Завещание

Николай Ерёмин
                Николай ЕРЁМИН

                ЗАВЕЩАНИЕ
                Рассказ

       Здравствуй, доченька моя, Дашенька!
       Пишет тебе твой отец, которого ты не знаешь,
      
А между тем, я – твой сосед. Мы живём в одном доме, на девятом этаже, хотя и разные подъезды.
       И сейчас я сижу на балконе, сижу и пишу письмо, чтобы ты обо мне всё знала.
      
       Но всё по порядку.

       Я родился в прекрасном сибирском городе Абаканске,  давно, ещё во время Великой Отечественной войны России с фашистской Германией.

       Мой отец ушёл на фронт и был убит, а вскоре появился на свет я – радостный, симпатичный, если судить по сохранившейся, но пожелтевшей уже фотографии.

       Мама моя, а твоя бабушка, была преподавателем начальных классов. Жили мы в общежитии, потом в коммуналке, пока нам не дали двухкомнатную квартиру в этом доме.

       Сорок лет двигалась очередь на получение, несмотря на то, что мама -  вдова фронтовика, а я – инвалид с детства.

       Да, твой отец – инвалид!

       Когда мне исполнился третий годик, в школе, где мама работала, решили отметить весёлый праздник Первомай и выехали дружным коллективом на маёвку в лес, к Лысой сопке. Меня не с кем было оставить, вот мама и прихватила меня с собой.

       Отпраздновали!

       А когда вернулись в город, обнаружила на мне мама впившегося прямо над сердцем клеща.
       Клещ оказался энцефалитным, и я заболел менингоэнцефалитом.

       Заболевание это тяжёлое.
       Я долго не мог ходить, разговаривать, а когда встал на ноги, оказалось, что лицо моё обезображено последствиями паралича лицевого нерва, руки трясутся, одна нога отстаёт от другой при ходьбе. Как говорится: рука просит, нога косит.

       «Рубель двадцать, два пятнадцать! Рубель двадцать, два пятнадцать!» - так дразнили меня жестокие ко всему в мире мальчишки. А потом, когда я подрос, «Квазимодой» называть меня стали. Ты, наверное, помнишь, есть такой персонаж в романе В.Гюго «Собор Парижской богоматери». Там описывается страстная любовь урода
Квазимодо к прекрасной  Эсмеральде.

       Да, со временем я так увлёкся чтением, что стал известным в городе книголюбом и собирателем книг.
У меня прекрасная библиотека, обе комнаты уставлены стеллажами, ты потом войдёшь и увидишь… И все книги я прочитал! Все помню почти наизусть, так как у меня прекрасная память.

       Пока  был я маленьким и беспомощным, мама неусыпно заботилась обо мне. А как подрос и стал самостоятельным, сказала: - Ну, вот, сынок, я сделала всё, что могла,- слегла и умерла.

       И стал я жить на девятом этаже, одинокий книголюб, холостяк, тратя минимум из получаемой пенсии на еду, а остальное – на книги.

       Сижу на балконе однажды вечером, читаю, а на соседнем балконе, Дашенька, мамочка твоя будущая стоит и курит.
       Красавица. Врач скорой помощи. Эсмеральда сибирская.
       Курит она и, глядя в мою сторону, говорит:
       - А что, Виктор Петрович, не завести ли нам с вами ребёночка? –
Я даже поперхнулся от неожиданности и книжку из рук выронил…
       -  Как вас понимать?- спрашиваю.
       - А так и понимать. - Отвечает мама твоя будущая .- Вы одинокий. Я одинокая. А годы-то уходят. Вы, как я понимаю, жениться не собираетесь. А я замуж тем более. Насмотрелась, на скорой работая, что такое семейное счастье. А ребёночка ох как хочется! Природный инстинкт продолжения рода… Давайте устроим с вами ночь любви?
       - Как, прямо сегодня?- спрашиваю, а у самого во рту от волнения пересохло, и руки пуще прежнего дрожать стали. -  Но я…
       - Я всё беру на себя! И ни к чему вас не обязываю. Вы свободны, как птица. Идёт?
Перелазьте ко мне через балконные перила!

       И знаешь, Дашенька, решился я, инвалид с детства, книголюб, холостяк, Квазимодо эдакий, перелез, уж как – не помню, на этой громадной высоте вниз глянешь, так  и хочется полететь.

       И была у нас, у меня то есть, единственная и неповторимая ночь любви, в результате которой и появилась через девять месяцев ты  на белый свет, Дашенька, моя единственная и неповторимая воплощённая любовь, о которой ты ничего не знаешь и не догадываешься даже, потому что мама твоя, как только всё произошло, сказала строго: - Всё, Виктор, ты дело своё сделал. Никто об этом не должен знать. Ты – сам по себе. Я – сама по себе.

       - Как же так? – было, пытался я возразить.
       - А вот так! – сказала мама твоя.
       И вызвала рабочую бригаду, которая весь балкон ваш и застеклила.

       И осталось мне наблюдать за вами с высоты, когда мама вывозила гулять тебя сначала в коляске, потом на руках, а потом и рядышком, за руку.

       Однажды я незаметно сфотографировал тебя. И сличил с моей дотрёхлетней фотографией. Как две капли воды похожи мы, кровиночка моя любимая! Не отличишь, где ты, где я, только по цвету фотобумаги.

       Запрет запретом, а всё равно я всё про тебя знаю!
 Потому что стенка, разделяющая наши квартиры – звукопронецаемая! Особенность панельного домостроения.
Всё слышно. И как ты плачешь, и как ты разговариваешь, и как вы с мамой мирно беседуете, и как конфликтуете по пустякам… Всё знаю, всё помню!

       И как ты в отсутствие мамы пареньков к себе водить стала, и как ты курить начала, и выпивать, и наркотиками колоться…
       Вот что значит – воспитание без мужчины в доме!
      Безотцовщина!

      Уж я бы не позволил тебе ни за что так опуститься!
      И куда только школа смотрела?

А впрочем, что теперь говорить. 
 Всё знаю, и как ты деньги на наркотики у мамы  вымогать стала, и как вещи из дома продавала, и как раз, другой, третий из машины «Скорой помощи»,  на которой мама приезжала, ампулы с промедолом и морфином воровала, пока маму не уволили…

 Помню, как кричала она, когда вы в очередной раз подрались из-за денег, которых у тебя не было, да и у нёё тоже…
Весь тот страшный день, когда ты стукнула её бутылкой по голове…
Ведь это я милицию тогда вызвал...

       Как жаль, что маму твою не удалось спасти, и она от травмы скончалась!

       И тебя мне жалко.
А ничего в лучшую сторону изменить не могу.

 И зачем я только согласился тогда перелезть через перила эти балконные, искушению поддавшись? Зачем и себя, и всех страдать заставил? 
 А ведь я по-настоящему страдал все эти годы, Дашенька, доченька моя любимая!

       Писать заканчиваю.

Теперь ты обо мне всё знаешь.
            Письмо это – по сути, завещание.

       Через несколько минут я во второй раз в жизни перелезу через эти перила злосчастные и, точно птица бескрылая, воспарю над миром, который так жестоко обошёлся с мамой моей, с папой моим, с мамой твоей, с тобой, моя доченька, и со мной, непонятно зачем на свет появившимся…

       Оставляю тебе эту квартиру, набитую книгами.

       Продай и книги, и квартиру, а на вырученные деньги возьми себе путёвку в страну, где жизнь совсем другая, где счастливые люди, может быть, вылечат тебя и направят на путь истинный.

       Письмо к груди прижимая, покидаю тебя, моя любимая!
       Прости, если сможешь, прощай!

       Прости и Ты, Господи, если Ты есть, душу мою грешную!
       Аминь.