море нырнуть…
     –Не буду задерживать…
     Наконец, Юля с Денисом вышли.
     Малова облегченно вздохнула. Она не была демократична. Мелочность и тупость окружающих ее раздражала, и она плохо скрывала это.
     Повариха – ладно, но ее всегда поражала ограниченность сослуживцев, людей, находящихся среди книг, но не заглядывающих в них.
     –Я когда-нибудь сочиню роман, – шутя, говорила Малова Вольдемару, – под названием «Сорок часов среди дебилов».
     –Вперед! – говорил Кривицкий, сыто поглаживая левую Юлину грудь.
     Юля улыбнулась, вспомнив это. Она соскучилась за своим любовником с кафедры физики. Казалось, они не виделись сто лет. Хотя с момента погрузки макулатуры прошло всего несколько дней. Но сколько всего наслоилось…
     Намагниченной Юле нужна была разрядка. В трусиках без причины влажнело, между ног чесалось. Володьку бы ей сейчас, его сильные ладони, горячие губы…
     А в их затхлом отделе описания работало три пенсионерки со стажем, включая заведующую. Екатерина Антоновна скрипучим голосом требовала непременного прихода ровно к девяти. Пятиминутное опоздание, как в сталинские времена, было преступление. Юля толкала ногой тяжелую дверь в десять минут десятого и начинался крик… А дальше – восьмичасовая пустая болтовня, от которой у Юли голова раскалывалась к концу дня, но уволиться она не решалась.
     –Привет Юля!
     –Доброе утро, Анфиса Анатольевна!
     –Юлечка, лапонька, вот Вы целый день на работе, а Алиса с кем?
     –Одна, Анфиса Анатольевна, и Вы это прекрасно знаете. Я Вам сто раз говорила.
     –А у моей внучки что в английской школе произошло? Две восьмиклассницы привязали третью за косу и избили до смерти. Скорая не спасла… А еще мальчики с плит прыгали. В песок. Один сиганул, плита перевернулась, упала и придавила того, кто стоял в очереди… Хоронили неделю назад.
     –Анфиса Анатольевна, зачем Вы все эти ужасы мне рассказываете? Чтоб я на работе места себе не находила, да?! Сидела, как на иголках, торопилась домой, Вы этого хотите?
     –Ну что ты, Юлечка, я просто… Екатерина Антоновна, сколько банок помидор ты уже закрыла?
     –Девять литровых. Но мы с дочкой только красные закрывали. А я еще хочу зеленые…
     –Дай рецепт…
     –Какой? «Огонек» или просто?
     –Что такое «Огонек»?
     –Это лучше делать из зелено-бурых сливок, поняла?
     –Конечно. Крупных или мелких?
     –Средних. Усекаешь! Берешь продолговатую помидорину, тверденькую, чтоб не разлезалась, надрезаешь крышечку, запихиваешь перец, петрушку, зелень, специи, заливаешь уксусом…
     –Це занадто… Що занадто, то не добре, – перебивает Анфиса Анатольевна, – наверное, в рот не возьмешь…
     –Естественно. На то он и «Огонек»… Я для зятя. Под водку. Обжигает, конечно. Во рту все горит после таких помидорчиков… Я тебе могу другой рецепт дать…
     –Давай чего-нибудь попроще…
     Зачем Юля здесь в Севастополе, на развалинах Херсонеса, под шум зеленовато-мармеладных волн, все это вспоминает? Их затхлую каморку, мерцающе-тусклый дневной свет, рыжие каталожные ящики с белыми бирками букв алфавита, бесконечные кипы бледных карточек, которые нужно «вливать» в каталог, пустую пенсионную болтовню, зачем ей сейчас все это, когда она идет с сыном в белоснежной матросской тельняшке с откидным голубым воротником и погонами «МФ», под пахучими кипарисами, а вокруг заросли диких бордовых роз и плещет море, постоянно меняющее цвет. Сегодня ветерок, и пенные волны с шумом бьются о плоскую гальку.
     –Айда, купаться!
     –Мам, я без плавок.
     –Сейчас купим…
     Сначала переоделся Денис, потом Юля. Денис заплыл довольно далеко. Юля задумчиво смотрела ему вслед. Ей не верилось, что у нее такой взрослый сын.
     Денис вышел из воды и, высокий, чуть сутулый, стал отряхиваться, Юля невольно улыбнулась вмиг пришедшему в голову варварскому сравнению, как немецкая овчарка.
     –Мам, – смеялся Денис, – Юрий Владленович говорит:
     –К морю не подходи!
     Я: «Хорошо».
     Он: «Плавать умеешь?»
     Я: «Вы же сказали не подходить к морю».
     Он: «Молодец!»
     –Ладно, – отмахнулась Юля. – Не переживай. Думаю, он нас здесь не увидит и никто тебя не заложит.
     –Скорее всего, – промычал Денис, закуривая.
     –Ложись, сыночек, загорай, я пойду окунусь.
     –Времени у нас мало, – сказал Денис. – Не хочется тетю Свету обижать – опаздывать на ее рождение.
     –Херсонес посмотреть тоже хочется, – сказала Юля. – Когда еще приведется?
     Помолчав, Юля прибавила:
     –Как ты думаешь, мы здесь через забор перелезем?
     –Думаю, что спокойно…
     Юля в темно-синем бикини вошла в воду.
     Она шла неуверенно, как всегда в начале лета – купальник был слишком открыт и упругая мелкая галька колола босые ступни.
     Юля хотела с разбега, но, оказавшись по колено в воде, невольно остановилась. Все-таки вода еще обжигала холодом и колючестью. Бр-рр! Но она была зеленовато-прозрачной, незамутненной отпускниками.
     Посчитав до десяти, Юля нырнула и поплыла под водой. Она открыла глаза – невзрачные камешки переливались бриллиантами, незаметные водоросли причудливо переплетались гирляндами вспыхивающих жемчужин, а вытащи их на берег и вываляй в песке, ну просто путающиеся под ногами, порванные тряпки…
     Юля плыла резкими рывками, чтобы согреться. Плыла, в основном, под водой, выныривая редко…
     Выйдя на берег, она вытерлась полотенцем, переоделась, завернувшись в него же, и они с Денисом подошли к высокой каменной ограде Херсонеса, в которой сразу же обнаружили выдолбленные наверх ступени. Денис помог Юле вскарабкаться… Узкая, беловатая от мела, утоптанная тропинка шла вверх… Малова сразу ощутила себя в другом измерении. Напряженная тишина, загадочные колючки у ног, растущие прямо из песка, высокие, причудливо изрезанные скалы, напоминающие скульптуры абстракционистов – мир Сталкера, зона, иная планета…
     А ведь здесь две с половиной тысячи лет назад был город, сюда приплывали парусники из Турции. Юля с ужасом посмотрела вниз. Берег отвесный, крутой, угрюмые камни, подводные рифы, где же бросали якорь эти хлипкие древние суденышки, и сколько их тут разбилось?
     Один из плоских крошащихся камней на полметра выступал над обрывом, а внизу бездна…
     Денис манерно ступил на шаткий ломающийся камень:
     –Мам! Сфотографируй меня!
     А Юле не только поймать и щелкнуть, посмотреть страшно.
     Через силу Юля прицелилась «мыльницей».
     –Мам! И чтоб видно было, как я рискую, – командовал Денис.
     Юля ловила ракурс и думала, что с удовольствием поставила бы на место Дениса заведующую Екатерину Антоновну и подтолкнула…
     Кошмара не получилось. На проявленной фотографии Денис слился с морской далью, обрыва не видно…
     Юля с Денисом осматривали осколки древней мозаики, всех этих фиолетовых петушков и павлинов и удивлялись, как они до сих пор сохранились? На яйцах, что ли, замешивали цемент и краски – тысячелетиями не разбить…
     Подошли к колоколу, к часовенке, потом Денис забрался на каменный вал – остатки крепости. Юля и там его щелкнула – пусть будет на память.
     Выходили медленно и гордо через центральный вход. Задержались у кассы – хотели узнать стоимость билета.
     –Пройти желаете? – приветливо улыбнулась скучающая билетерша.
     –Нет, мы уже вышли, – улыбнулся Денис.
     Добавить бородатую шутку: «А прошли по заборному удостоверению» он постеснялся. Захотел почему-то сфотографироваться у памятника Святому Владимиру, уверенно поднявшему крест. Любящая мамочка покорно выполнила его просьбу.
     Было жарко.
     –Мам, давай купим воды, – попросил Денис. – Я люблю «Тархун»!
     –Сейчас сделаем, – быстро согласилась Юля.
     И так, с двухлитровой зеленой бутылкой они стали подниматься наверх по безлюдной ухоженной кипарисовой аллее. В город. В гору. В современность…
     Образ.
     Оброс.
     Абрис.
     Абрикос, – играли они в слова.
     –Кстати, вот абрикосовое дерево, – оживился Денис, – давай попробуем, может, уже поспели!
     –Зелень, издалека видно, – сказала Юля.
     –В Крыму все поспевает гораздо раньше, – возразил Денис, – вот я уже одну мягкую нащупал…
     –Оставь, – скривилась Юля. – Смотри, вот черешня действительно темно-красная, и сочная! Давай сюда! – Юля рвала пригоршнями. По ее рукам тек розоватый сок. – Ой, а вот и шелковица! Как я давно ее не ела!
     Денис и Юля быстро напихивались дармовыми фруктами с уличных деревьев.
     –Теперь бы еще руки помыть! – сказала Юля. – Классные шишечки! Я такие никогда не видела, – она наклонилась и стала собирать верткие кипарисовые шишки.
     –Каждое утро в институте подметаем, осточертели, а ты в сумку, – возмутился Денис. – Видела б ты горы этих шишек возле нашей казармы…
     Не торопясь, они дошли до троллейбусной остановки. Купили сигарет, троллейбуса не было, решили пройтись пешком. Юля не удержалась и сорвала с клумбы колючую кремовую розу.
     –Тетя Света, это Вам! – торжественно вручил Денис.
     –Зачем было беспокоиться? – театрально возмущалась Светлана. – Я же говорила – ничего не надо…
     В самом деле, ей было приятно.
     Она поставила небольшую розу с длинным хвостом в высокую хрустальную вазу.
     –Жалко, что вы задержались, – сказала Света.
     –Мы летели, – как школьница, начала оправдываться Юля. – Галопом по Европам. И то не все успели посмотреть. Далеко не все…
     –Неудачный у меня день рождения, – развела руками Светлана. – Подруга не пришла. Дочь, естественно, гуляет, ей некогда. Старики сидели-сидели, вас ждали, не дождались, только что ушли. А я ведь так старалась. Столько готовилась…
     –Не расстраивайся, Светлана, – приобняв ее, сказала Юля. – Нет худа без добра. Вам с Толиком больше достанется. Да и мы сейчас все ваши салаты попробуем и оценим…
     –Тогда мойте руки скорее и садитесь, – засуетилась Светлана. – В графине вино – разливайте. Это  покрепче, это послабее, какое хотите. Я сама-то не пью.
     –Покрепче, покрепче, теть Света, – закричал Денис. – И Вы с нами пригубите.
     –Ну, разве что для компании… – согласилась Светлана.
     Все четверо подняли бокалы.
     –За именинницу!
     По телеку шло «Слабое звено».
     Почти сразу же приняли по второй, по третьей, и начался пьяный базар, который прервал телефонный звонок.
     Юрий Владленович просил Юлю.
     –Юленька, милая, у меня сегодня день рождения! Приходите с Денисом…
     –Истинные севастопольцы, – заорала в трубку быстро опьяневшая Юля. – Как день города, так и у Светланы день рождения, и у Вас, и у всей Стрелецкой бухты, а может даже и у Херсонеса… Этого сейчас не установишь...
     –Я ВАС жду, – шептал, как магический КАА, командир Дениса.
     –Юрий Владленович, извините, – заплетающимся языком, лепетала Юля, – я только сегодня с поезда. Я обошла вдоль и поперек главную достопримечательность вашего города, я очень пьяная и очень хочу спать… Извините… – Юля положила трубку.
     Звонок раздался снова.
     –Але, – Юля хрипло.
     –Юленька, секундочку, не бросайте трубку… Если у Вас переменится настроение – 5-52-52. Номер легкий – 5-52-52, запомнили? Его и пьяный запомнит. Повторите…
     –5-52-52…
     –Молодцом. Жду.
     Юля, икнув, кивнула, как будто ее телефонный собеседник мог это видеть, и положила трубку.
     –Деня! Командир твой звонил, – сказала Юля сыну.
     –Я понял, – как бы ничуть не удивившись, буркнул Денис.
     Что происходило дальше, Юля плохо помнила. Наверное, ели и пили. Светлана подготовилась нормально – закусывали маслинами и ветчиной. Юля думала, это все, а тут именинница подала горячее – жаркое, тушенные окорочка, рыбу под майонезом и отварную молодую картошку с укропом. Ну, куда?!
     –Света, я прилягу, – простонала Юля. – Тошнит!
     Светлана бросилась стелить.
     –У меня простыня своя, – остановила ее Юля. – И наволочка… Я в поезд всегда все свое беру.
     –Ясненько, – сказала Света. – Отлично. Значит, только пододеяльник…
     …Юля вырубилась.
     Проснулась она ночью. В горле – сушняк. Губы потрескались. Рядом с ней сопел ее Денис.
     Толстая Света с толстым Толиком пыхтели во сне на другом диване задницами друг к другу.
     Юля приподнялась, взяла с неубранного стола графин с недопитым вином и хлебнула прямо из горлышка. Она нащупала свои серебряные часики и подошла к балкону, чтобы при свете уличного фонаря разглядеть время.
     Оказывается, еще не было двенадцати.
     Осторожно, чтобы никого не разбудить, она набрала 5-52-52…
     –Юля, – сразу откликнулся Юрий Владленович.
     –Да.
     –Я сейчас подъеду.
     –Я буду ждать у подъезда. Денис спит.
     –Хорошо.
     Командир Дениса ездил всего лишь на красненьком скромном жигуленке. Юля в джинсах и желтой маечке быстро села в машину. На переднее сиденье.
     –Вы море любите?
     –А Вы любите свою изящную смуглую руку, которая сейчас держит руль, но иногда ручку? – стрельнув своими светло-серыми глазами, парировала Юля и расслабленно откинулась назад.
     –Простите, не понял?
     –Я на море выросла, Юрий Владленович. В Одессе – мои родители, и сейчас там моя младшая дочь. Море – это часть меня… Но вообще-то я и в речке люблю купаться. И раков ловить. И доставать из песка беззубки.
     –А в Крыму Вы раньше часто бывали? – Юрий Владленович левой рукой осторожно перехватил руль, а правую положил на Юлино чуть дрожащее колено.
     –Представьте себе, до призыва Дениса совсем не была.
     –Юля, давай на «ты»! – Юрий Владленович сжал Юлино колено крепче.
     –У меня не получается!
     –А ты попробуй!
     –По-остараюсь, – заикаясь, ответила Юля.
     –Ты видела, как ночное море светится? И поет песок! Ты ныряла когда-нибудь в ночные неуклюжие волны?! Видела сонных рыб? И сверкающие кораллы? И светящиеся водоросли?
     –Видела, – чуть помолчав, глухо ответила Юля. – И не один раз… После выпускного мы с одноклассниками взяли две палатки и уехали на Каролино-Бугаз. Это коса такая в шестидесяти километрах от Одессы. С одной стороны – море, с другой – Лиман. В сторону Белгорода-Днестровского. Бывшего Аккермана. Электричка раньше каждый час ходила, теперь реже, едешь, как плывешь, шпалы в песок проваливаются. «Вода, вода, кругом вода…» Вышли мы тогда на «Солнечной». Ребята колышки повбивали, растянули палатки, сетью наловили форели, разожгли костер, картошку в угли, сковороду наверх, масла налили, лука, моркови накрошили, тушу я форель, анекдоты рассказываем: «Приходит семилетний мальчик в аптеку:
     –Мне, пожалуйста, презерватив.
     Продавщица:
     –Мальчик, такие вещи нужно говорить на ухо…
     Мальчик ей отвечает:
     –А папе нужно не на ухо, а на ***…»
     Юрий Владленович вздрогнул. Он не ожидал от Юли такой примитивной пошлости, хотя видел, что она пьяна.
     Юля мгновенно поняла свою оплошность и молча закурила.
     –Пить, курить и говорить он научился одновременно, – улыбнулся Юрий Владленович. – Это из той серии…
     –Да, да, – рассеянно подтвердила Юля.
     –Извини, я тебя перебил, – после некоторого молчания, сказал Юрий Владленович. – Ну, так жарили вы форель…
     –Стушили в масле форель, и наелись рыбы вместе с печеной картошкой, – сказала Юля, гася сигарету  в машинной пепельнице. – Пробыли мы на Каролино-Бугазе две недели между выпускными и вступительными экзаменами.
     Утром ели картошку с тушенкой, купались, загорали, а в полдень, в пекло, залазили в палатку: в карты или кемарили. Ну, день длинный, темнеет поздно, в сумерках ребята рыбу ловят, я – ужин готовлю, возле костра сидим, пьем виноградное вино и рассказываем страшные истории…
     Как совсем стемнеет, идем купаться голыми… Однажды в полнолуние я плыла прямо по лунной дорожке… Я видела свои восковые пальцы, свое тело в лунном свете… Тело мертвой белизны… Мне показалось, что я что-то поняла… Поняла и испугалась… Резко повернула обратно… Выйдя на берег, я тряслась в немой истерике, а ребята, конечно, решили, что от холода… Я все забыла. Что-то мелькнуло, но я не смогла ухватить.
     –Ты необыкновенная женщина, – тихо сказал Юрий Владленович.
     –Куда мы едем?!
     –Купаться в ночном море!
     –Но мы ведь в гору еле ползем, и вниз лучше не смотреть…
     –Не волнуйся, Юля. Я эту дорогу хорошо знаю. Мы ко мне на дачу едем, – Юрий Владленович прикурил от машинной зажигалки.
     Резко вспыхнул огонек «мальборро» и на секунду осветил кабину.
     Юля под ногами заметила связку больших толстых свечей, и ей вспомнился недавний анекдот, приключился с ней  и Алисой.
     В марте Юля собралась купить своей Але новые кроссовки. Они пошли в подвальный магазин соседнего дома, где продавалось почти все.
     Тогда безбожно отключали свет, и пока девочка мерила обувь, рядом здоровенный краснорожий мужик спросил свечи.
     Продавщица показала ему несколько, мужик выбрал такую, которая сейчас у Юли под сидением.
     Юля тогда, наверное, впервые увидела такую большую свечу и с удивлением спросила у продавщицы:
     –Сколько она горит?
     –Точно не знаю, – сухо ответила та. – Минут сорок, наверное.
     –На два акта хватит, – ухмыльнулся бордовый боров, стреляя мартовским глазом в Юлину сторону. В огроменных  лапах он картинно зажал чуть ли не плавящуюся свечку.
     –Очумел, что ли! – накинулась на него  продавщица. – При детях!
     –Алиса, идем! – в такт ей засуетилась Юля. – Кроссовки в другом месте купим.
     Юля с дочерью вышли из магазина и некоторое время шли молча по мокрой мартовской аллее среди новостроек. Под почти сношенными Алисиными коричневыми сапожками чавкала грязь, смешанная с крошкой льда.
     –Мама? – наконец, спросила девочка. – Я не понимаю, почему ты разозлилась! Дядя сказал, что, если отключат свет, то написать два акта при этой свече ты успеешь…
     Даже ребенок знал, что мама в библиотеке составляет акты на списание старой литературы. Когда ее списывали слишком много, мама брала акты домой, а когда отключали свет, то писала при свечке…
     –Ну и что такого этот смешной толстый дядя сказал? – продолжала удивляться Алиса. – И продавщица на него набросилась… И мы почему-то ушли, и теперь месим грязь! Где мы еще найдем кроссовки!
     Юля рассмеялась тогда этой семантике. И у нее приподнялось настроение, а теперь, вспомнив все это, она улыбнулась снова.
     –Чему ты улыбаешься? – Юрий левой держал руль, а правой пытался обнять Юлю.
     –Следи за дорогой, – Юля мягко отстранила руку. – Сейчас перевернемся, – спокойно сказала она.
     –Не переживай, мы почти у цели. Село Гончарное. Прошу любить и жаловать. Сейчас баньку растопим…
     Они подъехали к двухэтажному краснокирпичному особняку, выстроенному в готическом стиле.
     Гараж находился в подвале. Выйдя из машины, Юля поднялась на крыльцо, но Юрий Владленович мягко повернул ее к зданию чуть поменьше, но шире, белокаменному, которое Юля поначалу не заметила.
     –Давай прямо в баню, – коротко сказал он.
     Когда помещение прогрелось достаточно, Юля зашла за перегородку переодеваться.
     –Ты меня не стесняйся, – сказал Юрий Владленович. – Считай меня массажистом. – Юрий Владленович осторожно вошел, взял ярко-красную мочалку и намылил.
     –Смотри, Юлия, – сам Юрий Владленович отводил глаза от смуглокожей сияющей Юлии, словно с ренуаровских полотен, – продуманный банный массаж. Мочалку легко проводим от ступни к бедрам. Без нажима.
     …Р-раз – и у Юли все опустилось, р-раз – волнистая дрожь, р-раз – влага…
     Расслабленная Юля прикрыла глаза. Жесткие аккуратно подстриженные усики Юрия коснулись ее чуть приоткрытых розовых губ.
     …Их языки обнимали друг друга и укладывали на лопатки одновременно…
     Юрий Владленович разделся и быстро лег на деревянную скамью рядом с Юлей.
     –Тут где-то пиво, – хрипло проговорил он и мигом откупорил хоттабычески появившуюся высокую изогнутую бутылку холодного темного пива.
     Он протянул Юле пенящуюся бутылку, и она сделала несколько больших глотков…
     Юрий допил остальное.
     –Давно у тебя не было мужчины?
     –Какое это имеет значение? – Юля погладила Юру по голове.
     –Что-то я никак не решусь? – Юра впился в Юлин темно-сиреневый, от горячей воды чуть разбухший сосок.
     –Ай, – ноги раздвинулись сами собой. – Ай-ай-ай!
     –Направь сама… родная… вяловат… понимаю… Можешь считать, что струсил… потереби яйца… Вот так!
     …Хорошо… Как здорово… Отлично… Нежная моя… Елена… Елена Прекрасная! Ты необыкновенная женщина! Ой-ой! Я сошел с ума! А-а-а-ай!
     …Потом они долго молча курили.
     Юрий открыл еще одну бутылку пива.
     –Я тоже сочиняла в школе стихи, – ни с того, ни с сего сказала Юля. – Только я их мало кому показывала. И по издательствам не носила. Не знаю, хорошо это или плохо?
     Юрий пожал плечами.
     –Сейчас свербят в голове две строчки, – как ни в чем не бывало, продолжала Юля. – Хочешь прочту?
     –Давай!
     –В понедельник, в перерыв,
       У меня прорвал нарыв…
     –Странные у тебя ассоциации, – пробормотал Юрий и взял еще одну сигарету. – Правда, – помолчав, добавил он. – Всеволод Некрасов утверждает, что:
     –Нигде, кроме,
       Как в Моссельпроме, – тоже стихи, и вообще он говорит: «Поэзия – это объективно сильная речь…»
     –Не понимаю, – прервала его Юля. – Ты обиделся?
     –Да нет… Просто удивлен твоими ассоциациями…
     –Ладно, – улыбнулась Юля, погладив Юрия по загорелому плечу. – Можешь считать это приколом. Детской задрочкой, как говорит моя дочка. Я же говорила тебе, что выросла в Одессе, там окончила школу и уехала в Харьков поступать на библиотечный. Поступила. Стала жить в общаге. Много читала. Мне хотелось основательнее познакомиться с творениями поэтов, о которых говорили во всех кофейнях, но их книг было мало и выдавали сборники их стихов в нашей институтской библиотеке неохотно…
     Ты сам прекрасно знаешь, какие это поэты. Мифическая четверка. Тогда они были полузапрещены, что делало их еще более популярными и овевало ореолом мученичества.
     –Это, конечно, Ахматова, Цветаева, Пастернак и Мандельштам, – сразу догадался Юрий.
     –Да, конечно, – быстро подтвердила Юля. – Став студенткой, я записалась в библиотеку Короленко и заказала Пастернака.
     Через пятнадцать минут мне принесли пять толстых книг.
     –Зачем столько? – сказала я библиотекарю. – Мне пока вполне достаточно одной.
     –Да, я взяла, что нашла, чтоб не бегать лишний раз…
     –Ну, давайте все…
     Села я с Пастернаком под настольную лампу. Был вечер…
     Вскоре я поняла, что мне не нужно писать стихи. А сейчас чего-то вспомнилось…
     Юрий тихонько погладил ее по правому съежившемуся соску, и Юля невольно вспомнила Вольдемара.
     Только тогда она обсуждала со своим любовником замысел романа, а теперь с командиром Дениса говорила о стихах.
     А может быть, вообще есть смысл бросить трахаться и начать писать?
     –Ты случайно не была знакома с Борисом Чичибабиным?
     –Слушала я его стихи на площади Поэзии в магазине «Поэзия». После вечера он еще всех пригласил выпить…
     –Он, между прочим, стал известен сначала в Москве, а потом в Харькове, – сказал Юра. – Эдмунд Иодковский, руководитель СМОГистов, как-то попросил меня написать о нем статью. Простой мужик… Я с ним встречался…
     –Вот соберу я свои стишки, перепечатаю и пошлю в литературный институт, – улыбнулась Юля. – Будешь тогда знать…
     –Твое дело, – сухо ответил Юрий.
     –Слушай, ты столько там тусовался, я бы на твоем месте приложила все усилия, чтобы остаться в столице.
     –Не получилось, – отмахнулся Юрий.
     –А с кем, кроме Чичибабина, Марины Палей и Павла Басинского ты общался?
     –С Варлей.
     –Да ну?! А я недавно по телеку пересматривала «Кавказскую пленницу». Фильм моего детства. Правда, и Варлей там снималась, когда ей было 18 лет. Вот уж не знала, что она еще и стихи пишет…
     –Как и ты, с детства. Когда поняла, что киношная профессия не прокормит, решила стать профессиональной поэтессой. В общем, «пленница» – ее звездная роль. Что потом? «Вий», «Семь невест ефрейтора Збруева», какие-то документалки, эпизоды, откровенная подработка, даже массовки…
     А сейчас она поет свои тексты под гитару, выступает с концертами, записала два диска… Преподаватели на вступительных смущались ее популярности, ставили пятерки… Ты не замерзла? – встревожено, без перехода спросил Юрий.
     –И ты это же спрашивал у «пленницы»? – бойко парировала Юля, и, как Юрию показалось, немного ревниво.
     –Нет, – немного помолчав, задумчиво ответил Юрий, – она меня не вдохновляла… Я был у нее один раз дома. Пил бульон с гренками. И сухое вино. Помогал писать контрольную по античной литературе. Софокла разбирали… Как это было давно…
     Еще у нас в общаге была секс-бомба Машка Гунцова. Трахалась со всеми подряд… Однажды мы с ней и с Гариком Гельфером из Днепра полезли на крышу пить водку. Иными словами, соображать на троих.
     Вдруг Гришка говорит мне испуганно:
     –Слушай, Юрка! А нам групповое изнасилование не припишут?
     –Группа изнасилованных, встаньте! Это из той серии, – сказала Машка, как отрубила.
     Все это, конечно, шутки. Мы ее не тронули… Юля, пойдем в дом, – сказал Юрий, целуя Юлины круглые веки с фиолетовыми прожилками…
     …Баня давно остыла.
     Юля стала неловко одеваться…
     В доме было уютно, хотя и заметно отсутствие женской руки. Казарменная чистота: тщательно вымытый пол, вытертая пыль, снятая паутина. Ковер, кресло, диван, телевизор и несколько навесных полированных полок книг.
     Юрий указал Юле, сейчас похожей на воробья, искупавшегося в луже, на кресло, а сам сел на диван и взял гитару:
     –Смешно, не правда ли смешно…
     –Чего ты поешь Высоцкого, а не себя, – перебила его Юля.
     –Потому что я никогда не писал стихов, – ответил Юра. – Только прозу и пьесы. Музыку мне тем более не сочинить. Медведь на ухо наступил…
     С бардами я только выпивал и ходил на концерты… Кстати, на нашем потоке много бардов училось. А в общаге их ошивалось еще больше. Коля Шипилов из Новосибирска, Володя Турапин из Рязани, Женя Сельц из Омска… Он сейчас в Израиле – прислал мне книгу своих стихов, в Тель-Авиве изданную. Еще вложил тонюсенькую Щаповой «Это я, Елена» – нью-йоркский ответ первому мужу Эдуарду Лимонову на его роман «Это я, Эдичка».
     Елена стала графиней де Карли, а Наталия Медведева, топ-модель и порнографическая писательница – не знаю кем еще. Но он развелся с обеими.
     Знает каждый московский лобок
     Его пальцев сухой холодок… – пародия какой-то дамы на Лимонова…
     –А со мной в Москве анекдот приключился в 1994 году, – вклинилась Юля. – Это было как раз то время, когда немногие разбогатели, а остальные обнищали. Но я обменяла квартиру с доплатой. Отвезла Дениса и Алису маме и поехала погулять в Москву. И, наверное, тебе известный писатель Эфраим Севела приехал туда же из Израиля.
     Он выступал в Доме Кино на Краснопресненской. Рядом с Белым Домом. Я, собственно, Белый Дом и увидела впервые, наугад гуляя в ожидании сеанса.
     Я решила пойти на Севелу. Деньги у меня были, но я не предвидела дороговизны билетов.
     Вот выйду на пенсию, возьмусь за перо. Роман «Сорок часов среди дебилов» уже задуман, затем последует короткий рассказ «Как я не встретилась с Эфраимом Севелой».
     Но пока я эту историю расскажу тебе.
     Деньги, повторяю, у меня были. Странные раздутые тысячи или миллионы, я сама их теперь и не вспомню, но, собираясь пойти на Севелу, я отложила на билет по верхней планке.
     Прошлась по Арбату – кафе: кофе, бутерброды, пирожные, сливки, мороженое, мандарины – гулять, так гулять. Ладно. Гуляем дальше. Музей Цветаевой. А после – пицца. Да еще не удержалась – купила полкило изюму и килограмм апельсинов. Но деньги, отложенные на билет, я не трогала. Короче, не хватило пятидесяти копеек.
     Около кассы – богато одетый интеллигент. Я к нему:
     –Не выручите?!
     –Нет, нет. Не могу.
     Еще раза три попыталась. Голяк. Никто в центре Москвы не мог мне пожертвовать пятьдесят копеек!
     Я побрела от Дома Кино к «Краснопресненской» и села там, в чахлом скверике на лавочку. Зло пнула ногой кулек с апельсинами. На фига я их покупала?! Я неголодная. Я их не хочу! Зачем они мне? Если б не они – хватило бы. Все было бы о’кей.
     Я сейчас бы сидела в кресле и смотрела на сцену. И, может быть, даже хрустела шоколадом.
     …Ко мне подошла маленькая розовощекая девочка с неизбежными ямочками и белыми бантами, и пристально стала смотреть на апельсины.
     «Была, не была!»
     Я протянула ей самый большой.
     –Ну, что Вы, спасибо, не надо, – девочка мертво вцепилась в апельсин. Мать не собиралась отнимать его у нее.
     –Простите, – путаясь, начала я. – Мне не хватает пятидесяти копеек… Так получилось…
     –Я спрошу у мужа, – сразу посуровела дама. – Сейчас. Подождите…
     Небольшое расстояние мать с дочкой прошли деланными шагами заводной куклы, а потом, подхватив под руку высокого мужика, припустили от меня, поминутно оглядываясь, что есть духу в гору по Большой Грузинской…
     Озирались и быстро отворачивались, как нашкодившие первоклашки… Как будто я кинусь их догонять, чтобы забрать апельсин у ребенка. Идиоты.
     И просила-то я всего пятьдесят копеек, на которые тогда и в метро не проехать, а апельсин стоил в десять раз дороже. Хрен с ними. Сама виновата… Надо было оставлять деньги на билет с запасом. И приличным… Ну, не посмотрю я Севелу… Ну, не судьба… Я выкурила сигарету, купила с горя мороженое – ленинградское квадратное эскимо в шоколаде и, съев его, спустилась в метро… Э-эх, сейчас бы туда, – мечтательно потянулась Юля. Она сидела, свернувшись змейкой, в видавшем виды, выцветшем дачном кресле. Кресле Юриного детства…
     –Да, не помешало бы, – эхом отозвался Юрий, – зайти в «Аист» на углу Малой Бронной… Интересно зайти в кафе, которого давно нет…
     Юрий, легко подняв Юлю с кресла, отнес ее на кровать и, целуя ее круглые глаза, щеки, как у той девочки с апельсином, мелкие морщинки у губ, ухо, шею, стал неловко стягивать свитер, путаясь в белье…
     …Он жадно целовал ее грудь, ее коричневый съежившийся сосок, он опускался ниже, механически проводя указательным пальцем по бледно-вишневой родовой полосе…
     Он сжимал ее нежно и крепко одновременно, и она куда-то плыла в резиновой лодке, на круге, а, может быть, просто так, по течению…
     И ей было сладко и непонятно, и не хотелось ни о чем думать… Ничего загадывать. Ей было хорошо… И не головным – спинным мозгом Юля ощутила: это и есть четвертое измерение… Межвременье, когда понятие о времени тает слипшейся шоколадкой… Получается дырка в жизни… Черная дыра…
     «Зачем я здесь? На чужой неясной даче… Я приехала повидать сына, а сплю с его командиром… Я сумасшедшая?! Который час? О чем подумает Денис, когда проснется?»
     …Он входил в нее медленно, мелкими миллиметровыми толчками, а вынимал еще тягучей, и она растекалась, растворялась в небытии… И это тянулось невероятно долго, пенный алычевый кисель кружил ее…
     –Юленька, на коленки, – шепнул Юрий, и Юля покорно перевернулась…
     …Резкое головокружение… Липкий кайф… Собственный хриплый вскрик испугал ее…
     Юля ослаблено опустилась…
     Теперь Юра целовал ее смуглые плечи. Юля никогда не обгорала, не краснела, не шелушилась. Ее кожа сразу покрывалась приятным ровным золотисто-коричневым загаром, от которого как-то особенно пахло упругостью и здоровьем, морскими водорослями и солью.
     Легко и устало касаться губами ее темной крепкой спины было здорово…
     Потом они долго молча курили. Наверное, каждый думал о своем…
     –Продерем горло коньячком? – наконец, улыбнулся Юрий.
     –Не помешает, – слабо откликнулась Юля.
     Он, натянув трусы, вскочил, достал из шкафа бутылку, две хрустальные рюмочки и плитку шоколада. Пододвинул кресло к дивану, и на его полированных перилах расположил выпивку и закусь.
     Юра осторожно разлил коньяк в крохотные рюмки.
     –За нас!
     Опрокинув рюмку одним махом, Юля увидела, что за окном уже светло.
     «Что подумает о ней сын, проснувшись у тети Светы в одиночестве? Почему повесился новичок Кирилл, прослуживший всего одиннадцать дней? Будет ли кто-то отвечать за его нелепую смерть? К чему приведет расследование? Ходят слухи, вроде, кто-то его обидел, но не из роты. Якобы пытались изнасиловать, но кто? Контрактники, офицеры?! Он – севастопольский, может быть его предки были служивыми дворянами, как отец Дмитрия Костомарова, который учился здесь, в Стрелецкой бухте в 1916 году. Тогда это был военно-морской кадетский корпус, и принимали сюда четырнадцатилетних мальчиков, детей дворян.
     У Кирилла – потомственное интуитивное чувство чести. И честь дороже жизни. Все правильно. Так глупо потерять ребенка.
     Почему я об этом думаю именно сейчас? И почему так щемит сердце?
     Мысли о самоубийстве мальчика не выходят из головы, но я стесняюсь обсуждать это с Юрием. Почему?»
     –Юля, о чем ты думаешь? – наклонился к ней Юрий.
     –Да, так, – неопределенно отмахнулась Юля. – Вспомнился Кирилл. Висельник…
     –Если честно, то мне самому не дает покоя эта история. И пацана жалко… И вообще… Давай выпьем!
     Юля с Юрой допили бутылку.
     –Пора собираться, – сказала Юля. – Денис, наверное, проснулся и волнуется. Что я ему скажу?
     Юрий улыбнулся. Посмотрел на часы. 7:33.
     –Не переживай, – он обнял Юлю. – В начале девятого мы будем возле Светланиного дома. Магазинчик подвальный уже открыт. Я накуплю ему всего, а ты скажешь, что проснулась пораньше и захотела сделать ему сюрприз. Какие проблемы?
     Юрий сжал Юлину руку, поднес к губам и поцеловал.
     –Быстрей в машину, – пробормотал он. – А то я опять заведусь… А вместо этого надо заводить мотор… Ой, как не хочется… Может, поваляемся еще…
     –Юра, нет времени, – поджав губы, сухо сказала Юля. – Ребенок ждет…
     Но Юрины бунтарские губы неуклонно двигались по Юлиной руке вверх, от ладони к плечу.
     –Слушай, – шептал он, – ты – классная баба, тебе, наверное, это многие говорили…
     Юля усмехнулась.
     –Когда встретимся, – бормотал Юрий, целуя Юлино смуглое плечо. – Я не могу без тебя…
     –На празднике и встретимся, – улыбнулась Юля. – В центральном парке. А сейчас поехали… Скорее, – нервничала Юля. – Мотор уже давно прогрелся…
     –Обычно мужчина ждет женщину, а тут наоборот, – рассмеялась Юля. – Набирай скорость!
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.



Часть вторая
     Заспанный Денис хмуро пил кофе на тети Светиной кухне. Отсутствие матери он, казалось, не заметил. Юля зашла в ванную, быстро умылась и попросила Светлану зажечь духовку.
     –Где ты была? – спросила Света.
     –В магазин выходила…
     –А я не слышала.
     –Да, вы все крепко спали. Я старалась не разбудить. Включай духовку, скорей, Света, окорочка запечем. Где у тебя нож? Сыра, колбасы нарежем…
     –Это называется – праздник продолжается, – смеялась Светлана.
     –Вот-вот, – сосредоточено подтвердила Юля.
     Толик со Светой и Юля с Денисом сели за стол и плотно позавтракали. К кофе Светлана достала из холодильника бутылку коньяку. Почищенную клубнику в сахаре залила сливками.
     После завтрака Юля с Денисом вышли покурить.
     –Припекает, – сказал Денис.
     –Сегодня, наверное, будет еще жарче, чем вчера, – откликнулась Юля.
     –Мам, айда купаться!
     –Конечно, конечно, – ответила Юля. – Сегодня – день города, Денис, не забыл?
     –Мам, но сначала на пляж…
     Юля с Денисом искупались два раза, а потом через Херсонес пошли к троллейбусной остановке. Новый двойной троллейбус гармошкой подошел быстро. Кондуктора в нем, на радость пассажирам не было.
     –Сегодня же – день города, проезд в любом транспорте бесплатный, – сказал кто-то сзади Юли и Дениса. – И на катерах тоже – добавили.
     –Мам, на катерке прокатимся? – спросил Денис.
     –Покатаемся, – неопределенно ответила Юля. Она думала о своем.
     Она думала о командире Дениса и о том, в какую идиотскую ситуацию она попала.
     Из троллейбуса Юля с Денисом вышли возле центрального парка. С моря дул приятный ветерок. Отовсюду лилась музыка. На каждом шагу – лотки с пирожными, печеньем, булочками, хот-догами и бутербродами, даже с красной икрой, но Юле с Денисом есть не хотелось. Полюбовавшись фонтаном, они подошли к одной из парковых ракушек.
     –Севастопо-льский вальс, – пел откормленный исполнитель.
Тихо плещет волна,
Ярко светит луна;
Мы вдоль берега моря идем
И поем, и поем,
И шумит над головой
Сад осеннею листвой.

Севастопольский вальс,
Золотые деньки;
Мне светили в пути не раз
Ваших глаз огоньки.
Севастопольский вальс
Помнят все моряки.
Разве можно забыть мне вас,
Золотые деньки!

На Малахов курган
Опустился туман.
В эту ночь вы на пристань пришли
Проводить корабли.
И с тех пор в краю любом
Вспоминал я милый дом.

Мы вернулись домой
В Севастополь родной.
Вновь, как прежде, каштаны в цвету,
И опять я вас жду...
Вдоль бульваров мы идем
И, как в юности, поем.
     Юля с Денисом остановились у самой сцены.
     Вдруг кто-то коснулся губами Юлиного открытого загорелого плеча. Юля вздрогнула.
     –Потанцуем, – тихо сказал Юрий Владленович.
     –А?! – побледневшая Юля кивнула на Дениса.
     –Идем, – шепнул Юрий, – ничего страшного.
     Они так ладно поплыли в вальсе, что невольно образовался круг зрителей. Им чуть не аплодировали. У Юли закружилась голова. Хотелось пить.
     –Идем в кафе, – предложил Юрий, указав на уличную забегаловку под каштанами. – Промочим горло полусладким шампанским.
     –Мне неловко, товарищ командир, – растерянно ответил Денис, немного побледнев.
     Он пристально посмотрел на мать.
     Юля виновато пожала плечами.
     –Пошли, пошли, – повторил Юрий Владленович настойчивей, приобняв обоих.
     Заняв столик под самым раскидистым деревом, все трое закурили, как по команде.
     –Чего желаете? – мигом подскочил официант.
     –Бутылку шампанского, три пирожных и кофе, – отчеканил командир Дениса.
     –Будет исполнено, – выутюженный гарсон быстро что-то черкнул в блокноте, – сей момент!
     Через секунду официант, лихо стрельнув пробкой, разлил по хрустальным фужерам ледяное пенящееся вино.
     –За нас! – поднял бокал Юрий Владленович.
     Все чокнулись и пригубили, а потом закурили, как по команде, от одного язычка пламени черной музыкальной зажигалки.
     Юля была в белой совсем открытой кофточке, скорее напоминающей купальник, со шнурками вместо спины, и в ненарочно потертых джинсах. Ее круглые светло-ореховые глаза слегка заблестели от выпитого.
     –А почему бы нам ни сходить в театр? – развеселившись, предложил Юрий. – Не вспомнить молодость? – он пристально посмотрел сначала на Юлю, потом на Дениса. – Сегодня в драме «Гроза» Островского – школьные годы чудесные… А? Айда!
     –Меня в таких джинсах не пустят, – глухо проговорила Юля. – И вообще, Юра, – она устало покачала головой, украдкой глянув на Дениса. – Я хочу спать! Хочу спать!
     Юрий молча приложил палец к губам.
     Юля понимающе кивнула.
     –Пустят, – вмешался Денис. – Подумают, что ты иностранка.
     –Вот и договорились! Молодцы! – сказал Юрий. – Сколько там до театра? – он посмотрел на часы. – Еще на катерке прокатиться успеем! Или на пароме! Мимо Сапун-горы, которую так красочно Лев Толстой описывал в своих Севастопольских рассказах. Сегодня бесплатно. С ветерком! Доедайте мороженое веселее… Растает!
     –Я сливки хочу! – сказал Денис. – С клубникой !
     –Закажем тебе сейчас и сливки, – мирно сказал командир своему солдату. – Официант!
     Юля с Юрой, пуская дым на раскидистый, только-только отцветший каштан, молча ждали, пока Денис поест…
     Потом втроем спустились к парку. Денису порции мороженого и сливок в кафе показалось мало, он еще купил квадратик Ленинградского у лоточницы на причале…
     Вскоре подплыл паром.
     Вначале въезжали автобусы, потом машины, потом мотоциклы и велосипеды…
     Денис восхищенно смотрел на парад допотопных машин, начиная с первого выпуска.
     Торжественно проехавшись по Большой Морской улице, мимо обновленного Собора, они теперь перебирались на другой берег.
     Денис со своим командиром и мамой поднялись на верхнюю площадку рядом с капитанским мостиком.
     –Смотри, Деня, – приобнял  Юрий Владленович своего солдата. – Отсюда все видно. Весь Севастополь, как на ладони. Панорама, Херсонес, а вон и наша бухта, Стрелецкая, а вон полуостров, на котором – институт, на Медведь-гору похож… Красота-то какая!
     –Мне все-таки кажется, – вдруг сказала Юля, – что в джинсах в театр идти неудобно. Еще есть время, может, заскочим к тете Свете, и я поглажу свою черную юбку на пуговицах?!
     –Я не против, – сказал Денис. – Мне нравится  эта твоя длинная обтягивающая юбка с двойным рядом крупных блестящих пуговиц. Ты в ней выглядишь гораздо моложе и стройнее.
     –Не мели ерунду, Денис, – отечески пожурил командир. – Твоя мама в любой одежде очень молодо выглядит. И она очень красивая. Ее надо беречь!
     Юлины круглые ореховые глаза вспыхнули.
     –Главное, чтоб я своему сыну нравилась, – она мягко улыбнулась Юре.
     Паром тем временем подплыл к другому берегу.
     Стали выезжать на сушу машины и автобусы. Выходить люди…
     Бабка с пирожками и Денис с Юрием Владленовичем и Юлей остались.
     Юля бросала чайкам остатки засохшей булочки. С верхней площадки троица перебралась на корму.
     –Приходит семидесятилетний старик к врачу, – рассказывал анекдот Денис. – Доктор, знаете, я ничего не могу. – Это естественно, – успокаивает врач пациента. – Возраст!
     –А моему соседу Мойше восемьдесят и он говорит, что может…
     –Говорите тоже.
     Хо-хо-хо.
     А этот:
     Мари с Жюльеном на могиле мужа:
     –Мари, я хочу тебя…
     –Отстань, Жюльен, я общаюсь с мужем…
     –Мари, я хочу тебя!
     –Говорю, отстань!
     –Мари…
     –Ну, ладно… Но пусть это будет медленно и печально…
     Ха-ха-ха…
     –Это КГБ?
     –КГБ.
     –У Абрама в дровах золото спрятано…
     Биб-биб-биб
     –Абрам?! Приезжали?!
     –Приезжали.
     –Дрова порубили?
     –Порубили.
     –Теперь звони ты, пусть они мне огород вскопают.
     –Что это ты, Деня, разанекдотился, – усмехнулась Юля.
     И, помолчав, добавила:
     –Кто сміється, тому не мінеться…
     Паром привез их обратно.
     –Ну, к тете Свете, так к тете Свете, – сказал Юрий. – Поехали!
     Юля с Деней сели в машину…
     Притормозив у тети Светиной парадной, Юля и Денис вошли в дом, а Юрий решил их ждать в кафе.
     –Только ненадолго, – попросил он.
     У Светы они опять пили кофе с бутербродами. У Юли кружилась голова от недосыпания и смены впечатлений.
     Она с трудом поднялась с кресла, вытянула из черной кожаной сумки свою юбку, попросила у Светы марлю и стала беспорядочно водить утюгом, время от времени прыская на желтоватую марлевую материю холодной водой из кружки.
     Зазвонил телефон.
     Денис взял трубку.
     –Ало, – прыснул он, смачно пережевывая бутерброд с сыром.
     –Скоро вы там!
     –Да, – сказал Денис в трубку. – Мам, одевайся! Юрий Владленович торопит.
     –Сейчас.
     –Давайте быстрее, – сказал Юрий Владленович, и это услышала Юля.
     Она, наконец, надела выглаженную юбку. Маечку менять не стала.
     Юрий Владленович взял билеты в восьмом ряду.
     «Грозу» привез московский театр «Современник». Роли исполняли известные актеры. На сцену летели охапки цветов.
     В перерыве Юрий Владленович и Юля с Денисом вышли во внутренний дворик, где расположилось летнее кафе. Юрий Владленович заказал бутылку сухого и бутерброды с ветчиной.
     Пьеса шла почти четыре часа. Возвращались поздно. Юля валилась с ног, казалось: дойдет до постели и рухнет замертво.
     Юля с Денисом долго звонили. Наконец, им открыла совсем заспанная тетя Света. Впустив их и не включая света, она молча шлепнулась на диван снова.
     Юля нащупала под подушкой ночнушку, быстро переоделась и легла. Ее тут же окутала тягучая сладкая дрема, в которой все, как в замедленных съемках – вот чайки бросаются на ее булочку, густо посыпанную маком, вот Юрий Владленович разливает темное выдержанное вино в театральном буфете, и крупная капля падает на белый мраморный столик, вот выпивший Денис рассказывает очередной анекдот:
     –Муж возвращается раньше времени, жена с любовником…
     –Почему? – кричит рассерженный муж.
     Жена:
     –Когда у нас появилась дача, ты не спрашивал, почему…
     –Почему? – снова муж…
     –А когда мы купили машину, ты тоже не спрашивал, почему…
     –Почему благодетель босиком на голом полу?!

     А как теперь Денис будет общаться со своим командиром? Что она наделала? Ведь еще совсем недавно она зашла в кабинет командира, чтобы забрать Дениса в увольнение, и Юрий был для нее совершенно чужим. Но в своем кабинете он пытался ей понравиться, а Денис постучал.
     –Войдите!
     –Разрешите доложить!
     Юрий Владленович, пряча улыбку, тихо сказал:
     –Докладывай!
     –Парадных ботинок сорок пятого размера нет. Что делать?
     –Н-да… Проблема… – протянул командир. – Я сейчас позвоню на склад…
     А теперь, после того, как они чокались бесконечно сухим и шампанским, и Юрий Владленович давал Денису прикуривать, снова
     –Гражданин начальник, разрешите доложить?
     Не верится… Что она наделала?
     Все же Юля уснула.
     …Ей снилось неспокойное море в солнечных бликах, зеленоватые волны, как разрезанный мармелад… Она ныряет в одну из волн, самую высокую, с белым гребешком, и плывет, плывет… Она почти летит…
     Назойливая пчела над ухом, и Юля не может прогнать ее – руки на волнах… А пчела звенит все громче, в самое ухо, но почему-то не кусает. И вот уже звенит все вокруг него. Это какое-то кольцо звона. К нему примешивается колокольный… Площадной колокольный московский звон к вечерней… Все звенит. Море звона…
     Юля, наконец, открыла глаза.
     Звонил телефон.
     Звонил, очевидно, долго и упорно.
     Юля, однако, проснулась первой. Он пока никого не разбудил.
     Юля сняла трубку.
     –Ало!
     –Говорит дежурный. Малов Денис тут?
     –Да.
     –Ему срочная телеграмма. Собственно, не ему… А Вы случайно не его мать?
     –Его.
     –Крепитесь…
     –Что случилось?
     –Умерла мама. Похороны послезавтра в 14.00… Держитесь. Всего Вам доброго…
     Бип-бип-бип…
     Юля пошатнулась.
     Знала ли она, предполагала, что, выглаживая перед театром свою длинную черную юбку, будет носить ее, не снимая, сорок дней?
     Мама Юле ни на что не жаловалась. С кем теперь Алиса? Надо срочно ехать. Нет, в это как-то не верится. Злой розыгрыш…
     Мамочка! Ты всегда была рядом… Как же мы теперь?! – беззвучные слезы лились у Юли из глаз.
     Стараясь никого не разбудить, Юля нащупала пачку с сигаретами и вышла на балкон.
     Она вспомнила совсем недавнюю встречу на перроне. Мама неплохо выглядела, улыбалась, протягивала внучке большую коробку «Рахат-лукума».
     –Как ты себя чувствуешь? – спросила тогда Юля у матери.
     –Как обычно, – просто ответила ей мать, и это означало, что чувствует она себя соу-соу, ни хорошо, ни плохо… Как и все последние 28 лет жизни после рождения Аркадия…
     …И вот теперь ее нет… Не может быть… Она где-то сейчас рядом… Пытается меня утешить… Гладит по волосам… Я ведь всегда была ее любимой дочкой… Мама, где ты? Где? Покажись! Нет. Бог мне ничего не приоткрывает. Бережет от стрессов. А ведь некоторые улавливают невидимое, неназванное. И их не так уж мало… Но меня, увы, не преследуют галлюцинации и видения. Никогда! Покажись, мама! Я ощущаю твое дыхание, прикосновение твоих мягких пальцев… Но не вижу…
     Как жаль, что мы об этом ничего не знаем, и ты никак не можешь себя обнаружить…
     –Мамочка! – просила Юля. – Если ты где-то здесь, пусть моя сигарета погаснет…
     Сигарета потухла мгновенно…
     Юля радостно выбросила длинный бычок…
     Значит, жизнь за гробом все-таки есть, и моя мама где-то рядом.
     Значит, не напрасно… Она подтверждает. Она мне помогает… С того света…
     Как сказать Денису? Может, вообще не говорить… Вести себя, как будто ничего не произошло.
Если я сегодня вечером уеду, то на похороны успею. Но я по-любому должна была сегодня уехать. Молчать?!
Будет ли у нас продолжение с Юрием? Попытается ли он меня найти? Или это для него привычная, немного приевшаяся блиц лав? Посмотрим.
Нет, Денису все-таки сказать надо… Хотя бы потому, чтобы он не ждал ежемесячной десятки… Бабушка ему посылала из пенсии…
Юля на балконе тихо плакала и курила одну за одной. Ее трясло. Дрожали руки. Конечно, она сейчас не уснет. Какой там сон!
Сейчас бы тихонечко выйти и побежать к морю. Броситься в воду. И плыть, плыть бесконечно по лунной дорожке.
В темном небе полная луна. Холодная, наглая. Вытягивает всех лунатиков. Всех неврастеников и психов. Ни облачка. Объевшаяся лимонная царица. Ничто ее не может заслонить. Властвует.
Плыть, плыть в холодном лунном свете… Выбиться из сил и утонуть… И встретиться с мамой. Лучше всего.
«Я об этом давно все знаю. Все ситуации просчитываются и разгадываются. Мне неинтересно жить. Так зачем тянуть?!..»
Пачка из-под «Мальборро» была пустой. Юля полезла в сумочку за снотворным. Приняла три таблетки димедрола и вырубилась.
Проснулась Юля, когда Дениса уже не было.
Высокое крымское солнце жестоко слепило сквозь плотные темные занавески.
Тети Светы не было тоже. И ее сына Толика. Не было никого.
Юля, потянувшись, за несколько минут сделала восточную гимнастику и встала.
Пересела в кресло. Взяла сигарету. На журнальном столике лежала записка:
«Рыба на сковородке. Оливье в холодильнике. Юля, поешь обязательно. У тебя замечательный сын. Свари кофе. Рядом с запиской – пачка вафель и кулек пряников. Это тебе в дорогу. Возьми, не забудь. Пиши. Звони. Приезжай.
Светлана».
P.S.
Я – на работе. Рано утром позвонили – срочно нужно выйти. Дениса покормила. Он ушел в роту, а оттуда сразу в кафе. Не волнуйся. Все будет в порядке. Мы его в обиду не дадим. Он – отличный.
С.
«А я так крепко под димедролом спала, – подумала Юля, – что никаких звонков, ни утренней суеты-возни не слышала…»
Неужели мне ночной звонок приснился? И о нем, кроме меня, никто не знает?!…
Если б это так было! – думала Юля, вяло вытягивая мягкий зеленый горошек в майонезе из бессмертного салата…
Кофе, однако, она пила с удовольствием.
Как там Алиса! – вспоминала Юля дочь. – Скорей бы к ней! Бедная девочка!
«Денису я напишу из Харькова, – решила Юля. – Все равно он уже в роте. Я сейчас на КПП не пойду. Хотя слух до него, скорее всего, дойдет раньше, чем мое письмо. Но все равно… Не буду бередить его сейчас…»
Юля допила кофе, выкурила сигарету, вымыла после себя посуду, сложила постель, собрала свои вещи и вышла, сильно хлопнув дверью, как и было ей велено Светланой.
На улице было очень жарко. Кулек, сумка и сумочка через плечо у Юли – нетяжелые.
Малова в черной открытой футболке и черной длинной юбке села на конечной в троллейбус третьего маршрута, доехала до центра, а оттуда по Большой Морской спустилась на плиточный пляж искупаться. Время еще было.
Раздевшись – купальник был на ней – она прыгнула с пирса и поплыла.
«Электричка в час – успею, – успокаивала себя Юля, ощущая неясную вину живого перед мертвым. – Так, чем околачиваться на вокзале…» – уговаривала она себя. Так отрываешь продолговатую янтарную ягодку переспелого винограда от пышной тяжелой грозди и с горечью думаешь: «А ведь тот уже никогда этого не сделает». И мгновенные слезы наворачиваются на глаза.
Юля плыла быстрей и быстрей, миновала буек и оглядывалась теперь, не направляется ли к ней бдительный спасатель.
Перевернулась на спину, смотрела в высокое прозрачное небо, на слепящее солнце, быстро бегущие мелкие облачка…
«А мама ничего этого уже не видит… И не увидит… Безвозвратно…» – соленные слезы смешивались с тихо плещущейся морской водой…
Глядя в небо, Юля думала, что босоножки на ней белые, и их не перекрасишь, а вот черную ленту купить надо…
Мимо протарахтел российский военный катер.
Никто из спасателей не обращал на Юлю внимания. Никто на нее вообще не смотрел.
«Так можно и до Турции добраться – не заметят», – подумала Юля и повернула обратно.
Подойдя к своим вещам, Юля увидела, что рядом расположилась бабушка с двумя внучками шести и девяти лет.
–Бабуля, – сказала старшая, – детям в Америке за каждую пятерку дают пять долларов. Классно им!
–Чего выдумала! – ворчала бабушка. – Скажи спасибо, что бесплатно учишься…
Юля улыбнулась.
Симпатичная старушка, поймав Юлино внимание, кивнула на внучек:
–Ишь, чего захотели, деньги им плати! Вот дети пошли…
Юля в ответ кивнула и быстро стала собираться. А вот Алиса никогда такого не скажет. Некому.
Слезы снова навернулись на глаза.
Она шла, как в тумане. В первом же магазине она купила широкую черную ленту с узором и крепко связала ей свои мокрые длинные волосы.
В центральной севастопольской аптеке – зеркальная витрина… Навстречу Юле, как из рассветной дымки, выплывала невысокая стройная девушка неопределенного возраста с влажным волнистым темно-русым хвостом, квадратные темные очки в пол-лица, темно-фиолетовая помада на припухших губах, черные клипсы, футболка и юбка, белые босоножки на темной платформе, черная, спадающая на открытые плечи, широкая лента…
Вот такая вот девушка шла из зеркала навстречу Юле – никто на ее траур не обращал внимания. Черный цвет в моде.
Возле вокзала Юля купила полукруглый, как молодой месяц, караимский пирог с мясом и полуторалитровую пластмассовую бутылку кока-колы. До ее электрички оставалось двадцать минут. Юля села на вокзальную скамью, съела пирог, запив его колой, и закурила, потихоньку отпивая из бутылки «водичку с колючками».
–Сигаретки не найдется? – высокий плотный мужчина средних лет с голубыми глазами и седым чубом.
Юля, поджав губы, приоткрыла пачку «Мальборро» и молча протянула незнакомцу.
–Хотите, я Вас свежей клубникой угощу, – воодушевился мужик. – Со своего огорода!
Юля пожала плечами.
Мужик отсыпал и плетеной корзинки в полиэтиленовый красный пакет с добрый килограмм и протянул Юле.
Юля выбросила окурок в темно-фиолетовой помаде, медленно сжевала три крупных клубничины и облизала с губ сок.
–Вы московский поезд ждете?
–Нет, электричку…
–До Симферополя?
–Да.
–А дальше?
–В Одессу…
–Живете там?
–Можно сказать и так, – Юля неохотно отвечала.
Ей сейчас было не до знакомств.
–А здесь в гостях были?
–У меня сын служит в военно-морском институте. Проведывала.
–Служит или учится?
–Служит…
–Сколько ж он служит?
–Год.
–И Вы примчались?
–Не в первый раз, – пожала плечами Юля. – И на присяге была, и позже…
–Ха-ха-ха, – рассмеялся вокзальный знакомец. – Мой в Саратове учился. На Волге. Пять лет. И я ни разу там не был. Жена тоже. Выучился. Вернулся. Не пропал.
Юля вздохнула. Ее утомляла эта беседа. Скорей бы электричка. Мужчина встал.
–Глаза у тебя красивые. Необычные, светло-ореховые, нежные. Ты – добрая…
Юля вздрогнула. Только этого не хватало…
–Поседела немного только, – как нив чем ни бывало, продолжал незнакомец. – Седые волосы на солнце видать. Надо краситься…
Юля вспыхнула.
–Кто Вы такой, чтобы указывать, что мне делать? – огрызнулась она. – Сами Вы весь седой и в морщинах…
–Конечно, – не растерялся мужик. – Если  у меня жена – то ****ь, то проститутка… Поседеешь в момент…
Юля усмехнулась.
Только теперь она поняла, что случайно села на «съемную» скамейку.
«Не удивительно, если ты всех своих жен здесь находишь», – подумала она, но промолчала.
Юля хмурилась, но мужик преспокойненько продолжал болтать:
–У тебя такие густые волосы… И вьются… Ты не еврейка?
Юля хмыкнула. Ей часто это говорили. Всех одесситок без разбору обычно принимают за евреек. Она привыкла.
Мужик же сомкнутые в скупой усмешечке губы принял за скрытое признание в своем еврействе. И без тормозов продолжал:
–Хочу найти красивую еврейку, такую, как ты, жениться и уехать с ней в Израиль.
Юля молчала.
Незнакомец не унимался:
–Осенью приезжай виноград собирать. Заработаем и наедимся… Если муж, конечно, отпустит…
Наконец, Юля с радостью заметила свою электричку.
Быстро поднялась.
–Я побежала, – неопределенно махнула она рукой мужику.
–Беги-беги, – бормотнул он, наверное, подумав: «Сорвалось!»
Но Юле, понятно, было не до него.
Юля выбрала пустое сидение у окна. Рядом постелила газету, и на ней разложила: пакет с клубникой, булочку с маком и «пепси-колу» поставила. Развернула шоколад. И так: шоколад с орехом укусит, клубнику положит в рот, булочку отщипнет, запьет «колой»…
Электричка постепенно наполнялась. Напротив Юли устроились молодожены в наушниках.
Из их разговора Юля поняла, что они тоже торопятся на одесский поезд.
–В Одессу приедем, – мечтательно говорила высокая светловолосая восемнадцатилетняя девушка, – и сразу в «Макдональдс»!
–За жареной картошкой соскучилась! – подначивал ее коротко остриженный, атлетически сложенный парень.
Из этого короткого диалога Юля поняла, что ни в Севастополе, ни в Симферополе «Макдональдсов» пока нет.
Заметив Юлину еду, девушка капризно затянула:
–Я то-же есть хочу!
–Потерпи до поезда, – уговаривал ее парень.
–Ой, не могу, живот свело!
Паренек послушно полез в сумку за чипсами.
Он рванул большую блестящую пачку, отсыпал горсть Юле, и все трое дружно захрустели, а электричка тупо стала за Аккерманом. В горах. Напротив монастырских пещер.
За окном напротив Юли росла раскидистая поспевающая шелковица, но выскочить и нарвать хотя бы немного Юля боялась – вдруг тронет…
Так сидели – хрустели чипсами, Юля съела и выпила все, что у нее было. Электричка стояла десять, двадцать, тридцать минут, и Юля, и ее соседи начали беспокойно поглядывать на часы.
У Юли же еще и билета не было…
Но вот электричка помчалась, сокращая остановки. Пролетели Бахчисарай, которым так восторгался Пушкин, а Юля в который раз пожалела, что вот опять –мимо. Сколько раз ездила, а так и не посмотрела достопримечательности этого места.
Фонтан слез есть, а фонтан, в котором ревнивая Зарема утопила соперницу мхом порос… Нет и затейливого дворца татарского хана. Ничего нет. Только стройные кипарисы, словно воины, молчаливо охраняют легенду.
В Симферополь электричка прибыла на вторую платформу, а на первой уже стоял одесский поезд.
Юля подошла к толстому проводнику.
–За двадцатку можно?
Тот молча кивнул.
Юля заняла первое купе.
В Джанкое поезд стоит двадцать минут, все дешевую клубнику покупают ведрами. Юля решила на всякий случай дать сестре телеграмму…
Ее встретила заплаканная Вероника с Алисой.
–Все было, как обычно, – сразу начала она рассказывать. – Кто бы мог подумать?! – плакала. – Мама в городе накупила продуктов: мяса, рыбы, халвы, брынзы, пряников, и повезла все это на дачу: папе и Алисе. Пришла с тяжелыми сумками, не передохнув, принялась за обед.
В два они пообедали и легли отдыхать. В пять папа стал пилить засохшую вишню, а мама полола на огороде морковь.
Вдруг она схватилась левой рукой за висок:
–Ой-ой-ой, больно!
Папа подбежал, отнес маму на руках на кровать.
Мама попросила чаю с лимоном. Папа сделал ей чай. Она выпила, немного вырвала и уснула.
Тут возвратилась с лимана Алиса. Они с соседской девочкой и ее родителями ездили на машине. Привезли рыбы.
Она увидела, что баба спит, быстро выпила кружку козьего молока с булочкой и тоже легла. Боялась, что ей влетит из-за того, что вернулась поздно.
Папа говорит, что все время следил за дыханием. Оно было глубоким и ровным.
Он начал было варить девочке овсянку, но, увидев, что Аля спит, решил – каша будет на утро.
Все это время он следил за маминым дыханием. Оно было без изменений. В час он уснул. В пять утра проснулся – дыхания почти не было.
Папа стал сзывать людей, привели врача, но он констатировал смерть.
Мама умерла во сне. Папа в ужасном состоянии, ты его не узнаешь. Поехали побыстрее. Давай на маршрутке…
–Такой смерти только позавидуешь, – перебила Юля сестру, – в 70 лет, в ясной памяти, без мучений, во сне… Я бы тоже так хотела.
–Она много работала, – хмуро сказала Вероника. – Не берегла себя…
–Конечно, нам будет ее не хватать, – вздохнула Юля. – Но при всем, при том… При всем, при том – счастливая смерть!
–Юля, опомнись! – резко перебила ее Вероника, – что ты мелешь! Мы еще маму не похоронили…
–Ничего ты не понимаешь, Ника, – хмуро сказала Юля. – Как всегда! Ладно, поехали! Алиса, дай мне руку! Идем на маршрутку…
–Идеальная смерть, – как бы сама с собой разговаривала Юля. – Девять месяцев нужно для того, чтобы человеку родиться, и семьдесят лет – чтобы умереть… Вот и все… Может, из-за большой семьи? Может, для здоровья лучше – жить одиноко? Полезней. Меньше нервотрепки. Может, мне больше не надо выходить замуж? Только почему тогда, потеряв самого близкого человека, я все равно думаю о Юрие?
Зачем искать мужчину. Мужчин?
Можно ведь просто читать, придумывать – порой убедительно придумывать образ реальнее настоящего – ходить в кино и театры, заботиться о детях, работать, в конце концов, разве этого мало?
Нечего ждать звонка от Юры. И то, что я с ним не попрощалась, правильно. Встряска, новизна ощущений, приятное воспоминание, и ничего больше. Обо всем этом можно спокойно забыть. Этого не было… А Денису напишу письмо… Как-то помягче.
Юля в темной ленте, клипсах, футболке и юбке, в черных квадратных очках в пол-лица сидела на заднем нагретом сидении маршрутки. Высокое летнее солнце слепило глаза. Накаленный воздух звенел от зноя. Ничто, абсолютно ничто не говорило о смерти. Ее не было в окружающем. Эти маршрутки, плавленый асфальт, мухи, кузнечики, соломенные шляпы, зной – все было вечным. Сейчас бы на пляж… Все, все было вечным и неизменным, и желание искупаться в море тоже… Но нет, мамы больше нет, а ведь я ей многого не успела сказать… Все собиралась рассказать про бабку, которая собирает в лесу мухоморы. Алиса и посмотреть боится в ее ведро, полное грибов с белыми точечками.
–Не боитесь? – спросила ее как-то Юля.
–Я четыре раза провариваю, – спокойно ответила та. – Три кипячу, четвертый варю, и закрываю…
–А если кушать?
–То же самое…
Потом до Юли дошло: бабуля консервирует грибы на продажу, так не все ли равно какие. В Одессе грибов почти нет, никто их здесь не собирает. Юля хотела предупредить маму, чтоб она, в погоне за дешевизной, не покупала грибов на базаре. Ни у кого. Даже к Новому Году…
Хотела Юля рассказать эту историю матери, да все некогда было. Теперь некому.
–Мама! – дернула Алиса Юлю. – Бабушка мне рассказывала, как тебе операцию делали…
–Правильно, – подтвердила Юля. – Аппендицит. Когда мне было два года…
–Да. Бабушка рассказывала. Тебя, мама, привели из детского сада, а тут бабушка приехала, папина мама, моя прабабушка, из деревни. Привезла орехов, яблок, яиц. А папа купил мандарины. Ну и накормили тебя, разболелся живот, ты орешь, никто тебя успокоить не может, хорошо, участковая врач в соседнем подъезде жила, понесли тебя к ней… Она осмотрела, пощупала:
–Берите такси, – сказала. – Скорую не ждите. Аппендикс может лопнуть и разлиться. Это опасно… Тут нужно резать срочно.
Таксист примчался в больницу. Тебя сразу на операционный стол. Всю облили зеленкой и без наркоза разрезали. Успели.
«Как это без наркоза, – подумала Юля. – Наверное, очень больно. А я ничего не помню. Совершенно не помню. А спросить опять-таки некого. Недоговорили».
–Я ничего не помню, доченька, – ласково ответила Юля Алисе. – Шрам вот остался. Большой и заметный. Он рос вместе со мной. А твоя прабабушка из деревни до сих пор жива. Девяносто шесть лет… Вы ей сообщили? – спросила Юля у Вероники.
–Телеграмму послали, но вряд ли она приедет. Слепая, глухая… Так жить… – Вероника махнула рукой.
–Но все-таки жить, – возразила Юля. – Подожди, она еще до ста дотянет, а там много денег дают. Вот, оказывается, вся лафа после ста и начинается…
–Юля, ты не пугайся, – сказала Вероника, когда подъезжали. – Когда привезли маму, я открыла все окна… Но запах все равно есть…
–А куда вы ее положили, – глухо спросила Юля.
–Там, где ты жила раньше, в дальней комнате на столе она лежит. Челюсть я подвязала, но всю равно – слюна течет. Анжелка с мужем на «Жигулях» умчались дооформлять документы, врач сказал – можно подбальзамировать, но это еще сто пятьдесят гривен… Ладно, похороним так. Если Анжеле с Леней повезет, и они все справки собрать успеют.
В гробу мама казалась спящей уставшей женщиной, склонившей голову набок и внезапно окаменевшей. Да, из уголка светло-фиолетовых губ текла слюна, сестра права…
Где теперь ее душа? Видит ли она меня, радуется ли моему приезду? – думала Юля.
–Сослуживицы ее все сделали, – жужжала Вероника. – Обмыли, одели, в гроб уложили, свечку зажгли, пригласили священника… Тридцать шесть лет все-таки на одном месте… Но что-то Анжелки долго нет?! Слышишь запах!
–Может, позовем соседей и вынесем гроб, – робко предложила Юля, сухо поцеловав маму в лоб.
Перед ней все было, как в тумане. Небо, только что ясное, заволокло тучами, хотя лето, полно приезжих, и все на пляже.
«Почему на похоронах всегда идет дождь?» – мелькали, вспыхивали у Юли мысли, как искры у проводков.
А Алисину первую учительницу, учившую ее писать палочки и сколько будет дважды два тоже зовут Вероника, как и сестру Юли, только отчества разные: Болеславовна и Евгеньевна. А вот маму ее зовут Оксана, сейчас молодым матерям нравится имя Ксения – Ксюша, маму всегда на работе называли Ксюшей. Юля это еще с пеленок помнит, значит, если родится девочка… Юле хотелось бы темноволосую крохотку с глазами, как у Юрия…
«Боже, о чем я думаю? – ужаснулась Юля. – Ведь мама!..»
Тут влетела запыхавшаяся толстая Анжелка, младшая Юлина сестра с таким же здоровячком-боровичком мужем.
–Готово, – торжественно провозгласила она. – Едем! Собирайтесь побыстрее! Юля, сколько лет, сколько зим! – подошла Анжела к Юле, выглядевшей намного моложе своей младшей сестры. – Как Денис?
–Бывает и хуже, – неопределенно ответила Юля.
В ореховых глазах Юли – туман, в голосе – слезы…
–Сколько же мы с тобой, Анжелка, не виделись?!
–Года два, точно.
–Не было счастья, так несчастье помогло… А где Аркаша?
–Будет ждать нас на кладбище.
–У него все в порядке?!
–Все по-прежнему. Строго постится. Машка, младшая, у них заболела.
–А сколько ей?
–Четыре с половиной.
–А остальные?
–Пашка во втором классе. Двоечник. Осенью переэкзаменовка по математике, представляешь?! Это в начальной школе… Он же постоянно пропускает занятия. Он не учится на все церковные праздники, а у православных их пруд пруди, сама знаешь…
–А Александра? Помнится, она была серьезной девочкой. Красивая такая, светлая, с задумчивыми глазами…
–Да, – подтвердила Анжела. – Сашка – красавица. И умница. Перешла в десятый. Прочат золотую медаль… Ладно, пошли. Потом поговорим… Сейчас не время…
Возле парадной стоял автобус с крупной черной надписью «ХАРОН», а ниже помельче: «ритуальные услуги».
«Ну и изощряются! – подумала Юля. – Еще бы приписали: Спуск в ЛЕТУ – третьей строкой»…
Когда расселись и тронули, Юля все думала: «Где же сейчас мамина душа. Сопровождает их и все видит, или уже где-то в неизвестных нам мирах занимается неведомыми делами?»
Она сидела у окна и наблюдала медленно ползущий поток машин, рядом с ней никого не было… Юля резко обернулась и увидела маму.
–Юлечка, знаешь, как надо делать базар? – улыбнулась она дочери, весело подмигнув…
Все, даже идиотское одесское выражение «делать базар» было настолько реальным, что Юле показалось – она сошла с ума…
–Так знаешь, как я делаю базар, – опять этот дебилизм звенел в ушах… – Я мясо покупаю вечером – оно дешевле, а овощи утром…
–Спасибо, мама, за дельный совет, – громко поблагодарила Юля мать…
И все обернулись…
–Ой, – смутилась Юля. – Мама же недвижна в этом ящике… Что со мной?










Часть третья.
Сразу после похорон Юля с Алисой уехали в Харьков. Оставаться на даче не имело смысла, хотя прошло всего десять дней Юлиного отпуска. Но сколько в них уместилось!

Открыв своим ключом дверь, Юля увидела гору грязного белья возле ванной, разбросанную обувь, кастрюлю на полу в кухне…
Юля прошла в комнату, свирепея все больше и больше.
Толстая соседка Лена разбирала ее шкаф.
–Ой, – взметнулась толстуха. – Я и не ждала тебя так рано…
–Я же просила поливать цветы, – сквозь зубы процедила Юля. – Только поливать цветы и кормить кота, понятно! Зачем это?
–Юленька, не сердись, – пела Ленка, – я же хотела, как лучше… Перестирать тебе все, пока ты в отпуске…
–Не люблю, когда в белье ковыряются, – не могла успокоиться Юля. – Кот хоть здоров?!
–Макс, кыс-кыс-кыс! – медово пропела Лена.
–Прибежал разжиревший кот, стал мурлыкать и тереться о полные Ленкины ноги-пивные бутылочки.
–Ты смотри, – наконец улыбнулась Юля, немного успокоившись. – Привык он к тебе. Еще от меня сбежит и у тебя поселится…
Лена, обрадовавшись Юлиному спокойствию, улыбнулась:
–Ему не так еда, как ласка нужна. Я ему принесу чего-нибудь, брошу… Он поест чуть-чуть, и трется…
–Это Дениса кот, – отрезала Юля. – Я его не особенно балую.
–Как Денис-то, – спохватилась Лена.
–Нормально… Лена, у меня мама умерла, – сказала Юля и заплакала.
Лена пухлой оладошной рукой обняла Юлины вздрагивающие лопатки.
–Это надо пережить, – тихо сказала она.
У Лены – пятеро детей… Получила она четыре комнаты в Юлином доме на первом этаже. У Ленки – фактически две квартиры: одно- и трехкомнатная. Сын рано женился, одну отобрал, а старшей дочке деваться некуда.
Вспомнили про старенькую мать Лены, живущую в Казани… Продали там, в России, дороже, купили здесь Зине трехкомнатную дешевле, на разницу живут. Ремонт сделали, бабушкину мебель перевезли.
–Мам, она по паркету в калошах ходит, – жаловалась Зина матери.
Не вписывалась бабуля в евроремонт с прибамбасами и, когда Зина родила крохотную семимесячную дочь Эвелину, БАБКЕ И ВОВСЕ МЕСТА НЕ ОКАЗАЛОСЬ, в доме, КУПЛЕННОМ НА ЕЕ ДЕНЬГИ, и полметра не нашлось. Лена взяла старуху к себе, но и в ее семье бабушку не любили.
–Понятно, так долго тянуться не могло. Сколько старому человеку нужно? Бабуля в кухню, а там внучка: «Дай спокойно позавтракать, карга! Не успеешь?!»
Да и Лена с Зиной грызлись, кому содержать старуху.
Юле казалось, на бабкином месте она бы никуда не поехала и никому бы никакой квартиры не покупала.
Этой весной теплым апрельским днем с высоким купоросным небом и пробивающимися листочками Юля из окна увидела скорую, которая долга стояла, пока, наконец, на носилках не вынесли Ленкину мать…
А через две недели зашла Лена в черном, принесла печенье, конфеты.
–Помяните с Алисой мою мамочку!
–Юлечка, крепись, – тихо теперь сказала толстая Лена запыленной, с приезда соседке. – ЭТО НАДО ПЕРЕЖИТЬ, – повторяла она. – Ты ведь знаешь, я сама весной похоронила. Только-только сорок дней отметили. Двух месяцев не прошло. Зинка памятник заказала. Черный мрамор. СПИ СПОКОЙНО БАБУШКА. Спи и не просыпайся. Называется Зинка у меня тоже подарок, не позавидуешь. Главное, это я подсказала стать ей швеей. А теперь сытый голодного не понимает. Так что у каждого хватает. Держись, Юлечка!
–Ой, Ленка, а это что такое! – вздрогнула Юля, глянув в кухонное окно.
Кроссовки она снять еще не успела. И раздеть Алису тоже. Гроб маленький…
–Ты не знаешь, – удивленно протянула Лена, пухлой натруженной рукой откинув льняную прядь со лба. Семь химических кудряшек упрямо вернулись на место… – Мальчишку на стройке током убило. Металлолом собирал. Двенадцать лет.
–Боже, какой он зеленый! – вскрикнула Юля. – Как водяной!
–Не смотри в окно, – строго сказала Лена. – На похороны нельзя смотреть – несчастье будет. Мало тебе!
–Слушаю и повинуюсь, – кривлялась Юля, сделав собачью стойку. – Смотри, занавеску задергиваю…
Юля с Леной теперь могли только слышать стук колес открытого грузовика о гравий, которым второпях присыпали придорожную яму. Мертвого мальчика везли в открытом кузове, В ОТКРЫТОМ ГРОБУ, ЗАЧЕМ? Мать, белая как воск, молча плакала. Бабушка причитала:
–Не расстанусь я с тобой, родненький, не отдам я тебя никому, Земле не отдам!
Батюшка монотонно бубнил молитву. Собирались тучи.
–Почему на похоронах всегда идет дождь? Или хотя бы накрапывает? Даже летом. Но непременно.
Лена, наконец, ушла.
Юля, облегченно вздохнув, наскоро покормила Алису, дала ей читать Мюнхгаузена, а сама завалилась спать. Дождь, все усиливаясь, барабанил по подоконнику и под этот стук хорошо спалось. Крупные капли гнали к Юле цветные сны.
…Ее целовал Вольдемар сначала в губы, потом в уголки губ, потом в подбородок и шею, в грудь, дальше, дошел до живота, ниже, ниже, господи, что это? Юлино тело дрожало…
Пронзительный дверной звонок разбудил Юлю.
–Алиса, открой дверь, – крикнула она дочери. В соседней комнате – тишина. – Алиса!
Звонок звенел непрерывно. Кто-то упорно держал кнопку.
–Алиса!
Ни гу-гу.
Юля в мятой белой футболке нехотя поднялась с дивана.
–Кто там?
Молчание.
–Кто там?!
«Сейчас ответят сто грамм», – почему-то подумала Юля.
Молчание. Юля решила не открывать. Но услышала:
–Юлечка, открой на секундочку, – хриплый низкий женский голос.
На пороге стояла Наталья Николаевна, Юлина свекровь. Только ее не хватало.
–откуда Вы узнали? – растерялась Юля. – Ведь я еще минимум две недели должна была быть в Одессе.
–Почувствовала, – отмахнулась свекровь. – Юлечка, я на секундочку. Время – деньги. Хорошо, что я тебя застала, хотя и не знаю даже, как ты провела отпуск, почему раньше вернулась…
–У меня умерла мама.
–Это печально, – рассеяно пробормотала свекровь. – Юленька, детка, мы уже едем… В КЕЛЬН. Нам будет не хватать Алисы.
–Ничем не могу помочь, – отчеканила Юля.
–Юлечка, держи! – Семушкина протянула пачку денег, правда, мелковатых – пятерки, десятки…
–Вы же уже полностью со мной рассчитались!
–Это премия… За покладистость и послушание, – усмехнулась свекровь.
–Что же мы на пороге, Наталья Николаевна, – Юля сразу сбавила тон. – Проходите, я сварю кофе.
Пока Юля возилась с джазвой, Наталья Николаевна быстро села на предложенный стул, вытащила из сумочки сигареты, закурила.
Закурив, спросила?
–Мама болела?
–Нет.
–А сколько ей было лет?
–65.
–Да, могла бы еще пожить.
–Мне кажется, – медленно проговорила Юля, разливая кофе, ее можно было бы спасти, если бы реанимационная скорая вовремя подъехала. Но папа ее не вызвал, подумал, попьет крепкого чаю с лимоном и оклемается. Папа только утром побежал за врачом, который только смог констатировать смерть. Мама умерла во сне.
–Прекрасная смерть, – восхитилась свекровь. – Только бы на двадцать лет позже.
–Вот именно, – пробурчала Юля.
В кухню вошла Алиса и растянулась в шпагате.
–Ах ты, моя умница! – всплеснула руками Наталья Николаевна. – Держи, – она достала из сумочки чуть подтаявшую шоколадку.
–А я и поперечный делать умею, – с вызовом сказала Алиса.
Теперь Наталья Николаевна полезла за платочком. Стала вытирать густо накрашенные и старательно выгнутые иголочкой ресницы.
–Юленька, милая, – всхлипывала Наталья Николаевна. – И что вы с Эдиком не поделили?
–Оставьте, – огрызнулась Юля.
–Хорошо, что ты ее учишь танцам, – тут же переключилась Наталья Николаевна.
«Отдохнуть с дороги не дадут, – зло думала Юля, убирая чашки. – То толстушка Лена изливалась, остановить невозможно, то свекровь притарабанилась, здрасьте, я ваша тетя, родственнички, видите ли, они эмигрируют, так все замри. Теперь Алиску покормить надо, а я спать хочу.
Папа, кажется, передал кусок брынзы. Помидоры есть, лук, зелень и майонез тоже. Сделаю салат и бутерброды».
–Алиса! – крикнула Юля. – Иди кушать!
Юля полезла на табурет открыть форточку. Ну и накурила Наталья Николаевна!
В кухню дочка прискакала на одной ноге. И легко уселась на пол в позе лотоса.
«Да она гуттаперчевая», – подумала Юля, накладывая полную тарелку салата, а на блюдце бутерброды с маслом, брынзой и петрушкой.
–Хорош, Алька, баловаться, – улыбнулась Юля. – Ешь!
Дождь уже перестал. Выглянуло солнце. Но неярко, осторожною… Пахло свежестью и сосновыми иголками. Юля снова провалилась в сон. И он продолжился один к одному с того места, на котором прервался. Вольдемар целовал теперь грудь, спускаясь к животу, к пупку, ниже, легко теребил пальцами пышный Юлин лобок.
–Как хорошо! – шептал он ей, прикусывая ухо, водя языком по мочке…
И вот он вошел в нее, но Юля не ощутила привычной тяжести. Все было эфирно и невесомо, как, наверное, после земной жизни. Не было пыхтения, стонов, пота, выделений и непременной неуклюжей грязи, сопутствующей обычному половому акту.
И еще не проснувшись, Юля поняла, что это сон.
Но, когда снятся такие сны, нужно?.. Что нужно?
Нужно звонить Вольдемару…
Но Вольдемар объявился сам, правда, дня через три.
–Заходил к матери, решил и к тебе заглянуть, – объяснил он с порога. – Честно говоря, не ожидал тебя увидеть. Ты уже вернулась? Так быстро?
–У меня мама умерла, Володя, – тихо сказала Юля. – Неожиданно, уснула и не проснулась… Мне не хотелось там оставаться… Понимаешь, да?!
–По-ни-ма-ю, – медленно протянул Вольдемар. – Я-сненько…
–Заходи, чего ж стоишь на пороге, – сказала Юля. – Кофе попьем с печеньем. Шоколадным. Я вчера купила «Киевские каштаны». Мне свекровь денег подбросила. Они, с моим бывшим, Алискиным папочкой, уезжают. Может, уже уехали…
На столе нарисовалась бутылка сухого вина.
–Как Денис? – спросил Вольдемар.
–Нормально, – сказала Юля, опустив свои круглые ореховые глаза, словно в них Володя все мог прочесть про Юрия Владленовича, командира Дениса.
Но они клятв друг другу не давали. На такой вот свободе, нетребовательности и нерасспросах и держатся их отношения. Да, они ничего друг другу не говорили… И все-таки…
–Я скучал, – сказал Вольдемар, Обнимая Юлю, сжимая ее и нетерпеливо теребя ее левое севастопольски загорелое плечо, локоть, грудь…
Юля мягко отстранилась.
Завтракали втроем. Молча. Быстро.
Июльское солнце безжалостно светило сквозь занавески. Юля посмотрела на часы. 10:30. Что же будет дальше?
–Алиса, иди во двор, – сказала Юля дочери.
Только за девочкой захлопнулась дверь, как Вольдемар набросился…
Потом они молча курили. Володя хозяйски держал руку меж Юлиных ног.
За окном дети прыгали в резинку. Кричали. Юля ясно различала и Алисин громкий голос с несколько начальственными нотками.
–Не командовай мне тут, – одернула ее какая-то подружка.
–А чтоб ты стратила, – пожелала Алиса девочке. – Ничего, все равно небесики не сделаешь, в шейках запутаешься, если не в поясках.
–Она и паджи не прыгнет, – меланхолично заметила другая девочка, стоящая с Алисой в резинке.
30 лет назад – Юля помнила – дети не прыгали в резинку, и она не совсем понимала  этой игры. Хотя часто видела двух девочек, стоящих в резинке, а третью, прыгающую. Раньше они для этого иногда использовали скакалку, а в основном играли в мяч.
Юле ясно вспомнилась совершенно дебильная игра: ку-ку – мяч по стенке. В одну, из-под ручки, из-под ножки, зад-назад, ручки-взад, ачи-балабачибалы, перекружалы. И так она с сестрами и соседскими детьми била стену хрущевского дома на улице Малиновского с утра до вечера.
–Сегодня будет очень жарко, – перебил ее мысли Вольдемар.
–Идем на речку.
–Давай.
Юля нехотя затушила сигарету, поднялась и голая поплелась в ванную.
Горячую воду еще не отключили, и это было удивительно. Горячки обычно нет уже в середине мая.
Юля плюхнулась в воду, намылилась. Полежала, попарилась чуть-чуть и вышла завернутой в полотенце. Стала искать купальник…
Через полчаса они с Вольдемаром вышли.
–Вон твои мама с папой! – крикнула Аня Алисе. Обе по-прежнему стояли в резинке. А может, уже по второму или третьему разу. Таня же, просившая не командовать, прыгала.
–Не с папой, а с отчимом, – поправила Алиса подружку. – Как будто, не знаешь.
–Алиса, айда с нами, – крикнула Юля дочери. – Хорош прыгать в резинку!
–Вы на речку? – спросила девочка.
–Да.
–На какой пляж?
–Какая тебе разница?!
–Я хочу на дальний.
–Пойдем на дальний.
Юля расстелила на песке покрывало, быстро разделась и нацелилась плавать.
Метров в десяти от небольшого пляжика, в осоке рыбачил дяденька.
–Мам, можно я посмотрю, сколько он наловил, – крикнула Алиса.
–Только не мешай ему, – ответила Юля и поплыла. Плыла она с вдохновением. На середине Уд перевернулась на спину и смотрела на высокое оранжевое солнце. Юля, раскинув руки-ноги, задумалась, расслабилась, и течение ее стало потихоньку относить вправо к мосту, под которым – небольшой водоворот. Заметив это, Юля судорожно дернулась, перевернулась и по-лягушачьи, рывками поплыла обратно. А ведь первоначально хотела переплыть речку. Она плюхнулась на подстилку и стала хрустеть вафлей.
Алисы долго не было. Но Юля почему-то не волновалась, не всматривалась в осоку – придет.
А вот и она! Откуда выскочила, непонятно, раскрасневшаяся, возбужденная, за ней – рыжий мальчик с круглыми конопушками по всему лицу, как светло-коричневая одна копейка. Он тоже сеть забросил.
–Мам, это Гена! – сказала Алиса. –Можно, мы с ним на островок пойдем? Ненадолго. На 20 минут. Мамочка, ну, пожалуйста!
–Только на 20 минут, – сказала Юля. – Смотри!
Вольдемар дремал прямо на песке. Юля тоже прикрыла глаза. «Алиса, наверное, поздно будет развиваться, – сквозь сон, думала Юля. – 10 лет, еще в трусах. На сиськи ни намека, костлявая, нескладная, ключицы торчат. Ничего, зато долго будет молодой. А где ж этот остров?» Юля открыла глаза, поднялась и закурила. Ну да, осока, болото, это, скорее, полуостров или они по мели на него прошли, по колено в воде? Островок, окруженный вербами, полоскающими свои гибкие ветви в реке. А вот и две тени: мечутся, как на сломанном телеэкране. Погоди, погоди, он ее целует!!! Нет, наверное, показалось. Не может быть – десять лет. А если и мне пойти туда?
Но Юле лень было подниматься. Да и что страшного может произойти в двадцати метрах от нее? Она выбросила в речку окурок – ей нравилось, как шипит пепел, и тут же взяла новую сигарету.
Аля снова появилась неожиданно с чуть припухшими губами.
–Ну и мальчик, – сказала она матери. – Мам, он сказал, что ему 16 лет, у него есть паспорт, и он на мне женится.
–Все врет, – ответила Юля. – Ему нет и 14. Не говоря об остальном. Что он тебе еще предлагал?
–Как обычно, – пожала плечами десятилетняя девочка. – Но я сказала – только за деньги.
Юля рассмеялась.
«Почему я в свое время боялась стать женщиной? Кажется, муж что-то может сказать в первую брачную ночь! Какая же я была допотопная!»
Вольдемар уснул на солнце крепко, и Юля боялась, чтобы он не обгорел, но и будить его не хотела.
–Ты когда выходишь на работу? – вдруг сквозь сон пробормотал Вольдемар.
–Не скоро, – покачала головой Юля. – Это лето бесконечно. Еще месяц назад мама была, теперь ее нет. Хоть бы с Денисом ничего не случилось.
–Можно было бы съездить в Мариуполь – развеяться, – сказал Вольдемар. – Что киснуть на этой речке!
–Это можно сделать даже сегодня, – улыбнулась Юля. – Сев на «лозовскую» электричку.
–Так за чем остановка?
В половине двенадцатого они поехали на вокзал.
Чуть-чуть подремав на речке, Юля перебила сон и в электричке веселилась: высовывалась в окно, сооружала бутерброды из припасенных продуктов, пила «Спрайт».
Вольдемар с Юлей решили не связывать себя поездами и билетами, которых в кассах нет, а ехать электричками – пересадок немного, тише едешь дальше будешь. Последние перекладные – в Донецке. До электрички оставался час с небольшим, и Юля с Вольдемаром решили взглянуть на город – большой все-таки. Но сев в троллейбус, они стали  плестись от вокзала до центра бесконечно долго и, поняв, что не успевают, вышли возле какого-то пруда: пляж, чистый песок, раздевалки, горки, скамейки, грибочки.
День был очень жаркий. Все трое устали от электричек, их липкой пыли – решили окунуться. Солнце уже село, но было светло и  душно. Все трое разделись и осторожно полезли в воду. Юля боялась незнакомого дна, но нырнула. Как только вернулись на подстилку, возле них – пьяный мужик:
–Что употребляем?!
–Ничего не употребляем, – смущенно ответил Вольдемар. – Мы здесь первый и последний раз – проездом.
–Так я вам и поверил, – плотно сбитый мужик хозяйски расположился на их подстилке. – Да не пугайтесь, не заложу. Что у вас там? Ну, чего мандражируете?! Я и сам балуюсь. Доставайте.
–Вы ошиблись адресом, – сухо сказала Юля. – Нам не 18 и не 20, и даже не 30, а гораздо больше. И мы не употребляем наркотики.
–Да?! – он подозрительно покосился.
Юлю била нервная дрожь.
А что, это наркоманское место? – спросил Вольдемар.
Наглый незнакомец кряхтел.
–Алиса, собирайся! – сказала Юля. – А вон и троллейбус. Быстрей!
Они побежали к остановке. Троллейбус ждал. Вскоре они оказались в электричке.
Юля кое-как постелила Алисе на сидении, и девочка уснула.
В два ночи прибыли в Мариуполь.
–Мам, идем на море, – сказала Алиса, продирая глаза. Она выспалась.
На пляж нужно было идти через железнодорожный мост без фонарей. Юля с Вольдемаром, побаиваясь, рискнули. На их удивление, на берегу оказалось довольно много людей: уединившиеся парочки и компании молодежи, даже семьи с детьми. Многие купались, пили, ели, курили, трепались. Юля вытащила припасенное покрывало и постелила его на ночной влажный, под ногами свистящий песок.
–Я попробую воду, – сказала Алиса.
Юля пожала плечами.
–Иди.
–Надо было уезжать сегодня, – заворчал кто-то рядом. – Спина жжет. Никакой крем не помогает. Не могу я уснуть. Третью ночь считай. Сколько там до рассвета?
–Час или чуть больше, – дразня, пропел в ответ кто-то.
–Вечером надо было ехать, – продолжала ворчать женщина хриплым низким голосом. – Включил бы фары. Ничего бы с тобой  ни случилось. Подумаешь! Подъезжали бы уже. Лозовую бы точно проехали.
–Ты хочешь сказать, – невозмутимо ответил густой бас, – что и «Помидорчик» бы уже объехали?
«Харьков, – подумала Юля. – Не скроешься».
Вольдемар, Юля и Алиса уснули прямо на песке, прижавшись друг к другу. Разбудил их рассветный холод. Ежась, они побрели додремывать в вокзал. Позавтракали чебуреками с апельсиновым соком, а потом пересекли троллейбусное кольцо и углубились в дебри частного сектора.
Гуляли они недолго.
Стоявшая у ворот бабулька согласилась им сдать на пять дней чисто выбеленную каморку. В уютном сарайчике стояли 2 железных кровати, столик и 2 стула.
Пять дней пролетели быстро. Алиса с Юлей и Вольдемаром почернели и возвратились в Харьков. И опять, как и в прошлый раз ее встретила многодетная толстая Лена.
–Юля, у нас тут такое! Только не падай.
–Ну, что еще?! – проворчала Юля.
–Помнишь, женщину убили и ограбили, а потом мужа с женой, так это, это… Нет, лучше на суд пойдем…
–А когда?
–6 августа. В областном, на Руднева.
–Не лучше ли на речку?
–Пойдем, не пожалеешь.
–В качестве кого?
–Слушателей.
–Раз ты настаиваешь…
Зал суда был полон, душен. Лена упорно тянула Юлю в первые ряды, а та уже жалела, что пришла сюда, как вдруг на скамье подсудимых увидела своего соседа по тамбуру Леонида. Он часто целовал ей руку при встрече, пропускал вперед, дарил цветы на восьмое марта, чинил, что надо. Оказывается и убийца может быть джентльменом.
Он жил в однокомнатной квартире с женой, дочкой и внучкой. Внучку обожал. Юля часто видела их летом на речке с удочкой, осенью в лесу с корзинкой для грибов, зимой с санками на горке.
Леонид был бледен, подтянут, и красивее обыкновенного. Казалось, он не под стражей, в наручниках, а в элегантном черном костюме с ярким галстуком. Даже тюремная стрижка серебрилась эффектно. Долгая процедура суда, выступления свидетелей утомили Юлю. Она уже жалела, что послушала Ленку и поперлась сюда вместе с ней.
–Малова, как ближайшая соседка, что Вы можете сказать об обвиняемом? – беспристрастный голос судьи.
Юля ушам своим не поверила. Она думала, что у них все по плану, а она ни с кем ни договаривалась.
–Малова, Вы-вы, Вы можете помочь следствию? Расскажите нам о своем соседе, что знаете?
И Юле пришлось вспомнить то, что совсем не хотелось. То, что давно выпало из памяти и перестало занимать.
Она встречалась с Вольдемаром, даже ездила с ним в Мариуполь, но все же мысли ее занимал Юрий, командир Дениса, хотя она и противилась этому, старалась забыть Севастопольское приключение. А Леонид? Да, Леонид…
Три с половиной года назад перед Рождеством жена Леонида оказалась в больнице. А в Юлиной жизни тогда все текло по-другому, и Новый год ей было отметить не с кем.
Постучал Леонид.
–Соседка!
–Что?!
–Пошли бахнем шампанского.
Дальше – в сплошном тумане. Наверное, ей Леня подлил водки. Она совсем захмелела, голова кружилась, все плыло, а он еще сварил пельмени и открыл банку маринованных огурцов.
Тошнило, Юля хотела уже подняться и уйти, но ноги ее не держали. Леня стал торопливо и как-то воровато целовать ее лицо, норовя попасть в губы, но Юля оттолкнула его  и выбежала. Она закрыла дверь и плюхнулась на свой любимый продавленный диван…
Она не успела добежать до туалета, ее начало выворачивать. Рвала долго, больно. Теперь она не ест пельмени из пачки и хрустящие болгарские огурцы.
Утром стало еще противней. Нужно было все это убрать, а она не могла…
Почему Юля не  переспала со своим соседом? Ведь она не была такой уж целомудренной…
Она интуитивно почувствовала чужого. Это был волк не из ее стаи.
Можно ли выходить замуж за негра?
Можно.
Если негр думает, так как ты, и интересы те же.
Можно ли связывать себя хотя бы на полчаса с украинцем, если у этого украинца 0 извилин, а смысл жизни – деньги любым путем?
Противно.
Тогда Юля себе этого не объяснила, но единственный вечер, проведенный с Леонидом, окончился рвотой.
А потом все забылось. Ее интересовали мужчины ее круга, а она близлежащее болото она не обращала внимания. Теперь же пришлось вспомнить немногое, что она узнала от Леонида в тот вечер.
–Эту квартиру получила Лида, – рассказывал Леонид, – я тогда не жил с ней… Три раза был женат. А ведь в твоей хате сначала жили другие…
–Да, мы поменяли. Две в центре на три эти плюс доплата.
–Большая доплата?
–Полторы тысячи.
–Хм.
–А что, они год лежали в моем столе, – с вызовом сказала Юля, – если б знал, взял бы?
–П-хы, – презрительно фыркнул Леонид. – За полторы тысячи ломиться?! Вот, если бы пятьдесят тысяч, тогда – да…
–А кем ты работаешь?
–Агентом…
–?
–Ну, понимаешь, я долго на одном месте не держусь. Полгода, год от силы… А ты красивая, – он с сожалением посмотрел на Юлю, – если бы ты все знала… Знаешь, у меня под ванной пистолет лежит, иногда так хочется застрелиться… Послушай, я тут у одного мужика ремонт делал, там столько золота, у меня – вторые ключи, я знаю, когда он с собакой гуляет. Давай грабанем…
–За кого ты меня имеешь?! – возмутилась Юля.
–А что, ты – одинокая мать, тебе ничего не будет.
–А ты когда-нибудь уже так делал?
–Нет, нет, никогда, – поспешно съехал Леонид. – А ты классная! Хочешь, Лидку убью, будем вместе!
Все это Юля принимала за пьяный треп, но что у трезвого на уме… Как всегда…
Агентная работа Леонида сводилась к вынюхиванию квартир, где крупные суммы наличняком, видимо, начиная с пятидесяти тысяч, а может, и десятью не брезговали. Дальше начиналась слежка. Как правило, грабились пустые. Человек несет заявление в милицию, а это – сама милиция. И все. Недаром, одного прикосновения хватило, чтобы Юля почувствовала грешную тяжесть этого крепкого тела, по душе которого плачет ад. Все ее мужчины, даже командир Дениса, были легкими, ласковыми, а эта стальная клещеобразная напористость не завораживала, а отталкивала и раздражала. Нет, Юля и тогда почувствовала преступность и грязь. Просто, ей противно было думать об этом. Она и забыла – память же женская.
Но все же предусмотреть невозможно даже ментам. Первый раз женщина должна была быть на работе, но именно в тот день отпросилась встретить сестру. Сестра прождала ее три часа на вокзале и вернулась домой обиженная. Через два дня приехала на похороны.
А армянка помогала мужу торговать мясом, но в тот декабрьский день перед Новым годом у детей был в школе сладкий стол. Она отнесла испеченный торт и пошла, на беду, не торговать, а в квартиру.
…Вскоре прибежал соседский мальчик:
–Дядя Радик! У Вас дверь открыта, и жена с кульком на голове сидит.
Очи-маслины Радика сверкнули, а в густых смоляных волосах на глазах у всего базарного люда появилась седина. Он оставил свое сало-мясо и, побледневший, пошел домой. Сорвал с жены кулек. Его Анжела была привязана за руки-ноги к стулу, избита. Не соображая, что делает, Радик стал интуитивно трясти жену, наверное, пытаясь оживить…
Но тело оставалось бездыханным, отяжелело. Тогда Радик решил вызвать милицию. Телефона дома не было. Он вышел на улицу. Дверь захлопнулась. Захлопнулась ли? Или ее прикрыли специально? Ключи остались в квартире. Ментовозку Радик встретил у подъезда.
–Она убита? – сказал он.
–А откуда ты это знаешь, если дверь заперта? Ладно, давай взломаем и посмотрим. Проверим отпечатки пальцев…
А, так это же твои отпечатки… Поехали…
На четвертый день родственникам выдали труп, так и не выбив признания. И хотя на теле явные синяки, в свидетельстве о смерти написан инфаркт, а в протоколе дознания то, что он во всем сознался и деньги спрятал на чердаке.
Денег, естественно, не нашли. Пригласили киевских экспертов. Все это тянулось почти полгода. Юля теперь припоминает тот серый декабрьский день с гололедом и мелким снегом. Над рекою и сосняком туман. Неба не видно. Хмарь. У Алисы уже начались зимние каникулы, и Юля решила с ней все-таки пойти на лыжах.
Только они стали зашнуровываться – навстречу многолюдная траурная процессия. Юля с дочкой и оглянуться не успели, как смешались с толпой.
–Вай, вай, вай, – армяне.
–Да что ж это такое творится – людей убивают, – причитали русские бабки.
Многие посторонние плакали.
Гроб на руках несли до Полтавского шоссе, и Юле с Алисой неловко было выбиваться из толпы. Так с лыжами в руках они и шли за гробом до самого автобуса. Хоронить Анжелу везли на новое залютинское кладбище.
Перед микроавтобусом расстелили ковер на толстой подкладке с длинным ворсом. Поставили гроб.
–Прощайтесь!
–Вай-вай-вай! – громче.
–Вай-вай-вай! – эхом в сером воздухе.
–Вай-вай-вай! – Радик поднял измученные миндалевидные глаза вверх…
Юля увидела одни белки, и ей показалось, что он сейчас потеряет сознание.
Он не мог склониться над гробом и поцеловать жену в последний раз.
Гроб приподняли.
Анжела была полностью закрыта белым кружевом.
Радик откинул ткань и стал целовать ее так страстно, казалось, они вдвоем и он на нее сейчас уляжется. А потом отшатнулся и чуть не упал. В автобус он тоже не мог подняться. Помогли.
Почему он шатается, не может согнуться, разогнуться? От горя?!
Юля тогда так и думала. Она же не знала, что он уже вынес пытки хуже фашистских – включенный паяльник в задний проход – и что ему еще предстоит!
Ему бы сбежать с похорон, уехать, или негласный надзор и тут присутствовал?! Юля ничего толком не знала, но она видела перед собой затравленного испуганного человека в шоковом состоянии, и он за гробом жены шел, как на собственный эшафот. Юля даже на секунду ощутила себя тем далеким незнакомым французом, который сопровождал на казнь Шарлотту Корде.
Но вот двери всех автобусом и машин захлопнулись, и эскорт тронулся.
А Юля с Алисой все-таки решили идти в лес на лыжах.
Снег стал еще мельче, но сыпал чаще. Белые, будто манка, крупинки больно кололи лицо. Ветер усилился. Юля себе и дочери завязала шарф, как гриппозную маску. Низкое небо на фоне белого снега казалось чернильным.
Юля с Алисой катались с горок до темноты.
На следующий день 28 декабря в библиотеке отмечали праздник с шампанским и красной икрой. Юле тогда хотелось напиться до бесчувствия, но закусь была хорошей – не получилось! Хотя – вина, водки, коньяка – более чем…
–Краще було б, краще було б не любить… – возвращалась она домой, напевая.
Вечер – как в тумане.
Алисе она принесла бутерброды с праздничного стола, кажется, еще немного картошки с тушенкой в литровую банку взяла… Алиса сама себе это поджарила на сковородке, вскипятила чай…
Юле есть, естественно не хотелось. Она плюхнулась на диван, читать тоже не могла, просто лежала с закрытыми глазами.
Утром двадцать девятого, проснувшись и выпив кофе, она полезла в ванную. Парилась час, а когда собралась выходить, завернувшись в махровое полотенце, раздался дверной звонок.
Открыла Алиса.
–Деньги на похороны мы сдавали, – услышала Юля голос дочери.
–Так это Радик, уже Радик!
–Как?! – Юля мигом выскочила одетая.
–Вот так! Убили менты…
Все рождественские праздники Юля себе места не находила.
А потом поняла: все идет с самого верха, борьба с мелкими предпринимателями, милиция коррумпирована, не раскрутишь?
И Вольдемар подзуживал:
–Не вмешивайся! Они и тебя убьют!
Правда, конечно, она отдала пятерку, но на похороны не пошла. Ей хватило и Анжелы.
И вот четвертого января идет Юля за хлебом. Путь к булочной – через спонтанный рынок. Юля идет мимо торгующих бабок и ясно слышит голос Радика: «Сало-мясо, мясо-сало кому?!»
Внутри у Юли все похолодело, она начала мелко дрожать, боясь поднять голову. Но хлеб купить надо!
Она поднимает глаза. Да, это стол Радика. На нем аккуратно разложена мякоть, ребра, кости, отбивные, печень, почки… Сало отдельно… А вот и сам Радик. Белозубая улыбка, антрацитовые маслины-глаза. Длинным ножом он отрезает горбушку от черного каравая, кладет сало…
«Этого не может быть!», – Юля зажмурилась.
А когда открыла глаза, то на том месте, где стоял стол Радика, лежал букет белых гвоздик. И бабки теснились друг к другу, пытаясь поскорее продать свои овощи, молоко, подсолнечное масло, всячески зазывая прохожих:
–Молодой человек! К вашему сальцу чесночок смотрите какой!
–Ой, карапузик! А звать тебя как? Мамочка, молоко берем. Кашку ему сварите!
Бабки уплотнялись, раскладывались новые, но место Радика пустовало. Как черная дыра. Его обходили. Старательно, как будто бы здесь, как и прежде, стоит стол, обошла его и Юля. Направляясь к теплым булкам с изюмом.
Однако за полгода эта история вылетела из головы напрочь. У Юли хватало своих забот.
И вот на тебе! Раскрутили. И убийца оказался ближайшим Юлиным соседом. В одном тамбуре. Следствие в душном августе и при закрытых форточках подходило к концу. Юля была утомлена и злилась на Ленку.
Зачем она ее сюда притащила?
–Подсудимый, Вам слово! – услышала Юля голос судьи.
–Что Вы хотите услышать? Правду?
–Да, да, да! – гул со всех сторон…
Леонид, собираясь с духом, пристально посмотрел на Юлю.
«Чего он на меня так смотрит?» – Юля отвела глаза.
–Сколько минут Вы мне даете?
–Говорите, сколько хотите… Послушаем…
–Три раза я женился. А баб было море. И никто из них не оставлял особого следа. Все всегда происходило по правилам игры, по расписанию: кафе, потом едем к ней или в машине. Я щедр с женщинами.
А в новую соседку свою я влюбился сразу, как только она к нам переехала. Раньше ведь сами другие жили. А потом поменялись.
«Фанни Ордан. Трюффо. Кинокомедия», – комментировала вполголоса Юля.
–Платонически, – продолжал Леонид. – Как в книгах пишут.
–А ты хотя бы одну из них прочел? – фыркнула Юля. – Остолоп!
–Соседка меня как-то спросила, кем я работаю? Так вот теперь я могу ответить всем, всему миру – я – профессиональный грабитель. Я – с юность жил грабежами. Сначала – против закона, скрываясь от ментов, а с 1993 года в законе, служа агентом…
Соседка, не обижайся, я скажу. Напрасно ты тогда не согласилась. Нам бы было хорошо. Но что ты мне ответила? Что? Ты мне не нравишься? Может такое быть или не может?!
Я тогда механически кивнул. Но твои слова запомнил на всю оставшуюся жизнь. И мне стало все все равно. Мне было плевать на свою жизнь и на чужую.
Заметьте, господа судьи, во времена совка я не совершил ни одного убийства. Ни единого. Я только отбирал деньги, но, если сопротивлялись, не настаивал.
–Значит, Вы признаете, Вы полностью согласны со следствием в том, что этих двух женщин убили Вы?
Леонид коротко кивнул.
–И не только их, – равнодушно пожал плечами он.
–Утонул в ванной?
Леонид кивнул.
–Задохнулся в машине?
Леонид кивнул.
–Прыгнул с крыши?
Леонид кивнул.
–Мне теперь все равно, – Леонид, как фокусник, достал пистолет – откуда, как пронес, как не нашли при обыске, не отобрали, не обнаружили в камере, наверное, тот  из-под ванной, мелькнуло у Юли – киношно приставил к виску и выстрелил.
Зал ахнул. Все заторопились к выходу. Юля психовала. Этот глупый мексиканский телесериал не вызвал у нее никаких эмоций, кроме еще большей обозленности на соседку. Зачем она ее сюда привела?
Юля теперь поняла, почему Леонид всегда оставлял двери тамбура открытыми, и выходил-заходил, не касаясь ручки – интуитивно не оставлял отпечатки пальцев.
Было ли ей жаль Леонида? Нет.
Зачем он выстрелил?
Ведь ему собирались дать 15, даже не пожизненное…
Юля не знала, зачем выстрелил Леонид, и реанимируют ли его, чтобы все-таки посадить. Но она была уверена, что ей эта комедия не нужна.
На улице – душно, хотя почти сумерки. Ни ветерка. Юля купила шоколадное мороженое себе и Алисе.
Дочка прыгала в резинку во дворе.
–Мамочка, чего ты так долго? – кинулась она навстречу.
–Мы с тетей Леной на суд ходили. Помнишь, убили тетю на шестом этаже? Так знаешь кто? Дядя Леня. Наш сосед.
–Ой, ты что мама! Не говори так! Он мне всегда шоколадки давал и деньги на мороженое. Н-нет. Он не мог. Он – добрый.
–Глупый ты зайчонок! – рассмеялась Юля. – Деньги на твое мороженое нужно где-то брать, а дядя Леня нигде не работал, ничем не занимался, только грабил и пьянствовал. Правда, – подумав, добавила Юля, – жену, дочку и внучку он кормил. Не обижал. Да и тебе покупал шоколадки, – Юля потрепала дочку по выгоревшим, как выкрашенным волосам. – Духота-то какая! Пошли на речку?!
–Поздно уже, – сказала Алиса.
–А мы искупаемся и вернемся. Айда! Только не капай мороженым. Давай на скамейке доедим. Алька, как ты считаешь, нужно ли нам заходить за купальниками или так нырнем!
–Так нырнем!
–Тогда вытирай рот платочком и пошли!
Уже стемнело.
Юля сбросила юбку, кофточку и, оставшись в кружевных белых трусиках, поплыла.
В воде она потеряла заколку, и светло-русые волосы ее, намокшие, потемнели, стали тяжелыми, загадочными лапами обвили плечи, руки. Юля закрыла глаза и нырнула. Она очутилась в теплой гранитной комнате, оббитой полированным дубом. Перед ней стоял светлый фарфоровый кувшин, украшенный лепниной и наполовину наполненный кристальной водой. Высокое, чистое окно. Юля посмотрела вниз. Ее гранитный дворец на горе. Наверное, в Грузии. Или на Арарате. По крутому откосу разбросаны причудливые мраморные глыбы, как спящие великаны. А далеко внизу плещется море, и, кажется, парусники, как бумажные кораблики. Так в раю…
–Мама! Мамочка, я боюсь! Плыви скорей обратно. Уже совсем темно.
Нет, Юля еще жива. Еще живет земной жизнью. В отличие от мамы, от Радика и Анжелы. Где сейчас их души?
Юля не верила в Бога. То есть она согласна была с где-то вычитанной фразой: «недоказуемое неопровержимо».
Ну, а как относиться к союзу науки и религии, особенно космической науки, она не знала. Ведь истина одна: или нас едят черви, или наша душа с последним выдохом получает новую полноценную жизнь.
Если по Платону, единственно Юле знакомая наша земная жизнь – сон души, то душа пробуждается и радуется только с нашей смертью. Но Юля склонялась к червям. А как же тогда объяснить это мгновенное видение, такое яркое и ясное, как будто Юля напилась воды из странного фарфорового кувшина. Как объяснить наши сны?
Юля дрожала. Полотенце они не взяли, и вот, весь день было жарко, а теперь холодно. Весь этот душный бесконечный день.
–Алька, смотри, и магазин еще открыт. Давай йогурт купим.
–Мама, мне клубничный.
–Хорошо.
Йогурт купили, еще творог с изюмом, поужинали и легли спать. Ночью Юле приснился Вольдемар. Мягкие губы, чуть слышные их касания, быстрые нежные пальцы, воздушная дрожь…
О Господи! Эротические сны! Надо ему позвонить.
Но утром после кофе Юля забыла об этом, и они с Алисой засобирались на речку.
–Мам! Ты знаешь, мне Гена сеть починил, – гордо сказала Аля.
–Заботливый мальчик! – фыркнула Юля.
–Значит, идем на островок, – сказала Алиса, – я в камышах заброшу, там класс рыба путается…
–Бедная рыба, – вздохнула Юля. – Бедный Йорик, в виде карася, а тебя Соней нужно было назвать – рыба-ачка! – Юля приобняла дочь.
Летом, в пору отпусков Юля старалась поменьше бывать на работе, хотя ее оплачиваемый месяц давно кончился. Да и кто ее заметит! Студентов нет, директор в санатории, а ректор, должно быть на Гавайях. Первого сентября Алиса шла в пятый класс – все ломалось: новые учителя, много.
Юля решила проводить дочь в этот день. Папа одной из дворовых Алисиных подружек усадил в новый сиреневый «жигуленок». Подъехали к праздничной школе. У Алисы в руках – три бордовых георгины. Сначала подошли к старой учительнице поздравить с началом нового учебного года, а она совсем с козявками-шестилетками по двенадцатилетней программе.
–Хотели сначала вам математика в классные руководители дать, Владимира Петровича, но у него два инфаркта было, но с этим классом не справится. Хотя математик выдающийся, Алиса в любой технический ВУЗ без труда поступит, а классной у нее будет Валентина Ивановна, по украинскому, вон она, блондинка в темном платье, только после педагогического, идите, знакомьтесь.
Молодая крашенно-красивая учительница улыбалась, но было в ней что-то рабоче-крестьянское, бестолковое, тупое и высокомерное одновременно.
«Быдло издалека видно, – разочаровано подумала Юля, – как оно ни разукрасится и ни приоденется». Однако платным школам и платным учителям Юля доверяла еще меньше.
В Алисином первосентябрьском классе не было ни одного новичка, и никто не выбыл. Алиса попросила надуть ей красный шарик. Юля вытащила из кармана джинсов трехкопеечный шарик и стала дуть. Подъехал ослепительный мерседес. Из него вышел высокий коротко стриженый мужчина в белом костюме с букетом красных гвоздик.
–Юрий Владленович! Юрий! Юра! Юрочка! Юрочка приехал!
Все эти восклицания в уме – Юля молчала, окаменев. Как хорошо, что она не позвонила Вольдемару!
–Как Денис? – сначала спросила Юля. – Как ты меня нашел? – потом.
–Денис нормально. Передавал тебе привет пламенный. А меня послали в харьковскую академию на курсы повышения. Три месяца здесь буду. Я прямо с поезда. Сегодня первое сентября. Ну и где ты можешь быть? Правильно, возле школы. Вычислить тебя нетрудно. Давай в театр сходим? Когда ты свободна?
–Я свободна каждый вечер, – рассмеялась Юля.
–Ну и прекрасно! Что будем слушать? Или смотреть?
–Слушать. «Евгения Онегина».
Третьего сентября Юрий и Юля пошли в оперу. В антракте, съев бутерброды с красной рыбой и выпив сухого, они поднялись на третий темный этаж нового театра. Из широких окон хорошо была видна Сумская: гигантский градусник показывал +9;, электронные часы – 19.38.
Они ходили по полупустому театру, как по Киево-Печерской лавре. А после «Евгения Онегина» вышли в сверкающий огнями город, прошлись к метро «Исторический музей», а потом повернули обратно, к саду Шевченко.
–Хочу еще раз на Ваш знаменитый памятник взглянуть, – сказал Юрий, – в вечернем освещении…
Они остановились и у футбольного мяча, и двинулись дальше – к самой большой площади в Европе с не свергнутым Лениным. Гулко отдавались их шаги в уснувшем городе, на площади, по-старинному выложенной камнем. Юрий хотел посмотреть вблизи на огромного Лукича. Потом они сели на скамейку в парке, закурили.
Юрий обнял Юлю, и она прижалась к нему. Его руки синхронно сползали с Юлиных плеч на грудь, живот, бедра…
Вдруг он упал на колени, прижался губами к Юлиным ногам, поднял голову и, глядя ей прямо в глаза, тихонько запел: «Нет, я от вас скрывать не стану,
                Безумно я люблю Татьяну…»
А потом рассмеялся, быстро встал, тщательно оттряхнув брюки…
–Прохладно, однако, для третьего сентября, – как ни в чем не бывало, сказал Юрий, картинно поеживаясь. – Пошли.
–Идем, – согласилась Юля.
Они нырнули в метро «Университет», доехали до «Холодной горы», по дороге в ночном киоске купили апельсин и бананов.
–Потише, – предупредила Юля. – Алиса уже спит.
–Не боится одна? – спросил Юрий.
–Ты думаешь, я без тебя не хожу в театры? – огрызнулась Юля.
Помолчали.
Дома Юля из холодильника достала бутылку вина и большую плитку черного пористого шоколада «Воздушный».
–Вино с фруктами, – сказала Юля, – как в Париже каком-нибудь.
–И шоколадом, – поддержал Юрий, – только устриц не хватает!
–Да-а, – протянула Юля.
Юрий выпил и был нежен, Юля размякла вся и находилась в подвешенном состоянии… Казалось, самое время произнести: «Мгновенье, ты прекрасно…»!
А в конце сентября – день библиотекаря. Бабули отмечают водочкой и кто что принесет. Юля обычно покупала шоколадные конфеты к чаю. Юлины бабули выпивали и начинали петь песни: «Цвіте терен», «Човник», «Ти мене підманула» и т.д.
–Нет, что ни говори, – изрекала раскрасневшаяся Анфиса Анатольевна, – а раньше такого разврата не было… – быстрый взгляд в сторону Юли. – Раньше матерью-одиночкой быть было стыдно. У нас в деревне одна беременная утопилась. С моста в реку прыгнула…
–И это хорошо! – не выдержала Юля. Ей казалось, что она сейчас спьяну скажет все, что она об этих свихнувшихся тетках думает. Но мозг-спаситель мгновенно заткнул ей рот. Как она в тот момент ненавидела этих тупых баб, воспитанных на литературном мусоре, типа «Матери» Горького.
–Зря, ты, Юлечка, с ней так, – мягко сказала заведующая Екатерина Антоновна на другой день, когда Анфисы Анатольевны не было в отделе. – Знаешь, как она своего Виктора, мужа, любит, а он шляется направо и налево, с кем придется, котяра тот еще! Она переживает…
–Правда, сейчас, наверное, не так уже, – немного помолчав, сказала Екатерина Антоновна. – Постарел, поседел, и потом, она его кормит.
–Девочки, какой мне сон сегодня приснился! – вошла Анфиса Анатольевна, будто подслушала. – Сидим с Витькой, ужинаем, картошка в мундире с подсолнечным маслом и шуба. Вдруг Витька мне и заявляет: «Знаешь, Анфиса, сколько у меня детей на стороне?»
–Нет, не знаю.
–Шестеро. Пять девочек и один мальчик.
–Ты и Людочку нашу посчитал? – ехидно так спрашиваю.
–Нет, – медленно говорит он, – Людочку я не считал. Людочка – вопрос отдельный. Я сейчас не о ней и не об этом. Самая талантливая из них – Каролиночка, предпоследняя, она музыкальную школу с отличием окончила по классу скрипки, я платил, теперь пойдет в музучилище, потом в консу, так что, мамочка, летом мы в Алушту не поедем, – Анфиса Анатольевна расхохоталась. – Ну и приснится же черте что! Как будто мы в самом деле с ним в Алушту собирались.
–И как будто у него в самом деле шесть детей на стороне, – подъела Екатерина Антоновна.
–Вот этого я не знаю, – помотала головой Анфиса Анатольевна. – Вот за это ручаться не могу.
Слезы навернулись у нее на глаза. Она достала белый кружевной платочек. Юле хотелось покрутить пальцем у виска. Она еле сдерживалась. «Дурдом! Дом престарелых! Гнездо кукушки! Что тут еще можно придумать?!»
В их отделе на стене висела старинная карта Советского Союза. Юля часто смотрела на нее, вспоминая детство, школу, Одессу. Над ее узенькой подростковой кроватью в квартире на Малиновского висела такая же, точь-в-точь, и ей нравилось отыскивать крупные кружочки-города, в которых – больше миллиона населения: Пекин, Хабаровск, Владивосток, Киев, Харьков.
Взгляд ее часто вертелся вокруг городов Барнаул, Бийск. Эти непривычные названия гипнотизировали ее. «Когда вырасту, уеду туда. И буду там жить, – решила маленькая Юля. – Там речка течет и все незнакомо». Название речки она забыла.
Но в Бийске Юля так ни разу и не была. Хотя в Новосибирске бывала, белочек в Академгородке кормила, видела памятник уральскому сказочнику-колдуну в Свердловске, в обыкновенной столовой ела пельмени с медвежатиной. Смотрела с высокой горы на Златоуст, город в котловане, как «Котлован» А Платонова, чем не реальность?
Но в Бийск Юлин путь  не лежал, а теперь она там и не побывает – Союз распался…
Юля еще раз с сожалением посмотрела на карту бывшей империи и только сейчас заметила, что она действительно напоминает детский совочек под увеличительным стеклом.
–Страна Советов на совок похожа – хотелось записать первую строчку стихотворения. «Страна Советов развалилась, – думала Юля, – десять лет назад, а в их институте, в сущности, ничего не изменилось. Вот из отдела комплектования принесли многотиражку «Политехник». Там славят ректора, которому исполнилось 70, и вручают ему какой-то орден. Орден за то, что дожил до семидесяти. Гнатчикова дача! Надо уходить отсюда, но куда?»
А в конце октября у Юли не было месячных, уже вторых, и она, особенно не волнуясь, решила, что это – ранний климакс. Пропаже красных чисел она не придала значения, совсем не связывала это с прекрасным мгновением, ничего не сказала Юре, и он в конце ноября уехал с пятидесятирублевкой и коротеньким письмецом для Дениса.
После Нового года Юля все-таки решила сходить к участковому гинекологу. В кабинете ее встретила улыбающаяся ненакрашенная женщина средних лет.
–Проблемы?!
Юля кивнула.
–Что?!
–Нет месячных.
–Беременность?!
–Не-е знаю, – неуверенно протянула Юля. – Мне 39, сороковой пошел… Я мать летом похоронила. Может, на нервной почве?! Или климакс ранний?!
–Рожали?!
–Да. Два раза, – поспешно ответила Юля.
–Аборты?
–Да…
–Сколько?
Юля медленно стала загибать пальцы. Вспотела, несмотря на мороз за окном.
–Сколько же все-таки? – поторопила врач.
–Не-е помню…
–Примерно?!
–Четыре или пять.
–Выкидыши?
–Нет, – Юля решительно помотала головой.
–Раздевайтесь, – тихо сказала врач, – я Вас посмотрю.
Юлю обжег холод гинекологического кресла. Как давно она сюда не лазила. Отвыкла совсем!
–Что было последнее, – спросила врач, – аборт или роды?
–Роды, – сказала Юля.
Да, девять лет она не была у гинеколога. Алису кормила долго, больше года. Но ей говорили, что и кормящие залетают, и часто. Она пошла на консультацию к гинекологу. Та посоветовала ей презерватив и овидин-рихтер.
Презерватив, спасибо, но пять упаковок овидона она купила. На всякий случай.
–Ой, – вскрикнула Юля, когда врач пощупала резиновыми перчатками.
–Мой палец не толще известного органа, – мрачно пошутила врач. – Спокойно! – она похлопала Юлю по загорелому бедру. – Вы еще и загореть успели, – удивилась она.
–Я живу недалеко от речки, – тихо пояснила Юля.
–Обыкновенная беременность, – сказала врач, снимая перчатки. – В этом никаких сомнений. Консилиум не нужен. Аборт уже поздно. Тут либо искусственные роды, либо…
–Я буду рожать, – глухо сказала Юля.
–Не боитесь? Третьего в наше время.
–Знаете, – улыбнулась Юля, – детей считают до трех, после трех не считают, где два, там и три.
–Смелая Вы женщина, – задумчиво протянула врач. – Но, извините, возраст, могут быть осложнения. Я Вам сейчас дам направление на УЗИ.
–Хорошо, я съезжу на УЗИ, – кивнула Юля.
–А… м-муж у Вас хороший? – спросила врач.
–Во! – показала большим пальцем Юля.
«Вообще-то не мешало бы ему об этом сообщить», – подумала Малова, выйдя из кабинета.
Но каким образом это сделать, она не знала. И реакции его тоже предвидеть не могла.
От Дениса писем не было. Вроде бы ему в январе положен отпуск, но где он?
И Вольдемар молчит. Как будто что-то чувствует. Юля стала припоминать, когда же в последний раз видела Вольдемара и получилось, что после Мариуполя они и не встречались. Ну да: дефективный суд, на который ее потащила Ленка, приезд Юрия, Алискина школа, беременность, так и время пролетело… Странно… Куда уходят минуты, часы, дни?..
«Может позвонить Вольдемару? Поздравить с Рождеством? Но что я ему скажу?»
Врать Юля никогда не умела.
«Значит, отметим праздник вдвоем с дочкой», – решила Юля.
Она сварила себе кофе и хотела отрезать бутерброд с сыром, но обнаружила, что в доме нет хлеба. Придется выйти. Юля неохотно спустилась вниз и увидела в почтовом ящике извещение на бандероль. Из Германии. Ни больше, ни  меньше.
«Надо сейчас получить. Завтра ведь выходной», – подумала Юля и вернулась за паспортом.
В посылке была еда: колбаса, копченая рыба, печенье, шоколад, сок и т. д. Удивительно, как все это не протухло. Собрала, конечно, Наталья Николаевна, свекровь.
«Они думают, что мы здесь умираем с голоду, – усмехнулась Юля, – однако не помешает…»
Она с удовольствием стала сооружать бутерброды.
И как только Юля окончила есть, пришла из школы Алиса.
–Мама! Мы завтра в ТЮЗ едем, – радостно возвестила дочь. – Будем смотреть «Морозко». А до спектакля утренник с Дедом Морозом и подарки. Класс!
–Значит, Рождество я буду отмечать одна?!
–Ну, что ты, мамуля, я в четыре часа буду дома…
–Посмотрим… – неопределенно протянула Юля. – Глянь, что тебе твоя бабуля прислала…
–Ни фига себе, сказал я себе, – восхитилась Алиса.
–Ты в школе хоть ела?
–Конечно, – ответила девочка. – Как всегда: гречку с сосиской, хлеб с маслом и яблочный сок. Да… Была еще баклажанная икра, – поморщившись, добавила девочка. – Но я ее оставила.
–Тогда присаживайся, – улыбнулась мать. – Бери, что хочешь… Вот рыба, колбаса, шоколад. Чай будешь?
–Налей мне, мама. Покрепче.
На следующий день Юля встала пораньше. Ни в одной беременности сонливость не одолевала ее.
Сварила кофе и выпила его с остатками германской колбасы.
Вчера вечером она забыла спросить Алису, когда ей в театр.
Юля включила горячую воду, собираясь искупаться.
–Мам, не занимай долго ванную, – проснулась Алиса. – Мне ж в театр.
–Когда?
–В десять подъедет автобус. В нем видик с мультиками.
–Собирайся быстрее. Уже девять, – сказала Юля. –Иди, умывайся, доча, а я тебе пока завтрак приготовлю. Что будешь?
–А что есть?
–Немного колбасы, хлеб, масло, яйца… Знаешь анекдот:
«Немец в Люботине:
–Бабка, масло, яйки?
Старуха, помнящая войну, отвечает:
–Да где, сынок?! У самих – шаром покати. Ничего нет
Немец смеется:
–Бабка, масло, яйки я тебе привез!»
Алиса смеется тоже.
–Мамка! Масло, яйки давай!
–Какие: жаренные или варенные?
–Варенные.
–Всмятку, в мешочек или вкрутую?!
–Всмятку.
–Хорошо. Умывайся давай, чисти зубы, не ленись!
Выпроводив дочку, Юля залезла в ванную. Насыпала в воду хвойный экстракт, притянула телефон, кофе, печенье, переносной телевизор и бестселлер Лидии Чуковской «Записки об Анне Ахматовой».
Погрузившись в зеленоватую бездну, Юля сняла трубку, раздумывая, звонить ли Вольдемару. Послушав с полминуты длинный гудок, она решила не звонить.
Что она ему скажет? Что беременна от другого? Что рада этому и собирается рожать? Но будет ли ему приятно? Нет, лучше не звонить…
Положив трубку, Юля включила телевизор. Там была мультяшная реклама. Вырубив звук, Юля открыла книгу. И окунулась в хрущевскую оттепель, в дела давно минувших дней… Время улетело от нее, Юля не помнила, сколько пролежала в ванной, почувствовала только остывшую воду и, немного выпустив ее, включила горячую.
Выйдя из ванной, Юля завернулась в бордовый махровый халат до пят и улеглась на диван читать все те же «Записки об Анне Ахматовой». Прямо не  могла оторваться. На ночном столике ее стояла открытая банка со сгущенкой, в чашке дымился крепкий цвета красного дерева чай «Дилмах», на блюдечке лежало крохкое песочное печенье, скрепленное кремом.
Юля не заметила, как вернулась Алиса.
–Мам, посмотри, что у меня есть! – девочка поднесла матери ярко разрисованную корзинку, полную шоколадных конфет. – Выбирай любую!
Юля, не глядя, вытащила «Мишку» с известной репродукцией Шишкина на фантике.
–На входе давали, – сообщила Алиса. – Наверное, та самая тетя, которая билетики отрывает. Только сегодня не мы ей, а она нам. И вот, когда в зале стемнело и начался спектакль, конфет хочется – жуть, но ковыряться-шуметь стыдно, стараешься достать и развернуть конфету тихонько, а от этого шелест еще больше, и так у всех, представляешь, шум фольги – громче музыки.
–Да, хорошо вы смотрели спектакль, – улыбнулась Юля. – Пойдем ужинать! Только я сегодня из дома не выходила и ничего не покупала. Попьешь чай с бисквитом. Ведь это подарки бисквитной фабрики.
–Да, – сказала Алиса. – А ты откуда знаешь?
–Вижу по фирменному знаку.
–И еще, – добавила девочка. – Бисквитная фабрика – спонсор ТЮЗа. Они декорации покупают и костюмы шьют. Нам Дед Мороз говорил.
–А Дед Мороз – генеральный директор предприятия?! – расхохоталась Юля.
–Не знаю, – пожала плечами Алиса.
На следующий день Юля проснулась поздно и решила, наконец, выползти из дома. Она прошлась по магазинам, купила хлеб, сыр, килограмм куриной печенки и килограмм мороженой рыбы. Кажется она «минтай» называется.
Решила сварить уху и пожарить картошку с печенкой и луком.
Юля порезала минтай средненькими кусочками и бросила варить в кипящую кастрюлю с подсолнечным маслом, лавровым листом, перцем и солью.
Алиса со своей подружкой с утра поехали в лес на лыжах.
–Смотрите, в сосну не врежьтесь, – напутствовала Юля.
–Мама, ты как что-то придумаешь, так хоть стой, хоть падай! – огрызнулась Алиса.
–Племянник Кеннеди так разбился, – спокойно ответила Юля. – И много других. Вымышленных и настоящих. Когда ты чуть-чуть подрастешь, я тебе принесу «Ужин с бомбой». Прекрасная повесть. Но сейчас ты не поймешь.
«Оранжевые стволы сосен, тонкая крученая кора на снегу, как шкурки апельсина… в лесу сейчас красиво, – думала Юля, – но я варю уху и не пойду с девочками».
Алиса вернулась в сумерках, раскрасневшаяся, черные глаза сверкают оливками, пальцы рук посинели-окоченели, несмотря на новые пуховые варежки – подарок из Германии. Так все вместе в заклеенном пакете и лежало: шапочка, шарфик и рукавички.
Юля налила дочери тарелку ухи, и та, неохотно выловив пару картошек, принялась за рыбу. Кости она складывала в блюдечко – коту. Потом она поставило блюдечко на пол рядом с кормом и пол-литровой банкой воды. Кот с жадностью набросился на объедки, а Алиса и Юля ушли в комнату.
На следующий день Юля с утра умчалась на работу. Как всегда после праздников – повышение квалификации. День прошел в суете. Она свалилась, уставшая, рано все с теми же «Записками об Анне Ахматовой».
Только через три дня Юля заметила, что блюдечко у кота полное, корм нетронут, вода, правда, выпита. А сам киса – худой, шатается, ходит с трудом, но в песок. Доходяга, но чистоплотный.
О болезни кота Юля рассказала сотрудницам.
–По всей видимости – отравили, – сказала одна.
–Дай ему марганцовки, – посоветовала другая.
Но марганцовки не потребовалось.
Когда Юля вернулась домой, котик, проживший с ними почти семь лет, уже дрыгал лапками в предсмертных судорогах. Он лежал на ковре и, скорее всего ничего не чувствовал. Рыже-желтые глаза его были прикрыты. Наверное, только люди умирают с распахнутым взором. Вскоре он затих, и теперь встала проблема похорон. Земля ведь замерзла.
Юля гладила длинную шелковистую шерсть кота, пробовала его окаменевшую белоснежную переднюю лапу… Она так и не поняла, от чего он умер. Подавился костью? Рыбная кость разрезала внутренности? Болезнь? Что с ним произошло? Но мягкий труп кота не вызывал отвращения. Могла бы она обмять свою мать? Это за нее сделали сестры, а она нет. Наверное, нет.
«Где сейчас моя мама? – думала Юля, машинально гладя кота. Ни грамма брезгливости. – Знает ли она про меня? Узнает ли? Видит? Наблюдает ли она за моей жизнью, чувствует ли нового внука, которого у нее никогда не будет. Потому, что ее нет».
Темнело.
Да, хоронить уже поздно.
Юля откопала в кладовке старую куртку Алисы и завернула в нее в миг отяжелевшего кота. Потом уложила в сумку и вынесла на балкон.
–Дзинь!
«Кто бы это мог быть так поздно?» – подумала Юля.
Алиса уже в постели смотрела телевизор.
«Кто там?» – осторожно спросила Юля.
–Свои, – тихо ответил мужской голос.
Юля открыла.
На пороге улыбался Юрий с тремя бордовыми розами, припорошенными снегом.
Оттряхнув снег с пальто и сапог, он неловко вошел.
Позади него стоял Денис.
–Вот это да! – вскрикнула Юля. – Вот это подарочек под Рождество.
–Извини, раньше не могли выбраться, – сказал Юрий, целуя Юле руку.
–А у нас кот умер, – сказала Юля.
–Как?! – Денис разволновался.
–Сыночек, я уже завернула его.
–Нет, нет, я попрощаюсь. Семь лет все-таки.
Не раздеваясь, Денис вышел на балкон, развернул кота и стал гладить.
Шелковистая шерсть кота как будто стала еще мягче.
–Ну, будет тебе, – через некоторое время остановила его Юля. – Раздевайся, мой руки, пойдем ужинать.
Денис снова аккуратно упаковал мягкий труп кота и прошел в ванную.
Юля накрывала на стол.
Юрий стрельнул шампанским.
–Дядя Юра, а где шоколадка? – ластилась Алиса.
–После ужина, моя умница, – отвечал Юрий, гладя девочку по голове.
–Спать хочу зверски, – Денис первым вышел из-за стола. Принял душ и улегся почему-то в Юлиной комнате. Перепутал, что ли?
Алиса тоже ушла в свою комнату и включила телевизор.
Юрий взял Юлю за руку.
–Нам остались метры с мертвым котом, – улыбнулся Юрий.
–Значит, будем бодрствовать, – сказала Юля и поцеловала Юрия в губы. – Кажется положено кому-то обязательно провести ночь с покойником.
Юрий целовал Юлю всю, а ей так хотелось, чтобы он поскорее вошел в нее, и тогда бы она заюлила, задергалась, заизвивалась змеей, хамелеоном, грешницей на костре…
Но Юрий не спешил.
–Давай скорее, – просила Юля.
–Погоди, не все сразу, – откликался Юрий.
–Я сейчас расплавлюсь, пощади… А-й-ай-ай, да сильней же ты, сильнее!!! Сильней!
А потом они долго лежали и курили. Юля не знала, как сказать Юрию о своей беременности. И уже совсем не предполагала реакции.
–Юль, – сказал Юра, прижимая Юлю к себе. – Я тебе сейчас что-то скажу, только ты не будешь ругаться… сильно. Ну, немножко можно…
–Говори, – насторожилась Юля.
–Не выгонишь?
–Ну, рожай уже…
–Я демобилизовался.
–И как теперь?
–В Москве  один театр взял мою пьесу. Поеду. Может, драматургом стану.
–Для этого необязательно было демобилизовываться.
–Юля! Осточертело. Вот так! – Юра провел указательным пальцем над чубом. – Выше крыши. Дене твоему февраль, март, апрель дослужить дай Бог без эксцессов, и кранты. Пусть завязывает с этим грязным делом.
–Ты безусловно прав. Теперь меня послушай! Готов?!
–Надеюсь, ничего страшного?
–Только не падай с дивана.
–Постараюсь. Выкладывай.
–У нас будет ребенок.
–Юлька, ты гений?! Ничего не делай. Мы его вырастим… вместе.
Кайф, представляешь?! Место рождения – Москва.

КОНЕЦ