Осень Николай Степанович не любил. Холод, грязь, дождь и медленное угасание природы неизменно вызывали у него чувство тревоги, тоски, уныния. Хотелось вслед за перелетными птицами сорваться с места и умчаться от этой серой слякоти туда, где тепло, радостно. Он провожал взглядом курлыкающие стаи и чувствовал себя старым, крепко вросшим в эту землю, дубом, с которого облетает листва, а он ничего поделать не может, как только ждать, ждать лета.
Прошлая осень выдалась для Николая Степановича особенно печальной: он неожиданно овдовел. Утром еще Нюра корову доила, кокорки пекла в русской печи, а потом прилегла отдохнуть и все! Почти сорок лет вместе прожили, сына вырастили, внуки уже. Всякое бывало. У Николая характер – не сахар, да и баб-то смолоду любил, не без греха. Но Нюра прощала его, не злобилась. Поругает, бывало, всплакнет, а потом снова: «Колюня, Колюня!». Добрая была, работящая. А теперь Николай Степанович как-то и растерялся. Не привык жить один. Кто сварит? Кто в избе приберет? И опять же: корова, поросенок, огород большой. Да и сам еще не старик. Хозяйка нужна. Только где ж ее тут взять-то? Три старухи на всю деревню остались, да еще дачники летом.
Осень выдалась долгая, хмурая. И так-то на душе муторно, а тут еще дождь почти сутками льет. И зима не лучше: до середины декабря снега не было, а речка замерзла только в январе. Но все же, когда земля укрылась от грязи, побелела, на душе Николая Степановича тоже как-то просветлело. Заколол поросенка, взял мяса, сала, овощей и отправился в город к сыну погостить. Жалуется ему на свое одинокое житье:
- Может, жениться мне снова, как ты думаешь, сынок?
А тот ему:
- Что ты, батя, раскис, как осенняя дорога? Маму, конечно, жалко, слов нет. Я думаю, поживи пока один. Сам себе принадлежишь, что хочешь, то и делаешь. Эх, мне бы хоть месяц без Наташкиного контроля пожить! Батя, расслабься, отдыхай!
Не понять молодым, как плохо одному. Ни поговорить, ни поспорить не с кем. Тоска! Вернулся к себе в деревню. Зима тянулась непривычно долго. Весной огородные дела потихоньку вытеснили печаль. А тут и дачники понаехали. Ожила деревня.
Как-то вечерком наведался Николай Степанович к одной дачнице. Так, по-соседски зашел с бутылочкой самогона.
- Мол, ты, Мария Семеновна, одна и я один. Хозяйка мне нужна. Чего только летом тут живешь? Здесь и зимой красотища! Переезжай ко мне насовсем. Вдвоем-то нам, пенсионерам, веселее.
Мария Семеновна – дама хоть и в годах, но молодящаяся. По деревне не идет – плывет. Всегда в туфельках, в шляпке. На участке у себя ничего, кроме цветов, не сажает (дескать, отдыхать сюда приехала). Напоминание о возрасте ее покоробило, но виду не подала. Чего взять с деревенского мужика? Впрочем, смекнула, что Николай Степанович еще довольно крепкий, видный. Да и она давно без мужа. Скучновато.
- Ты что ж, Степаныч, никак свататься пришел? – хитро улыбнулась Мария Семеновна.
- Да вроде того, - засмущался Николай Степанович.
Мария Семеновна выпила с ним стопочку, поотнекивалась (так, для порядку), да и согласилась осмотреть его дом-хозяйство.
- Как-то у тебя, Николай Степанович, все по старинке. На окнах занавесочки на веревочках! Надо купить карнизы и повесить портьеры. И обои ляпистые, безвкусные. Поклей светленькие, со спокойным рисунком.
Раскритиковала Мария Семеновна и домотканые Нюрины половики, и белое пикейное покрывало на железной кровати, как и саму кровать.
- Как можно спать на таком музейном, скрипучем экспонате? Купил бы тахту, плед!
Не понравились ей старый холодильник и черно-белый телевизор. А уж как узнала, что у него нет стиральной машины, аж руками всплеснула.
- Как же твоя Нюра стирала-то? Вот зато и умерла во цвете лет, бедняжка! Нет, Степаныч, я так не привыкла.
Николай почему-то не обиделся на все эти замечания. Чем-то, видимо, зацепила его Мария Семеновна. Раньше он женой командовал, а теперь, поди ж ты, сам бегает, в глазки Марии Семеновне заглядывает, парное молочко ей в постельку подает. Чудны дела твои, Господи!
Всё лето Мария Семеновна руководила жизнью Николая Степановича, а к осени наварила варенья со смородины из его сада, да с черники, малины, что он из леса натаскал, набрала яблок, сушеных грибов, картошки. Он погрузил все в ее «Ниву».
- Я тебе обязательно позвоню, - обнимая его, обещала Мария Семеновна. – Спасибо за все. Не забывай!
- Может, останешься, Машенька? – робко спрашивал Николай Степанович.
- До будущего лета, дорогой, до лета. Скучай! – садясь за руль, игриво улыбалась в ответ Мария Семеновна.
Разбередила мужика и укатила. К себе не позвала. Долго смотрел он на опустевшую дорогу, надеясь в душе, что Мария Семеновна передумает и вернется, потом махнул рукой и медленно пошел в избу.
Опять он один. Вот ведь: и обои новые, как она хотела, и портьеры на окнах, и тахта, и телевизор цветной, а все равно не осталась. Грустно Николаю Степановичу. Осень.