Утром Марк приходил к Гранд-отелю, который сверкал на поднимающемся солнце стеклянными гранями. Пять дней в неделю, как на работу, он приходил к Гранд-отелю. Внизу, в тени под раскидистым деревом, он садился на чугунную хитро кованную скамейку и начинал ждать, крутя в руках футляр с фотокамерой. К нему давно привыкли и не гнали от дверей. Он был безобидный и достаточно опрятный – не отпугивал своим видом и запахом, как какой-нибудь нищий или бездомный.
Сначала его даже принимали за своего, за местного жильца. Но потом поселяться в Гранд-отеле стало модным и престижным среди самой богатой части приезжающих. Потом, это когда понастроили новых гостиниц, а Гранд-отель остался как будто символом прошлого, напоминанием: вот так оно было. И вот тогда уже сразу стало видно, что он, приходящий к высокому крыльцу каждые пять дней в неделю, – не из этих, не из тех, кто занимал номера на всех пяти этажах.
Пять этажей! Когда-то Гранд-отель был именно «грандом». Он торчал над окружающими его домами, как настоящий американский небоскреб. С крыши, где был лучший ресторан в городе, открывался вид, ради которого и приезжали сюда многочисленные туристы. Теперь этих пяти этажей почти не видно за разросшейся зеленью и стоящими вокруг громадами новых зданий. Но в нем остался стиль. Вкус остался, запах, аромат эпохи. Поэтому Гранд-отель оставался популярным местом отдыха для приезжающих в их город.
Марк дожидался появления огромных экскурсионных автобусов. Бело-голубые лайнеры мягко подкатывали и аккуратно разворачивались на площади. Если посмотреть на часы, то должно быть ровно девять часов утра. Но у Марка не было часов. Зато у него был фотоаппарат. Старый, даже можно уже говорить старинный пленочный фотоаппарат с чуть голубоватым выпуклым объективом и двумя глазками видоискателя. По углам хром облез с металлических частей, желтела медь и бронза, и выглядел аппарат очень древне и как-то по музейному. И одновременно – очень богато. Такую технику мог себе позволить только очень богатый человек. Или, наоборот, бедный, который просто не мог купить ничего другого. Или еще так: бедный и дурной, который не мог продать старую рухлядь за немалые деньги на аукционе, а потом купить себе новую камеру.
Часов у Марка не было. А вот камера довоенного класса «Люкс» была.
Еще у него был костюм. Даже два. В промозглую местную зиму он носил шерстяной темно-серый костюм в почти незаметную синюю полоску. Летом костюм был тоже серый, но светлый, льняной. Из натурального льна. То есть, очень дорогой по сегодняшним меркам. Вернее, он был бы очень дорогим, если бы не был таким старым.
Костюмы были чистыми. Оба. Дырок на них не было. Или их не было видно – но это практически то же самое.
Примерно в девять двадцать на крыльцо, отдуваясь после обильного завтрака, начинали выходить постояльцы отеля. Те, для кого подогнали красивые и вместительные туристические автобусы. Они закуривали местные сигары, которых не купить нигде в мире, и которые до сих пор скручивают только вручную. Спускались медленно, лениво перебрасываясь словами, шли к автобусам, возле которых уже стояли экскурсоводы с табличками. На табличках крупно на двух языках был написан будущий маршрут. Исторических мест вокруг столицы хватало – экскурсионные бюро не бедствовали даже в период межсезонья, когда море штормило, а небо сыпало что-то мерзко-холодное, не то дождь, превращающийся в снег, не то снег, тающий на лету.
Марк поднимался, вешал фотоаппарат на шею и подходил к автобусам. Внимательно всматривался в лица, пропуская группу мимо себя. Некоторые обращали на него внимание, кивали, здороваясь. Он кивал в ответ. Наконец, пропустив последнего в автобус, он кивал экскурсоводу, заходил сам, устраиваясь на свободном месте, махал рукой водителю, посматривающему в зеркало. И экскурсия начиналась.
Места в экскурсионных автобусах были всегда. Маленьких автобусов просто не было, да и кто поехал бы на мелком транспорте без кондиционера? А группа всегда не набиралась. Гости города любили погулять ночью и поспать днем. А еще они могли просто пройти двести метров вниз по крутым ступенькам, и оказаться на одном из красивейших пляжей. Чистом, безлюдном, огороженном металлической сеткой с двух сторон.
Марк знал это, поэтому ни разу не было никаких конфликтов из-за мест. Он вообще старался сесть так, чтобы видеть большинство приезжих и экскурсовода одновременно. То есть, всегда сзади. А все, наоборот, пытались сесть поближе к огромному выпуклому куполу ветрового стекла, чтобы смотреть на дорогу и хорошо слышать. Как будто сзади экскурсовода не было слышно!
Все было слышно и все было видно. И всех было видно. Марк внимательно слушал и так же внимательно рассматривал всех и всё вокруг.
Экскурсоводы принимали его за работника гостиницы, сопровождающего гостей.
Гости считали его агентом вездесущих местных спецслужб. Они потом говорили вполголоса на веранде, посматривая по сторонам, что не зря, не зря писали в газетах, что тут каждый третий – агент. Вот, даже в наше время, когда свобода и демократия, казалось бы, а все равно – кругом следят и за всеми следят. И этот, что сидит в автобусе сзади – следит. А иначе – кто бы его пустил с ними в автобус?
На улице, когда всех водили от памятника к памятнику, Марк пристраивался чуть сзади и немного сбоку. Как будто бы и с ними, но и вроде отдельно. Он опять очень внимательно слушал экскурсовода. Иногда щелкал фотоаппаратом, нацелившись на туристов. Снимал он только лица. Лица это чувствовали. Гости ежились, но не протестовали – мало ли какие тут порядки, в этой недавно еще совсем дикой стране.
Потом туристов везли обратно в гостиницу. Марк стоял у крыльца и опять очень внимательно на них смотрел, как бы считая в уме, проверяя, все ли вернулись к обеду. Сам он на обед не ходил. Да и вряд ли он мог пойти на такой обед. Ни костюм его, ни фотоаппарат, висящий на груди, права на бесплатный обед не давал. А обедать в Гранд-отеле за деньги могли позволить себе только богатые приезжие. Вот интересно, это действительно в других местах живут богаче, что они все приезжают оттуда такие богатые?
Домой он шел медленно, останавливаясь через каждые двести метров, чтобы отдышаться. Инвалидность, присвоенная ему официально, не было «бумажной». Война закончилась для тех, кто погиб. И еще для тех, кто остался жив и здоров. А вот инвалиды продолжали воевать. Теперь – за свою жизнь. За те дни и годы жизни, что еще остались. Врачи ничего хорошего не говорили. Предлагали только поместить в стационар или отправить в специальный санаторий для ветеранов войны. Их всех официально признали ветеранами. Все-таки они воевали ха свою страну, за свой народ. Но Марк просто не мог себе такого позволить. Это означало бы, что он сдался.
Вот теперь он шел, преодолевая одышку, медленно считая шаги. Шаги стали короче. Значит, нужно сделать триста шагов. Вот и будет двести метров. Потом можно постоять, стараясь отдышаться и успокоить сердце. Потом – снова триста шагов. Если идти в гору – то шаги еще короче. Но в гору и идти тяжелее. Поэтому все равно – ровно триста шагов.
- Марек, Маречек!- встречала его криком из своей комнаты больная старуха-мать.- Марек, это ты там пришел?
Она могла долго кричать его имя, зовя сына к себе на помощь. Или даже не на помощь, а просто, чтобы поговорить, пообщаться. Потому что она, в отличие от него, сама передвигаться не могла. И выйти на улицу, посидеть на лавочке, поболтать с соседями – это все давно осталось лишь в фантазиях, в воспоминаниях, да иногда в снах.
Марк шел в свою комнату, не обращая внимания на ее крик. Потом долго проявлял пленку, делал большие фотографии, отвлекаясь только на то, чтобы переодеться по-домашнему.
Уже вечером он приходил к матери. Посещающая от государственной больницы медсестра уже поставила необходимые уколы. Приходящая от службы обеспечения стариков женщина предпенсионного возраста накормила и напоила мать, сменила огромные взрослые памперсы.
И вот тут заходил Марк.
- Марек!- искренне радовалась мать.- Ты пришел! Где ты был? Что слышал? Ты был на экскурсии? Кто сегодня вел? Как тебе?
Марк подробно рассказывал о погоде, о тучах над морем, обещающих ночной дождь, о новых гостях Гранд-отеля, об экскурсии и экскурсоводах – кстати, появились новые, молодые. Иногда они даже ошибаются в тексте. А сегодня и более того – совершенно не о том рассказывал молодой паренек студенческой наружности.
Мать раньше сама водила летом группы туристов, ей это было интересно и понятно.
Потом Марк выкладывал на белое покрывало свои фотографии и спрашивал:
- Не этот? Точно – не он? А вот, посмотри. Блондин, хоть и седой. Вот еще один. Этот мог по возрасту.
Мать дрожащими пальцами брала большие снимки, всматривалась. Иногда даже доставала большую лупу, рассматривая в упор глаза и губы, кончики носов и уши. Потом отбрасывала – устала.
- Нет,- говорила.- Нет их тут.
- Ничего,- отвечал Марк.- Ты только не волнуйся. Они точно приедут. Их не может не тянуть сюда. Они приедут. Я их сфотографирую. А ты – узнаешь. Вот и будет хорошо. Вот и будет тогда правильно.
Мать не отвечала, потому что уже спала.
Марк шел к себе, доставал из сундука под кроватью свою старую винтовку и в который раз медленно и аккуратно чистил, смазывал ее, перетирал и перебирал патроны, рассматривая внимательно донца гильз и прикидывая, сколько еще лет продержится капсюль.
…
- А ты куда, дед?- грубо толкнул его в грудь незнакомый экскурсовод.- Эта экскурсия только для проживающих в Гранде. У тебя есть карточка гостя? Нет? Вот и катись отсюда.
Марк молча снова попытался войти в автобус.
Его снова оттолкнули. Из окна смотрели на него испуганные туристы. Кто-то показывал пальцем.
- У тебя, что, мест нет?- спросил подошедший от крыльца охранник в черном костюме с ярким бэджиком на кармане.
- Местов полно – бомжей нет,- хмыкнул молодой экскурсовод.
- Это нормальный дед. Он чистый. И он всегда ездит с нашими, как сувенир такой, понятно? Он безвредный.
- Я безвредный,- кивнул Маркс.- Я инвалид. Вот удостоверение.
- Видишь? И еще участник и инвалид. Так что…
На экскурсии он сфотографировал не только туристов, но и этого экскурсовода.
Вечером опять чистил оружие и рассчитывал, сколько патронов сработает, сколько будет попаданий, сколько из них могут быть смертельными. Стрелять ведь надо наверняка. Лучше в упор, но с винтовкой так не выйдет. Значит, придется подойти вот оттуда, от кустов. А винтовку нести в чехле для удочек. И выйти надо будет раньше, чем обычно, чтобы успеть отдышаться.
Да, и еще он не собирался стрелять в невиновных. В тех, кто просто приехал отдохнуть. В тех, для кого в этом городе нет ничего из прошлого. Из их прошлого, военного. Для них он был совершенно безвредный старикан. Сувенир отеля. Символ прошедшей эпохи.