Пылинки войны - доработанный и дополненный вариант

   
Военные годы, о, как вы длинны….
Девчонки, девчонки – пылинки войны:
И в слякоть, и в стужу спасали солдат,
И виделся в каждом отец или брат.
Сёстры, сестрички, себя не жалели,
Про боль забывая, песни пели.

Вы были повсюду, во всех родах войск,
Тепло всем дарили, уют, женский лоск.
Хватало силы водить самолёты –
Вами гордились мужчины пилоты.
И взгляды теплели бывалых солдат,
Подставить плечо вам был каждый рад.

И грубость забыв, родных вспоминали.
Их мысли летели в дальние дали.
И нежно звучало: «Сестричка! Сестра!»
И вы шли на помощь с утра до утра.
Девчонки, девчонки – пылинки войны.
Военные  годы, вы были длинны.

Девчонок военных в живых почти нет,
Но видим в кадрах военных кинолент,
И в памяти нашей, на страницах книг
Вы живые всегда!  И слышен наш крик:
«Девчонки родные, пылинки войны,
Мы запомним вас!  Вы всегда нам нужны!»
« Девчонки - Пылинки войны
Зинаида Королева»

ДИДЕНКО Вера Гавриловна  21.09. 1921 - 13.12.13
ДИДЕНКО ФЁДОР НИКИТОВИЧ (12.05.1921 - 20.02.1970)

Чем больше разговариваю с Верой Гавриловной, читаю её письма – воспоминания, и всё яснее понимаю, что промолчать, не написать о ней я просто не имею права – ведь она пишет и вспоминает не только свою жизнь, а целого военного поколения тех, кто волею судьбы оказался рядом с ней. И всё чаще думаю, почему в её присутствии неслышно было мата, ругани, а пожилые солдаты ласково называли её «дочка»? И вдруг поняла, что она той липецкой пощёчиной бравому и слишком самоуверенному красавцу лётчику за то, что хотел обнять её в коридоре, поставила себя в особый ряд, когда  каждый понимал, что она не позволит себя обидеть.
А она в ту  пощёчину вложила всю свою обиду на лётчиков, ради полётов которых в 1941 году в их колхозе на неубранном поле элитной зимней пшеницы Лютенс-62 начали строить аэродром. Она с председателем Райзо Зверевым умоляли подождать недельку или 2-3 дня, чтобы убрать пшеницу – урожай предполагался отменным. Но лётное строительное начальство  было неумолимо. От бессилия Вера убежала на Ярославское водохранилище, только что завершённое при её непосредственном участии. Но тревога за поле не давала покоя. Возвращаясь, она ещё издали увидела технику, укатывающую пшеницу и заливающую поле бетоном. На краю поля стоял председатель Райзо, по лицу которого текли слёзы. И вот тогда у неё зародилась яростная нелюбовь к  лётчикам. Могла ли она предположить, что через год ей придётся служить в авиационных частях? И когда балагур, весельчак протянул руку к симпатичной девушке, чтобы обнять её,  то получил увесистую пощёчину.
 Слух об этом разлетелся по всей дивизии. А она в тот момент шла по коридору, раскрасневшись, ожидая, что вот сейчас её арестуют: ведь он офицер, а она простой солдатик-батюшка. Зашла в операторскую комнату и буквально упала на стол со своим аппаратом-номерником. Следом за ней зашёл комроты Мицкевич, сказал взволнованно: «Правильно, Верочка, не давай себя в обиду!». Заступился командир за своего солдата – девчонку, а тот лётчик больше не встречался на её пути.
Так кто же она, эта хрупкая девчонка, сумевшая постоять за себя, не испугавшаяся  ни штрафбата, ни трибунала?
Вера Гавриловна Диденко - Краснослободцева родилась в селе Каменный Брод Дегтянского района Тамбовской области.  Война застала Веру в Мичуринске, где училась в сельскохозяйственном техникуме и мечтала разводить сады в Сибири и  их цветением украшать этот суровый край, и чтобы обязательно там росла сирень и приносила радость сибирякам. Но мечте её не суждено было сбыться – началась война.
Вера Гавриловна вспоминает: «Слово «война» подействовало на нас шокирующе, мы молча собрались все в одной комнате, как стадо овец, когда к ним врывается волк. Во второй половине дня нам выдали дипломы, мальчишек строем повели в военкомат, а мы поехали на работу по направлениям. Я начала свою трудовую деятельность в Никифоровском районе в должности мелиоратора – сажали лесополосы, строили пруды, которые существуют и сейчас». Пришёл приказ сажать сыксагыз, который шёл на изготовление каучука. Лучшие чернозёмные поля отвели под эту культуру, а ему-то нужны были песчаные. Верочка переживала, что на целый год были выведены из оборота плодородные земли.
Война страшной вестью больно ударила по семье Веры, отняв самого дорогого для них человека: 31 декабря погиб в боях под Курском отец, политрук Гаврила Никифорович Краснослободцев. Он был бойцом легендарной армии Котовского. После окончания гражданской войны был одним из организаторов сельского хозяйства на Тамбовщине.  После объявления войны он ушёл на фронт, попав в самое пекло, когда враг упорно наступал, а наша армия откатывалась назад, оставляя после себя тысячи погибших солдат. И вот семья осталась без кормильца, без отца, на которого равнялись все члены семьи, особенно старшие дети – Вера и Василий.
И уже весной следующего года Вера ушла на фронт. Она вспоминает: «1 апреля 1942 года многим девчатам в районе выдали повестки, а меня не отпускают с работы. Все девчата уехали, а за мной прибежал сам военком и отправил товарняком – нас призывали в спецшколу, а я немного знала немецкий язык. В Мичуринске присоединилась к группе девчат. На нас оформили документы, накормили, одели в мужские кальсоны и галифе, которые мы подвязывали верёвочкой, дали обмотки и огромные солдатские ботинки. Косы всем отрезали, непривычно стало на себя смотреть. В таком одеянии нас и отправили в город Елец в школу № 65 ОБВнос (особый батальон воздушного наблюдения). Я училась на кодировщицу. Более опытная Тоня Бабочкина (с1911-года рождения)  учила нас всем армейским премудростям. Жили мы в большом здании на втором этаже, спали на двойных нарах. А на строевых учениях мы буквально мучились – ноги выскакивали из ботинок, обмотки разматывались, ложка из-за обмоток всё время терялась, котелок никак не хотел ладить с кружкой, стучались друг о дружку, и иногда тоже терялись. А останавливаться нельзя, надо бежать вперед. Мы еле несли тяжёлые винтовку и противогаз, а надо было бежать к цели и «сражаться» с соломенными чучелами. Всё время хотелось сладкого, а нам вместо этого выдавали ежедневно по сто граммов спиртного и махорку.
И вот однажды в ночное дежурство я оформила стенгазету, а потом взяла и написала письмо Сталину с просьбой поменять махорку на сахар, а спирт на шоколад. Утром девочки встали, прочитали мою писанину, и все до единой подписались. Письмо с балкона бросили проходившей женщине (у нас не было свободного выхода).
А вечером меня вызвали в политотдел и приказали в шесть утра принимать информацию и передавать всем. Из Москвы пришёл приказ– выдать нам новую форму и другой паёк. После завтрака мы с девчонками пошли на швейную фабрику, где нам должны были сшить новую военную женскую форму, а на обувной фабрике – обувь. Вскоре мы были красиво одеты и обуты, и перестали быть похожими на чучела. И с того же времени нам вместо спиртного и махорки стали давать шоколад и сахар кусковой с голубым отливом.
Мы дежурили на командном пункте, расположенном в здании Собора: входили в тяжелую боковую железную дверь, долго спускались вниз по каменной лестнице. Там располагались все телефонисты и я – кодировщица. Немцы часто бомбили город, особенно старались попасть в Собор, но при мне ни одна бомба не упала даже рядом. Затем нас перевели в Липецк, там мы тоже дежурили на КП.
Запомнилось общедивизионное комсомольское собрание, проводимое в Ельце. Делегаты были из Задонска, Липецка, Грязей. Назад собрались ехать – у вокзала тревога. Все побежали в поле, а «юнкерсы», как на охоте, за каждым гонялись. Из десяти нас половина осталась. На попутной машине доехали до Задонска, а оттуда пешком до Липецка топали. Нас три девчонки были – Вера Карева, Каданцева Ксения и я. В Липецке тихо, спокойно, а потом «Мессер» налетел – мой аппарат прямой связи в угол отбросило, а меня не задело. Наша рота в верхнем санаторном парке стояла.
Пришлось мне служить и в Воронеже, и в родном Тамбове. Рядом с домом была, а так и не побывала там. Наш наблюдательный пункт находился в подвале здания на углу улиц Державинской и Советской. Дежурили вдвоём с лейтенантом Милюшиным, бесперебойно с наушниками, то он, то я. Напряжение неимоверное. 1-го января 1944 года пришел майор и отпустил нас побродить по городу, разрешил сходить в кино (у нас же закрытый режим). Вышли мы и ошалели от белого пушистого снега. Лейтенант в шутку и толкнул меня. Я упала и вывихнула ногу. Наложили гипс, но я всё равно продолжала работать.
В феврале меня отправили сначала до Москвы. Капитан посадил в купе и ушёл. А в купе одни моряки. Они дали полную авоську оранжевых фруктов. Сказали, что это апельсины. А я их видела впервые и не знала, что с ними делать. Так и довезла их до конечного пункта – с Москвы  ехала до Харькова. Там переодели из валенок и ватных брюк в сапоги и юбку.  А конечным пунктом была станция Основа. На станции встретили два сержанта с автоматами, приказали идти след в след и ни шагу в сторону. Оказалось, что территория была ещё не разминирована. Позже узнала, что они с родной Тамбовщины. Офицер, встретивший меня у домика в военном городке Веприк, только что похоронил сына, подорвавшегося на мине.
 Меня уже ждали. В маленьком домике стояла кровать, столик и на нём мой аппарат – номерник. Там я и работала и спала.  Так с 22 февраля 1944 года началась моя служба в 9-ом гвардейском краснознамённом авиационном полку дальнего действия 7-ой краснознамённой авиационной дивизии. Дальнейший путь был: Умань, Веприк, Белая Церковь, вновь Умань. Когда располагались подо Львовом, то там очень зверствовали бендеровцы. Было убито 14 человек из службы ПВО. Среди них были мои друзья,  с которыми я служила в Липецке: капитан Мицкевич, мой бывший сменщик Гуляев, Ксения Каданцева (она будет тяжело ранена, отнимут ногу Но она на протезе вплоть до пенсии работала бухгалтером)..   Тогда наши лётчики поднялись в воздух целой эскадрильей и базу бендеровцев в лесу сравняли с землёй. После этого нападения на лётчиков и диверсии на аэродромах прекратились.
В Веприк перелетели самолёты 9–го гвардейского полка АДД, который ранее базировался в нашей области, в Платоновке. Я подружилась с лётчиком из города Рассказово Андреем Акимовичем Лакомкиным. У него в Рассказово осталась семья – жена и сын. После войны он свою дочь назвал Верой. Мы дружили семьями до самого его ухода. Там же встретила Диденко Фёдора Никитовича. Лётчики строем проходили мимо моего домика в столовую. А впереди них шёл настоящий волчонок Дутик. Он привык подниматься по ступенькам моего домика и слизывать с руки кусочек сахара. Потом, при дислокации в Киев, его отдадут в Харьковский зоопарк.
По роду моей службы  секретные документы проходили через меня, поэтому весь личный состав полка я знала. Знала, конечно,  и о Диденко. Впервые я познакомилась с ним в Липецке, когда он вместе с Кравченко, участником боёв в Испании, командиром отдельной истребительной эскадрильи, приезжал за получением ключа к секретному коду. Иной раз ключи меняли часто. Но однажды, внеплана,  возле наших окон остановился студебеккер. В ней было много авиаторов: Кравченко, Диденко, Жирёхин Володя. Они возвращались с рыбалки. И кричат мне: «Верочка, а сом с тебя ростом». И действительно, рыбы такой величины я больше не видела.
 Мицкевич, его жена Валя, мой сменщик пожилой Гуляев пошли смотреть и смеются: «Верочка, нас пригласили на сомятину, приедут на машине за нами». И вот мы с Мицкевичем на заднем сидении виллиса. А Диденко так быстро ведёт машину, как будто вытрясает из нас душу. Мицкевич шепчет: «Вот погибнем, родным сообщат, что при исполнении служебного задания, а это Диденко нас где-нибудь опрокинет». Но доехали. После обеда были танцы в большом зале. Ах, каким танцором оказался Мицкевич! И ещё многие приглашали  меня.
Вскоре Диденко уехал в Красноярск в отпуск. Вернулся уже в Веприк. Но это был совсем другой человек – поседевший, измотанный. Жена его умерла, а сын был без присмотра. Он  оставил сына у местной учительницы, перевёл аттестат на неё. Это Диденко расскажет в первый день приезда в Веприк, хотя я об этом уже знала. Почему-то многие доверяли мне свои тайны. Может быть потому, что я умела молчать.  Я знала, кто с кем дружит, кто в кого влюблён, у кого какая беда дома. Ведь каждому бывает необходимо с кем-то поделиться своим сокровенным. А я за все годы службы ни единым звуком не обмолвилась о тех данных, которые мне были известны, как будто их и не было во мне. И большинство окружающих меня даже не подозревали о роде моей службы.
В Веприке  в нашем полку было много бед:  случалось, что и на взлёте падали самолёты. Помню, когда при взлёте взорвался самолёт с полным боекомплектом. Погиб экипаж майора Г.Давыдова. Штурманом у него был  Ф.Кошель, Герой Советского Союза. А стрелок Хилько, который был в оторвавшемся хвосте и отброшенном на несколько метров, спасся и был только ранен. После госпиталя он вновь вернётся в полк и прослужит до конца войны. Для разбора причин гибели экипажа прилетит комиссия во главе с командующим 18-ой армии Воздушных сил главным маршалом авиации Е.А. Головановым. Это был мужчина под два метра ростом, спортивного телосложения, с тёплым взглядом и улыбкой на лице. Ну просто красавец, а до чего же прост в обращении!  Ко мне он отнёсся как к младшей сестрёнке. Во время полкового собрания он посадил меня рядом с собой в президиум и сказал: «Вот без этого шпунтика ни один самолёт не взлетит и не вернётся с задания, потому что она знает своё дело».  А когда уезжал, то положил руку на мою лохматую голову и сказал: «Скоро  в модном  платье  на высоких каблуках будешь танцевать в большом зале».
Все лётчики имели свои позывные. Был такой позывной и у Диденко. Запомнился один случай, который мы с ним часто вспоминали. В конце июня 1944 года наши лётчики полетели в тыл врага и «Константин-11» передаёт, что интенсивно бьют немецкие зенитки, а через какое-то время сообщает, что сидит в лопухах. Командир полка стоит рядом, нервничает: «Ты устала очень, но ищи, ищи связь». И я, наконец, расшифровываю следующее сообщение: «Самолёт Диденко сбит немецким истребителем, приземлился на территории Новгород-Волынска в деревне Лопухи». Командир полка Косихин немедленно вылетел за всем экипажем. (см. фото) А сколько таких «Константинов» не вернулось, и каждого нужно было искать. Порой через несколько суток партизаны сообщали радостную или печальную весть. Помню, из группового полёта на задание не вернулся Андрей Лакомкин. Сидим у аппаратов, слушаем, чтобы не пропустить его позывные. И тут заходит начальник штаба Перемот и приказывает: «Краснослободцева, на взлётную полосу!» Я бегом наверх – (штаб со всеми службами и ангары находились под землёй). Куда, зачем? Я же боюсь летать в самолёте. А Перемот уже в кабине самолёта говорит: «Летим к партизанам за мёдом». Какой мёд?! И причём тут я? Но я привыкла приказы выполнять беспрекословно. Сели на поляне. Горят костры. Вышли. А к нам навстречу …Андрей Лакомкин! Он подходит и как всегда грубовато говорит; «Здрасьте! А ты-то сюда зачем?» А Перемот смеётся: «Ну как, Верочка, мой сюрприз? Рада встретить братца? Ладно, отдохни тут, подыши свежим лесным воздухом, а мы с Андреем за мёдом пошли». Нас с Андреем  в полку считали братом и сестрой. А они на самом деле, принесли флягу мёда. Да, за все годы службы столько разных историй было: и трагичных, и комичных.
Победу встретила в Умани в 328 полку. 8-го мая все принятые радистами шифровки перевела, но никаких сообщений о конце войны нет, а начальство ждёт, ругается: «Прозевали сообщение, спите у аппаратов». И только в ночь с 8-го на 9-ое мая в открытом эфире по радио передали сообщение о конце войны. Наше ликование было невозможно описать. Я впервые свободно побежала к другим девчатам. А днём ко мне зашли Парыгин, Подоба. Южилин – Герой Советского Союза. Оказалось, что они пришли меня сватать за командира 3 –ей эскадрильи Диденко. Такую свадьбу закатили, гуляли всей эскадрильей. С того дня мы прожили с ним двадцать пять лет, исколесили всю страну – Сахалин, Владивосток, Энгельс, Петровск, Умань».
Во Владивостоке идёт формирование новых частей авиации. Майор Диденко назначен командиром полка на Северном Сахалине, военный городок Смирных. Встретили хорошо, там много сослуживцев из девятого полка АДД. Технари передали Верочке рубленый крестьянский дом (как на Тамбовщине). В полку было много её земляков. Новый 1947 год все комэски полка встречали в тамбовской рубленой избе.
А вот сам 1947 год оказался трудным для семьи Диденко и всего полка. Много бед выпало на их долю. На самолётах, вышедших из капремонта (ПАРМ), разбивались лётчики–ассы. Пропал пассажирский самолёт, транспортный самолёт с вещами  генерала Веричева, переезжавшего к новому месту назначения. Майора Диденко срочно вызывают в штаб дивизии в Зональное. Уладив все дела в штабе, он обедает у Южилиных, где собрались старые друзья по девятому полку АДД, служившие в Зональном. Друзья проводили его на аэродром. Он махнул им крылом и пошёл по курсу. Но на его беду в этот день электрики поставили металлическую электроопору на пути той трассы, по которой шёл самолёт У-2 майора Диденко – рабочие и их начальство забыло предупредить аэродромные службы. Самолёт  врезался в опору и рассыпался на части. Адъютанта отбросило в одну сторону, а Диденко вместе с мотором в другую.  Их подобрали танкисты. Диденко долго приводили в сознание.  А адъютант за это время успел доложить командованию, что в крушении самолёта виноват командир Диденко: «Нечего демонстрировать разные виражи». Но перед кем он мог их демонстрировать? Перед боевыми друзьями, прошедшими вместе с ним по грозным дорогам войны? Да и кто – Диденко?! Тот самый Диденко, который даже всю изрешеченную машину умудрялся приводить и сажать на своём аэродроме. И только одна машина, сбитая Ме-110 под Варшавой и посаженной под Новгород-Волыынском, была отправлена на ремонт в ПАРМ. Какую-то чушь, глупость придумал адъютант. Только для чего – не понятно. А в ту пору наказание было скорым, без особых разбирательств. И оно прозвучало так: «За виражи десять лет и разжаловать в рядовые. 
Но после разбора полётов судимость была снята. Диденко из командира полка переведён командиром эскадрильи в Леонидово. После выписки из госпиталя он  мог ходить с палочкой и лежать, а  сидеть пока не мог.  Дали отпуск  и они уехали в Тамбов. Через два месяца  в конце сентября Фёдор уехал в Леонидово, а Верочка осталась рожать.  В январе родился сын, а весной она с детьми едет на Сахалин. 1948 год для семьи Диденко был счастливым годом.
Чудесная весна 1949 года. И вдруг загорелась тайга и их домики. Все мужчины на тушении пожара. Верочка подхватывает троих детей и  в бомбоубежище. Получает документы на выезд. Самолёт на взлётной полосе и бежит её Федя.  Успел проводить.  Верочка летит вместе с семьёй Дмитриевых, которые были тоже  с Тамбовщины. В Хабаровске их накормили бесплатно, дали еды в судках, посадили на поезд. Через двенадцать суток добралась до родного Сабурова. Встретили мать и сестра. Верочка скажет горько:
- Мам, а у меня ничего нет.
- Ничего, дочка, проживём, я мешок соли купила, а картошка своя. А Федя уже в Тамбове.
Верочка отдаёт детей матери, а сама в этот же поезд и до Тамбова. На пороге их комнатушки сидит её Федя – в обгоревшей форме, босиком.
- Веруся, а мы следом за вами на самолёте, а в Хабаровске вас уже не было. Мы на другой самолёт и до Москвы. Долго ждали приёма у Сталина. Не посадил он нас. Только разжаловал в рядовые и отправил по разным частям.  Меня направили в Петровск Саратовской области. Поезжай за детьми, вечером едем.
В Балашове их встретили старые друзья: Яськин и другие. А в Петровске командир полка Лафазан, тот самый, у которого в Смирных Федор принимал полк. Они с женой греки, оба  необыкновенной красоты. Среди друзей было спокойно. Их не оставили в беде – одели, обули. Пришлось продать комнатушку в Тамбове, чтобы иметь хоть немного денег. Обжились. Жизнь пошла своим чередом.

***
ИЗ  БИОГРАФИИ  ПОДПОЛКОВНИКА ФЁДОРА ДИДЕНКО

Фёдор Никитович Диденко родился в 1911 году 12 мая в г. Баку.
После гражданской войны отец уехал в деревню Добринка Сталинградской области, вступил в колхоз. А мать умерла. В семье появилась мачеха. Она была хорошая, но Федор всё равно сбежал из дома в Ростов. Его вернули домой. Летом он работал на поливке бахчевых погонщиком верблюдов у богатых частников. В феврале 1926 года уехал в г. Ростов на Дону к дяде, где устроился на работу в литейный цех в начале учеником, а затем литейщиком-формовщиком. Проработал до 1931 года. Одновременно учился на вечерних курсах по подготовке к поступлению во ВТУЗ. В августе 1931 года был послан Горкомом КСМ на учёбу в Ростовский государственный индустриально-педагогический институт.
      Учился успешно, но с третьего курса по спецнабору был отправлен на учёбу в военную школу авиаторов в г. Ворошиловград (Луганск), где получил звание военного пилота. Его служба началась в г. Красноярске сначала пилотом, а затем командиром звена 44 лётной школы авиабригады. С июля 1938 года был слушателем курсов военных лётных комиссаров в г. Харькове – (Рогачь). После этого служил в Умани в должности пом. военкома АЭ-12 ИАП. Полтора года воевал на Халхин-Голе – в должности военкома  ИАЭ - 70 ИАП. С января  по июль 1941 года был слушателем курсов командиров лётчиков в Качинском авиационном училище. С июля 1941 по 1944 год служил в действующей армии на разных командных должностях в 749-ом АПДД  - впоследствии переименованный в 9 –й гвардейский полк 7 авиационной армии.
      Летом 1942 г. командование приняло решение  нанести силами АДД удары по глубоким тылам противника. Для этого девять наиболее подготовленных экипажей перебазировались на подмосковный аэродром Монино. Они приняли участие в рейде на столицу Германии, на военно-промышленные объекты Берлина, Кенигсберга, Данцига и Штеттина. Всего с 15 июля по 20 сентября летчики 749-го АПДД выполнили 90 боевых вылетов на дальние цели, сбросив 90 т.  бомб.
Остальные экипажи полка с аэродрома Платоновка (Тамбовская обл.) наносили удары по живой силе и технике вражеских войск на Сталинградском направлении. В октябре в часть назначили нового командира Героя Советского Союза м-ра Зайкина. Во время разгрома 6-й армии Паулюса основной задачей 749-го АПДД стало уничтожение аэродромов, с которых велось снабжение окруженной группировки.
       29 января 1943 года был пасмурным днём. Но он запомнился  как жителям Платоновки, так и лётному составу полка. В этот день полк пополнился четырьмя новыми самолётами Ил-4, построенными на собранные средства жителей Платоновки и Платоновского района. На фюзеляжах трёх самолётов красовались надписи «Платоновский колхозник», а на одном «Платоновский комсомолец». Лётчики поклялись выполнить наказ колхозников:  «Смелее и беспощаднее бить врага. После митинга экипажи самолётов взяли курс на Сталинград. И надо сказать, что слово своё они сдержали с честью:  до дня победы в 1945 году четверо лётчиков были удостоены звания Героя Советского Союза, многие награждены орденами и медалями.
       После завершения Сталинградской битвы полк продолжал наносить удары по вражеским аэродромам Сталино, Полтава, Мокрое, Харьков, Красноград; по железнодорожным станциям: Ростов, Брянск, Полтава, Курск, Харьков, Запорожье, Днепропетровск. 26 марта 1943 г. полку присвоили звание "гвардейский", и он стал именоваться 9-й ГвАПДД, а 24-я АДД была преобразована в 3-ю ГвАДДД. В апреле полк перелетел в Монино, откуда совершал вылеты по глубоким тылам врага, в частности по Кенигсбергу.
     14 мая в полк назначили нового командира - гв. майора А.И.Аверьянова, а через 6 дней часть включили во вновь формируемую 7-ю ГвАДДД. 30 июня гвардейцы перебазировались в Мигалово под Калининым, откуда наносили удары по дальнобойным батареям противника в Пулково, снабжали белорусских партизан, вели разведку в интересах командования Ленинградского фронта. За успешные бомбардировки и фотографирование позиций немецкой осадной артиллерии гв. к-н Ф.Ф.Кошель был представлен к званию Героя Советского Союза.
     В этот период Ф.Т.Диденко летал на истребителе И-16 и сопровождал бомбардировщики. Затем были самолёты Б-25, Ил-4.
С командующим 18-й Воздушной армии главным маршалом авиации Е. Головановым они были знакомы по боям на Халхин - Голе. После собрания, когда он приезжал в полк с комиссией, они просидели в штабе всю ночь. Голованова удивило то, что у Диденко до сих пор было капитанское звание. Он восклицал: «Фёдор, в чём дело?! Воевать ты умеешь и хорошо воюешь, видел по личному делу. Но почему нет продвижения? Кому-то из начальства дорогу перешёл? Постараюсь исправить эту несправедливость».
Голованов уехал, а через несколько дней пришёл указ о присвоении Ф.Т. Диденко звания майора. Да, Фёдор не умел пробивать себе дорогу, всегда оставался в стороне. Вот за своих подчинённых горой стоял. Не зря его называли ласково «батя», вкладывая в это слово всю любовь и уважение к  командиру.
В это время идёт перевооружение авиации на более скоростной и более вместительный самолёт Ер-2.  Но он требует дополнительных испытаний и обучения полётам на нём лётного состава. Для этой цели приказом командующего 18-й ВА главного маршала авиации А.Е.Голованова от 5 января 1945 г. предписывалось:
"1. В целях улучшения обучения личного состава и руководства авиаполками Ер-2, приказываю:
- 18 гв. бад перевооружить на Ер-2 в составе: 327, 329 и 332 бап на Ер-2 и 328 бап в качестве резервного, для чего:
а). 327 бап исключить из состава 2 гвардейской бомбардировочной авиационной Севастопольской дивизии и ввести в состав 18 гв. бад. Аэродром базирования - Борисполь. Срок готовности к началу боевой работы - 15 апреля 1945 г.
б). 329 бап 18 гв. бад передислоцировать в Умань. Срок готовности к началу боевой работы - 15 марта 1945г.
в). 332 бап исключить из состава 13 гвардейской бомбардировочной авиационной Днепропетровской дивизии и ввести в состав 18 гв. бад. Срок готовности к началу боевой работы - 15 мая 1945 г.
г). 328 бап исключить из состава 7 гвардейской бомбардировочной авиационной Севастопольской дивизии и ввести в состав 18 гв. бад как резервный. Аэродром базирования - Белая Церковь. Срок готовности к началу боевой работы- 1 июня 1945 г...
2. Управление 18 гв. бад передислоцировать в Белую Церковь..."
328-й ап ДД начал формироваться в апреле 1944 г. на аэродроме Попельня (Киевская обл.) в составе 7-й гвардейской авиадивизии ДД (3-й гв. ап ДД). Командный состав полка был взят из 9-го и 21-го ап ДД (командиры эскадрилий и выше), остальной личный состав - из школ и училищ АДД. Командиром полка назначили гвардии майора И.М.Табибишева, но 27 июля в одном из тренировочных полетов в Астафьево он погиб в авиакатастрофе. Его место занял гвардии майор Г.Е.Подоба. В августе 1944 г полк перебазировался в Белую Церковь, а когда в Умань пригнали с Иркутска 36 самолётов Ер-2, полк перебазировался на аэродром Умани. Начались интенсивные учения, которые продолжались до декабря 1946 года, когда полк вместе с матчастью был отправлен на Дальний  Восток.
За двадцать один год лётной работы Федор Диденко сделал 4772 вылета на самолётах различного типа, в общей сложности налетал 2592 часа 20 минут, т.е. находился в воздухе 108 суток.  Лётчик-ночник дальнего действия.
Имеет награды: Два ордена «Красного Знамени»  орден «Красной Звезды».
 Медали: «За боевые заслуги», «За оборону Москвы», « За оборону Сталинграда», «За взятие Берлина», «За Победу над Германией», Юбилейная «30 лет Советской Армии».
Фёдор Диденко в 1954 году добровольно уволился в запас в звании подполковника из-за болезни дочери: ей врачи рекомендовали жить в средней полосе, а ему не дали назначения в эти края. Он с семьёй переехал в Тамбов, на родину жены. После его демобилизации в 1954 году семнадцать семей поднялись и поехали вместе с ним в Тамбов, чтобы не расставаться с командиром. Только приём демобилизованных лётчиков оказался холодноватым – квартиры не были представлены, а на выделенном участке дом за один день не построишь. Да тем более, что у большинства из них прибывшие багажи и размещённые по чужим сараям, были украдены в одну из ночей. Родственников не оказалось, и тринадцать сетей разъехались по разным городам.
А Фёдор Диденко вместе с оставшимся Алексеем Мозалёвым и  вновь прибывающими отставниками разных родов войск занялись строительством домов. С Иваном Цибизовым, отставником артиллеристом, защитником Сталинграда, они стали большими друзьями, вместе работали на заводе «Электроприбор». Неотделим от них был и Андрей Лакомкин.
После тяжёлой болезни  20 февраля 1970 года Фёдор Никитович Диденко скончался. На похороны выехали все старые друзья из девятого полка АДД. Его самый близкий друг ещё с училища командир полка Коваленко сразу же собрался ехать, но отказало сердце, и он скончался на ступеньках лестницы своего дома. Похоронен в г. Умань.
Голощапов Владимир, штурман  эскадрильи у Диденко на Сахалине, жил в Днепропетровске. Умер у трапа самолёта по дороге на похороны. Похоронен в Днепропетровске в один день с Диденко. Верные друзья, братья по оружию, не пережили друг друга.
****
После похорон мужа Вера Гавриловна долго болела, душа не могла примириться с ранней его смертью – ведь он молчал, не жаловался, боялся потревожить родных.
Вскоре Вера Гавриловна устроилась  работать на завод «Электроприбор». Сначала в охрану, а потом выбрала себе работу в цехе аммиачки. Во время дежурств наводила порядок внутри здания, сажала цветы вокруг. Рядом с ней были добрые, внимательные люди, помнящие Фёдора Никитовича и уважающие его за твёрдость характера, за его доброту, порядочность.
Вера Гавриловна вспоминает: «Когда потребовалась кровь для переливания Феде, то пришло много людей с завода, а из цеха так все до одного. Простой народ любит таких же простых людей. И  таких людей, как я, с таким же жизненным путём, было много. Нас оберегали на фронте. А сколько человеческих жизней сберегли мы – малейшая наша ошибка и за минуту могли погибнуть тысячи человек.
Со многими друзьями мужа я переписывалась, а на сорокалетие Победы в 1985 году они приехали в Тамбов во главе с командиром полка Аверьяновым. Приехали с женами. Сейчас их уже никого нет в живых.
Моё земное счастье, что прожила жизнь рядом с умными, бескорыстными людьми, которые не искали себе лёгкого пути. Они любили простых людей, потому что и сами  – выходцы из таких же семей. Этого я требовала и требую от своих четырёх детей, девяти внуков и двенадцати правнуков. Считаю, что память своего отца я не запятнала».
***
Почти полностью пройден жизненный путь, и Вера Гавриловна всё чаще повторяет: «Ох, задержалась я тут, ребята заждались. Ну, как там они без меня? Кто им готовит, пуговицы, подворотнички пришивает?»
А память возвращает в прошлое. И она сетует: «Совсем перестала спать. Глаза закрыты, а перед ними одна картина за другой. А тут ещё книга попалась на глаза И.И. Киньдюшова «К победным рассветам». Как много в ней об АДД. Для меня лётчики авиации  дальнего действия, да плюс ночники – это особые люди. Да, это были Боги. Экипаж самолёта дальнего действия – лётчик, штурман, радист, стрелок – одно единое сердце. Они работали слаженно, выручая друг друга. Иногда спасали друга, а сами погибали.
Они так любили жизнь и всё живое: радовались рассветам и первым луговым цветам, упоённо слушали песни. И всем сердцем, всей плотью осознавая вероятность своей гибели, они тянулись к весёлым, способным на острое словцо людям. Ох, если бы знали, сколько их не вернулось с заданий! Но они так много сумели сделать ради нашей общей Победы над врагом.
Среди бумаг разыскала листочек с песней, сочинённой радистами.

«ПЕЛЕНГ»

Два мира в эфире боролись:
Сквозь грохот, и бурю, и свист.
Услышал серебряный голос
В наушниках юный радист.

Поймав позывной Украины
Над крышами горестных сёл.
Пилот, утомлённый, машину
По небу, как лебедя вёл.

Пришли самолёты на базу,
Родные найдя берега.
И песня, пожалуй, ни разу
Им так не была дорога.

***
Для кого-то это кажется сказкой, а для нас это пройденный путь в жизненной дороге. Работа, работа, работа. Всё связано в одной цепи. Девчонок своих вспоминаю. Сколько их было с Тамбовщины, с Липецка, Москвы, Воронежа, Орла. Пылинки мои. Со многими  переписывалась до их ухода. А сейчас почти никого не осталось.
Вот и свадьбу свою с Фёдором Диденко вспомнила. И как жили на Дальнем Востоке. Как после пожара в части все жёны офицеров уехали, а вслед за ними и наши мужья подались. А меня на станции встретил начальник дивизии: «Верочка, спасай мужиков, под расстрел они подходят. Спасай!» Я письмо Сталину писать. А душа замерла вся. Приехала к маме, упала на грудь: «Мама, Федю расстреляют!» А она смеётся: «Да он уже в Тамбове твой Федя. У Сталина были всем составом. В рядовые разжаловали, а из армии не выгнали. А главное – живыми оставили. Твоё письмо, наверное, помогло».
И опять скитания по частям: то в Умань, то в Белую Церковь, то в Киев. А Федю послали за новой мат. частью (самолётами) в Прибалтику. Перегнал самолёты, и его восстановили в старой должности, опять  стал заместителем командира эскадрильи. А как любили его сослуживцы. После его демобилизации на День Победы все собирались у нас. От орденов и звёзд на погонах светло становилось. Ох, ребята, ребята…. никого не осталось. Все убрались, одну меня бросили. Устала я, Зинаида Алексеевна. Пойду отдыхать».
В трубке голос Веры Гавриловны смолк. А я перебираю её письма и ещё раз прихожу к выводу, что без малых пылинок не было бы Победы и не было бы чистого неба после войны в течение долгих, долгих лет.
А закончить очерк мне хочется строками, посвящёнными «пылинке войны» – Вере Гавриловне:
Ромашишка Верочка - Веруся
                Посвящается Вере Гавриловне
                Краснослободцевой- Диденко
               
Ей ромашки дарили французы
И с любовью смотрели в глаза,
Для неё же российские узы –
Что берёз белоствольных слеза

И поля  ей тамбовского края
Краше  всех на планете Земля,
И не зная небесного рая,
Раем были родные поля..

Но напали фашистские орды,
Все мечты оборвав на корню.
И народы страны с гневом,  гордо
Неустанно крепили броню.

Ей лишь двадцать,  она за начальство
На строительстве новых  прудов,
И трудилась без всякого чванства,
Не  считаясь с тяжёлым трудом.

И пруды: Ярославка, Челнавка
 До сих пор всем служат исправно,
А в ту пору  жилось-то  не  сладко:
Как один трудились на равных.

Даже волк,  в ней почуяв ребёнка, 
Провожал  в её старенький дом, …
И она, забегая в избёнку,
Воскресала от страха  с трудом.

А  война  - (вот творение зверя!)
Забирала кровинок родных…
И она   - на войну…  В  смерть не веря,
Мать, сестёр  оставляла одних.

За  молчанье её, ум глубокий,
Тайный шифр был вручён от страны.
И она, из деревни далёкой,
Стала малой пылинкой войны.

В день Победы гремели салюты,
И звенели бокалы с вином,
И надежные брачные путы
До конца не поняв, стали сном.

А потом, вместе   с воином  мужем
Улетела, и был  Сахалин:
Небо там охранять было нужно,
И товарищи   рядышком с ним.

Было много несчастий и горя,
И оставались на сердце рубцы.
Только молодость  сильная, что ли? –
Были все как один, молодцы!

Но  горела тайга – рядом с домом,
И опасными  стали полёты:
Небо чёрным наполнилось дымом
Погибали герои-пилоты.

Но и счастья  так много бывало,
Заполняло души берега.
И  детей четверых воспитала,
И добра к ним была и строга.

В длинной жизни  так много познала!
Девять  внуков и правнуки есть.
Может много, а может быть мало…
Не запятнаны  совесть и честь.

В девяносто Шекспира  читает,
За политикой  - строгий надзор!
Сколько лет проживёт – Бог лишь знает,
Честь  по жизни ей.  Честь до сих пор!
Низкий поклон вам, Ветераны.

Пояснения:
ОБВНОС –  отдельный батальон воздушного наблюдения оповещения и связи
ПВО – противовоздушная оборона;
АДД  – авиация дальнего действия;
АЭ ИАП – авиационная эскадрилья  истребмительный авиационный полк;
ИАЭ -ИАП  - истребительная авиационная эскадрилья –истребительный авиационный полк;
АПДД – авиационный полк дальнего действия
АДДД – авиационная дивизия дальнего  действия
гв. бад-  гвардейская  бомбардировочная авиационная дивизия;
гв. бап – гвардейский бомбардировочный  авиационный полк;


Использованы материалы:
         Воспоминания В.Г.Диденко;
         И. И. Кравченко - 1936 - 1953 ;
«Авиация и время» 1998 03;
А. Афонин . «Крылья вырастают на земле»;
И.Киндишев. «К победным рассветам».