«Диннь! Донни-динни-дон!»
Фарфоровая балерина сделала изящный пируэт и вращаясь, стала опускаться в недра своего таинственного обиталища.
«Динни-дон!» - в последний раз прозвонила шкатулка и закрылась. На серебристой поверхности мутно отражалось пламя свечи, а я коснулся выпуклого медальона на боковой стенке. Там был вензель – переплетенные буквы столь вычурны, что определить, то ли это H и I, то ли N и L оказалось сложно. Я, во всяком случае, пока что не смог. Полированный металл холодил пальцы, а еще мне показалось, что от шкатулки пахнет чем-то пряным, сладким.
Красивая вещица, и история у неё занятная. А главное – содержимое, только надо понять, как его извлечь. У меня была идея, посмотрим, что выйдет.
В бокале еще оставалось немного вина, можно было спокойно посидеть, размышляя. О чем? Да вот хоть о том, как мне вернуть шкатулку владельцу. Но для начала неплохо бы выяснить кто он, этот владелец. Претендентов-то много, а кто настоящий?
Претенденты явились вчера, один за одним, сразу после того, как газета «Столичные вести» с моим объявлением поступила в продажу, и с разной степенью убедительности предъявили права на владение музыкальным сувениром. Приходили они, как и было сказано, в контору господина королевского адвоката, а уж я встречал их, представляясь помощником Вильфора.
В объявлении было сказано, что скончавшийся неделю назад господин Форье оставил распоряжение: музыкальную шкатулку работы Эбелини, несомненной антикварной и художественной ценности, отдать тому, кто последним беседовал с ее владельцем перед кончиной.
Надо признать, что Эбелини был великий мастак на всякие штуки. Ни одно из его изделий не есть то, чем на первый взгляд кажется. К примеру, всем известна его знаменитая картина-предсказатель погоды, но что это еще и односторонний мини-портал, мало кто знает. А ведь очень удобно засунуть руку в полотно, и нашарить тайком от кухарки на полках кухонного шкафа кусок окорока или свеженький паштет.
А тот хронометр, что выставлен в Королевском Музее? Только на первый взгляд прибор для измерения времени и расстояния до цели путешествия. Он, как, не скрывая, расскажут вам экскурсоводы, отлично выполняет функции дорожного сейфа, открыть который можно лишь при определенных показаниях на обоих циферблатах. Ну, и остальные известные изделия, типа кресла-перевертыша, сканирующей монеты, перстня-дозатора магических воздействий – обманки с двойным дном. А ведь о скольких шедеврах Эбелини мы не знаем! Время от времени всплывает что-нибудь и тут же становится сенсацией.
Таких мастеров нынче не сыскать, говорил мне старенький антиквар, обучивший в свое время некоторым премудростям. Так что шкатулочка определенно была с секретом. И мне было интересно, знают ли об этом секрете те, кто явился, чтобы претендовать на нее.
Высокий худощавый тип, нервно оглядываясь и вздрагивая от каждого шороха, назвался Генрихом Штайном, соседом покойного, и заявил, что шкатулка должна ему остаться как память. Ведь это именно он приходил к господину Форье в тот злополучный день, потому что очень уж они по-соседски дружили. И после того никто Форье не навещал, поклясться может, ему очень хорошо из окошка видна дверь в дом.
- Нет, не было никого, точно говорю, я самый что ни на есть последний его видал, – скрипел он, откашливаясь.
Штайн убедительно горевал, даже шмыгнул пару раз носом, похожим на вороний клюв и ушел, пряча лицо в большущий клетчатый платок. Я посмотрел как он, нахохлившись, точно огромная птица, торопится прочь и подумал: Ворон. Точного времени визита к Форье Штайн не помнил, сказал, что было около пяти вечера. А может и шесть. Нет, пожалуй, к семи ближе. Точнее определиться не удалось.
Через полчаса после ухода Ворона в дверь впорхнула бойкая барышня. Новенький костюм цвета какао с молоком облегал ее довольно тесно, так что села она бочком, крепко сжимая в руках ярко-желтую сумочку.
София оказалась приходящей прислугой покойного Форье. Проработала у него последние полгода, приходила через день, и как раз в тот самый вечер… На этом месте повествования София округлила глаза, и прижав руку к пышной груди, призналась, что «почувствовала что-то такое… будто холодом обдало!» Девица была убеждена, что шкатулка ждет именно ее.
- А что? Хозяин мне не раз говорил: я, мол, человек одинокий, а ты, София, такая милая девушка, и так хорошо за мной ухаживаешь! Оставлю тебе что-нибудь на память! Вот и оставил. А почему бы нет? Милый старикан. Нет, после меня никто к нему не мог прийти! Почему? Да он таким букой был! Ни с кем не общался. Господин Штайн? Кто это? Сосед? Ха! Да старик его ненавидел, прям трусился весь, когда о нем упоминал! Даже судиться с ним хотел из-за старой яблони, да все руки не доходили.
Настоящая болтушка. Но себе на уме, и отнюдь не так глупа, как кажется с первого взгляда. Она называла шесть вечера как время, в которое всегда уходила, и тот вечер не был исключением.
Потом был пожилой, в почтенных сединах господин Денрик, неторопливый и вальяжный. Этого я прозвал Борода. Рассказывал, что с покойным были они в молодости закадычными друзьями.
- Навещал я Натана время от времени, мы с ним любили вспоминать молодость… Кхм… Да… Приключений много было, девушки, вино… Ну, вы понимаете. В гвардии служили оба. Кто б мог подумать, что так вот всё… Я у него был поздним вечером, так что вряд ли кто после меня приходил. Служанка? Дайте подумать… Пыли не было, значит, она уже прибралась. Нет, в доме ее не видел. Сосед? Такой черный, с большим носом? Выглядывал из окна, будто следил. Подозрительный тип. Не думаю, чтоб Натан с ним общался. Я последний, кто его видел, видно судьба…Так уж вышло.
Нет, время он не помнит, даже приблизительно сказать не может, только знает, что еще не стемнело.
Иллюзии, сплошные иллюзии. Удивительное дело, как люди искусны в смешивании правды и лжи. Самый заурядный представитель рода человеческого намешает вам в одном бокале недомолвки, намеки, откровенную неправду и чуточку истины так, что куда там самому опытному бармену с его шейкером!
Тут было над чем подумать. Назначил я всем троим встречу на следующий день, а ночь посвятил небольшому расследованию и размышлениям.
Расследовать много не пришлось, немного сведений о прошлом каждого, ничего неожиданного даже и не выяснилось. Выходит, пора столкнуть их всех лбами и посмотреть, что выплывет при этом. Неожиданный поворот событий очень часто заставляет выдать то, что прежде скрывалось, а нагло врать, глядя в глаза, умеют далеко не все. К тому же если ложь недавняя, и человек сам еще не успел в нее поверить, сбить его легче. Вот если повторил придуманное много раз – вранье для него самого становится непреложной истиной.
Явились они ко мне в назначенное время, ни один не опоздал. И теперь сидели в небольшой комнатке, скудно освещенной и аскетично обставленной, переглядывались настороженно, и ожидали, что я им скажу. Интересно было наблюдать за этим парадом надежд и выставкой самомнений.
Ворон сидел на стуле у окна нахохлясь, и бросал исподлобья злобные взгляды на всех. Болтушка София умостилась на краешке кресла и вела почти великосветскую беседу о погоде с занявшим диван Бородой. Тот отвечал сдержанно, сухо, и через раз, но ее это не смущало.
Начал я с того, что поставил на стол шкатулку, и завел ее. Под нежный перезвон танцовщица вынырнула из серебряных недр, и медленно закружилась в танце.
- Подведем итог, господа и мадмуазель, - я слегка поклонился в сторону Софии, та ответила кокетливой улыбкой. – Мы имеем троих претендентов на наследство покойного господина Форье. Вы все утверждаете, что общались с ним последними, и тут важен именно этот момент, ибо завещание (нелюбезно предоставленное мне господином королевским адвокатом Вильфором, чтоб его демоны зажевали, но я им об этом не сказал, конечно) прямо указывает на это как на основной фактор. Как же нам установить истину? Начнем с того, что все вы мне вчера соврали.
Шкатулка отзванивала мелодию.
Присутствующие изобразили изумление, негодование и подозрение с разной степенью артистичности. София, как и следовало ожидать, дала в этом деле фору мужчинам. Стоило только посмотреть на изумленно приоткрытый рот и наивно округленные глаза!
- Вы, София, убрали в комнате Форье и ушли около шести вечера. Что старик был готов вас облагодетельствовать, это сказки. Не в его характере. Он к вам придирался, и вечно грозился уволить, а недавно даже обвинил в краже столового серебра.
София сжала губы и промолчала. Я обратился к Ворону:
- Вы, господин Штайн, не заходили к своему соседу уже довольно давно, с тех пор, как он пригрозил подать на вас в суд. Что побудило вас сделать это в тот вечер? Вы же терпеть его не могли. И чувство было взаимным. Кстати, как вам спалось в ту ночь?
- Ужасно, если хотите знать! Кошмары замучали! - Штайн сердито закашлялся и спрятался в свой платок.
- А вы, - обратился я к Денрику, - тоже сказали мне неправду. – Вы не виделись с ним много лет, и лишь в тот вечер пришли, чтобы предаться воспоминаниям. Молодые годы, женщины… Точнее, женщина. Ваша невеста, которую Натан Форье отбил у вас, невзирая на дружбу. Ненавидели вы его все эти годы, ведь так?
Денрик с достоинством ответил:
- Натан был негодяем. Это верно. Но это не меняет буквы и духа его завещания. Шкатулка моя.
- С чего бы? – вскинулась София. - Врёте вы все! Я была там последняя! Форье на порог чужих не пускал!
- Меня же пустил, - хрипло вмешался Ворон. – Уж после того, как вы все разошлись! А как барышня под окнами разговор подслушивала, когда этот бородатый господин к соседу приходил, я видел. Потому и пошел, чтоб Форье про это сказать!
- Враньё! – вскинулась служанка, воинственно потрясая своей яркой сумочкой. – С пьяных глаз померещилось!
Настало время вмешаться.
- Ну, теперь можно, наконец, определить того, кто может быть владельцем этого сувенира.
- И как вы это сделаете? - скептически спросил Денрик. - Все мы противоречим друг другу.
- А для этого у меня есть шкатулка.
Они все уставились на меня, как на безумца. Я улыбнулся. Люблю такие моменты. Конечно, я еще молод, но уже кое-что могу, и осознание превосходства над людьми, когда я распутываю и вытаскиваю на свет то, что они старательно прячут, доставляет мне удовольствие не меньшее, чем общество очаровательной женщины и хорошее вино. Сейчас начнется самое интересное!
«Диннь! Донни-динни-дон!», пропела шкатулка. Сладковатый запах усилился.
- Почему вы хотите получить эту вещь? Вы, Денрик?
- Как память о той женщине. Шкатулка когда-то принадлежала ей.
- А вы, Штайн?
- Уйму денег небось стоит. Продам ее, возмещу убытки – по милости Форье мне яблоньку срубить пришлось.
- София?
- А что я? Мне, что ли, по-вашему, деньги не нужны? Я девушка бедная, мне кусок хлеба нелегким трудом достается!
- И ваш сон ничто не тревожит?
- Я всегда сплю хорошо! У меня совесть чиста, знаете ли! Не то, что у некоторых!
Они все уже не скрывали своей неприязни к покойнику, друг к другу, и желания заполучить шкатулку. Музыка звучала все настойчивее, а фарфоровая фигурка танцовщицы вращалась, притягивая взгляды, и мысли мои кружились все быстрее. Новенький костюм Софии, ее безвкусная сумочка, обзор из окна соседа, желание отомстить у Денрика, отсроченное на годы…
- Шкатулка ваша, Штайн.
- Что? Почему это его?
- Потому что он один из вас троих не знает ее секрета.
Штайн, поднявшийся со стула, подозрительно поглядел на меня из-под кустистых бровей:
- Какого еще секрета?
- Возьмите ее, она ваша.
Шкатулку Штайн взял ее с некоторой опаской и снова уселся на стул. Я обернулся к Софии.
- Вы подслушали, как Денрик угрожал вашему хозяину, верно? А когда обнаружилась смерть Форье, отправились к нему и шантажировали. Денрик вам заплатил, не слишком много, но ведь вы рассчитывали, что это будет только первый взнос в фонд вашего будущего благополучия. Вы, Денрик, не стали бы платить, если б не чувствовали за собой вины. Что вы сделали?
- Ровным счетом ничего такого…да. Просто, на повышенных тонах поговорили. Думаю, у него сердце не выдержало… Нехорошо получилось.
Я хмыкнул, и сказал Ворону, прижимающему шкатулку к груди:
- Штайн, нажмите на медальон. I, потом H : Ignotum Hostis – неизвестный недоброжелатель.
Он посмотрел на меня еще более подозрительно, и положил палец на медальон.
- Не нужно! Не делайте этого…
Денрик предостерегающе вытянул руку, а София отступила к двери. Штайн отдернул палец, но было уже поздно – небольшое облачко коричневато-желтой пыльцы окутало шкатулку, в воздухе запахло чем-то похожим на ваниль.
- Этим вы воспользовались, да, Денрик? А София догадалась. Потому что знала кое-что, хозяин наверняка запрещал ей трогать медальон. Может, и рассказал, почему.
- Мы теперь все умрем, - запричитала девушка, - Форье уме-е-ер! Он говорил, яд очень сильный!
Штайн затрясся так, что шкатулка чуть у него из рук не выпала, пришлось забрать.
Денрик пожал плечами:
- И пусть умрем. Мне уже недолго осталось.
- Вы хотели получить шкатулку, чтоб не осталось улик? А вы София, чтоб было чем шантажировать Денрика?
София ответила мне яростным ненавидящим взглядом, а Денрик равнодушно пожал плечами:
- Да, так.
-Так мы умираем? – Штайн от ужаса посинел и спрятался в носовой платок по самые брови.
- Не совсем. - Я провел пальцем по переплетениям букв на медальоне. – В этот раз всего лишь Hilarem Iocus – веселая шутка. Смотрите.
Вслед за бурым облачком, уже разлетевшимся по комнатушке, из шкатулки вылетело светло-зеленое, и смешиваясь с уже разлетевшейся пыльцой, создавало иллюзии: ослиные уши у Штайна, поросячий пятачок вместо носа у Софии, а у Денрика – клыки, которым и взрослый орк позавидует. Мельком глянул на себя в оконное стекло.
Отражение, хоть и нечеткое, показало у меня залихватские усы и узкую бородку.
- Что это? – ошарашенно спросила София, пытаясь открыть неподдающуюся дверь.
Сбежать решила, голубушка.
- Простая иллюзия. Это я вчера подменил содержимое шкатулочки. Не переживайте, Штайн, уже можете дышать. Это совсем не та смесь, которой угостил вашего соседа господин Денрик. Та заставила старика пережить совсем иные иллюзии. Кошмарные видения терзали его, пока сердце не разорвалось от ужаса. Формально вам нечего предъявить, Денрик. Это не был яд в полном смысле слова. А Штайн и вправду последним говорил с Форье. Уже после вашего ухода. Так что шкатулка его по праву.
«Динни-дон!» – тревожно тренькнула шкатулка, и балерина застыла, не закончив пируэта.
- Мадемуазель София, не смею вас более задерживать.
Я прошел к двери и распахнул ее. Барышня не удостоила меня даже взглядом, торопясь покинуть комнату, и ощупывая нос. Иллюзия все еще держалась, и я невольно хмыкнул, сдерживая желание засмеяться.
Денрик посмотрел на меня в упор:
- Вызовете Тайный Корпус?
- К чему? Я уже сказал – формально вы не причинили смертельного вреда Форье. Да к тому же в Каррине вы долго не протянете. А тут София вас изведет так, что сами яду наглотаетесь. Можете идти. Кстати, клыки вам очень к лицу.
- А я? – Штайн смотрел на меня полубезумными глазами.
- А вам достается шкатулка.
Он затряс головой:
- Нет! Я не хочу ее! Заберите лучше себе!
- Вы хотите отдать мне эту вещь? Она же очень дорогая.
- Ну и что! Такого страху натерпелся. Еще и буду думать, глядя на нее, как Форье помер… Нет уж. Может, вы мне дадите за нее денег?
И тут его запоздало посетили некие сомнения:
- А почему это Форье помер, а я – нет? Ведь эта дрянь уже там в комнате была, верно?
- Да, конечно. Денрик распылил ее, сам при этом наверняка противоядие заранее принял. А вас насморк спас.
- Насморк-то мой при чём? – в голосе Штайна подозрительности ничуть не убавилось.
- Ну, вы же все время сморкаетесь и прячете лицо в платок. Это вас отчасти уберегло. Хотя все равно, немного и вы наглотались – помните свои ночные кошмары?
Штайн потряс головой:
- И кто б мог подумать… Я-то ему шел сказать, чтоб он служанку свою уволил, мол, она подслушивает да подсматривает… А он только таращился на меня, да руками размахивал. Вот оно что, выходит…
Вот так шкатулка стала моей. Немного оклемавшись, господин Штайн проявил недурственное желание торговаться, так что пришлось мне потратить полчаса на улаживание всех проблем, связанных с оплатой. Пришлось даже намекнуть, что в завещании-то речь идет о последнем разговоре, а беседа-то у Ворона с Форье вышла несколько односторонняя – наглотавшийся галлюциногена Форье уже был в плену кошмаров, и внятно слова сказать не мог. Это утихомирило разыгравшиеся было аппетиты Штайна.
Зато теперь я полноправный владелец замечательного произведения Эбелини. И сдается мне, есть у этой шкатулочки не только второе, но и третье дно. Стоит только посмотреть, с каким снисходительно-загадочным видом уходит в ее холодные недра фарфоровая танцовщица.
Явно же знает что-то!