«Чу! Скрипнул ключ издавна ржавый,
Дверь вскрыта в сон былой, и вот...»
Но нет, не ключ скрипнул, и не дверь вскрыта, то шелестит дневник моей подруги, милой Ольги, давно ушедшей в мир иной. Я уже в который раз, впиваясь глазами в одну и ту же запись о коротком отрезке ее юности, принимаюсь писать, но всякий раз откладываю. Стоит ли ворошить потухшие угли?
Вспоминается В.Брюсов:
«Я старый пепел не тревожу;
Здесь был огонь и вот остыл...»
Остыл огонь, потухла обида, но...
« ...тени прошлого,
как властны вы над нами!».
1953 год... Цифра 13 действительно воспринимается мною как цифра роковая, как цифра страданий. Каждый месяц, в дождь и снег, зной и стужу я должна, выстояв очередь на улице под любопытными и не всегда доброжелательными взглядами прохожих, засвидетельствовать, что я – Ольга Г., на месте, не сбежала за пределы отмеренных мне 10-ти километров. Это была бесконечная дорога на Голгофу, по-вторяемая многократно, как дубли одного и того же кинокадра. О, как я хочу шляпу с густой вуалеткой или хотя бы монашеский капюшон, закрывающий глаза...
...Мы, старшекурсники хореографического училища, уже принимаем участие в постановках классических балетов «Дон Кихот», «Лебединое озеро», «Жизель»... В них красота, любовь, страсть.. Уже лепится образ, забываются проблемы техники, уже воспаряешь над суетным, земным… но вот оно – 13-е, роковое число, возвращающее тебя к действительности. От боли и невидимых слез молотом стучит одна мысль: «хоть бы никто не увидел моего унижения...» Но тринадцатое число бывает 12 раз в году!
... Однажды... Он долго стоял возле меня на рано темнеющей зимней улице и бесконечно протирал потеющие (или..?) очки. Мы молчали... Не знаю, лишь догадываюсь, о чем думал он – мой принц, танец в паре с которым доставлял мне не только эстетическое наслаждение. Я же была смущена, нет не то слово, пришиблена ситуацией. Он ушел, поняв всё и не сказав ни слова. Занятия продолжались. Мой рыцарь ничем и никогда не напомнил мне той встречи, но танец наш, при строгом классическом абрисе, потерял былую нежность и теплоту.
Шло время, менялись коменданты. Отцу все же удалось вымолить у старшего разрешение расписываться за меня. Со свойственной юности беспечностью я была счастлива уже тем, что хоть на время избавилась от ежемесячной Голгофы.
1954 год. Подготовка дипломных спектаклей и прочая нагрузка принудили меня передать руководство школьной самодеятельной хореографической студией, созданной мною, в другие руки, но школа меня не забыла.
1955 год... Два радостных события в моей жизни: сгинула моя Голгофа, и я заканчиваю училище.
Хмельная весна молодости и свободы! Выпускной бал в школе, где меня помнят, ценят и любят. Я чуть-чуть старше выпускников, но это почти незаметно. Думается, что недурна собой и прекрасно танцую. Недостатка в кавалерах нет. Особенно упорен один, он явно не выпускник и не учитель. Строен, высок, отличная выправка, чуть ли не военная. Наш вальс, как первый поцелуй весны с ласковым шепотом распускающейся листвы. Дурманит сладкий аромат сирени у меня в руке.
-Вы явно не школьный. Как попали на этот бал?
-Моя мама работает в этой школе, и я здесь ради Вас.
(Во мне расцветает прекрасная мелодия!)
-Я давно всё о Вас знаю и наблюдаю за Вами без смелости признаться в этом.
(Мои брови поползли вверх, а в глазах загорелись два вопросительных знака).
- Но объяснения не избежать, и я не уверен в Вашей реакции. Я – ваш бывший комендант.
Мой вальс вдруг затих, тело напряглось, лишившись свойственной ему легкости и пружинистости...Еще миг, и я, вырвавшись из объятий вальса, стремглав выбежала вон.
Р.S. Пусть читатель рассудит сам, стоило ли рассказывать о прерванном вальсе моей подруги?
После долгих размышлений я решила – стоит! В назидание новому поколению, которое не знает страшного слова «депортация». И пусть не повторится такое никогда!