Моя подружка красит ногти черным или кроваво-красным. Рисует тонкие стрелки, клеит ресницы и томит пурпурным рот. У нее в голове готический полумрак. И еще она придумала, что скоро умрет. Я стискиваю хрупкие пальцы, но не могу вытащить мою сладкую девочку из тьмы. Энн, назовем крошку Энн, прячет от меня толстые фолианты, бормочущие что-то об аде. В проколотых ушах звучат декадентские манифесты, а не признания в любви. Малютка Энн искусственно придает блеск уставшим глазам, когда меня целует. Легковерная глупая Энн…
Это чернота дышит звездами, звездами которые ты никогда не видишь. В Луне ты ищешь союзницу, но в зеркале не отличишь от своего лица. Лица фарфоровой куколки, что не в силах вернуться в Зазеркалье или повзрослеть. Ты опять не можешь сделать выбор. Энн с удавкой на шее. Энн, раскрывающая книги на одной и той же странице. Энн, отдающая свое сердце самой безумной мечте. Энн, раздвигающая ноги перед случайным знакомым. Энн, впускающая в сумрачную комнату зло. Это зло ты зовешь другом.
Сигаретные ангелы кружили роем над твоей душой, прожорливые мошки с антрацитовыми крыльями всегда алчны и хотели от тебя большего. Наконец, ты им это дала, предложила себя, как яблочный пирог на безумном чаепитии. Они наедались тобой до колик, но не могли насытиться. Их империя разрасталась и множилась; твое царство было разорено тобою же. Пряничный домик подгнил изнутри.
В церкви святой Марии звенят колокола, призывая нас вспомнить,что мы смертны. Стоит отступить во тьму и это убьет нас. Стереть в пыль и прах для властных пальцев – сущий пустяк. А впереди - единственный Суд.
Каждый день я получал от тебя письма на французском или немецком: для меня все это звучало бессмыслицей. Я путался в паутине тонких нитей, в парах сухого льда затуманивавшего твой разум. Блуждал в твоих королевствах, затерянных мирах и оживших страшных сказках....
И видел все яснее, что мне придется отказаться от тебя, моя сладкая Энн.
Я бы мог хотя бы молиться о тебе, разбивать лоб и просить кого-то о милости, но смогу ли я заставить себя делать это? Чаша моего терпения переполнена твоей вечной ложью. Твои химеры гадили в нее не раз. Меня давно тошнит от тонких стрелок, пурпурного рта и черных приталенных платьев. Ты была ничем, считая себя чем-то значительным. Смазливая показушница и кривляка! И все же, несмотря ни на что, я сижу и пишу эту готическую любовную песню в знак памяти о своем прошлом. Все еще пишу эту готическую любовную песню – как память о своем прошлом. И пытаюсь вычеркнуть из нее твое лицо. Лицо фарфоровой куколки, что не в силах вернуться в Зазеркалье или повзрослеть…
(вольный перевод с доплнениями, оригинал A Gothic Lovesong, Current 93)