196… год
Где-то горько плакал младенец, призывая хоть кого-нибудь на помощь. Плакал давно. Старухе сначала казалось, что это ей опять снится. Она жила на окраине небольшого городка в заброшенной баньке, где было полутемно даже в солнечный день, пахло сыростью и затхлостью. Давно не выходила на улицу, не хотела видеть людей, отказывалась от еды. Потеряв счет времени, находясь в состоянии, когда уже не отличаешь сон это или явь, она лежала на дощатой лавке и ждала смерти, а та не спешила ее забирать.
Старуха чуть приоткрыла припухшие веки, прислушалась.
- Доченька, ты, небось, меня зовешь? Ужо-ка твоя непутевая мамка к тебе придет.
Она опустила на холодный пол ноги, нащупала старые войлочные чуни и, пошатываясь от слабости, побрела на улицу.
На поляне за баней девчонки и мальчишки весело играли в лапту, а в сторонке на молодой травке среди ярко-желтых одуванчиков лежал кричащий сверток, на который никто из ребят не обращал внимание. Старуха подняла его с земли, прижала к иссохшей груди.
- Доченька, не плачь. Твоя мамка с тобой, я тебя не брошу, - шептала она беззубым ртом.
Ребенок понемногу затих. Старуха принесла его к себе, развернула одеяльце, вытащила мокрую пеленку, обернула малютку сухим теплым платком. Это действительно была девочка, хорошенькая, пухленькая, месяцев двух-трех.
- Баю-баюшки не плачь, я куплю тебе калач, - качая ее, напевала спасительница, когда на пороге баньки появилась девчонка лет двенадцати и с нею молодая женщина, которая бросилась к ребенку.
- Бабушка, вы зачем Верочку украли? - возмущенно спросила она, забирая от старухи малышку, а та радостно закряхтела, зачмокала маленьким ротиком и жадно вцепилась в материнскую грудь.
- Дак, плакала шибко. Не гоже дитю на земле-то лежать. Холодно ишо, сыро.
- Как на земле? - растерянно спросила молодая мать девчонку. - Тоня, я же просила тебя хорошенько присматривать за Верочкой, пока я на работе!
-А я чё? Я только немного поиграла. Все играли, и я тоже, - приглаживая растрепанные потные волосы, бормотала Тоня.
- Неужто так можно? Дитё уморила бы! Креста на тебе нет, - ворчала на нее старуха.
- Вы только мамке не говорите, тетеньки, - хныкала Тоня, - а то новую кофту опять не купит.
- Эх, ты! Ладно, иди уж, горе-нянька, - с укором произнесла мать Верочки.
Тоня шмыгнула носом и скрылась за дверью.
- Мне работать надо, вот дальняя родственница из деревни и прислала свою дочку на лето мне в помощь, да, видно, толку не будет, - пояснила мать Верочки.
- А ты сама-то откуда? Как зовут?
- Мария. Квартиранткой в доме у Пелагеи живу. Скоро от работы обещают комнату дать.
- А меня Анной Семеновной зови, можно бабой Анной. Муж-то есть?
- Нет.
- Охо-хохонюшки-хохо, - вздохнула баба Анна, наклонилась над малюткой, перекрестила ее.
- А мне уж почудилось, что Бог смилостивился надо мной, - дрожащим голосом сказала она, и вдруг крупные слезы покатились по морщинистым щекам.
- Ну что вы, бабушка, не плачьте, мы к вам заходить будем в гости, - принялась утешать ее Мария. – Сейчас я вам водички дам. Где она у вас?
- Нет у меня воды и еды нет.
- Как нет? Почему?
- Я умирать собралась. Нечего мне, грешнице, делать на этом свете одной-одинешенькой, без кола, без двора, - причитала бабка Анна.
- Что вы такое говорите? – удивилась Мария. – Я сейчас.
Она сбегала за водой, за дровами. Принесла заварку, сахар, пряники, растопила печку, поставила на плиту старый, с облупившейся эмалью чайник. К тому времени, как вскипел чай, Анна Семеновна немножко успокоилась.
- Береги дочку, Мария, никуда от себя не отпускай, - произнесла она, гладя сухонькой ладонью детскую ручку.
Верочка весело загулила в ответ. Старая женщина, положила в кружку кусочек сахара, отхлебнула чая. Потом отвела в сторону взгляд, долго и задумчиво смотрела на стену, словно там, на замшелых досках была нарисована картина ее нелегкой жизни.
- Никому я про это не говорила, забыть все хотела, да видно, не простит Господь мой грех. Давно это было. Молодкой жила я в прислугах в одном богатом доме. Веселая была, шустрая, кровь с молоком. А хозяин ласковый, да не жадный. От него я и понесла. Долго скрывала, а уж как хозяйка про все прознала, то выставила меня прочь. Денег, правда, дали немного. Добрые люди приютили. Родила я девочку, аккурат после Покрова. Неделю на нее налюбоваться не могла. Да только жить-то на что? Назад в деревню к тятьке нельзя: убьет. Позор ведь! Деньги закончились. Снесла я свою кровиночку в приют, сама снова в прислуги устроилась. Потом признакомилась с Тихоном, рабочим был на заводе. Поженились. Он все упрекал, что не девкой я ему досталась. Как напьется, так и кричит: «Честь лучше бесчестья» и бьет меня. От него я двух сыночков родила. Петенька в два годика помер от дифтерии, а Васенька и сразу мертвеньким был. – Старушка осушила слезящиеся глаза кончиком платка, горько вздохнула и продолжала: «Повинилась я как-то перед мужем, что есть у меня доченька в приюте, и решили мы ее забрать оттудова.
- Умерла ваша девочка еще во младенчестве, - сказали нам в приюте.
Дюже я тогда плакала. Бог больше деток мне не давал. Да! Горе ходит не по лесу, а по людям. Не заладилась наша с Тихоном жизнь-то. Копили мы деньги на свой домик, а то все по чужим углам. Накопили. Дом присмотрели, с хозяевами договорились, а тут – денежная реформа. Пропали деньги. Не вынес мой Тихон, слег с горя, а через неделю я его и схоронила рядом с сыночками. Пока в силах была, жила в людях, в няньках. А вот теперь племянница мужа Пелагея приютила меня здесь, в баньке. Так что зачем мне жить? Молюсь, чтоб Господь забрал к себе поскорее.
Мария погладила старушку по плечу и тихо спросила:
- А дочку вашу как звали?
- Катериной Трофимовной записана была.
- Мою маму так звали, - удивленно воскликнула Мария. – Она тоже из приюта. Ее двух недель отроду забрали на воспитание в крестьянскую семью. . «Я от камушка родилась, от пенечка откатилась», - часто приговаривала мама. Все хотела найти свою мать, да не знала, как. Гадала у цыганок, те говорили, что мать жива и ее тоже ищет.
Баба Анна крепко вцепилась в руку Марии:
- Где она сейчас? Где твоя мама? Может это и есть моя Катенька? – Надежда, мольба, отчаянье звучали в её голосе.
Мария опустила глаза.
- Мама умерла вскоре после войны от туберкулеза. Ей 35 лет было. Я еще в школе училась.
Повисла горькая тишина. Анна Семеновна сидела, скрестив руки на груди и слегка раскачиваясь из стороны в сторону. Вдруг она стала торопливо развязывать платок.
- Скажи, может, была у нее родинка вот здесь? – волнуясь, спросила она, показывая на ямочку за ухом. – Вот здесь, скажи, была? Маленькая такая родинка?
- Ба-буш-ка, - беззвучно прошептала Мария и крепко прижалась к старушке.
… Верочка безмятежно спала на коленях матери и улыбалась во сне, а в маленькое оконце заглядывал светлый майский вечер, наполненный запахом цветущей сирени, шелестом молодой листвы, нежными звуками соловьиных трелей и ощущением близости долгожданного счастья.