Холодно

Екатерина Шульга
Когда она на него вот так смотрела, Сашка  начинал злиться и что бы она, потом не говорила, он всё делал ей наперекор. Он не мог объяснить, почему так поступал. Наверное, потому что знал: скажи она  нет, нельзя  - и он отступится. Вот это самое понимание и злило больше всего. Именно поэтому и дерзил, и вредничал.  А сегодня, вообще, суббота - короткий день в школе, и можно удрать из этих надоевших стен. Сашка не понимал сеструху. Что ей не нравилось в Елене? Она добрая, ласковая и к нему относится, как мама. Она и Юлю всегда хвалит, но его сестренка все равно не ходит к ней в гости. Ей там не нравится. Что делать два длинных выходных в школе? А у тети Лены телевизор есть, радио и книжки. Насупив лоб, Юлька  сверкала черными глазищами и тянула.

- Не пойдешь. 
Сашка даже подпрыгнул от негодования. 
- Ты чё? Я что   помирать тут должен?
- Не помрешь. – Она глядела на него, не отрываясь и командовала. - Не пойдешь. Там сейчас и автобусы не ходят. Ты как добираться будешь? Пешком собрался?
Сашка вдалбливал сестре очевидные истины.
- Доеду до кольцевой, а там, да - пешком. – Но она была упряма, мотала головой и хмурилась. Сашка заорал.
- Там идти-то, всего одну остановку. Подумаешь! На улице весна.
 
Услышав категоричное.  Нет! Он сердито махнул рукой и удрал.
Пустой разговор. Её не убедить. Переждать в спальном корпусе, проще всего. А то выдумает какую-то ерунду. Холодно ей, видите ли, показалось. Ага, так он и испугался. Спустя два часа, Санька, натягивая чистую одежду, тягуче сглатывал слюну. Он решил не ходить на обед. Его друзья дружно повалили в столовую, а он в это время, рванул на остановку. Благо, она была, как раз за забором школы. Выскочив на улицу, он коротко взглянул на окна школьной столовой. Он бы не прочь покушать, но решил не рисковать. Так легче слинять, и Юлька не сразу заметит, что его нет. Она пока пообедает, потом, в кабинет потащится за своими учебниками. Она их любит за собой таскать. Делать ей нечего, все зубрит, зубрит.

Только часам к трем, может и поймет, что его в школе нет. Воспитателям она, конечно, ничего не скажет, но его отсутствие и так станет замечено всем после ужина. Его порция останется нетронутой, а потом, он не появится на перекличке. И тогда … . Тогда подойдут к ней. Юлька сразу выложит, всё, как есть: он ушел из школы к тете Лене.  Ну и пусть болтает. Пусть говорит.  А чего они ему сделают? Да ничего! Поругают, пожурят. Сашка улыбнулся, вспомнив сколько раз, стоял так перед воспитателями, опустив голову и слушая их терпеливые наставления. Послушает ещё раз, не облезет. Автобуса, как и предсказывала Юлька, не было. Он зябко поежился и подумал о ней. Не часто сестренка запрещала ему, что-то делать, но если это происходило, то у него непременно возникали трудности. Будто чувствовала она или знала, что так будет. Увидев хлипкий, покачивающийся вагон троллейбуса, Сашка решил больше не ждать и сел в него.  Проехав КраЗ, он с огорчением заметил хвост отъезжающего, маршрутного  автобуса, за окном. Эх! Он шел, как раз до «Индустриального». Троллейбус, покачиваясь, как хмельной, еле тянул колеса. Наконец, добрались до конечной.
 
- «Насосная», - объявил водитель, и пассажиры покинули салон.
Сашка вышел последним. Небо было хмурым, ветер злющим. Он проводил взглядом рогатый транспорт, и, с сожалением, поглядел в сторону поселка. Шлепать еще далеко. Он стоял на косогоре. Справа, от остановки расположился завод.  ЗЖБИ - прочитал Сашка. Заводишка был грязным, и снег вокруг него тоже имел какой-то серый налет. Метров через пятнадцать, дорога резко уплывала вниз. Ему в ту сторону. Самым заметным ориентиром на этом отрезке, был переезд и виадук, проложенный для ручья. Сашка посмотрел вдаль. Поселок, закрытый, часто посаженными тополями, показывал только крыши. Почерневшая от сажи и копоти корка снега, покрылась дырами.  Летом, если он выходил здесь, то бежал в поселок, срезая путь, через ручей, а потом в гору. Натоптанная, узенькая тропинка, на порядок, укорачивала путь, и он, не смотря на то, что подниматься в гору было тяжело, упрямо лез вверх.

 Но это - летом. Зимой же, покрытый толстым слоем снега, ручеек  исчезал с глаз, а гора заметно подрастала. Кустарники  кутались в зимние шубы и приседали. Он услышал шум со стороны и насторожился. Откуда он? Черная полоска проймы ручья, с этой точки, была хорошо видна. Это после нескольких теплых дней, его границы обрисовались. Разрушив плотный, снежный капкан ручей вырвался на волю. Сильным порывом ветра, Сашу немного качнуло. Черт, холодно. Укутавшись в пальто, он двинулся по дороге, но, пройдя несколько метров, развернулся и ступил на хрустящую корочку нехоженого пространства.  И пусть зимой, по этой тропинке в поселок никто не ходил, Сашка воодушевлял себя надеждой. Понятно, что берег крут и идти непросто, но он-то ловок и быстр. Что ему стоит преодолеть этот склон. Ноги заскользили по черному насту, и Саша замедлил шаг. Надо быть осторожным.

Над головой всё так же гудел ветер, а рядом шумело и орало. Завывание напоминало собачий вой. Сашка, передернув плечами, обернулся назад.  Троллейбус  ушел, люди разошлись, и только он, как бобыль, стоял на пустыре. Небо его удивляло. Оно повисло так низко, что касалось макушки горы. Удивительно, но там, за мутной пеленой, Сашка не увидел даже крыш домов. Вой собак вызывал тревогу.  Их, на Насосной, было много, но сегодня они лишь подавали голос, прячась от пронизывающего ветра. Уууу! Он казался таким маленьким и беззащитным рядом с этим хмурым небом. Как же холодно. А вот и ручей. Сашка  оглядел берег. Вниз он скатится вмиг. Хоть тут можно сократить время. Вроде день ещё, а он дальше пяти шагов ничего не видел. Туман клубился над водой и поднимался к верху, кружась над ним.

Разыскивая знакомый спуск, он подошел к самому краю. Где же это? Разглядев заснеженный бугорок в нескольких метрах от себя, Сашка обрадовался. Нашел. Присев на пятую точку, он полетел вниз, а достигнув знакомого куста, обхватил его руками и... вскрикнул от ужаса. Это не тот  куст, не тот спуск, а он стремительно летел к месту, которого не знал. В его руках торчал тощий скелет сорняка. Вокруг не было ничего, за что можно было бы зацепиться. Возле  самой кромки ручья он смог затормозить и облегчённо вздохнул. Нога нашла опору. Он вцепился застывшими пальцами за тощий хвост кустарника и заскулил. Варежка левой руки потерялась, где-то на спуске. Цепляясь руками за всё, что казалось более или менее прочным, он исцарапал пальцы в кровь.

Вторая рука  тоже болела, но она хотя бы не мерзла. Сашка завис над ручьем, боясь пошевелиться и выл, моля о пощаде. Глядя на ручей сверху, он ошибся. На самом деле, этот участок ручья оказался довольно широк. Вода ревела так громко, что у него  закладывало уши. Она будто предупреждала – не лезь, тут опасно. Окровавленные пальцы саднили. Он снова осмотрелся. Куда же теперь двигаться? Перешагнуть или  перепрыгнуть ручей с этого места было невозможно. Да и не ручей это был, а узенькая полноводная речушка и это её голос он слышал с остановки.  Завалившись на склон, он стоял и осматривал берег с одной и другой стороны. Вода бурлила, налетая на берега и пугая его своей бешеной скоростью. Нужно поменять место положения. Шаг за шагом он стал двигаться к виадуку. В поисках возможного перехода, он внимательно осматривал берег, но глаза видели только снег, склоны и этот бушующий поток.

Как же холодно. Позвать бы на помощь. Он открыл рот, но из горла вылетели лишь тихие, хриплые звуки. Голос пропал. Над водой клубились белые хлопья. Видимость становилась  все хуже и хуже. Туман. Он, как живой, медленно смещался с одного места на другой, кружась и сворачиваясь в спираль. Наконец, Сашке повезло. Пусть берегА в этом месте были почти отвесные, зато русло реки стало Уже. До противоположного берега, рукой подать.  Достаточно сделать один, два прыжка. А кроме всего прочего, его порадовало то, что на противоположном берегу, нашла себе пристанище молодая ива.

Она низко наклонилась к реке, опустив тонкие ветви в воду. Значит, будет за что зацепиться после приземления. Он сделал глубокий вдох. Вода бежала так быстро, что брызги разлетались во все стороны, а многочисленные гребешки волн скользили по камням. Хороший признак, решил Саша, здесь мелководье. Заметив  сверкающий бочек камня, он ещё больше воспрянул духом. Здесь он это и сделает. Здесь перейдет на другой берег. Правда, сумасшедший рёв и мутная вода немного пугали, но выбора у него не было. Пусть он промочит ноги, зато вскоре, будет на месте. В голове вертелась только одна мысль, как бы перемахнуть это место половчее. Он собрался с силами, напрягся и … , оттолкнувшись, сделал рывок.

***

 Наступив на камни, он провалился в преисподнюю и беспорядочно забил руками, пытаясь удержать равновесие. Это были не камни, а из воды вырвался куст и шлепнул его по лицу, заставив, шарахнуться в сторону и провалиться в бушующую пучину с головой.  Дыхание остановилось. Оно замерло.
Наверное, он умер, но ненадолго. Очнулся Саша от холода и от того, что перед глазами замелькали прутья. Вцепившись в них, он почти вылетел из воды и только, оказавшись на твердой земле, задышал. Задышал  быстро, с надрывом. Он дышал, захлебываясь вкусом воздуха и давясь от его избытка. Грудь не могла вместить в себя весь его объем и отзывалась болью. Так и держась за ветку дерева, Саша подтянулся. Кусты мелко дрожали. Это его так трясло, или ветер шалил? Хорошо хоть боль прошла.

Ее не было, зато он быстро превращался в стылый кусок морозной мозаики. Сжавшись в комок, он несколько  минут соображал, что произошло. Ага, Юлька об этом предупреждала. И понимал, если это так, то надо что-то делать, надо выкручиваться и сделать это надо быстро, пока совсем не окоченел. Двигаться. Идти вперед. Как робот он приподнял руки, и взглянул на ладони. Капли медленно стекали, падая под ноги.  Он поднял голову, оценивая  крутизну склона, погладил грудь, выжимая руками из пальто воду. Перед глазами снова замелькала Юлька. Сашка забурчал
- И нечего зенками ворочать, я справлюсь.

А вода лилась отовсюду. Потопав ногами, он понял, что идти с килограммом воды в ботинках невозможно и присел на снег, снял ботинки, выплеснул воду. Готово! Натянуть мокрую обувь оказалось не просто. Руки не справлялись. Наконец, всё получилось и он начал взбираться на кручу.  Почувствовав, что  зубы застучали, Саша, что было силы, сжал их.  Попытка унять дрожь провалилась, а, он, услышав костяной перестук, хрипло засмеялся. Вот, умора! Он лезет в гору, совсем, как тот  бобер - пальто, как брюхо, волочится по склону, оставляя темный след. На голове мокрая шапка, а он прёт и прёт буром. Хорошо, что боли нет, во всяком случае, беспокоит его не она, а этот методичный стук. Он  громко отзывается в голове и злит. Сашка даже не подозревал, что зубы могут отбивать такой набат. А вот оказывается, могут. По телу побежали жгучие мурашки.

Может, от того, что застыл? А зубы так колотит, что, кажется, вот-вот, и они вывалятся. Он, наконец, преодолел склон, и, обернувшись, в последний раз окинул взглядом черную полоску ручья. Сверху он снова показался узеньким ручейком. Вот только прежний шум и напоминал о том, насколько он опасен. Одежда и обувь потяжелели вдвое. Стало трудно идти, да и желания, передвигать ноги, куда-то улетучилось. Хотя, идти-то осталось совсем чуть-чуть. Он уже пришел. Согнувшись крючком, Саша потрусил к дому напротив. Краем сознания он понимал, что нельзя останавливаться, поэтому и шёл, еле передвигая ноги. Шёл. Шёл. Шёл. Казалось, эта дорога никогда не кончится. 

Руки-ноги тряслись и существовали сами по себе. Ничего, скоро его увидят. Пустынная дорога его не пугала, но вызывала сильное удивление. Почему никого нет?! Он видел дома, зеленую аллейку, синее небо и яркое-яркое солнце. Он даже ослеп, взглянув на него. Сашка засмеялся и прикрыл ладошкой глаза. К нему наклонялся папка. Он заглядывал в его глаза, гладил по голове и обещал: «Все будет хорошо». Сашка и не сомневался в этом, а Юлька стояла рядом и как кукла, мотала головой. Вот дура, чего метелкой трясёт?

***
 Встряхнув последние стылые капли, Сашка  остановился и попытался вспомнить, где находится.  Он стоял на проезжей части дороги в тяжелом шлеме изо льда и такой же, одежде. До ближайшего дома осталось несколько шагов. Преодолевая сопротивление, он поднял руку, поправил шапку и пошел. Открыв дверь, он чуть не упал от яркого света и тепла. Снова  нахлынула боль. В глаза бросилась дверь, обитая кожей и металлической сетью-рабицей. Постучал. Ударов не услышал и, поначалу расстроился, но ему повезло, дверь отворилась. На глаза Сашки выступили слезы. Он увидел  женщину и растянул губы в улыбке. Женщина демонстративно приподняла брови, осмотрела его с ног до головы и скривилась так, что он и сам удивился – что тут делает. Сразу понял, не улыбка вышла, а страшный оскал и, конечно, она ей не понравилась. Полная, красивая, в ярком цветном халате с японским  рисунком, она смотрела на него удивленно и чуть-чуть брезгливо. Надо что-то сказать, подумал Саша и прошептал.

- Я упал. Можно я переоденусь.
Она картинно взглянула на его руки и спросила.
- Я, что-то не виду твоей одежды. Ты во что собираешься переодеваться? Не в мое же?
А силы Сашки были на исходе. Почувствовав, что ноги подкашиваются, он сделал шаг ей навстречу и очень удивился, когда она захлопнула за собой дверь, подошла к нему, развернула его в сторону выхода и подтолкнула.
- Выход там! И, нечего тут бедненького разыгрывать. Знаем мы ваши фокусы. Ишь, что вытворяешь. Облился и по домам ходишь. Какой предприимчивый, пацанчик! Настоящий актер! – Подперев бока, она смотрела на него насмешливо. – В мой дом ты не войдешь.
И Саша заплакал.

- Я устал.
Женщина хихикнула. Её злорадный голос он не услышал, увидел лишь глаза змеи, от которых поползли мурашки по спине.
- Старик, что ли?!
А он и был, как старик. Стоял, сгорбленный, уставший истерзанный болью и морозом. Равнодушие женщины и этот тон его испугали больше холодной воды и боли. Ей неведомы доброта и сострадание. Она не поверит. У неё слепые глаза, глухие уши.  У неё и сердца-то, наверное, нет. Она не поймет.  Дверь соседней квартиры приоткрылась, Сашка повернул голову, и тот час услышал громкий хлопок. Дверь закрыли. Люди отгородились он него железными засовами, надежными затворами и, сколько бы он не рвался к ним, не помогут, и только злюка Юлька ворочала глазами и орала.
- Иди отсюда, проходимец!

И он пошёл. На холод, на мороз – на улицу. Пальто задубело,  шапка превратились в колющий панцирь, да и он, как робот шёл, не видя дороги, не слыша звуков. Он брел в неведомое «туда», где живут добрые люди, такие, как Юлька. Она хоть и вредина, но, если что, поможет. Солнце, наконец-то, подало знак и выглянуло из-за туч. Сашка поднял голову, улыбнулся и, отдал себя в руки этого светлого пятна. Дунул ветер и его покачнуло. Всё будет хорошо.  Уже завтра, он  будет сидеть за партой, и злиться на Юльку. Или на  учителей, или на себя, или на этот день, или на это небо.  Да, да, это оно больше всего виновато. Если бы не оно всё было бы замечательно. Как холодно!  Он снова покачнулся, но даже не заметил этого.  Главное, он снова почувствовал тепло. Оно в нём. Может, ему сегодня и не повезло, но не может же быть всегда плохо. Вот и сестрёнка, как-то иначе глазами моргает, говорит что-то. Надо жить? Вот, дура! Он и так  живет, и жить будет ещё сто лет!  Сашка опустился на колени. Стало легко-легко, так, будто стал он ангелом.  Его кто-то укутал в белый балахон, и он полетел. И так тепло ему ещё никогда не было.
 
***
Сашенька обещал приехать, и Елена, ожидая гостя, выставила на стол всё самое вкусненькое. Весь день они с мамой просидели дома и, испытывая некоторую долю разочарования, спать, легли рано и голодными. Саша не появился ни в субботу, ни в воскресенье. Мальчишка, с которым ее свела судьба, был пареньком слова и, чувствуя, беспокойство, Елена Ивановна, через несколько дней, отправилась в интернат.  Директор, узнав, к кому она пришла, нахмурился и, взглянув на неё хмуро, пригласил в кабинет. Усевшись за стол, он несколько минут молчал. Она уже начала терять терпение, когда он поднял на нее глаза и сказал.
- Саша в больнице. Состояние тяжелое.
Не ожидая подобного сообщения, она нервно приподнялась, но тут же присела, когда  увидела движение  его руки. Не зная даже от чего, она заволновалась.

- Что-то случилось?
Он поднял на неё глаза и бросил резко.
- Да, случилось! Как раз это я и хотел узнать от вас! Что могло произойти с мальчишкой. Он уже несколько дней лежит в больнице с обширным обморожением! То, что он в пятницу ушел из школы к вам, мы знаем от его сестры, а вот, что произошло дальше?!
Обхватив щеки руками, она смотрела на него маленькой девочкой и не знала что сказать. Значит, он все-таки собирался к ней, но что-то помешало ему добраться до её дома.
- Значит, он ехал! – Она замолчала, боясь продолжить то, что пришло на ум. - Я ничего не знаю.

- Значит, поехал. И вот в связи с этими событием, я хотел бы узнать, почему он, не спрашиваясь, ушел из школы. Вы знаете о том, что он сирота? Вы знаете о той ответственности, которую несут педагоги и воспитатели  за жизнь этого ребенка? Я, слышал, вы работаете в школе, значит, должны  понимать это. Почему, я вижу вас у себя только сейчас?!
Не зная, что сказать, она только кивнула головой и сразу услышала.
- Что вы мотаете головой?
- Да, поймите же вы меня, я и сама в недоумении, - и, вдруг, поняла, не это она должна сейчас говорить и спросила обеспокоенно. – В какой клинике он лежит? 

- Краевая больница. Но, прежде чем вы отправитесь туда, я должен знать, собираетесь ли вы видеться с ребенком и дальше. И если да, то нам необходимо выполнить некоторые  формальности. 
Она получила  листок бумаги.
- Напишите фамилию, имя, отчество, кем вы детям приходитесь, где живете, где работаете и телефон, наконец,  по которому с вами можно связаться. Вас это ни к чему не обязывает, а нам будет спокойнее. Мало ли, что ещё может случиться.

Быстро записывая данные, она бросала на него взгляды и боролась с искушением, бросить всё и удрать.  Он так смотрел. Прочитав то, что она написала, директор удовлетворенно  кивнул головой.
- Через месяц мы дадим вам ответ. – Какой, хотелось спросить ей, но она промолчала, а он, будто прочтя её мысли, закончил. – Сможете ли вы, впредь, видеться с ребятишками.
Елена встала. Роман Борисович  попросил.
- Если вам не трудно, впредь, сообщайте нам, если, вдруг, дети снова у вас появятся.

***

Через час она слушала, что говорил врач, а потом, оказавшись  в палате, долго всматривалась в бледное, сильно похудевшее лицо мальчика. Он неспокойно спал и изредка в бреду выкрикивал бессвязные фразы. Вначале она мало понимала их смысл, пока не уловила фразу.
- Не гоните меня. Я упал. Не гоните, - он шептал это, вдавливая голову в подушку, будто защищаясь от кого-то или борясь с кем-то. Зажав ладошкой губы, она с ужасом смотрела на  его истерзанное тело и жалела о том, что она ни чем не может ему помочь. А он проглатывал слова, то вскрикивая, то замирая ненадолго, кричал снова.
- Я упал. Мне холодно. Холодно. - Наклонившись к самому лицу мальчика, она долго вслушивалась в эти слова. – Холодно! Как холодно.
Что гнетет его, гадала она; с этой мыслью и ушла, пообещав медсестрам, что будет появляться у мальчика каждый день.

*** 
Домой Лена добиралась долго. Как назло не было ни автобусов, ни троллейбусов. Доехав до Насосной, она, застывая от пронизывающего до самых костей ветра, прошла гору. Завернув на поселок, подошла к остановке, но, взглянув на время, пошла пешком.  Далекий шум машины её обрадовал. Какая удача, автобус. Пряча лицо в меховой ворот, она, как девчонка, замахала руками. Водитель сжалился и затормозил. На несколько секунд зажглись фары и сразу погасли. А она, застыв мумией у ступенек маршрутки, глядела на кривую дорожку, которая от её ног уползала вниз, к ручью.
- Долго стоять ещё будешь! – Заворчал водитель. – Только что прыгала, под колеса бросалась, а теперь стоишь, как  сонная муха. Холодно же! Что решила-то?

А её вдруг, как ударили. Она махнула рукой, отгоняя его от себя. Автобус  укатил, а Лена, замерев от ужаса, наклонилась над склоном  и смотрела вниз. Эта застывшая и играющая серебром дорожка, не спускалась вниз. Это кто-то карабкался вверх. Это кто-то, преодолев ручей, шел с той стороны и потом поднимался наверх. Он шел в «Индустриальный» так же, как и она, не надеясь на автобус, но шел не по трассе, он прошел здесь. И, это его следы. Он вылез в этом месте и, значит, пошел туда, к этому дому. Старый, обшарпанный барак, стоял всего лишь в нескольких шагах. Не гоните, шептал он, не гоните, просил он, не гоните. Я упал, кричал он. То во что превратились его вещи после купания в ручье, красноречиво указывали на то, какие тяжкие усилия прикладывал мальчишка, чтобы выбраться из воды.

Глупый, самоуверенный ребенок решил, что с легкостью преодолеет ручей. Не получилось. Он сорвался в воду, а потом поднимался по этому склону к людям, к теплу. Боже! Стыдно-то как! Они выгнали его. Видели, в каком он состоянии и выгнали. С дрожью в сердце она осматривала вещи мальчика. После купания, они пришли в негодность: и обувь, и пальто, и шапка. В голове не укладывалось, как видя его в таком состоянии, люди могли так жестоко поступить.  Она бросилась к бараку, а оказавшись внутри, заколотилась в первую  дверь. Спустя секунду, разглядев черную головку звонка, нажала на неё и не отпускала до тех пор, пока не услышала легкий щелчок. Отступив от этой двери, бросилась ко второй, а потом к следующей, и, уже там, снова, давила на звонок, а свободной рукой, отбивая ладонь, колотила по двери.

Она и отворилась первой. Лена увидела опухшие глаза женщины и даже завелась от злости. Её, видели-те, разбудили. Вот, соня! Глядя на Елену осоловевшими глазами, женщина зевнула и только после этого поинтересовалась.
- Ну, что опять случилось?
За спиной Лены заскрипела  вторая дверь. Она достигла своей цели - привлекла внимание.
- Возле вашего дома, на днях, мальчишка в ручей провалился. Он пришел сюда! Вы его видели?
- Да, не было никого! – прошамкала соня.
В проеме второй двери показалась размалеванная красотка. Женщина куда-то собиралась.

- Да, что надо-то? Пришла, орешь. Ты объясни вначале, что стряслось. А-то шлындают, шлындают все, покоя нет!
Наконец, показалась жильцы третьей квартиры.
- Что случилось, Лена?
Услышав вопрос, Елена вздрогнула. Она увидела своего коллегу, Геннадия Громова и, слабо улыбнулась. Чтобы не сорваться, сделала глубокий вздох и только после этого, заговорила.
- Да, я выяснить хотела. В двух кварталах от вашего дома подобрали замерзшего ребенка. Мальчика десяти лет. – Геннадий недоуменно оглядел женщин и снова повернулся к ней.
– А к нам, почему пришла?
- Он шел в поселок, через ручей. Вылез, как раз напротив вашего дома. Вот я и думаю…  .
Сонная жиличка заворчала
- Да, вроде тихо всё было. Правда, Маша жаловалась на какого-то артиста. Сказала, облился малец водичкой и стоял перед ней, ручонками сучил.
Елену покоробило от хамского выражения.
- Ручонками?! Да, люди вы или звери? Он же в воду упал. Помните, температуры на улице стояли какие! Он, действительно, замерзал. По нему  же видно было, что он мокрый. Звери! – а, заметив пса за спиной мужчины, поправилась. - Нет, звери-то добрее будут.
Голос за спиной прошамкал.
- Да, что говорить-то! Помню я этого парнишку, он даже слезинки из себя выдавить не мог. Я тогда быстро смекнула, что это за фрукт.
Ни в одной из женщин не было даже тени сожаления.
- Соображаешь, что говоришь! – взорвалась Лена. – Этому артисту десять лет.
- Да и кто, в такой мороз на улице, обливаться станет!? – Поддержал её Геннадий.
Первая жиличка покачала головой.
-А парнишка был, я помню. Грязный с головы до ног! Ужас просто, какой грязный, поэтому и выгнала его эта краля. Даже в подъезде постоять не дала.
- Ага, - подскочила к соседке  крашеная, - видела, значит! А это не ты, тогда закрылась, чтобы не связываться с пацаном?

В горле Елены  застрял ком. Она не могла слушать этих особей. Ребенок умирает, а они друг с другом грызутся. Она повернулась к Геннадию. Среди этих темных душ, он один казался человеком, и действительно, был  обеспокоен судьбой ребенка.
- Он в реанимации лежит, и лежать будет долго. – Потом, глядя на одну и вторую женщину с ненавистью, повысила голос. – Долго! Понятно вам, злыдни!
Она задыхалась, стоя в этих деревянных стенах. Вот ведь не зря говорят: рыбак рыбака видит издалека. Есть в этом что-то. Собрала же их судьба вместе, в одном бараке. Видели, видели и остались равнодушными. Она развернулась и, покачиваясь, как после  обильной выпивки, вышла. Ей нужен был чистый воздух. Ничего кроме этого: чистый воздух и небо над головой. Подальше от этих.
Холодно. Боже, как же холодно!