• Из цикла: МИР – ТЕАТР, МЫ В НЕМ АКТЕРЫ…
Или «Остановки в пути»
Начало:
http://proza.ru/2012/08/14/1241
• Глава 1. ПРОШЛОЕ, ХРАНЯЩЕЕСЯ В ПАМЯТИ, ЕСТЬ ЧАСТЬ НАСТОЯЩЕГО".
***
• «Минуты сказочные эти
Навек оставлю в сердце я.
Дороже всех наград на свете
Мне песня тихая твоя.»
В. Гин
Детство, степной город в центре Украины. Саманный домик, беленые стены, черный фундамент, - довоенный, где рос мой отец. Двор, тенистый от вишен, посаженных родителями в год моего рождения, и старых ветвистых яблонь и абрикосов (память о дедушке: он сажал их в сорок пятом - за каждого из погибших внуков).
Лето. Бабушка Дуся, в хлопотах по дому, часто напевала песни. Большинство из них были грустными, но мне они нравились. Каждая – коротенький рассказ, который с неослабевающим вниманием слушаешь до конца, хотя и знаешь наизусть.
Запомнилась одна, настолько печальная, что при последних строчках я всхлипывала, не умея сдержать слезы. Через все куплеты звучал горестный рефрен:
«Подайте, Христа ради, ей!..»
Напрасно бабушка корила себя и, желая успокоить внучку, объясняла, что это всего лишь песня, ее сочинили. Но мне не верилось в выдумку.
Будучи впечатлительной, живо представляла происходящее: вот церковь с тускло освещенными окнами, высокая лестница, ведущая к двери в храм. Вот старушка-нищая, в стареньком пальто, на голове побитая молью меховая шапочка, поверх которой повязан большой клетчатый платок, концы которого перекрещены на груди и туго завязаны на спине.
На ногах – старые стеганые валенки в глубоких калошах (обувь стариков, переживших войну). Пальцы в дырявой вигоневой перчатке сжимают ручку медной кружки. Правая рука – с веточкой вздувшихся вен и выпирающими суставами, обтянута сухой пожелтевшей кожей, кисть усыпана коричневыми пятнышками. Она обнажена, несмотря на мороз, – пальцы, собранные в щепоть, застыли, осеняя крестом. Веки близоруко сощурены, лицо иссечено морщинами, следами пережитых несчастий.
Мимо снуют прохожие, лишь кое-кто из них останавливается подле старушки, и она, благодарная, суетливо и долго крестится, шевеля посиневшими губами.
Бабушка Евдокия, вместе с которой прошло мое детство, была женщиной верующей. На церковные праздники и по воскресеньям, встав пораньше, она тщательно готовилась к выходу: умывалась душистым земляничным мылом, смазывала лицо "Метаморфозой" из круглой плоской стеклянной баночки. Выбирала самое лучшее платье – черное штапельное, с отложным белым воротником в крупный черный «горох». Я с удовольствием помогала ей – застегивала сзади множество маленьких пуговок, накидывая на них полукружья воздушных петель.
Расчесав длинные волосы, она закручивала их в узел, закрепив его костяной гребенкой. Покрывала голову накрахмаленным белоснежным батистовым платком с тонкой кружевной каймой, связанной ею из простых белых ниток.
Зимой поверх него накидывала пуховую шаль. Аккуратно расправив концы на груди, одевала жакет –«плюшку». Брала в одну руку загодя приготовленный узелок – в поминание, второй крепко держала мою ладошку.
Лицо ее, словно озаренное внутренним светом, преображалось. Казалось, глаза лучились покоем и добротой. Обычно сдержанная, она улыбалась, и мы отправлялись к заутрене.
Перейдя мост и приблизившись к собору, бабушка доставала из кармана отложенные с пенсии желтенькие «рублевки»/1. Передавала их мне, считая ребенка, как безгрешного создания, более угодным для такого дела, – подать «Христа ради» нуждавшимся. В послевоенном десятилетии их было немало. Загодя они собирались у входа в церковный двор, занимая места вдоль полуразвалившегося фундамента ограды.
Позже я видела ее на городских фотографиях 19-го века. Дореволюционная, кованная искусным мастером-художником, она сохранилась, несмотря на лихие времена, до самой войны. Но «цивилизованные» арийцы вывезли ограду в первый же год оккупации. Возможно, и сейчас она украшает какой-то чистенький немецкий город…
Сколько раз я наблюдала убогих стариков и старушек, с морщинистыми бескровными лицами и потухшим взором, а то и слепых, калек, опиравшихся на костыль или сучковатую палку. Несомненно, они испытывали унижение и душевную боль, но, вынужденные побираться, укротив гордость, торопились к церкви, как на работу.
Сколько раз слова их поспешной молитвы неслись мне вслед.
Сколько раз замечала и тех, кто, проходя мимо, ускорял шаг, сосредоточенно глядя себе под ноги. Мне же в каждой из старушек виделась та, из бабушкиной песни:
«Она ж у вас просить стыдиться…
Подайте, Христа ради, ей!»
В церкви, после службы, окружавшие меня люди, все, как один, клали деньги на большой поднос, которым обносил мирян служка. Вне ее стен добродетель и милосердие почему-то толковались иначе…
Обычно к концу песни об актрисе, ставшей нищенкой, я всхлипывала. Но всякий раз, оставшись наедине с бабушкой, упрашивала спеть снова. Откуда пришла песенка к ней, ровеснице века, выросшей на глухой станции, в многодетной семье железнодорожного рабочего?
- Бабушка, а кто написал эту песню?
- Не скажу – не знаю. Видать, нуждёный, одинокий человек. Знал он жизнь всякую – и богатую, и убогую.
- Откуда же ты ее знаешь?
- С детства, еще девчонкой. Семья у нас была большая - братья, сестры. Мама моя, качая зыбку/2, всегда пела. Царство ей небесное…
***
• «Но время птицей пролетело,
И в детство нить оборвалась».
В. Гин
В конце 80-х – начале 90-х годов прошлого века, как-то вечером вполуха слушала праздничный концерт, который транслировался по телевидению. И вдруг – знакомая мелодия!
Не отрывая взгляда от экрана, замерла, обратившись в слух, мысленно предвосхищая слова, звучавшие со сцены. Каково же было изумление: бабушкина песня оказалась старинным русским романсом «Нищая», который проникновенно спела Валерия. Концерт продолжался, но для меня время повернулось вспять: повторяла знакомые слова, и перед глазами оживал, явственно являясь во всех деталях, полузабытый образ нищей у церкви.
Позднее я слышала знаменитый романс в исполнении других, весьма разных певцов: Варя Панина, Саша Давыдов, Вадим Козин, Изабелла Юрьева, Елена Юровская, Людмила Зыкина, Галина Карева, Борис Гмыря, Владимир Высоцкий, Людмила Гурченко, Александр Малинин, Жанна Бичевская, Тамара Калинкина, Ирина Скорик, Валерий Агафонов, Евгений Дятлов, Николай Эрденко, Джемма Халид, Диана Вит/3.
Однако особняком стоит Валерия – произведение, выбранное ею для концерта, приоткрыло передо мной завесу над прошлым.
В то время мне так и не удалось узнать больше о песне, впечатлившей в детские годы.
Однако провидение, уступая моему настоятельному желанию, шаг за шагом, приближало к разгадке. Наступил день, и, наконец, я открыла заветную дверь, манившую тайной, скрытой за ней. На огромной сцене явились действующие лица, проходя передо мной и представляясь. Оказалось, о каждом из них я уже знала, но никак не предполагала, что все они связаны между собой именно романсом «Нищая».
Изобретательная судьба, лихая и непредсказуемая, обладая безграничным воображением и возможностями, искусно нанизала на одну нить несхожие между собой жемчужины русской и французской культуры, связав концы крепким узелком.
"Нам не дано предугадать,
как слово наше отзовется..."
• ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ:
http://proza.ru/2012/08/14/1520
_______________________
*/ Картина: Василий Верещагин / Vasily Vereshagin, Старуха-нищенка девяносто шести лет.
1 желтенькие «рублевки» - купюра достоинством 1 рубль, до денежной реформы 1961 года
2 Зыбка – разновидность колыбели, которую подвешивали к потолку.
3 Предполагаю, упомянуты не все исполнители романса.