Желтые листья кружили в воздухе и падали на землю. Приземлившись, память о них тут же стиралась, давая место новым, таким же, желтым близнецам. Девушка лет 16 лежала на земле, окруженная падающими одинаковыми листьями. Длинные светло-рыжие волосы наполовину были скрыты близнецами, тонкие пальцы рассеянно перебирали сухие листья и сучки. Поляна была идеально круглой, как будто кто-то нарисовал ее контур огромным циркулем. «Как красиво,» - подумала она. В падении листьев была какая-то закономерность, они падали совершенно прямо, через определенный промежуток. Девушка хотела лежать на этой странной поляне вечность, наблюдая за падением листьев. Но человеческая непостоянность не давала расслабиться, инстинкт заставлял встать, идти, узнавать новое. Девушка встала. С подъемом в голове появились сотни мыслей. Причем она не была уверена, что все принадлежат ей. «Я забыл отдать ключи тетушке Энн», «Как выбраться из этого чертого леса?», «О нет! Я же опаздываю на юбилей Галисии», - вот о чем она думала, причем, не зная ни Энн, ни Галисию. Психолог Прим всегда говорил: «Если ты теряешься в реальности, вспоминай то, в чем точно уверена». И она начала: «Меня зовут Флора Грей. Мне 16 лет. Я живу в Сиднее, Австралия. Мою младшую сестру зовут Прим. Ей 7 лет. Она разговаривает с мармеладными медведями, и из-за этого ей приходится общаться раз в неделю с психологом. Его зовут Мартелло Игрен. И я в лесу. Но я не знаю, что это за лес.» А лес был действительно красивым: мягкие изгибы уже зелено-желтых листьев, тонкие ветки, похожие на руки танцовщиц и туманная даль, скрытая коричневыми стволами деревьев, которая так манила души писателей, художников и скульпторов.
Флора двинулась дальше, в глубь леса. Покидая эту гостеприимную поляну, из души молодой девушки, как из порванного шарика, улетучилось спокойствие. Вместо него появился страх. Жуткий, безотчетный. Без повода. Она побежала. Быстрее, быстрее! Только бы убежать от этого жуткого панического страха. Глубже в лес поверхность земли становилась влажной и неровной, поваленные стволы деревьев держали штанины, порываясь разорвать их. Страх гнал вперед, заставлял не думать, полностью починял себе разум и душу. Флора падала, вставала и снова падала. Руки были все в царапинах, сзади на сучьях кустов оставались клочья одежды и волос. Ноги жутко болели, и после последнего падения она уже не смогла встать. Панический страх пожирал все остальные эмоции: страх за маму, злость на учителей, нежность к сестренке, беспокойство. Душа погрузилась во мрак.
Флора проснулась на земле, окруженная мокрыми желтыми листьями. Лес остался прежним — желтые листья, одинаковые стволы, туман вдалеке, свинцовое небо. Но изменился настрой: исчез страх. Исчезли все эмоции. Душа была спокойна, безмятежна. Ни страха, ни беспокойства. Ни нежности. Вообще ничего.
Флора знала, куда надо идти, чтобы выйти из леса. Это не было чистым знанием, как физика или математика. Это было так называемое «Шестое чувство», как чуть уловимый запах,который вел её. Голова была пуста, мысли, и свои, и чужие, исчезли, давая долгожданный покой душе. Флора, как дикий зверь на охоте, шла, полагаясь только на своё чутьё. Она шла долго, наверное, несколько часов, но за это время ни одна мысль не побеспокоила её. Пробираясь через заросли неизвестных кустов, перешагивая через поваленные стволы деревьев,она наконец заметила впереди просвет. Он был небольшим и настолько незаметным, что любого человека наверняка одолели бы сомнения: а действительно ли там выход? Но Флора не была сейчас человеком, она была животным. Животным, который шел только на свое чутьё. И действительно, метров через 50, деревья расступились и выпустили несчастную скиталицу на небольшой холм, залитый яркими солнечными лучами. Всё казалось нестерпимо ярким после пастельных оттенков леса. Ярко-зеленая трава под ногами, бескрайнее голубое небо. Флора даже не повернула головы, чтобы попрощаться с лесом. Теперь он казался сном, жутким сном, которое утром люди так старательно запихивают в самые дальние ряды памяти. Но она не оборачивалась не поэтому. Нечто другое привлекло её внимание.
Город. Огромный фантастический Город. Солнце отсвечивало от чисто-вымытых окон, такие зеленые, живые, кроны деревьев виднелись даже издалека, запах свежескошенной травы и свежих булочек (воспоминание об этих запахах, принесенное из детства, она тайно хранила в своей голове), небольшая группа людей сидела прямо на траве, что-то жуя и о чём-то смеясь. Флора всё ещё была животным, и сейчас она чувствовала, что воздух наполнен позитивной энергией и всеобщей радостью. Она всей душой захотела быть здесь — это была первая эмоция за долгие часы, мало того, она чувствовала, что имеет полное право находится здесь, в этом чудесном Городе, с этими людьми, быть такой же счастливой и безмятежной. Она уже шагнула, почувствовав даже через подошву мягкость нежной травы, но вдруг ветер донёс до неё: «Флооора...» Шепот ветра казался практически ненастоящим, он напоминал скорее старое, полустертое воспоминание, которое кажется людям неважным. Но то животное, что поселилось в душе Флоры пару часов назад, всё ещё главенствовало и подсказывало, что она не может всё и всех бросить и остаться здесь. Она не могла быть счастливой.
Это был один из тех знаменательных выборов в нашей жизни, когда от него зависит — жить или умереть. И, как одно из тех вечных правил, на которые мы вечно жалуемся и злимся, но не пытаемся что-то изменить, Флора была одна. Рядом не было ни мамы, которая часто подсказывала нужный путь, ни сестренки, которая была мудра не по годам и всегда говорила то, что Флоре надо было услышать. Сейчас она должна была принять самое важное решение в её жизни, руководствуясь лишь своими мыслями, привязанностями, чувствами, моральными принципами. Но вот казус — у неё не было чувств, а желание — только одно: остаться здесь. Ветер больше не приносил ничьи слова, и Флора хотела убедиться, что ей это почудилось. Хотела, но не могла. В этом странном Городе она не могла обманывать себя. Город был воплощением правды, чистоты. Все хорошие, но нейтральные человеческие чувства.
Она развернулась и побежала в лес. Не было слышно смеха, уже не пахло травой и булочками. Постепенно возвращались мысли, эмоции. И страх. Тот самый, панический, безотчетный. Она слышала плачь, крики, проклятия. У себя в голове. Снаружи лес казался необитаемым и пугающе-тихим. Так тихо бывает на кладбище. Она осторожно кралась, перебегая от дерева к дереву, напоминая охотника или спец агента на задании.
Бетонная стена материализовалась из неоткуда и сильно напугала Флору, чьи нервы и так были расстроены. Стена казалась бесконечной, не было видно ни слева, ни справа её конца. Верха тоже не было видно. Никаких дверей, опознавательных знаков, даже трещин не было. Ничего не указывало, как поступить. Флора повернула налево. Лес оставался таким же — пастельные оттенки, туман вдалеке. Не менялась и стена. Флора прошла уже около 100 метров, но казалось будто она стоит на месте. Кусты сменялись такими же кустами, череда коричневых стволов деревьев была бесконечной, а на стене не показалось ни одной царапинки.
Вдруг, так же, как и стена, появилась дверь. Белая, больничная, она сто раз видела подобные. Удивителен был факт — наличие её здесь. Флора ожидала увидеть кого и что угодно, кроме такого банального — больничной двери. С удивлением и даже, наверное, страхом, она заглянула внутрь. Обыкновенная безликая палата с белыми табуретками. На стуле, спиной к двери, сидела Прим. Двери такого типа не пропускают звук, но Флора была уверена, что Прим напевает тихую мелодию. Эти мелодии были второй странностью её маленькой сестренки — она напевала практически всегда одну и ту же ненавязчивую нежную мелодию, чем несомненно пугала их простую, но добрую маму. Флора стояла, прислонившись к холодному бетону, уже не слыша чужих голосов с паническими нотками в голове. Она смотрела на свою сестру. Этот простой зрительный контакт, пусть даже и с одной стороны, понял понять Флоре, как она скучала по своей странной маленькой сестренке. Внезапно она поняла, что уже не чувствует холод бетона, а стоит в теплой палате. Прим действительно напевала свою мелодию. Эта музыка была похожа на невидимых бабочек: они наполняли всю комнату нежным благоуханием цветов, их крылышки осторожно прикасались ко всему, что было в палате. На столе перед ней лежали маленькие разноцветные мармеладные медведи. Кажется, она убаюкивала их.
Флора не заметила главного в этой палате. Она не заметила пациентку. Длинные светло-рыжие волосы свалялись и разметались по подушке, синеватые веки были закрыты, но Флора знала, что глаза у девушки — яркие, зеленые, как лесной источник. Щеки похудели и впали, кожа стала пергаментной, восковой. Это была она.
Флора вдруг всей душой захотела обнять сестренку, маму, почувствовать порыв ветра на щеках, тепло ласкового солнечного луча, вкус фисташкового мороженого. Она закрыла глаза и силилась вспомнить человеческие чувства — радость, нежность, беспокойство. Она поняла, что ей до безумия надоело быть охотником, надоело прятаться.
Открыв глаза, она увидела Прим. Та по-прежнему напевала свою мелодию медведям. На душе стало тяжело, как будто кто-то положил камень ей на грудь. Было трудно дышать. Она задыхалась. Запищали какие-то приборы, но тут же умолкли. Прим прекратила петь и повернулась.
-Я знала, что ты услышишь меня.
-Ты знаешь, Прим, я была в Раю. Но здесь лучше.