Проказы Пушкина

Асна Сатанаева
             Живая грамота.
Письмо Пушкина другу -князю Вяземскому в начале мая 1826 года из Михайловского:

 "Письмо это вручит тебе очень милая и добрая девушка, которую один из твоих друзей неосторожно обрюхатил. Полагаюсь на твое человеколюбие и дружбу. Приюти её в Москве и  дай денег, сколько ей понадобится, -  а потом отправь её в Болдино.
Ты видишь, что тут есть о чем написать целое послание во вкусе Жуковского о попе; но потомству не нужно знать о наших человеколюбивых подвигах. При сем с отеческою нежностью прошу тебя позаботиться о будущем малютке, если то будет мальчик. Отсылать его в воспитательный дом мне не хочется, - а  нельзя ли его покамест отдать в какую-нибудь деревню? Милый мой, мне совестно, ей-богу, но тут уж не до совести".

 Ответ Вяземского:

"Сейчас получил я твое письмо, но живой чреватой грамоты твоей не видел, а доставлено оно твоим человеком. Твоя грамота едет завтра с отцом своим и семейством в Болдино, куда назначен он твоим отцом управляющим.
Какой же способ остановить дочь здесь и для какой пользы? Без ведома отца её сделать этого нельзя, а с ведома его лучше же ей быть при семействе своем. Мой совет: написать тебе полу-любовное, полу-раскаятельное, полу-помещичье письмо блудному твоему тестю, во всем ему признаться, поручить ему судьбу дочери и грядущего творения, но поручить под его ответственность,напомнив, что некогда волею божьею ты будешь его барином, и тогда сочтешься с ним в хорошем или плохом исполнении твоего поручения.
Живая грамота - Ольга Калашникова, а её отец – тот самый вор Михайло Калашников, что разорял отца поэта... Александр Пушкин послушался мудрого друга и написал ему письмо. Родился мальчик, который вскорости умер. А Ольгу её отец выдал замуж за болдинского мужика.

         Цирцея. Рассказ самого Пушкина
 Переход от Европы к Азии делается час от часу чувствительнее: леса исчезают, холмы сглаживаются, трава густеет...
Калмыки располагаются около станционных хат. У кибиток их пасутся уродливые, косматые козы…

 На днях посетил я калмыцкую кибитку (клетчатый плетень, обтянутый белым войлоком). Все семейство собиралось завтракать; котел варился посредине, и дым выходил в отверстие, сделанное в верху кибитки. Молодая калмычка, собою очень недурная, шила, куря табак. Я сел подле нее.
 - Как тебя зовут?
 - ***
 - Сколько тебе лет?
 - Десять и восемь.
 - Что ты шьешь? –
 - Портка.
 - Кому?
 - Себя.
(В черновике: - Поцелуй меня. - Неможна, стыдно. - Голос ее был чрезвычайно приятен).
   Она подала мне свою трубку и стала завтракать. В котле варился чай с бараньим жиром и солью. Она предложила мне свой ковшик. Я не хотел отказаться и хлебнул, стараясь не перевести духа.
 
   Не думаю, чтобы другая народная кухня могла произвести что-нибудь гаже. Я попросил чем-нибудь заесть. Мне дали кусочек сушеной кобылятины; я был и тому рад. (В черновике: После сего подвига я думал, что имею право на некоторое вознаграждение, но моя гордая красавица ударила меня балалайкой по голове).    Калмыцкое кокетство испугало меня: я поскорее выбрался из кибитки и поехал от степной цирцеи*.

*волшебница

          Скала.
      Зинаида Александровна Волконская, урожденная княжна Белосельская-Белозерская, жила в Москве, в красивейшем доме своей мачехи на Тверской. Это было изящное сборное  место всех замечательных и отборных личностей тогдашнего современного общества: представители большого света, сановники и красавицы, молодежь и люди в зрелом возрасте, профессора, писатели, журналисты, поэты, художники…

     Сама хозяйка стояла во главе всех артистов: и профессиональных и самодеятельных – её полное и звучное контральто никогда не забывали те, кому посчастливилось хоть раз её услышать.

     Все в этом доме носило  отпечаток  служения  искусству  и  мысли. Александр Пушкин, первый раз приехав в Москву после ссылки и, познакомившись с княгиней, стал часто бывать в её великолепном салоне, украшенном оригиналами и копиями знаменитых произведений живописи и скульптуры. Здесь  каждую неделю выступали иностранные и столичные музыкальные группы...

     Частыми гостями здесь были Веневитинов, Соболевский, Шевырев, Погодин, братья Киреевские, Хомяков, Вяземский, Андрей Муравьев, Обер – все друзья и приятели Александра Пушкина, которого в княгине подкупило то, что в первый же день знакомства она пропела ему элегию «Погасло дневное светило», которое он сочинил  в южной ссылке:

Погасло дневное светило;
На море синее вечерний пал туман.
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.

Я вижу берег отдаленный,
Земли полуденной волшебные края;
С волненьем и тоской туда стремлюся я,
Воспоминаньем упоенный...

И чувствую: в очах родились слезы вновь;
Душа кипит и замирает;
Мечта знакомая вокруг меня летает;
Я вспомнил прежних лет безумную любовь,
И все, чем я страдал, и все, что сердцу мило,
Желаний и надежд томительный обман.
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.

Лети, корабль, неси меня к пределам дальним
По грозной прихоти обманчивых морей,
Но только не к брегам печальным
Туманной родины моей,
Страны, где пламенем страстей
Впервые чувства разгорались,
Где музы нежные мне тайно улыбались,
Где рано в бурях отцвела
Моя потерянная младость...

       На этих вечерах любимой забавой всех была игра в шарады. И вот однажды Александр Пушкин придумал слово. Для второй части его нужно было представить
переход евреев через Аравийскую пустыню. И Пушкин, схватив шаль княгини, сказал:
    - Чур! Я стану изображать скалу в пустыне.

    Все удивились от такого выбора, потому что уже знали, что поэт - человек подвижный, непосредственный, очень остроумный. И вдруг захотел изображать неподвижную скалу…
    Тем временем он вскочил на стол и с головой спрятался под ярко-бордовой шалью. А зрители уселись и действие началось.
     Моисея играл Обер. И когда он, по заранее условленному знаку, прикоснулся жезлом к поэту (в роли жезла выступал веер княгини Волконской), у Пушкина вдруг из-под шали молниеносно высунулось горлышко бутылки, и струя воды зажурчала с шумом на пол…

      Дружный хохот и зрителей, и действующих лиц смешался в зале..
      А Пушкин соскочил быстро со стола, очутился в минуту возле княгини, а она, улыбаясь, взяла Пушкина за ухо и сказала:
          -Этакий вы плутишка, Александр, как вы чудно изобразили скалу!
(Продолжение следует)