На баке баркентины, на горячем от солнца битенге, сидел старший матрос Мишка Олейник, рвал гитарные струны и под дружное «хоп-хоп» окружавших его матросов и курсантов лихо напевал:
На острове Таити
Жил негр Тити-мити,
Жил негр Тити-мити
И попугай Ке-ке...
Это был любимый номер курсанта Пухова, который обычно с него начинал свой репертуар, а на гитаре играл... Ему сейчас до слез было жалко инструмент, который терзал Мишка.
Сегодня Костя Пухов был в рабочей вахте и по распоряжению боцмана драил медяшку. Уже слепили глаз латунные барашки на иллюминаторах, золотом горели медные колпаки компасов, и, чтобы быть поближе к поющей компании, Костя надолго прилип, буквально повиснув, на рынде. Колокол сиянием своим уже соперничал с солнцем, а Костя все тер и тер его суконкой с пастой ГОИ.
.. .они вставали рано,
съедали по бананам,
съедали по бананам
и грелись на песке, -
подтянул Костя и вздрогнул от нежного голоса и тяжкой десницы боцмана, легшей ему на плечо.
- Насквозь протрешь, звенеть перестанет, - прогудел дракон насмешливо. - Кончай, милок, это грязное дело и валяй-ка котел в баньке растопи.
- Так мы ж два дня, как в бане мылись, Михалыч, - возразил Костя.
- Ну и что? Разве тебе не хочется это смыть? - боцман прищурился на черные от работы клешни курсанта. - Чай, на свиданку вечером пойдешь.
Костя промолчал, только шмыгнул носом, уверенный, что боцман заказывает баню для себя. Нет бы в город сходил, в настоящую баню, с парилкой.
- Ясно, - буркнул он и нехотя поплелся на переходной мостик, а вслед ему неслось:
Ты будешь первым,
не сядь на мель.
Чем крепче нервы,
Тем ближе цель...
Банька на баркентине размещалась между спасательными шлюпками по правому борту и была такой крохотной, что в ней с трудом помещались одновременно три человека. В углу тесной раздевалки стоял круглой колонной от палубы до подволока водогрейный котел. Мизерная топка котла находилась у самой палубы. Дрова были сложены здесь же, под скамьей напротив двери. Костя набрал охапку дров, бросил на железо перед топкой. Затем набил полную топку, посмотрел вокруг - нет ли бумаги. Бумаги не было. Бумага на судне вообще была дефицитом. Он вышел из бани, спустился в кубрик, сгреб со стола старую газету, высыпал и завернул в нее мусор из урны и поднялся на палубу.
На причале, близ трапа, стоял грузовик. Курсанты с матросами бегали между ним и артелкой на борту - принимали продукты. Только боцман с артельным матросом о чем-то толковали на берегу, да поглядывал на них снизу, с палубы, вахтенный у трапа Ванька Толузаков. Костя вздохнул по своей незавидной доле и пошел в баню.
Бумага полыхнула порохом и сгорела в несколько секунд. Сырые дрова даже не прикоптились. Пришлось снова идти искать бумагу и повторить все заново. Дрова гореть не хотели. И тут Костю осенило. Он даже удивился, почему сразу не дотумкал.
Он пробрался в подшкиперскую, отыскал в углу какое-то подобие банки - наверное, колпак с электродвигателя - и пошел к машинному капу. Через раскрытые створки капа из машинного отделения доносилось стрекотание дизель-генератора. Костя сунулся внутрь, вдохнув угарного запаха отработанной солярки, тавота и горячего железа. Возле главного двигателя сидел на корточках старший механик в черном берете и промасленном до блеска комбинезоне и что-то там крутил.
- Егор Сергеич, - позвал Пухов. Механик не реагировал.
В это время до слуха Кости дошел какой-то посторонний шум с берега. Он обернулся и увидел, как по причалу под барабанную дробь чеканит шаг отряд пионеров. Впереди отряда, рядом с вожатой, строевым шагом маршировал чиф, начальник училища, собственной персоной. Почти тут же от трапа донесся панический вопль Ваньки Толузакова:
- Эки-па-аж! Сми-ир-рно!
Костя метнулся от борта к машинному капу, перегнулся вдвое, едва не свалившись вниз, закричал:
- Сергеич!
На этот раз стармех услышал, поднял голову, кивнул, вопрошая:
- Чего надо?
- Налейте солярочки малость, Егор Сергеич, - проканючил Костя.
- Зачем тебе солярка? - строго спросил дед, принимая, однако, протянутый Пуховым колпак.
- Да руки никак не отмываются. - соврал Костя. И для пущей важности протянул ладони.
- Ты только на борту не лей, - предупредил дед, подавая уже наполненный колпак. - А то с нас боцман шкуру снимет. - Он стянул с головы берет и протер им блестящую от пота лысину.
Костя принял солярку и поспешил скрыться в бане. Ему совсем не хотелось показываться на глаза начальнику училища. Тому, конечно же, доложат про их с Генкой Шкариным «картофельный бунт», а чиф бунтарей не жалует. Правда, Косте хотелось показать себя перед восхищенными взорами школьниц, каким просоленным мареманом он стал за два месяца практики. Эх, если бы не чиф!... Хотя... - Костя оглядел себя - он был сейчас в одних лишь плавках. К тому же он еще не выполнил задания боцмана.
Он выплеснул на дрова часть солярки, чуть подумал и вылил все, уверенный, что вот теперь-то дровишки заполыхают как миленькие. Костя чиркнул спичкой, поднес ее к топке и...
«Выпустили джина из бутылки»... - строчкой из песни вклинилось в голову происшедшее вслед за этим. Огненный смерч с ревом вырвался из топки, отшвырнул Костю на переборку и вмиг наполнил баню удушливым смрадом. Курсант зашелся кашлем, струей потекло из носа, глаза ослепли от слез. Затылком он ощутил жар сзади. Видно, загорелась краска на переборке. Костя вскочил на ноги, боднув лбом колонку, вслепую нащупал дверную ручку и, распахнув дверь, вместе с клубами дыма, с воплем вывалился на палубу. И тут же через планширь - за борт.
Кавалькада экскурсантов, ведомая начальником мореходки и встретившим их вахтенным штурманом, только что ступила на палубу и по левому борту двигалась к штурманской рубке, когда Костя Пухов вылетел из бани.
- Полундра! - закричал шедший с ними боцман. - Пожарная тревога! Всем посторонним покинуть борт судна!
Он тут же бросился к пожарному ящику на штурманской, вмиг раскатал и соединил с краном шланги, подбежав к машинному капу, закричал:
- Воду в магистраль!
Пионеры, кто по трапу, кто прямо через борт, с планширя, неуклюже ретировались на причал и оттуда наблюдали за тем, что происходит на палубе парусника. Резал уши звонок тревоги, матросы и курсанты, кто с огнетушителем, кто с багром или топором, обступили баню, готовые биться до последнего дыхания. Вахтенный штурман решительно руководил тушением, начальник училища недоуменно крутил головой. Заметно было, что ему тоже хотелось покомандовать.
Впрочем, для тушения оказалось достаточно одного шланга, который подключил боцман. Через пять минут только едкая гарь из двери напоминала о пожаре. Да еще боевой вид возбужденного экипажа.
В суматохе тревоги все забыли про Костю. Теперь вспомнили. Он сам напоминал о себе, подавая голос из-за борта. Ему бросили линь, помогли выбраться на палубу. И тут, при виде его, всю команду обуял безудержный смех.
- А говорили, что Тити-Мити на Таити живет, - крикнул кто-то. - Вот же он!
Лицо Кости было угольно-черным, только белки глаз ослепительно выделялись на нем, да рыжими полосками светлели опаленные брови. Черными, словно в перчатках, были руки, а все тело радужно лоснилось от пятен мазута, налипших в забортной воде. Испуг в глазах Кости через некоторое время сменился недоумением, потом он робко улыбнулся, а скоро хохотал вместе со всеми, даже не понимая, над чем это он хохочет.
- А вот и попугай прилетел, - взмахнул рукой Мишка Олейник, показывая на невесть откуда появившуюся здесь, в порту, ворону. Она подлетела к судну и явно выбирала место, куда бы присесть. От нового взрыва хохота птица шарахнулась в сторону и улетела прочь.
- Что это за цирк? - обрывая всеобщее веселье, окающим басом спросил начальник училища, глядя то на Костю, то на боцмана, то на вахтенного штурмана. Пухов притих. Ему хотелось провалиться сквозь все палубы.
- Да это, - пришел ему на помощь вахтенный помощник, - учебная тревога. Курсанту Пухову было дано задание имитировать пожар. По-моему, он вполне справился! Согласитесь, тревога была достаточно наглядной. И вполне своевременной, - штурман кивнул на берег, где толпились зрители - пионеры с вожатой.
- Так, значит, это - Пухов. И за усердие свое он, видимо, поощрения достоин? Правильно я понимаю? - начальник училища насмешливо щурил глаза. Уж кого-кого, а его на мякине не проведешь. Он понял, что тут произошло.
- Ладно, - махнул начальник рукой. - Разбирайтесь сами, кто чего тут достоин. Мы у вас сегодня - гости. Кстати, показали бы гостям, на что еще способны наши мореходы, кроме имитации пожаров.
- Ясно, - кивнул штурман.
- Боцман, - повернулся он, - парусный аврал. К постановке парусов по местам стоять!
- Есть к постановке парусов! - рявкнул боцман и, выхватив дудку, засвистал сигнал парусного аврала. Хотя в этом и не было нужды: вся команда судна находилась на палубе.
Пожалуй, не было для курсантов на баркентине ничего более противного, чем боцманская трель, зовущая на постановку парусов, особенно по ночам, на переходах. Но сейчас объявление аврала было для Кости Пухова как избавление, как награда за все сегодняшние неудачи. Забыв обо всем, он сорвался с места, чтобы взлететь по вантам и занять свое место на фор-бом-брам-рее, но тяжелая рука боцмана опять легла ему на плечо, пригвоздила к палубе.
- Костик, - сказал Михалыч, ласково улыбаясь, - по-моему, ты еще котел не растопил. Продолжай, милок. А мы уж как-нибудь без тебя управимся. Да нехорошо, перед дамами в таком виде выступать. Хотя бы умыться надо, теплой водой. Только теперь и баню прежде умыть придется. Ты меня понял?
Боцман отпустил Костино плечо и, не дожидаясь ответа, пошел на бак, на свое место по парусному авралу.