Пи-пи-пи...
Будильник показывал 5 часов 0 минут. Это время на протяжении 8 лет для этого будильника, для этого дома и для человека, который сейчас уже сидел на кровати и искал в темноте ногами тапочки, стало привычным. Привычным, так же, стало вечерами заводить этот самый будильник, ведь тот, кто устанавливал на нем время, давно уже просыпался раньше звонка минуты за две. Нащупав, наконец, тапочки, он встал, слегка потянулся и подошел к окну. Найдя ручку, он повернул ее и потянул на себя. В комнату залетел ветерок, со вкусом осенней листвы, дождя и легкого морозца. Он немного постоял, пока на руках не появились первые мурашки, напоследок глубоко вдохнул и закрыл плотно окно. Он не очень любил искусственный свет, поэтому старался, как можно дольше его не включать. До тех пор пока не появиться необходимость. Он считал, что свет, так же как и темнота, должны наступать постепенно. И полностью доверял в этом деле природе. Щелкнул выключатель, и он зашел на порог ванной. Полилась вода, зажужжала бритва, застучали шкафчики и стеклянные флакончики. Через 20 минут идеально выбритый, с аккуратно причесанными седыми волосами он отправился обратно в комнату, где его ждала со вчера еще приготовленная рубашка. Каждый день он надевал разные рубашки. Но их у него было только пять, потому что в субботу и воскресенье он не работал. Сегодня был день нежно- розовой в мелкий белый горошек. Потому что сегодня четверг. Именно по четвергам он 8 лет к ряду гладко выбритый и причесанный подходил к стулу, на котором висела именно эта рубашка. В другие дни ритуал был тем же самым, менялся только цвет.
Накинув легкий плащ, он снял с крючка ключи и затворил за собой дверь. Улица обняла его прохладными объятьями, но поскольку ближайшее метро было недалеко от его дома, он даже не успел замерзнуть, пока дошел до него. Он всегда приходил ровно к открытию, когда люди темно-серыми струйками только начинали втекать в стеклянные двери. Ему было все - равно в какой вагон он сядет. Но обычно выбирал первый, либо последний, что бы не запутаться. В это раннее время людей в вагоне было немного. Полупустые сидения и свободный проход. Он вошел, взялся за поручень и стал расстегивать пальто и обдуваться, для того, что бы все увидели, что ему жарко, хотя все были настолько увлечены собой и не обращали внимания на то, чему он придавал огромное значение. Этот ритуал был самым главным из всех, ведь ему нельзя было нигде допустить ошибки, чтобы его, не дай Бог, не сочли за сумасшедшего. Коим он, конечно же, не являлся. Убедившись, что все реагируют на него нормально, он потянулся к стеклу форточки и отодвинул его. Потом прошел к следующему и проделал тоже самое. Обычно на вагон у него уходило две станции. Так он доезжал до конечной, оставался в вагоне, застегивал пальто и садился ждать, пока вновь доедет до станции. И все проделывал заново, до тех пор, пока не проходил весь состав. Да, он ходил и открывал окна в метро. Такая у него была работа. Эту работу он придумал себе сам. Только не думайте, что это ужасно скучно и однообразно, ведь входя утром в метро, он совершенно не знал на какую линию он поедет сегодня. Их он выбирал у карты метрополитена, по цвету, который совсем не зависел от цвета сегодняшней рубашки. В пять часов вечера его рабочий день заканчивается. Он возвращается домой, вешает на крючок ключи и плащ, щелкает выключателем в ванной. Оттуда он выходит, весь закутанный в кофты, в теплых носках. Проверяет плотно ли закрыто окно и ложиться под одеяло. Он так не любил холод, и сквозняк. Но был вынужден его терпеть, на службе. Ведь люди в метро, они так мучаются от жары, но из-за своей стеснительности они не хотят открывать окна.
9 лет назад его жена упала в обморок в метро. Была сильная толкучка, и от нехватки воздуха ей стало плохо. Когда она падала, никто не сумел поймать ее, и она ударилась виском об угол сидения. Тогда ему было пятьдесят два года, с женой они прожили тридцать лет, когда они познакомились им было по двадцать одному и они учились в институте. Сейчас ему шестьдесят один год. Он двадцать четыре часа в сутки вспоминает те тридцать, которые так трагично закончил один день. Целый год он сидел дома и не знал, что ему делать. Злиться, мстить, умереть? Спустя время он понял, что нужно не допускать подобных случаев и придумал, что если он никак не может регулировать количество людей в вагонах, то он хотя бы будет открывать окна и тем самым не позволять духоте концентрироваться. Да, к этому времени он уже сошел с ума. От горя, от одиночества, от любви...
Каждую субботу и воскресенье он проводил на ее могиле, потому что она не любила проводить выходные одна, когда была жива, а он не мог сидеть дома, где все дышало ей, сейчас, когда ее не стало. Он рассказывал ей про людей, которых видел на работе. Слушал тишину ее ответов. Задавал ей вопросы и сам на них отвечал. Ему было не сложно это сделать, ведь он очень хорошо знал ее и ее мысли. В воскресенье он уходил от нее раньше, чем в субботу, потому что ему нужно было постирать и погладить себе рубашки, на неделю вперед. Так всегда делала она, та, которая не любит проводить выходные в одиночестве.