1.
Мы смотрели наивным детским взором в бездонные, цвета молодого мха, глаза этой взрослой, красивой женщины. От ее тихого, гипнотизирующего шепота, по коже муравьиной стаей ползли мелкие мурашки.
Она закурила сигарету. Вдохнула полной грудью сладковато- горький дым, немного задержала его в легких, и неспешно выдохнула тонкой струйкой через едва приоткрытые губы. Марево сигареты полетело в ночь, и она, устремив взгляд за его тонкой дымкой, откинувшись в кресле-качалке, начала свой рассказ.
Я расскажу вам, как разбиваются ангелы….
Я расскажу вам, как они переживают падение….
Нет, пожалуй, не так.
Я расскажу вам, как умирают ангелы, несущие любовь.
Я расскажу вам, каков вкус скрипящей на зубах земли смешанный с запахом крови и соленых слез.
Рассвет едва дребезжал. Было начало пятого.
Я вышла босая, окутанная одной простыней, на холодное, но очень нежное деревянное крыльцо.
Меня потрясывало.
Но не от предрассветной росы, раскинувшейся ледяными брызгами на молоденьких листьях смородины, малины и облепихи.
И не от легкого, едва уловимого, северного ветра.
Меня колотило от того, что прошедшую ночь я провела с мужчиной.
Мужчиной, которого не любила.
Мужчиной, который обожал меня со взмаха ресниц до кончиков напедикюренных пальцев.
Мужчиной, которого я терпела, из уважения и нисхождению к его любви.
Мужчиной, которого не смогла полюбить, потому, что любила другого.
Меня трясло.
Крупная дрожь прокатывалась по мне подобно приливу волн, перебирая каждый нерв моего растерзанного за ночь тела.
Меня трясло, подташнивало и туманило сознание.
Я шла по накаленной, после ночи, холодом траве, не замечая сотен иголок, впивающихся в мои ступни.
Шаг. Второй. Третий. Сколько их я не помню….
В глазах пелена, в мышцах дрожь. Ноги гнутся, икры ослабевают, подкашивая тело и склоняя его к горизонту.
Я падаю на колени, в холодную и мокрою траву, из последних сил сдерживая на груди окоченелыми пальцами, промокшую простынь.
Хочется выть в голос, сливаясь в унисоне голосов утренних птах и шелеста листьев, но звука нет.
Сидя в ледяном изумруде травы, я, словно в трансе, раз за разом нагибаюсь к земле, в безуспешной попытке прокричать:
-Господи, помоги….
Но даже голос не подчиняется мне, будучи солидарен всему телу, за проделанное над ним насилие….
Под раскинувшимся предрассветными небом, окрашенным первыми лучами, я роняла в зеленую траву безмолвные, кровавые слезы, бороздившее моё сердце тернистой, ухабистой тропой.
Не знаю сколько прошло времени.
Не знаю, как сумела подняться и повернуть обратно к крыльцу.
В горячечном бреду я брела к дубовым ступеням лишь с одной мыслью: Уехать…Убежать…Раствориться….Исчезнуть….Умереть….
Сквозь вереницу мыслей, звуков и запахов предрассветной атмосферы, вдруг прозвучало:
- Нормально все? – с презрительной интонацией, крадучись, почти шепотом, с едва сдерживаемыми слезами и злостью.
Я застыла. Не смотря на то, что физически уже давно была замерзшая насквозь.
Этот голос я могла узнать по вибрации воздуха обволакивающего меня. Для этого не нужно было оборачиваться. Все мышцы парализовало.
Рассвет вдруг превратился в закат.
А вместо ожидаемого потепления, температура почему-то очень быстро ползла вниз…
Я не оборачивалась. Но чувствовала его взгляд каждой молекулой своего заиндевевшего тела.
Этот взгляд, обдающий меня ненавистью с головы до пят, был таким истошно громким в своем молчании, что хотелось зарыться головой в землю, лишь бы приглушить звук.
Почему-то замолкли утренние птахи…
И даже неукротимый ветер больше не дразнил своими прикосновениями молодую листву…
И тишина не была гробовой.
И не была смертельной.
Нет.
Она была непревзойденной.
Она непревзойденно оглушительно играла погребальный марш над останками моей души, которые в эту самую секунду катились снежным комом в леденящие объятия тоски, одиночества и боли, цепляя за углы и выбоины оголенными нервами и раздирая в кровь беспомощные остатки сердца.
Бледно-розовый рассвет по - дьявольски цинично плевался искрами восходящего солнца на пылающие заревом боли останки моей любви и моей жизни.
Я молчала.
Слезы, ручьями текущие по щекам, разъедали солью бархат кожи.
Я молчала, стоя с каменно-прямой спиной и гордо поднятой головой, сотрясаемая разрядом накатывающих как удар электрошока, вздохов.
Секунды казались годами.
Мы стояли неподвижно.
Я, не в состоянии повернуться, он – не в силах подойти ко мне.
Палач, с занесенным над головой смертника, топором.
Только никто из нас не мог понять, кому же в этот рассвет досталась роль палача.
Я не видела его лица. Но сквозь эту тишину, я слышала, как по его лицу текли слезы, бороздя кривыми дорожками трехдневную щетину.
2.
Женщина сделала последнюю затяжку и затушила бычок в хрустальной пепельнице. Глаза ее были влажными, руки слегка дрожали. Она запахнула на груди мягкий бархат кашемировой накидки, спрятавшись в нем калачиком, и продолжила рассказ, все так же устремив взгляд в ночную темноту.
Я любила его бесконечно сильно, безнадежно мучительно, безоглядно преданно и безысходно безответно.
Он так никогда и не узнал, сколько молитв за него было прочтено, сколько слез было пролито и сколько желаний попрано.
Я страдала от неразделенных чувств, не замечая никого вокруг, живя мыслями о нем, и была счастлива лишь оттого, что он просто есть.
Не смея навязываться, я хранила в сердце нежность, в надежде когда-нибудь подарить ему свою любовь.
Я старалась не смущать его своей любовью, не обременять его обязательствами обещаний и не ограничивать его свободу.
Я жила ожиданием, предоставляя ему возможность самому определить направление развития этих отношений.
Жила просто любя его и надеясь, что это любовь хранит его.
Но время шло, неумолимо жестоко давая понять, что надеждам моим сбыться не суждено.
А накопленная нежность и нерастраченная любовь давили меня изнутри, требуя выхода.
Из последних сил я пыталась хоть как-то переломить ситуацию, но каждый раз натыкалась на непреодолимые обстоятельства – работу, занятость, расстояние или просто страх и нежелание что-то менять.
Я долго не могла поверить, что мое сердце все-таки ошиблось, и никогда мой вздох не станет продолжением его вздоха.
Я долго не могла принять, что наши души никогда не станут отражением друг друга.
Я долго не могла смириться, что никогда у меня не будет сына с его бездонными, голубыми глазами.
Я долго пыталась убедить себя, что мы сможем преодолеть все трудности, пока в один момент не поняла: Это не было трудностями, которые нужно преодолевать. Это были попытки проломить головой бетонную стену.
И тогда я всё отпустила.
А он не стал удерживать.
И я пошла дальше, стараясь оставить позади самое прекрасное чувство, которое никогда до этого не испытывала, еще не понимая, как же смогу жить без этой любви, и без этого человека, от одного голоса которого мое сердце начинало биться в агонии.
Я все так же продолжала за него молиться, в благодарность за то, что у меня в жизни было это удивительное чувство. Все так же по-прежнему беспокоилась о его делах и желала ему счастья, но больше уже не пыталась разделить его с ним.
Я по-прежнему была счастлива оттого, что он где-то есть, но больше не надеялась на то, что когда-нибудь наши дороги пересекутся, став одной единой.
Я по-прежнему называла его про себя «любимый», видя его он-лайн статус или определившийся номер на дисплее телефона, но только голос мой уже больше не старался показать ему силу моей любви, а мои пальцы больше не набирали лихорадочно на клавиатуре бессмысленно-глупых предложений.
У меня по-прежнему перехватывало дыхание от одной мысли о нем, и учащался пульс от его взгляда на фотографии, но сердце уже больше ничего не ждало, и душа больше не просила успокоения. Образовавшаяся душевная пустота принесла с собой долгожданную свободу и покой.
Я по-прежнему его любила. Только теперь любила свободно. Независимо. И от того еще более сильно.
Время принесло в мою жизнь новых людей, новые эмоции и новые желания. И я была уверена, что, наконец, смогу быть счастлива, снова любить и быть любимой.
Но, выйдя в то раннее утро на крыльцо, меня лавиною накрыло чувство подлого предательства и измены, обнажив передо мной реальные горизонты моей любви к этому человеку, перед которым я ничем не была обязана, и который мне ничего не был должен.
Надежда, что я, наконец, начала жить дальше, оказалась похоронена глубоко в предрассветных облаках этого холодного утра, а чувство любви открылось с новой, неожиданной стороны. И как окончательный аккорд в этой бесконечной песне моей души, в дополнение прибавилось еще огромное чувство вины к обоим мужчинам: тому, которого любила я и тому, который любил меня.
Именно тогда, я отчетливо поняла, что жить дальше у меня не получится, потому что всё, что я делала – было лишь жалкой попыткой самообмана.
Я пыталась обмануть свой разум, свое сердце и свою душу подсунув им вместо любви фальшивые чувства и эмоции, пытаясь им доказать, что смогу быть счастлива, не любя.
Игра не удалась, но как говорится, попытка засчиталась.
Открывшаяся мне смертным приговором реальность безжалостной правдой опустила меня тем утром на колени в мокрую траву, как доказательство моего безоговорочного поражения в войне с самым сильным на земле чувством – любовью.
3.
Мы стояли неподвижно еще какое-то время, не решаясь нарушить тишину и боясь сделать первый шаг.
Я чувствовала, как он ждал, что я первой прерву молчание, под гнетом совершенного поступка. Но у меня не было сил даже, чтобы дышать. Одно лишь ощущение, что я смогу простоять так вечно, однажды превратившись в каменную статую.
И тем нежданнее было, когда он медленно, подошел ко мне почти вплотную, остановившись так, что сквозь промокшую простынь, я чувствовала жар его тела.
Я резко обернулась, задев его спиной. Он отшатнулся.
Несколько секунд понадобилось мне, чтобы поднять глаза и взглянуть на него.
Он стоял, опустив голову, кусая в кровь губы и, до треска в костяшках пальцев, сжимая кулаки.
- Прости, - прошептала я.
Не знаю зачем. Перед ним я была ни в чем не виновата. Но, тем не менее, чувство предательства стыдом заволакивало взгляд.
Он закачал головой, заскрежетал зубами, желваки заходили на его скулах, а глаза блеснули жгучим ядом.
Он схватил меня за плечи и несколько раз сильно встряхнул, приподнимая над землей.
От его такого родного прикосновения кровь теплой волной потекла по замерзшим венам.
- Ненавижу тебя, - практически прошипел он сквозь зубы. – Ненавижу тебя.
В ту же секунду он рухнул передо мной на землю, и, уткнувшись головой в мои колени, обхватил за ноги.
По моим щекам снова побежали слезы.
-Что ты наделала… - по слогам, сквозь слезы, прошептал он с огромным усилием.
Слова разрезали тишину.
- Прости.
- Что же ты наделала…., - и уже не сдерживаясь, он приглушенно заплакал.
Я стояла истуканом, не имея возможности пошевелиться в его руках, а причиненная им боль, сидела в гордом сердце осиновым колом, и бурлила во мне жгучими обидами, разбуженная и растревоженная его внезапным появлением.
И мне бы сказать ему тогда, как сильно я его люблю.
Закричать в голос, что жить без него не могу, что мне дышать больно без его глаз, что без тепла его сердца душа моя осиротела, что без рук его мне тесно в этом безграничном мире…..
Мне бы зацеловать его допьяна, загладить досыта, заласкать его всласть…
Мне бы обнять его, прижать к сердцу, согреть и пропитать исцеляющим
бальзамом моей любви каждую молекулу его тела.
Мне бы в ноги ему упасть и опутать их цепями железными, мне бы перед ним раскинуться океаном моих слез, пролитых бессонными ночами.
Мне бы звездным небом разметаться в его руках…
Мне бы лебедиными крыльями укрыть мою любовь от бури…
Но в то холодное утро, тело мое было сковано вековыми льдами, а слова застряли ядовитым комом глубоко в горле, и я продолжала молчать…
Медленно поднявшись, он посмотрел мне в глаза…
4.
Мы жадно пили каждое ее слово, еще такие молодые, неопытные и наивные, всеми мыслями пытаясь представить себе силу описываемых ею эмоций. Наше воображение рисовало то далекое, холодное утро и красивую женщину, обернутую простыней, сжимаемую сильными, мужскими руками.
Тем временем женщина медленно поднялась из кресла и подошла к резной деревянной решетке крыльца. Словно ища поддержки, она сильно сжала тонкими пальцами лакированное дерево и продолжила:
Он посмотрел мне в глаза, и я поняла, каково это, когда взглядом можно убить.
Я видела, как ему было тяжело. Тяжело смотреть на меня, тяжело прикасаться, тяжело быть рядом.
Я видела, что еще тяжелее ему было не делать всего этого.
Он отпустил меня, подошел нетвердой походкой к яблоне и, облокотившись на неё обеими руками, опустил голову.
Охрипшим от слез и очень тихим от боли голосом, он сказал:
- Я не понимал, что ты значишь для меня…. Не понимал, пока не увидел сегодня чужие губы на твоем лице... Говорят, поздно никогда не бывает. Оказывается, бывает….
И он снова заплакал.
А я продолжала стоять, прикованная к земле его откровением. Его первым в моей жизни откровением.
Он говорил долго и много, тихо и откровенно, открыто и искренне…
Говорил, пока в доме не зажегся свет, и в окне не появился мужской силуэт.
Мне показалось, что в это мгновение он глухо рыкнул, и резко обернувшись, наткнулся щекой на острую, сломанную ветку яблони. Смахивая капающую кровь, он быстро зашагал к автомобилю и, резко дернув дверь, впрыгнул в салон. Уже через мгновение, мощный мотор в несколько сотен лошадиных сил, с диким ревом уносил его на встречу восходящему солнцу.
В то же мгновение, словно подкошенная, я рухнула вниз.
Распластанная, разбитая и пустая, я впивалась искусанными губами в зеленую траву, пытаясь заглушить прорвавшийся стон искорёженного сердца.
Я не заметила, как на деревянное крыльцо выбежал мужчина…
Я не почувствовала, как сильные руки подняли меня с земли…
Я не ощутила, как оказалась укрытой мягким пледом…
Я не помню, как провалилась в спасительное бессознание…
Но я хорошо помню, как очнувшись, я ощутила вкус сырой земли на губах, смешанный с запахом крови и соленых слез.
Медленно приходя в себя после тревожного сна, я увидела перед собой глаза другого мужчины, полные любви, нежности, ласки и терпения.
Он целовал мои всё ещё, очень холодные пальцы, пытаясь отогреть их своим дыханием.
Он обещал, что сделает меня самой счастливой, что его любви хватит на двоих, что его сердце излечит мою душу и вернет мне покой.
Он обнимал меня своими такими сильными и такими надежными руками, и в то утро, я подумала, что лучше я буду на руках у любящего мужчины, чем в ногах у любимого…
5.
Женщина прислонилась лбом к холодным перекладинам веранды, и слезы, струящиеся по её щекам, плавно скатывались с высоких скул, на деревянную решетку.
Мы сидели, тихонько всхлипывая, и уже не сдерживали своих собственных слез.
А она плакала так тихо, что казалось, это ветер колышет ночную листву.
Глаза ее сверкали изумрудами в свете ярких ночных звезд, губы дрожали…
Мы боялись побеспокоить её и без того растревоженное прошлым сердце.
Но она, словно предугадывая наш вопрос, продолжала:
Тогда, прислонившись к яблоне, он рассказал, как случайно увидел меня в магазине тем поздним вечером. Увидел с другим мужчиной, который обнимал меня и целовал, брал у меня сумки и открывал передо мной двери. Увидел, как я ему улыбалась, как гладила его по щеке, как целовала его губы, как держала его за руку.
Рассказал, как впервые в жизни испытал в одно мгновение ревность, боль, любовь, счастье и страх. Дикий, животный страх от осознания, что он меня потерял.
Он говорил, как выбежал из магазина за нами, как пытался не потерять нас из виду, колеся по дорогам в переулках незнакомого поселка. Как не успел проскочить за машиной на светофоре, и как всю ночь ездил по узким улочкам, ища глазами знакомый автомобиль, пока под утро, не нашел его возле дома, с деревянным крыльцом.
Рассказал, как с холодным ужасом распахнул незапертую калитку и подошел к раскрытому окну.
Рассказал, как увидел чужие губы на моем лице и чужие руки на моем теле, скользящие по изгибам груди и бедер, как наблюдал за его пальцами погружающимися внутрь меня…
Рассказал, как беспомощно он смотрел на то, как другой мужчина овладел его любимой женщиной, и как плакал, когда её лицо осветилось экстазом удовольствия…
Говорил, как кинулся прочь и уже у дверей машины, услышал скрип деревянных половиц, а потом увидел меня, бредущую босиком по мокрой траве, обернутую простыней….
А еще он рассказал, что, не смотря на то что, наконец, он понял, как сильно любит меня, он никогда не сможет смотреть мне в глаза, не вспоминая при этом чужих губ на моём лице, не видя при этом чужих рук на моем теле…
6.
Свет фар, внезапно подъехавшей машины, выхватил силуэт женщины из темноты.
Она обернулась к нам и стала быстро вытирать слезы.
- Ну что же, мне пора! - она обвела нас, как нам показалось, немного потухшим взглядом.
А мы, все еще, находясь под впечатлением от услышанного, были не в силах ей ответить.
Наконец кто-то из нас очнулся, и посыпались вопросы:
- А что же было дальше? Вы когда-нибудь еще видели того мужчину? Вы нам расскажете? Когда?
Лицо женщины тронула легкая улыбка, и уже спускаясь по ступеням, она прошептала:
- Вы уже знаете ответ. Просто не хотите его увидеть …., - и обрывки фразы полетели за удаляющейся в ночи фигурой.
Возле машины её ждал мужчина.
Она подошла к нему с гордо выпрямленной спиной и высоко поднятой головой. Легонько коснулась его лица и нежно поцеловала в щеку. Сильные руки мужчины обняли её за талию и крепко прижали к широкой груди.
Через какое-то время, словно нехотя, он отпустил её из своих объятий, открыл перед ней дверь автомобиля и помог сесть.
А спустя мгновение несколько сотен лошадиных сил уже уносили их в ночь, оставив нам неразрешимый спор:
То ли нам показалось, как она легонько погладила едва заметный шрам на щеке мужчины, то ли руки мужчины и вправду были очень сильные и очень надежные…
Эпилог
Я всегда верила, что любовь на землю приносят ангелы.
Я всегда верила, что они живут на земле, пока жива любовь, и оберегают её, как мать оберегает ребенка – от невзгод, боли и страданий.
А теперь я знаю, что любовь не умирает вместе с ними.
Ангелы жертвуют собой ради того, чтобы любовь продолжала жить, и уже от нас самих зависит, сможем ли мы ее сберечь и защитить.
Умирая, они оставляют нам надежду и выбор: бороться за старую любовь или рождать и ценить новую.