(На фото - Гузь Иван Карпович в ссылке)
В городе Сталино семья Мокрыны поселилась недалеко от станции Рутченково на посёлке Красный Городок. На деньги, которые Мокрыне дали немцы-колонисты, она сняла два флигеля. В одном флигеле поселился Фёдор с женой Фаиной и дочерью Валентиной, а в другом – Мокрына с Евгенией и Анной. Оставшихся же денег могло хватить на неделю, если покупать только хлеб. Надо было искать работу. Без документов семнадцатилетнюю Евгению и шестнадцатилетнюю Анну на работу никто не брал. Евгения и Анна со слезами смогли уговорить десятника на стройке взять их на работу подносить каменщикам кирпичи и строительный раствор, пообещав, что документы будут через две недели.
Фёдор тайком пробрался в Темрюк к своей сестре Ульяне. Муж Ульяны, Ливинец Константин, всё ещё работал секретарём сельсовета. Он написал справки и сумел втайне от председателя сельсовета поставить печати на них. Я видел эти справки – они написаны на плохой бумаге, а печати поставлены красными чернилами. На основании полученных справок члены семьи Мокрыны смогли получить настоящие документы и работу. Фёдор, получив документы, пошёл работать на шахту №19. Анна устроилась работать в аптеку кассиром, так как она окончила два класса церковно-приходской школы, а Евгения устроилась работать на шахту «17-17 бис» ламповщицей. Со временем эта шахта будет называться «Кировской», а затем ей снова будет возвращено название «шахта 17-17 бис». Варварское отношение русских ко всему, что их окружает, отрицательно сказывается на всём сущем, но самое главное – искажается истинная история из-за изменения географических названий на свой лад и вкус.
Во время массовых репрессий коммунистического режима пострадала не только семья Мокрыны, раскулачили и её родственников – Машковских. Филипп Машковский был отправлен вместе с Иваном Карповичем Гузем в Архангельскую губернию на лесоповал, а сыновя Филиппа: Михаил, Степан и Николай сбежали в город Сталино и временно поселились во флигеле, в котором жила Мокрына с Евгенией и Анной. Тесно, очень тесно, но это временная необходимость. Машковские, так же, как и члены семьи Мокрыны, на основании выданных Константином Ливинцом фальшивых справок, получили настоящие документы и устроились на работу. Михаил устроился работать на шахту «Гигант», которой после войны будет присвоено наименование «шахта имени Абакумова». На этой шахте Михаил будет работать до самой пенсии, а Степан и Николай устроились работать на шахту № 30, на которой некогда лампоносом работал Никита Сергеевич Хрущов. Спустя месяц после того, как Константин Ливинец выдал справки своим родственникам, он был арестован и расстрелян.
Район поселка Рутченково был западной окраиной города Сталино и интенсивно застраивался. Здесь строили посёлок "Победа" для рабочих Рутченковского Коксохимического Завода, а также посёлки "Красный Городок" и "Новая Колония" для рабочих шахты «17-17 бис".
Евгения и Анна имели работу – можно было оплачивать жильё, покупать продукты питания и экономить жалкие остатки денег для приобретения одежды, а по вечерам ходить на танцы. Евгению и Анну от слишком назойливых ухажёров защищали двоюродные братья Машковские – Степан и Николай.
Степан Филиппович Машковский был необычайно работоспособным человеком – он работал в шахте, ходил в вечернюю школу и был курсантом ОСОАВИАХИМа, в котором он учился на лётчика. ОСОАВИАХИМ – Общество Содействия Обороне, Авиационному и Химическому Строительству, добровольная общественная организация граждан СССР, существовавшая в 1927-48 гг. В 1948 г. вместо ОСОАВИАХИМа были образованы три самостоятельных общества – ДОСАВ, ДОСАРМ и ДОСФЛОТ. В 1951 г. эти общества были объединены в ДОСААФ – Добровольное Общество Содействия Армии, Авиации и Флоту. Степан везде успевал и даже находил время иногда ходить на танцы. Степан учился, а Николай учиться не хотел. Однажды дома за обеденным столом Степан сказал Николаю:
– Николай, учись! Годы молодые уйдут – потом жалеть будешь.
Николай ответил брату:
– Степан, не переживай! Мы с тобою всё равно рядом со Сталиным будем, вот увидишь.
Моя мама и тётя Аня при мне часто в разговорах вспоминали эту беседу братьев, ибо слова Николая со временем сбылись.
Степан Филиппович Машковский окончил вечернюю школу, получил специальность лётчика и уволился из шахты, а затем уехал в город Кача осваивать профессию военного лётчика. Много писем и фотографий присылал Степан Филиппович из военного училища Евгении и Анне, но после окончания учёбы в Каче от него весточек уже не было. Все письма Степана Филипповича Машковского и много его фотографий, присланных из военного училища, хранились у Анны Ивановны. Где после смерти Анны Ивановны находится этот архив – я, к глубокому сожалению, не знаю.
Шло время – Евгения и Анна привыкали к новому образу жизни. Молодые люди быстро перестраиваются, а смена образа жизни проходит не так болезненно, как у пожилых людей. Жизнь вошла в спокойное русло, но ненадолго. Холодной и голодной осенью 1933 года Мокрына умерла – организм не выдержал огромных перегрузок последних лет жизни. Ушла Мокрына на покой. Осиротевшие Евгения и Анна, посоветовавшись с Фёдором, не спешили хоронить свою мать – ждали, пока съедутся родственники попрощаться с уважаемой хозяйкой большой семьи.
На похороны приехали родственники из Темрюка, из Миллерово, и хутора Гирино, который находится южнее Миллерово, а также из других мест. Около недели пролежало тело Мокрыны в гробу в ожидании похорон – была холодная осень, поэтому тления тела не было, а Мокрына выглядела как уснувшая. Хоронить её должны были на кладбище посёлка №11 возле Рутченковского рудоремонтного завода. Тело Мокрыны вынесли во двор и поставили на табуреты – настал час прощания с покойницей. Заголосили, запричитали близкие и родственники над телом Мокрыны. Носильщики подошли к труне, чтобы взять на плечи этот роковой груз и отправить его в последний путь.
Внезапно настала тишина в толпе присутствовавших здесь людей. В воздухе явственно почувствовалось гнетущее напряжение и ужас – люди замерли, окаменели. Над толпой пронёсся глухой, но мощный по силе звук толпы: «О-о-о-х!». Мокрына медленно приподнялась и села в гробу. Началась паника – люди бросились бежать со двора, но затем остановились. Мужчины с крепкими нервами помогли Мокрыне вылезти из гроба и осторожно отвели её в дом. Остальные люди с трудом приходили в себя и не знали что делать. Кто-то с испугу убежал, а кто-то стоял и крестился. Затем вдруг все ожили, зашумели, заговорили, а родственники и любопытные люди, пересилив страх, бросились в дом к Мокрыне. Казалось странным то, что никто не выразил радости по поводу воскресения Мокрыны. В дом набилось полно людей – яблоку негде было упасть, а в окна заглядывали те, кому не удалось войти в дом.
Мокрына начала рассказывать – она всё видела и всё слышала. Видела Мокрына на огромном расстоянии. Она рассказывала родственникам о том, как они получали извещения о её смерти, что они говорили по этому поводу, как собирались в дорогу и как добирались до города Сталино. Рассказала, какие расходы были сделаны на организацию похорон, что было хорошо, и что – плохо в этой организации. Рассказала и о том, что каждый из них думал, так как она не только всё слышала и видела, но даже чувствовала чужие мысли. Она была в Мире Бессмертия, в мире, где нет господств и иерархий, где все равны и счастливы. Небо показало ей всё, что будет с человечеством. Мокрына рассказала о том, что скоро будет большая мировая война, в которой погибнет огромное количество людей, а после войны наступит длительный мир, в процессе которого будет, умышленно и подспудно, тихо и незаметно, уничтожено людей во много раз больше, нежели в мировой войне. «Остальное, – сказала она, – вам знать нельзя».
В конце 1933 года вернулся из ссылки Иван Карпович, позвал Евгению:
– Иди ко мне, доченька, разбинтуй мне ноги.
Ноги у Ивана Карповича были здоровыми, но под бинтами было много денег. Эти деньги помогли пережить голодный год. Не прожил Иван Карпович и года со своей семьёй – летом 1934 года умер. Похоронен Гузь Иван Карпович на кладбище возле Рутченковского рудоремонтного завода, на котором работал слесарем молодой Никита Сергеевич Хрущёв.