Симона Леопольдовна Зингельшухер была женщиной бальзаковского возраста с волевым характером и безнадежной упертостью. Отсутствие семьи и определенного благополучия не сломали, а только закалили ее. Само имя было настоящим испытанием всю ее сознательную жизнь. Работая в банке простым менеджером, она не раз замечала, как посетители, прочитав табличку с ее инициалами, либо смущенно хихикали, либо откровенно ржали. Волей-неволей у нее выработалась привычка отрешенно относиться ко всему окружающему. Она молча ненавидела свою работу, свою жизнь и, конечно же, свое имя. Хотя ее приятельница (подругами она тоже так и не обзавелась) много раз ей говорила: «Дорогая, да у тебя козырное имя. С ним только и знакомиться с мужиками! Оно уже работает: зацепит так зацепит. А дальше все зависит от тебя. А ты у нас еще ничего…». Да что там «ничего», Симона считала себя настоящей красавицей, «королевной». Так ее воспитали. Отец Симоны, любитель женщин и певца Владимира Кузьмина, сразу же определился с именем своего первенца. Одурманенный модной мелодией, доносившейся практически из каждого окна, он так и пропел своей жене: «Дочь назовем Симоной…. Королева красоты». Ее мама, как обычно, согласилась, только сдержанно кивнув головой. Так же молча она восприняла заявление своей второй половины о том, что он нашел свою единственную и неповторимую любовь. Отцу тогда стукнуло 51 год, а матери 48 лет.
Симоне, в ту пору взрослой и самостоятельной женщине, в память об отце остались уверенность в том, что она «королевна», что все мужики коварные и неблагодарные сволочи, и имя, отдававшее, по ее мнению, прокисшим винегретом, который она терпеть не могла с детства. А себя она продолжала любить и ценить. На мамины воздыхания: «Доченька, когда же ты семьей обзаведешься?» - Симона, глядя на постаревшую и уставшую мать, отвечала: «А где же ты, мам, настоящих мужиков видела?». К противоположному полу женщина относилась предвзято и требовательно. По молодости возле нее кружилась пара-тройка поклонников, со временем их не стало вообще. Если вдруг и появлялся кто-нибудь на горизонте, то Симона, пугливо сжимаясь, начинала ненавидеть свою закомплексованность, приобретенную с годами от одинокого образа жизни. Даже вера в то, что она неотразима, в этот момент трусливо прижимала хвост и пропадала бесследно, уступая место ненавистным Симоне комплексам.
В один из осенних деньков она решила пообедать в кафешке, находившейся недалеко от работы. Злая от очередных язвительных смешков клиентов, она, погруженная полностью в себя, не сразу поняла, что к ней обратились.
- Девушка, у вас свободно, - мужчина лет 60, с небольшим животом и залысиной, выжидающе смотрел на нее.
«Женатый, умный, достаточно обеспеченный» - не все понравилось ей в этом списке, однако она, назло своим принципам и комплексам, сумела выплюнуть немногословное «Да».
- Мне почему-то показалось, что вам плохо. Может, вам нужна помощь, - мужчина обращался к ней, словно она, нищенка и оборванка, просила милостыню. Так, по крайней мере, ей показалось. Конечно, в ней взыграла «королевничная» кровь. Оскорбившись ни на шутку и забыв про все свои слабые места, она горделиво заявила:
- Я сама кому угодно могу оказать помощь. К примеру, вы? Нуждаетесь в помощи? - удивительно, но ее ответ прозвучал даже кокетливо.
И мужчина с готовностью тут же принял правила этой игры:
- Очень нужна. Вы знаете, помощь такой очаровательной девушки способна творить чудеса, - прихлебывая куриный супчик, продолжил мужчина.
- И какого же чуда вы ждете от меня? – Симоне трудно было преодолеть свою неловкость, но все же она справилась.
- Чудо на то и чудо, поэтому не знаешь, какое оно и что ждет тебя… - рассеянно ответил мужчина, принимаясь за второе.
- А что же вы ждете от меня? – ее щи и рыбная котлета уже остыли, и женщина не отрываясь глядела на своего собеседника, стараясь вложить в свой взгляд и вопрос как можно больше загадочности. Однако ответ прозвучал категорично. А взгляд, одинокий и требовательный, придавал всему ее облику еще больше властности и надменности.
Увлекшись булочками с компотом, мужчина не сумел до конца прочувствовать женского максимализма, но успел-таки ощутить себя нашкодившим учеником, не подготовившим урок.
- Скажите, а как вас по имени? – ему вдруг захотелось узнать, кем же работает эта женщина, верны ли его догадки.
- Симона, - протянула женщина.
- Какое у вас редкое имя, - заинтересованно посмотрел на нее мужчина.
- Да я сама ничего, - с вызовом произнесла она.
- А можно я буду вас называть Сема. Вам очень подходит, - продолжил мужчина, рассеянно поглядывая на буфет в раздумьях взять ли ему еще стакан компота или лучше выпить кружку зеленого чая.
- Вы бы еще меня Семенычем назвали, - Симона, выскочив из-за стола, вылетела на улицу.
Мужчина недовольно смотрел ей вслед, так и не узнав, верны ли его догадки по поводу ее профессии.
Бабье лето было в самом разгаре. Осеннее солнышко уже не так ярко светило, но еще ласково согревало. Приятно моросил слепой дождик, мелкими и переливающимися капельками покрывая асфальт, словно россыпью прозрачного и блестящего бисера. Люди, радуясь дождику, улыбались друг другу. Женщина бальзаковского возраста с волевым характером и безнадежной упертостью молча плакала. Считая себя красивой женщиной, требовательно и тщательно оценивая все вокруг, она не ожидала того, что давно превратилась в «мужика в юбке». И все в ее голове перемешалось и отдавало прокисшим винегретом – впрочем, как и ее имя, которое она не любила с детства.