МУЖЧИНЕ ПЛОХО НА ПЬЕДЕСТАЛЕ
Мужчине плохо на пьедестале...
Мужчина устает быть богом, и потому допускает массу ошибок. Он пребывает в полной уверенности, что управляет своей жизнью сам. Логически объясняет себе любые просчеты и поражения. Винит частенько долю и волю, что по сути и есть женское начало. Согласно закрывает глаза на очевидное, если оно усложняет текущую размеренность. И никогда не позволит себе опуститься до мелочей.
А в мелочах, простите, и скрывается суть...
* * *
Он не сразу обратил внимание на странную безынициативность жены. Заподозрить ее в потере интереса к себе как к мужчине, конечно, также не мог. Особенно оттого, что он точно знал о ее пристрастиях в любви. Он знал, насколько интенсивно она растворяется в этой любви. Знал, что иногда она хочет от него больше, чем он от нее. Тем более, что любое ее желание, скорее каприз он мог удовлетворить. Мог и делал это, но по своему разумению и желанию. Более того, за годы совместной жизни он как-то даже привык к ее руке, пытающейся проникнуть в заветное место. И как бы шуткой перехватывал эту шаловливую руку, останавливая все движение. А позже, случалось, возбуждение. Он даже получал особое удовольствия от самого процесса "разрешения-запрещения". И дозировал. Дозировал все, включая поцелуи... Отчего ощущение полновластия только усиливалось.
Нет, если у тебя успела зародиться мысль о каких-то возрастных рамках... так, это никакого отношения не может иметь к тридцатилетию кого бы то ни было. Огромный, по сути, потенциал оставался нерастраченным, а теперь уже и невостребованным... Не помогла даже отмена квоты на поцелуи. Странно, ведь ничего вроде не произошло. Только рука жены перестала быть шаловливой... И тело, упакованное в бесконечную ночную рубашку, потеряло податливость...
В его родительской семье бурное проявление эмоций не особенно приветствовалось. И считалось чем-то вроде дефекта воспитания, в лучшем случае показателем несдержанности и выворачивании исподнего наружу. У нее отнюдь, считалось единственно правильным “не сушить объятья впрок”, а давать им полную волю и возможность развиваться.
Как-то незаметно для молодых, установки их семей стали жестко определять новую жизнь и потихоньку выстраиваться в оппозицию друг к другу. Напрасно они тешили себя мыслями, что раз уж они ушли от родителей, то принципы последних остались на старом месте. Нет, все хорошее и плохое в жизни родительских семей, как бы от них не открещивалась молодежь, перешло к ним как непременная часть наследства. То есть ушло вместе с детьми... Ушло для того, чтобы кризис несоответствия родовых интересов и позиций назрел уже в новых условиях.
Кризис в семье протекает по-разному еще и оттого, что имеет разный по продолжительности скрытый период. Так, называемый период раздражительности со своим порогом терпимости.
Он считал себя, безусловно, человеком терпимым. И допускал, что причиной всему особенности биологии женщин. Тем более перепады в ее настроении. И эти новые книги, ранее не появлявшиеся в доме. И эти странные полупрозрачные сентенции о том, что женщина нежнее и надежнее. И любовь понимает лучше. И не только дорожит, но сохраняет ее.
Он ловил себя на мысли, что жена для него открывается с какой-то иной, незнакомой и оттого еще более непонятной стороны. Даже удивлялся себе порой, что эти явные изменения с ее стороны он также допускает. То есть проявлялась недопустимая степень терпимости в отношениях. А то, что претензии жены на супружеский долг заметно ослабли, он относил только на ее взросление. И на рождение ребенка. На взросление, которое принесло, наконец, осознание незыблемости власти мужчин. Он и не скрывал теперь от нее, что чем становится старше, тем большим интересом пользуется у женщин. Нет, в сексе ему хватало одной. Слишком сладкую ягодку сорвал. Даже роды не испортили ее. Но, ты же сам знаешь, насколько важна моральная поддержка. И зовущие глаза чужих женщин.
Правда, во всем этом, смущало одно: книга Жаклин Сьюзанн с провокационным названием ”Долина кукол”. Он эту провокацию ощущал нутром. Особенно, когда она попадалась ему на глаза. Это стало происходить столь часто, что в какой-то момент он случайно взял книгу в руки и совершенно незаметно для себя погрузился в чтение. Затянула необычность отношений, которые там описывались. Все резало по глазам и откровенно сбивало с толку. Полный матриархат. Слава богу, что у них это не возможно.
Он заметил за собой, вдруг, странную неожиданность. Он стал отдавать предпочтение этой книге в ущерб спортивным программам. Даже олимпийские игры не смогли вытеснить то, что описывалось в ней, за рамки его восприятия. Он возвращался к прочитанному по нескольку раз. И когда текст растворился в последней странице, он щелчком прессанул обложку и вздохнул облегченно: наваждение закончилось. Все, это возможно лишь у них там, в Голливуде. У нас другая культура. И в ней нет подобному места.
Отчего то захотелось быть нежным с женой. И отменить совсем квотирование поцелуев. Пусть целуется, когда ей хочется. “Она такая поцелуйщица...”- вдруг засмеялся добродушно он своим мыслям. И как-то снисходительно обхватил жену за плечи.
Предвкушение особенного вечера приятно щекотало где-то внутри, горячило воображение и тем самым подогревало и без того явное желание. Требовался лишь толчок и этим толчком могло стать проявление чувств со стороны жены. Любых. Исключение составляла хандра. А жена... хандрила и никак не шла на этот контакт. Грустно улыбалась в ответ на его шуточки и предложение снять к чертовой матери эту бесконечную ночную рубашку. Зажималась как девочка и что-то говорила про головную боль. Он почувствовал растерянность и обиду. Как можно быть отвергнутым собственной женой? Они – семья. Здесь все общее. Включая постель. Растерянность сменилась раздражением и настойчивым желанием заставить жену покориться.
- А может это она так меня раззадоривает? - мелькнула спасительная мысль...
- Конечно, эти женские завлекалочки... - пришла на помощь другая.
- Ты имеешь полное право... - похоже, что в голове разгорались бунтарские идеи.
- Схвати и овладей силком. Ты ведь еще не пробовал вопреки?? - похохатывало где-то внутри.
Сам не понял как это произошло. Но жена пыталась вырвать захваченные им руки и, давясь слезами, кричала потерянным голосом:
- Оставь меня! Не трогай! Отойди!
Как хлыстом по глазам:
- Я не хочу тебя...
- Казалось разом вырубили свет. В глазах потемнело. Его рука судорожно сжимала горло жены:
- Ах ты, с**а... А кого же ты тогда хочешь... Кого ты теперь любишь...
- Вопрос запутался в слезной капели. И тонкий от страха голос жены жалобно свистнул: “Мне нравятся женщины... Ты жестокий. Я не люблю мужчин...”
Он не поверил самому себе. Не поверил услышанному. И кто-то внутри него напряженно зашипел:
- Уж лучше женщины. Ты же читал про это... оставь ее... оставь в покое... Книгу сожги... В ней все зло...
Он только мотал пораженно тяжелой головой, словно пытался вытряхнуть услышанное. О, Господи, сколько бы он отдал сейчас, только за то, чтобы вернуться в сегодняшнее утро... просто вернуться. И все было бы по-другому.
Из угла кровати, где скрючившись в комочек, сидела жена, мощным излучением шло враждебное отстранение. Всхлипы переходили в яростное рыдание, которое она пыталась задавить подушкой. В соседней комнате беспокойно заворочался ребенок. Что-то бубнил телевизор. Звуки жизни наполняли квартиру. Но это были чужие звуки. И жизнь была тоже чужая. Своя словно разделилась на две части: до и после. И он не смог бы сейчас точно сказать где находится мыслями, а где душой.
Полночи провел на кухне. Много курил. Впервые за много лет. Молча смотрел их свадебный альбом. Смотрел и не мог поверить что все это произошло с ним. Они считались успешной парой. А друзья разводились. И студенческих тех семей осталось совсем чуть и маленько. И он, конечно, гордился, что у него такая семья. Есть чем гордиться. Своя квартира. Дача. Машина. Короче, полная чаша. И вдруг... Про такое и не скажешь мужикам. Не поделишься. Засмеют. Потом от их подколок язва случится. Начнут свои услуги предлагать... Со всеми тогда передерешься...
- Нужно молчать, - вдруг спокойно пришла в голову трезвая мысль.
- Лучше уж женщины, чем мужики, - поддержала ее другая.
- Все пройдет и забудется. Все так живут. Все что-то скрывают.
От собственной поддержки заметно полегчало. Жизнь продолжается. Все пройдет. Это кризис... Это не развод...
* * *
Отношения оставались ровными. Они словно договорились не возвращаться к тому разговору. Близость иногда случалась. Но он ощущал ее формальность. Со стороны жены. Для себя же он открывал особую прелесть директивного секса. Того, к которому шел всю жизнь. Но, получив его сознательно, не смог привыкнуть к новым отношениям. Не хватало взрыва эмоций и шаловливых рук жены. К ее подружке Люське, которая зачастила к ним после случившегося, относился безразлично. Только внутри что-то болезненно сжималось, когда видел как они поглаживают друг дружку по плечу.
- То ли жалеют, то ли любятся так - думал он брезгливо. Он так не смог бы обниматься со своим другом. Хотя в дружеских их объятиях тоже есть какая-то чертовщинка... А женщины - те всегда обнимаются. Так что внешне ничего не изменилось. До весны.
Весной она вдруг забрала ребенка и увезла к своим родителям. В другой город. Вещей не брала. Не в них суть. Подала на развод. Причина оказалась банальной: другой мужчина. И, кажется, уже давно. Как ни парадоксально, но он испытал облегчение оттого, что она нормальной ориентации. И жгучую злость за то, что заставила его поверить в ее лесбийские наклонности. Так ловко раскрутила его. А он, дурак, и купился... Не смог простить обман и предательство. Но отказаться от нее тоже не мог. Развод не давал категорически. Умудрился даже судью настроить против нее. У судьи брови дыбом встали, когда она причины для расторжения брака услышала: ”Не сошлись характерами". Судья вдруг на какой-то момент вышла из себя и возмущенно крикнула:
- Делать вам нечего. С жиру беситесь. Сошлись - не сошлись. У меня вон пары поубивать друг друга готовы. Ни дня без драки не обходится... А вы здесь голову морочите. Покиньте зал суда. Немедленно.
Хорошо, что жена еще про лесбийскую любовь там не заикнулась. Хотя зря. Может тогда судья вообще не дала бы ей развод. Хотя этим вряд ли удержишь.
Пробовал свести счеты с жизнью. Но так, не всерьез. Нельзя всерьез повеситься на трубе унитаза при нижней ее разводке.
С тех пор живет один. Пятый год пошел. Разуверился во всем и всех. С женщинами стал то ли строг, то ли жесток. Даже не возмутился когда узнал, что за глаза его зовут “овчаркой”. Правда после развода пропало желание урезать эмоции. Чужие. Теперь своих не осталось. Может где-то глубоко-глубоко в душе. Там, где еще есть необожженное местечко. И кто же в этом виноват?
А виновного-то искать не стоит. Дело ведь не в них. Просто программы их семей не совпали. Они же проглядели момент и не смогли составить свою собственную. Свою, но из двух родительских, которые им достались в наследство. Сценарии жизни ведь не выходят за рамки рода. И не меняются произвольно. Меняется только трактовка. И оттого чье прочтение будет внимательнее и зависит подведение итогов юношеских мечтаний. А в возрасте тридцати обычно и проходит этап совмещения родовых программ мужа и жены. Все зависит от уровня закрытости чувств и разрешенности желаний.
* * *
Да. Когда тебе тридцать - стоит оглядеться внимательнее в своей жизни и определить, кто в текущий момент стоит на пьедестале. Мужчинам плохо на семейном пьедестале. Они совершают опрометчивые ошибки. Они искренни в своих заблуждениях. И не обращают внимание на мелочи. В мелочах же – вся суть событий...
А пьедестал? Он предназначен для любви. И только ей там законное место.
* * *
Странно, почувствовала себя ужасно неуютно, как только поставила конечную точку. И с удивлением обнаружила, что рассказ получился совсем - совсем грустным. И не рассказ, а какая-то история умирания семьи. А поначалу он казался даже забавным. Как неожиданно и находчиво жена “отвела глаза” мужу. Хотя вся находчивость ее лишь от страха быть разоблаченной. И от бессилия принять решение в этот момент. Еще оттого, что на мужа всегда смотрела не как на равного. Сначала видела пьедестал, созданный ею же самой, а лишь потом самого мужа.
Ну, что здесь сказать? Жизнь на этом не заканчивается. Она просто развивается по другому варианту сценария. Вопрос лишь в том, сумеем ли мы избежать своих же ошибок?
А что делать? Мне даже видится как вы закусываете губы, в приступе безысходности...
Не стоит так драматизировать. Поверьте, не стоит ничего делать. Да, ничего.
Просто присмотритесь как высоко забрался ваш муж, и если барьер между вами чуть выше плинтуса, лишний раз поверьте себя на причастность к постройке этого трамплина, если конечно ваш мужчина, элементарно, не «завис в прыжке из домашних туфель», имитируя полет Икара. То есть, ввел вас в иллюзию реального изменения в своей судьбе.
Так бывает... И, ни в коем случае, не стройте живым пьедесталы. Не мерьте чужие чувства своими мерками. Просто храните персональные грабли поглубже в чулане своего нерадостного опыта, не распространяйте свой травматический опыт на всю оставшуюся жизнь.
Это очень заразно.
По себе знаю.
И все у Вас будет:
Хо – ро - шо!