Ударному труду – почет и слава! А посему не имело никакого морального права районное начальство не наградить знатного механизатора животноводческого совхоза Ивана Ивановича Иванова Почетной грамотой за его труды праведные. А вручать ту Грамоту придумали на районном слете передовиков сельского хозяйства, куда и пригласили Ивана в составе совхозной делегации. По такому случаю, пришлось Ване в третий раз в своей жизни надеть выходной костюм да затянуть на шее галстук. А куда денешься – надо соответствовать!
Делегация получилась числом не велика, но шибко авторитетна: директор совхоза (как же без него?), парторг (а без этого и вовсе!), главный зоотехник – человек уважаемый и достойный, с ними ещё бригадир доярок по имени Зинаида – «золотые пальцы» района. Ну, и сам Иван, конечно. Механик от бога, Иван – что доктор: захворает механизм какой, зачихает, засопливит, так он ему враз и диагноз поставит, и «лечение» пропишет. Да что там говорить, краса и гордость совхоза! Моральным обликом – так и вовсе ангел: на чужие юбки не заглядывается, при выпивке всегда укладывается в 0,5, бузу не затевает. А вот затянуть приятным баском «Хазбулата…» - это в обязательном порядке, это только поощряется…
Слет проходил в районном Доме культуры. Передового народу съехалось – ну, чуть меньше, чем на Съезд Партии! Ходят все по фойе, здороваются, по плечам друг друга хлопают, центнерами с гектара похваляются.
До начала мероприятия оставалось четверть часа, и тогда решил Иван сходить в туалет по малой нужде – а ну как с трибуны трындеть часами будут!
Справив дело, стал застегиваться, и тут случилась беда. Видимо, сэкономила советская легкая промышленность на Ивановых штанах, да и пришила ему на ширинку не металлическую, а пластмассовую молнию. «Хлястик», с помощью которого приводился в действие застёгивающий механизм, хрястнул под напором мощных механизаторских пальцев, да и… отвалился. И это бы еще полбеды, но Ваня от такой конфузии машинально разжал пальцы и проклятый «хлястик», нырнув в писсуар, тут же был унесен бурным потоком сливающейся воды в бескрайние просторы сельской канализации.
Попробовал Иван застегнуться, ухватив замок пальцами – ан, нет! Не пошел в застежку, проклятый, потому как хлястик тот еще и ключиком для замка являлся. Силища в Ивановых руках – что в твоем ДТ-54. Любой шатун в кривошип согнуть может, а ежели подшипник в механизьме какой запёкся - одним ударом кувалды вышибет! Ну, а уж эту фитюльку пластмассовую с места сдвинуть - много ли силы надо! Подергал, подергал Ваня застежку, да и вовсе выдернул ее из молнии. Вот уж поистине: сила есть – ума не надо…
Что делать-то? Не идти же в зал с расстегнутой ширинкой! Оно бы – ничего, одень Иван в исподнее обыкновенные черные трусища отечественного производства: костюм тоже темный, все сливалось бы. Так ведь нет: по торжественному случаю напялил он новые, болгарского происхождения, семейные трусы светло-фиолетового тона с белыми цветочными узорами.
Огляделся Ваня по сторонам – никого в туалете из знакомых нет, обратиться за советом не к кому. Стало быть, надо выходить на люди в надежде встретить кого-то из своих и раздобыть булавку, или что-то подобное, что могло бы сгодиться для скрепления разошедшихся штанин. Слава богу, и прикрыться чем нашлось: при входе в Дом культуры всем прибывающим раздавали программу слета. Прикрыл Иван программкой зияющую дыру, из которой проглядывалось болгарское белоцветье, и вышел в зал.
Первой на пути встретилась Зинаида.
- Ты что, Иван, такой хмурной! – спросила знатная доярка не менее знатного механизатора, - волнуешься что ли?
Иван, оглядевшись по сторонам, ответил:
- Беда у меня, Зинка. Молния на ширинке обломалась, застегнуться не могу.
Он едва заметно приоткрыл испорченное место и продемонстрировал землячке масштаб происшедшего.
- Мать честная, как же тебя угораздило-то? – осознав всю пикантность ситуации, воскликнула Зинаида. Не досуг Ивану подробности рассказывать, и он тут же обратился за помощью:
- Зин, может у тебя булавка какая завалялась? Или там заколка для волос? Надо бы скрепить. А то я как за грамотой на сцену пойду?
Зинаида – человек ответственный и добрый товарищ. Не могла она оставить в беде земляка, бросилась на помощь, ощупывая себя в поисках подходящего предмета. Из всего, что могло сгодиться для спасения Ивана, она обнаружила лишь значок Ударника коммунистического труда, красовавшийся на лацкане жакета.
- Вот это подойдет? – указала она Ивану на лацкан.
- То, что надо! – обрадовался Иван, - Сымай!
Возвращаться в туалет Ивану не хотелось – уж больно народу там толпится много. Кабинок всего три и в них очередь, а времени до начала мероприятия осталось в обрез.
В дальнем углу фойе была свалена пирамидой какая-то мебель. Народ там не тусится - самое место, где можно застегнуться!
- Зин, а давай пройдем вон туда в уголок, ты меня малость прикроешь, а я пристегну мотню, - слегка стесняясь, предложил Иван.
- Ну, пошли, - согласилась Зинаида.
Иван повернулся лицом к стенке, расстегнул ремень и крючок на брюках, и стал пытаться заколоть фалды. Зина стояла лицом к залу, прикрывая Ивана от случайных взглядов. Только вот у Ивана ничего не получалось – половинки пояса на уровне живота не сходились друг с другом. Либо нужно было спускать штаны до самого низу, оголяя полностью зад и ноги, либо застегнуть штаны на крючок и пытаться приколоть фалды, засунув руку за пояс.
- Ну, скоро ты там? – начинала нервничать Зина, которая органически терпеть не могла всякие промедления в работе.
- Да ни хрена не получается! – бросил в сердцах Иван.
Зина повернулась к нему и поняла, что выбранный способ совершенно негожий. Чтобы ухитриться изнутри пристегнуть наградной знак на края ширинки, необходимо было засунуть руку за пояс ладонью наружу, а сделать это у здоровенного Ивана никак не получалась – уж больно лапа здорова!
Иван, было, впал в отчаяние – вот-вот прозвенит звонок! И тогда дерзкая мысль заставила его пойти на крайность:
- Зин, а Зин! – взмолился он, - а может… того? Может, ты попробуешь?
Зинаида удивленно посмотрела не него:
- Да ты что, Иван, сдурел? А если кто из своих увидит, как я у тебя в мотне роюсь? Нас же сплетнями со свету сживут! Да если твоя Катерина про то прознает, она ж мне все волосы повыдирает и глаза выцарапает! А, не приведи господь, моему Петру кто расскажет, он же меня по пьяне топором на куски порубит…
- Что же делать-то? – в отчаянии заревел Иван…
…Никто и никогда не посмел бы уличить Зинаиду в мирских грехах! Исключительной порядочности женщина, статная красавица, в свои тридцать пять лет имела абсолютно безукоризненную репутацию, тащив на своих плечах крепкое хозяйство, двоих малых деток и никчемного мужа-пьяницу. А ведь сколько порядочных мужиков добивалось ее расположения! Сколько ни твердили подруги-доярки – брось ты этого алкаша, - все понапрасну! Не могла она так поступить! Чувствовала ответственность за судьбу суженого, жертвуя собственным благополучием! Так и сейчас, не могла она бросить бедолагу Ивана в беде! Эх, будь, что будет!
- Отверни голову! – приказала она, и решительно взялась за дело.
Зина запустила одну руку в недра Ивановых брюк, а другой снаружи пыталась стягивать края ширинки. Иван был мужчиной крупным, к своим сорока с небольшим годам наел некоторое пузцо, которое создавало тесноту в районе случившегося ЧП. Даже Зинкиной руке было трудно развернуться, чтобы прицепить почетный знак в символическое для него место.
Но вот Зинаида стала ощущать, что рабочее пространство становится все теснее и теснее. Что-то большое и теплое уперлось в ее ладонь. Как только она осознала причину этой «тесноты и теплоты», укоризненно глянула на Ивана:
- Ты что, Иван??? Не стыдно???
Иван, обливаясь потом, с притупленным взглядом ответил:
- Да стыдно, Зина! Еще как стыдно! Да только… оно ж супротив моей воли происходит! Оно ж... естество…
Первой мыслью у Зинаиды было: кольнуть похабника значком по этому самому «естеству», вытащить руку, да залепить ему увесистую оплёуху. Но… что-то удержало ее от этого опрометчивого поступка. Может, скандала не хотела, может, местный патриотизм и престиж родного орденоносного совхоза победили в споре чувств, а может и по какой-то другой, неизвестной нам, причине, да только плюнула Зина на эмоции и «тяжелые условия труда», сосредоточилась на работе и в двадцать секунд решила проблему Ивановой ширинки.
Ликвидация аварии прошла благополучно: никто ничего не заметил. Иван тщательно осмотрел результат, попробовал расставить ноги пошире, поприседал, и, убедившись, что «болгарские цветики-самоцветики» никоим образом не проглядываются на свет божий, хотел крепко, по партийному, пожать верному товарищу руку, но передумал, нежно приобнял спасительницу и поцеловал в лобик:
- Век тебе благодарен буду, - как можно ласковей сказал он. И для того, чтобы снять смущение с лица благодетельницы, пошутил:
- Вот ежели какой жук залетит тебе в запазуху – тут же брошусь его вытаскивать!
- Да, уж, - ответила Зинаида с грустной улыбкой, - вытаскивать «жуков из запазухи» - это вы, мужики, завсегда горазды…
А тут и прозвенел звонок, все направились в зал.
Слет проходил в штатном режиме: хвалебные речи, цифры перевыполненных планов, здравицы руководящим органам и прочие регламентные сентенции в духе того времени не смолкая летели с трибуны.
Когда Ивана вызвали на сцену для вручения Почетной грамоты, он решил перестраховаться и, наплевав на этикет, которому в общем-то был обучен, пробирался по ряду спиной к сидящим. Мелкими осторожными шажками с низко опущенной головой проследовал на сцену. Под бурные аплодисменты районный начальник вручил ему внушительных размеров красочную грамоту, и счастливый лауреат возвращался назад уже бодрым шагом, держа документ на уровне пояса, прикрыв им свою переднюю часть почти до колен…
…А Зинаида просидела весь вечер в загадочной задумчивости, устремив свой мечтательный взгляд куда-то вдаль мимо сцены.
О чем ей думалось – никому не ведомо…