Когда Руфь очнулась, ветер почти стих, только редкий дождь продолжала похлестывать своими мокрыми иглами. Ослабевшая, она лежала на коленях Уильяма, который заботливо, с нежностью, грязными ладонями смахивал влагу с ее лица и приглаживал волосы.
-Как вы себя чувствуете, мисс, - спросил Уильям
-Благодарю, вас мистер Гарт, скверно,- с ноткой безразличия ответила Руфь.
-Дождь скоро окончиться,- заметил Уильям, приподняв взгляд к небу, - ветер стихает, - вы вся мокрая, мисс Руфь.
-Да и вы, мистер Гарт, не посуше будете.
-Мисс Руфь, когда почувствуете себя лучше, скажете. Нам нужно идти, чтобы не заночевать на болоте.
-Я готова, мистер Гарт, - бодро заявила Руфь и, отпрянув из его объятий, приподнялась. – Только позвольте, я немного выжму одежду.
-О, да! Конечно, - смущенно ответил Уильям и отвернулся спиной к Руфи. – Как считаете, мисс Руфь, мы далеко от места погрузки?
-Я, думаю, нет. Пойдем вверх, придерживаясь берега, и надеюсь, добредем.
-Согласен.
Через полчаса, приведя себя в относительный порядок, они тронулись. В течение часа продвигались, как считали, придерживаясь берега, вверх по течению и никак не могли преодолеть границы болота. Потом они приняли правее и еще столько же по времени шли в данном направлении, но опять уперлись во все тоже болото.
Дождь окончился. Над ними пронеслась, горланя вовсю, стайка болтливых чирков. А черная казарка, горестно всхлипнув, казалось, возвещала собратьям, что девушка, да и парень мало подходят к жизни на диком болоте, и не раз порхая с ветки на ветку, провожала их тоскующим взглядом. Казалось, настал тот предопределенный день и час, когда привычные смутные жалобы болота обрели, наконец, оправдание и смысл. И в этот самый час, когда гаснет день и отступает вода и болотом начинает овладевать тьма, крохотная пирога тихо скользнула по извилистой протоке, припав к берегу, словно подбитая птица.
-Смотрите, мистер Гарт! Индеец! – взволнованно произнесла Руфь.
В десяти ярдах от них в пироге сидел не молодой индеец с веслом в руке, создавалось впечатление, что он появился здесь без какой-либо цели и стремился куда-то приплыть, только остаться бы невидимым.
Эй! – окликнул индейца Уильям. – Брат! – и кинулся к пироге.
Индеец, быстро поднял со дна лодки лук, вставил в тетиву стрелу и угрожающе направил оружие на приближающегося Уильяма.
-Стойте, мистер Гарт! – крикнула вслед Уильяму Руфь. - Не приближайтесь к нему.
Уильям остановился в нескольких ярдах от индейца. Взгляд краснокожего оставался страстным, исполненным непоколебимой решимости выпустить стрелу. Лицо индейца показалось Уильяму распухшим, глаза были налиты кровью, руки тряслись.
Уильям отступил, сделав несколько шагов назад, давая понять индейцу, что он отказывается от намерений приближаться к нему.
Убедившись, что белые люди не причинят ему зала, индеец отложил лук, схватил весло и начал быстро удаляться вниз по протоке. Он греб быстро, время от времени оборачиваясь, чтобы убедиться, там ли еще эти двое белых.
Как только он скрылся из виду, Уильям, взяв Руфь за руку, сказал:
-Пойдем по направлению, за ним.
-Согласна, - коротко добавила Руфь, и они тронулись, придерживаясь края извилистой протоки.
Через полчаса они вышли к отмели.
-Передохнем? – спросила Руфь.
-Передохнем, - ответил Уильям и принялся всматриваться в берег, в надежде отыскать признаки чьего-либо присутствия.
Берег поворачивал на север.
-Мисс Руфь, - молвил, отдышавшись, Уильям, - мне кажется за поворотом видно далеко вперед.
-Очень хочется, есть, - сказала Руфь, не обращая внимания на озабоченность Уильяма. – Может, разведете огонь?
-Я бы с радостью, - с шутливым огорчением ответил Уильям, - но забыл взять у индейца огниво.
-Ужасно становиться холодно,- молвила Руфь, поджав под себя ноги.
-Тише! Чьи-то голоса! Слышите! – настороженно произнес Уильям и приподнялся во весь рост.
-Чьи голоса, дурачок? – отрешенно едва шевеля губами, говорила Руфь.
Уильям присел рядом с ней, обнял за плечи, старясь согреть. Она засыпала.
Сняв с себя рубаху и оставшись обнаженным до пояса, Уильям накрыл ею уснувшую Руфь. Он вновь почувствовал трепет в сердце, шорох ее накрахмаленной юбки, ощутил тонкий аромат недавно отглаженного надушенного муслина и представил, как на его глаза нежно ложились ее тонкие пальчики. «Глупый мальчик! Куда ты торопишься? Почему ты не смотрел по сторонам»? – сквозь сон бормотала Руфь. Уильям невольно улыбнулся.
Оставив спящую Руфь в крохотной ложбине, похожей на покинутое гнездо, Уильям двинулся туда, где сворачивал берег, и где, по его мнению, слышны были голоса.
Весь берег лежал пред ним как на ладони, от самого горизонта, где по-прежнему сгущались черные тучи. Отсюда он высмотрел низкое продолговатое строение у реки, крытое сухим тростником и похожее издали на курган. Дымок, курившийся над ним и уплывавший в сосновый лес, говорил, что это индейское жилье. Оно было совсем недалеко, и Уильям решил взглянуть на него, и не возвращаться пока к месту, где оставил спящую Руфь. Подойдя ближе, Уильям услышал, как залаяла собака, и понял, что находиться поблизости от деревни индейцев. Когда он достиг устья ручья, то обнаружил там ничем не примечательную продолговатую хижину на сваях, тростниковая сводчатая кровля которой придавала ей сходство с пещерой. Единственное отверстие, служившее входом, выходило прямо на реку; через него же тянулся замеченный им прежде дым от очага, горевшего внутри. Уильям догадался о назначении этого сооружения, так как много слышал и знал об индейских обычаях, проживая по соседству с индейцами племени куапо. Это было ритуальное сооружение, так называемая потельня, обогреваемая костром из тлеющих листьев. Индейцы закупоривались там, пели песни и читали молитвы, а потом, пропотев до изнеможения, задыхаясь, выскакивали и бросались прямо в этот ручей. По тлеющим углям, Уильям определил, что индейцы очищались не далее как сегодня утром, и он не сомневался, что их деревня совсем рядом. Он охотно продолжил бы осмотр, но решил, что необходимо вернуться за Руфью. Как только он повернул в сторону, то в одно мгновение нос к носу столкнулся с женщиной.
Туземное платье на ней оставляло открытыми лишь голову и руки, лицо покрыто черной краской, но явно не индеанки, на подбородке, вертикально и параллельно относительно друг друга проходили четыре небольших красноватых метки – татуировки, которым индейские женщины этой местности украшали свою кожу. Ее светлые доселе волосы коротко были острижены, нерасчесаные и грязные. Кисти рук в зарубцевавшихся порезах.
Глаза у нее были ясные, голубые. Одежда выглядела примечательно, не походила, на обноски европейского наряда из фланели и ситца, какие носили индеанки, она была чисто индейская, из отделанной бахромой кожи, свободная, длинная рубашка и чулки, украшенные перьями. На ногах простенькие мокасины, на шее висело ожерелье, из камешков.
Уильям понял по ее внешнему виду, что женщина долгое время, по-видимому, находилась в состоянии траура. Индеанки в течение периода скорби по близкому человеку год не мылись, не расчесывались, вымазывали в черный цвет свои лица, коротко обрезали волосы и наносили всевозможные увечья своему телу. Возле потельни она появилась, как думал Уильям, по причине того, что срок скорби окончился, и необходимо было провести очистительные процедуры.
Поглазев на незнакомца, индеанка развернулась и скрылась за потельней. Уильям бросился за ней, в надежде завести нужный разговор, но она низко пригнувшись на индейский манер, мчалась берегом реки, лавируя между низкими кустарниками. Уильям окликнул ее, но она не остановилась. Он понял, наконец, что его погоня за ней выглядит не достойно по отношению к Руфи, поэтому, он остановился и повернул туда, откуда пришел. По дороге он думал в замешательстве, а чтобы он ей сказал, он был до того взволнован, что сам удивился этому.
Добравшись до места, он обнаружил Руфь, свернувшуюся калачиком в безмятежном сне. Постояв еще немного, он примостился рядом с Руфью, забравшись под одну полу своей рубахи, прижался к ней своим телом, и уснул, решив, что поутру они отправятся в направлении индейской потельни в надежде обнаружить лодку.
На следующее утро, когда он проснулся, то обнаружил, что укрыт своей рубахой, а Руфи рядом нет.
-Мисс Руфь, - кротко произнес Уильям.
Когда никто не отозвался, он спохватился и крикнул во все горло:
-Мисс Руфь!?
Не получив ответа Уильям начал метаться со стороны в сторону. Так он около часа, обшаривал окрестности ложбины. Потом направился к индейской потельне.
Было прекрасное солнечное утро, берег на котором располагалась потельня, был покрыт низким туманом. Из потельни вылил дымок, оттуда же доносились песнопения. Притаившись в ветках сосняка, разросшегося возле потельни, он стал ожидать. Через некоторое время оттуда высыпали шесть индейских девушек, и бросились в ручей. Они с наслаждением плескались в воде и трещали между собой, заливаясь периодических звонким смехом наполнявших лес резонансным эхом.
«Странно, - подумал Уильям, - потельней у индейцев обычно пользуются только мужчины.
Через несколько минут к купавшимся присоединилась таинственная незнакомка – белая индеанка, которую он повстречал вчера вечером. Волосы ее были короткими, золотистого цвета, лицо смуглое от загара без следов траура.
-Руфь! – крикнула она.
Через мгновение из потельни совершенно нагая вылетела Руфь и плюхнулась в ручей, к озорничавшим в нем, словно дети, индейским девушкам.
Уильям от удивления привстал из своего укрытия. Он никак не ожидал застать Руфь в компании индеанок, да еще и в процессе обряда очищения.
-Мисс Руфь!? – вырвалось у Уильяма.
Индейские девушки разом обернулись в сторону, откуда донесся мужской голос, завизжали так, что от этого визга из кустов вспорхнула большущая стая чирков и унеслась на запад. Индеанки словно дикие козы выскочили из ручья и, прикрывая пикантности, в рассыпную понеслись, кто за деревья, кто в высокий камыш, а кто в кустарник.
Лишь златокудрая индеанка и Руфь оставались в воде, завидев из-за веток сосняка оторопевшего Уильяма.
-Уильям! – радостно воскликнула Руфь, впервые назвав его по имени. – Вы так сладко спали, что мне вовсе не захотелось вас будить. Когда я проснулась, солнце стояло высоко. Я осмотрелась и увидела вокруг расстилавшееся болото с низкой стоячей водой. Кругом слышались неясные звуки гортанной речи. Я подумала, что папочка организовал поиск, и меня ищут его люди. Потом пошла на звук голосов доносившихся отсюда и повстречала этих девушек, они расхаживали по болоту и собирали в корзинки болотную ягоду. Вот она первая заметила меня. Ее имя Скиина Моутч, - и Руфь указала на златокудрую. – Она соблазнилась моим платьем, и я подарила ей его. Взамен они дали мне еды, вон там, в кожаной сумке, в ярде от вас, а потом пригласили меня очиститься паром. Я сначала упиралась, но потом согласилась. Этот так здорово!
- Да, но…, - хотел было что-то сказать Уильям.
-Никаких, «но», - отрезала Руфь в своей привычной манере. – Хватит таращиться, Уильям. Отвернитесь, наконец, - многозначительно приказала Руфь. – Можете пока перекусить.
Уильям повернулся к девушкам спиной, схватил парфлеш с едой там, где указала Руфь, и полез вглубь сосняка завтракать.
-Уильям! – раздался нежный позывной Руфи.
Он вскочил, собрал недоеденное в парфлеш, и вылез из сосняка, словно медведь из берлоги.
-Я, здесь мисс Руфь, - отрапортовал он.
Перед ним стояла Руфь в индейском сарафане, том самом, что вчера он видел на той, которую Руфь назвала Скиина Моутч. Чуть поодаль от Руфи в ее платье красовалась белая индеанка.
-Как я вам? А, Уильям? Похожа на индеанку? – игриво спрашивала Руфь, соблазнительно дефилируя перед Уильямом в индейской одежде.
-Да, то есть, нет, не совсем…, - мямлил Уильям в растерянности от переполнявших его чувств к этой девушке.
-Так да или нет!? - добивалась конкретики Руфь.
-Да! – выпалил Уильям.
-Я, так и думала! – радостно крикнула Руфь, подскочив к парню.
Она схватила его руки, приставила к своим бедрам, свои же вскинула на его плечи и начала увлекать в танце, напевая совершенную бессмыслицу.
-Ну, же Уильям! Шаг на меня, я на вас, поворот. Два шага на меня, я на вас, опять поворот, - резвилась Руфь, управляя неуклюжим Уильямом.
Из кустов и камышей вылезли индеанки. Они подошли к соплеменнице по имени Скиина Моутч и с любопытством начали наблюдать за танцами белых людей, украдкой усмехаясь и перешептываясь между собой.
Когда представление закончилось, белокожая индианка, подойдя к Руфи, неторопливо молвила, щеголяя своим познанием в английском языке.
- Твой пойдет, тихо, тихо, деревня. Отец дать твой лодка, мул.
-Она приглашает нас в их деревню,- сказала Руфь Ульяму,- индейцы видимо помогут нам с транспортом.
-Да, да, – кивала Скиина Моутч.
-Хорошо, тогда пойдем,- согласился Уильям.
Скиина Моутч объяснила Руфи, что они принадлежат к племени туника, в деревне почти не осталось мужчин, только женщины старики и дети. Год назад ее муж и остальные мужчины ушили из жизни по воле злых духов. Как пояснила Руфь, деревня, где проживали индеанки, не так давно перенесла какую-то эпидемию.
-Спросите, ее мисс Руфь, что означает ее странное имя, - поинтересовался Уильям.
-Спросите ее сами, - удивленно сказала Руфь.
-Не могу. Кажется, обычай запрещает ей вступать в разговор с незнакомцем, тем более мужчиной, - пояснил Уильям.
-С чего вы так решили? – недоумевала Руфь
-Я, отчасти рос с индейцами куапо. Наш поселок, где прошло мое детство и юность на их земле, – рассказывал Уильям, - от них я много узнал об обычаях миссисипских племен.
Уильям, почувствовал, что он озадачен и разочарован превращением индеанки снова в робкую дикарку при одном звуке его голоса.
-Она сказала, что ее имя означает «Белокожая женщина». Ее отец глава рода, уважаемый в деревне человек, – продолжила расспросы Руфь. Но она говорит, что она не я, то есть, не похожа на меня, она – туника, одним словом, если я правильно понимаю, настоящая индеанка. У ее родителей такой же цвет кожи как у нас у белых, хотя среди них в роду не было никогда настоящих «маучита» – белокожих.
-Да, похоже, оно так и есть. Белокожие индейцы особая каста среди остальных, - добавил Уильям, демонстрируя свои знания об индейцах. –
В своем племени они должно быть весьма почитаются. Такие женщины как она избегают белых мужчин. Понимаете, теперь, мисс Руфь, почему она испытывает сильный конфуз при виде меня, тем более, стоит мне только открыть рот. Знаю, одно, - заявил Уильям,- если верить поверьям куапо, то если белому мужчине удалось увидеть белокожую индеанку – это дурной знак. Куапо всегда тщательно скрывали от глаз белых мужчин своих соплеменниц с белой кожей.
-Будем надеяться, что у туника не так, – отметила Руфь.
- А, что остается нам с вами делать? – пессимистично добавил Уильям и остановился, заметив впереди индейскую деревню.
-Ахи- ти-ма-учит-то! – крикнула Скиина Моутч, когда они подошли к деревне.
Из-за кустов и деревьев мгновенно показались «сторожевые» в лице нескольких девушек, одетых как воины с колчанами за спиной и луками в руках.
-Ого! – вырвалось у Уильяма, - прямо амазонки!
-Амазонки? – не понимая, переспросила Руфь, - это что индейское племя такое?
Уильям улыбнулся, явно заподозрив, что сказки и легенды родители ей в детстве не читали и даже не рассказывали. В этот миг он испытал к ней определенную жалость и решил, что когда-нибудь все же он поведает ей массу сказок об амазонках, троллях, эльфах, ундинах и прочих мифических существах, о которых в детстве ему рассказывал отец.
-Нет, мисс Руфь, амазонки – женщины-воительницы из эпоса.
-А-а!? - с долей всего того же не понимая воскликнула Руфь.
Индейская деревня раскинулась на закрытой со всех сторон кипарисами огромной поляне не берегу неглубокой протоки. Свайные конусообразные хижины, крытые тростником и соломой располагались по кругу, в центре которого располагался храм-святилище. Стены хижин состояли из каркаса переплетенных между собой прочных веток и снаружи были обмазаны глиной. Единственный вход располагался с восточной стороны и был прикрыт циновками. Через это же отверстие выходил и дым от очагов. Рядом с хижинами пылали открытые очаги, на которых индеанки готовили пищу. Возле каждого жилища имелись надземные каркасные сооружения или хранилища для мясных консервов, дикого лука, ягод, орехов, всевозможных кореньев и трав. Оседлые земледельцы, туника в глубине леса, на полях, разбили огороды, где выращивали различные виды маиса и земляного яблока, тыквы, кабачки, фасоль и табак, которые заготавливали впрок в этих же хранилищах.
Вся деревня сбежалась посмотреть на «маучита» (белых). Женщины и дети, как и рассказывала Скиина Моутч, в основном населяли эту деревню. Златокудрая индеанка успела оповестить соплеменников о приближении гостей, выслав вперед одну из девушек, поэтому к приходу в деревню Уильяма и Руфи, в хижину главы рода женщины принесли угощение, в виде похлебки с тушеной олениной, приправленной кисловатой болотной ягодой. Пока Уильям и Руфь принимали индейские яства, все это время справа от них сидел, наблюдая, седовласый старик с белым цветом кожи. Он был одет в одну набедренную повязку и мокасины. Поверх его плеч был накинут самотканый плащ из волокон шелковичного дерева. Лицо старика показалось Уильяму проницательным, это качество усиливали различные геометрические татуировки на нем. Сидевшая напротив Скиина Моутч, вполголоса рассказывала старику о чем-то, и он многозначительно кивал головой. Она же рассказала, что старик – это ее отец. Он глава рода и некогда военный лидер. По ее словам он стал таковым благодаря цвету своей кожи и способностям приумножить богатство рода, путем умелой торговли с другими племенами. Люди уважали его еще и за умение сражаться с врагами. Сейчас он сожалеет, что у него нет сына, нет внука. Некому передать власть над родом. Его имя Коваян, что означает «Плащ», и Скиина Моутч, прикоснувшись к накидке на плечах отца, жестом для наглядности провела параллель с именем отца.
Заметив, что гости насытились, старик что-то серьезно произнес.
-Он, спросить мужчина и женщина, хорошо кушать, - объяснила Скиина Моутч
-О, да! мы благодарим Коваяна, за гостеприимство, - с улыбкой на губах произнесла взволнованно Руфь. – Все очень вкусно!
Старик удовлетворительно кивнул. Потом обратившись к дочери, опять что-то сказал. Та перевела, что, мол, отец хочет знать, откуда вы и куда направляетесь.
-Мы грузили хлопок вчера, и попали в горнило бури на реке. Меня унесло в потоке, а мистер Гарт…, - плела все подряд Руфь.
Старик прервал рассказ и строго обратился к дочери за разъяснениями.
-Коваян, спросить, почему женщина маучита все время говорить?
Мужчина, - и она показала на Уильяма, - язык нет?
-Вот видите, мисс Руфь, - шепнул Уильям, - мне стоит общаться со стариком. Так принято у них. Если бы вы были одна без меня, тогда он общался бы с удовольствием с вами. Когда говорите вы в моем присутствии, его это злит. Он считает видимо неуважительным по отношению к себе такое ваше поведение.
-Извините, - шептала смущенно Руфь, - искоса поглядывая, то на Скиина Моутч, то на ее отца. – Я же не знала.
-Мы попали в бурю, заблудились на болоте, - коротко пояснил Уильям.- Живем на западе за болотом в большой хижине.
Старик одобрительно кивнул. Потом поинтересовался, женат ли Уильям на Руфи.
Уильям, взглянув на Руфь, стеснительно опустившую вниз глаза, ответил:
-Да. Эта женщина моя жена.
Старик снова удовлетворился ответом.
-Почему, вы Уильям соврали? - шептала ему Руфь.
-Да потому, что скажи я ему правду, он тут же предложил бы мне в жены одну из индианок. Вон их сколько, в селении. А по индейским обычаям, если они предлагают тебе в жены соплеменницу, ты обязан оказать им честь, согласиться и связать себя узами брака с ней. Отказ равносилен оскорблению, - объяснил Уильям суть проблемы.
Потом, Уильям обратился к старику.
Не мог ли ты, Коваян, вывести нас из болота к реке?
-Что может дать маучита, за лодка проводнику? – спросил через дочь старик.
-Не знаю, - задумчиво произнес Уильям, - разве, что вот это,- он показал на свои добротные суконные штаны, - или вот ботинки. А, что смотри какие хорошие ботинки?
-Внимательно осмотрев одежду и обувь Уильяма, старик с усмешкой покачал головой и показал на свои мокасины.
-Отец говорить, они лучше твой мокасин, - пояснила Скиина Моутч.
-Тогда может это, - и Уильям достал из-за голенища кованый нож с рукояткой из рога бизона.
Старик протяну к ножу руки и во все глаза стал смотреть на него словно завороженный.
-Отец дать лодка, – сказала Скиина Моутч, - Ты дать это, - и она показала на нож, - и это,- она указала на ботинки.
-Спасибо, хоть панталоны оставил, - сострил Уильям про себя, - и кивнул головой, что, мол, согласен с равноценным обменом.
-Отец сказать, что утром маучита идти свой большой хижина. Его брат лодка везти маучита, - молвила Скиина Моутч.
-Благодарим, тебя Кавоян, - сказал Уильям.
-Охотники принести много дичь, - говорил старик через дочь. - Площадь. Ночь, праздник.
-Почтим за честь разделить с вами торжества по случаю удачной охоты, - сказал Уильям.
Кавоян, улыбнулся в знак того, что Уильям и Руфь согласились принять участие в празднике, и всячески выказывая свое расположение беседой, предложил покурить.
Когда пространство было заполнено запахом табака и клубами дыма исходившего от курящих, Кавоян поведал, что туника сторонятся белого человека, который давным-давно изгнал его народ из земель на севере в эти болота. По его словам, в месяц, когда Гуси Сбрасывают Перья, селение охватила невиданная болезнь, которая унесла жизни почти всех мужчин. Мужчины заразились этой болезнью от белых женщин, которых привели в селение, в качестве пленниц. Они ослушались шамана, который предупреждал их, о видении у Священного Огня. Духи Грома и Огня говорили: «Если сделаете женщин маучита своими женами, все умрете». Так и произошло. Только один мужчина не сделал женщину маучита своей женой – это брат Кавояна, потому что мужская сила давно покинула его. Да еще и старики в селении, которым принадлежит и сам Кавоян, не имели женщин маучита. Им тоже удалось избежать гнева духов.
Сегодня забота о людях его рода легла на женщин, которые встали вместо своих мужей и братьев. Они проходят регулярное очищение паром и постами, танцуют мужские, военные и охотничьи танцы, охраняют селение, охотятся, но не рожают детей. Род Кавояна не имеет продолжения. Рассказав эту грустную историю, Кавоян всплакнул, сделав затяжку, пустил струю дыма, и большим пальцем руки вытер мокрые глаза.
Всю ночь, раздавались звуки барабанов. Индейцы танцевали и пели песни, прославляя духов охоты. Некоторые женщины одетые в мужские набедренники и украшения, с копьями, щитами, луками в руках в неописуемой пантомиме рассказывали о своих приключениях на охоте. Окончив вещать соплеменникам охотничьи истории, женщины преобразились, изменив костюм. Они встали вокруг костра в бахромистых замшевых юбках, украсив себя ожерельями, бусами, подвесками и серьгами. Их волосы были сплетены в косу, собранную в кольцо в верхней части головы, а плечи покрывали тканые накидки украшенные перьями индейки. Так они танцевали, пели и водили замысловатые хороводы.
-Много мяса, я сыт. Не могу больше, - отнекивался Уильям от очередной порции, предлагаемой ему молодой девушкой.
-Вы ей явно нравитесь, Уильям, - интриговала Руфь, - не обижайте девчонку, скушайте еще мясца.
-Мисс Руфь, а почему по отношению к вам они не столь навязчивы, - спросил Уильям. – Вы вроде бы тоже гостья, такая же, как и я?
-Да потому, что Уильям, я женщина, а та девушка отнюдь не собирается завоевывать мое сердце через желудок, - расставила все на свои места Руфь.
-Мисс Руфь, а как вы смотрите на то, чтобы я начал процедуру завоевания вашего сердца? - прямо, но нагловато спросил Уильям.
-Вы явно объелись, Уил. Советую воздержаться от чревоугодия, - отрезала Руфь показавшийся ей преждевременным разговор.
Она встала и отошла в сторону от сидевшего с голенкой в руке Уильяма.
Начало светать, когда жители индейской деревни и гости маучита разбрелись по хижинам. Поскольку Уильям объявил старику Коваяну, что они с Руфью муж и жена, Скиина Моутч, разместила гостей в хижине отца, справой стороны от входа. Руфь стала было возражать, но Уильям, предупредив ее о недопустимости раскрытия тайны перед индейцами, быстро сбил с нее спесь, и они улеглись на шкуры, прижавшись спинами друг к другу. Напротив входа, мертвым сном спал хозяин жилища.
Уильям проснулся от разговора златокудрой индеанки и ее отца. Протерев глаза, он заметил, как Скиина Моутч делает старику какие-то примочку, а рядом лежащая Руфь, пуская слюни, по-прежнему пребывает в состоянии здорового младенческого сна. Старик, обратив внимание на Уильяма, улыбнулся и что-то пробормотал. Скиина Моутч передала слова отца:
- Отец, говорить, что Руфь не твой жена.
- Почему? – не понял Уильяма.
- Так с женой не спать молодой маучита.
-А как спят молодые мужчины с женами?
Скиина Моутч смутилась и выбежала наружу.
-Ах-ах-ах-ах! – начал было изображать порывы страсти, имитируя совокупление мужчины и женщины, старик Кавоян, сопровождая свою пантомиму издевательскими смешками.
Его игривое настроение прервали крики, доносившиеся снаружи. Старик, схватив колчан, выбежал из хижины за ним последовал и Уильям.
Со стороны опушки леса, где амазонки туника охраняли подступы к селению, слышалось:
-Маучита! Маучита!
Из хижин повыскакивали воительницы, на ходу вставляя в тетивы стрелы, и начали занимать боевые позиции за деревьями и кустами. Дети в сопровождении стариков поспешно покидали селение и начали удаляться вглубь леса.
Раздалось несколько выстрелов, вслед за которыми последовал воинственный клич индейских амазонок. Выстрелы участились. На звук ружейной пальбы из хижины выскочила Руфь.
-Кто это? – спросила она.
-Похоже, люди вашего папочки, - парировал Уильям.
Старик Коваян, обернулся и с презрением поглядел на Уильяма и Руфь.
-Нет, Коваян! - крикнул Уильям,- мы здесь не причем!
Но старик не понимал его слов, и бросился защищать свое селение от вооруженных пришельцев.
Впереди, ватага индеанок под предводительством отважной Скиина Моутч, уже неслась наперерез группе вооруженных ружьями людей, посылая в них стрелы. Те же прицельно стреляя по амазонкам, продвигались вглубь селения.
-Чего, же мы стоим, Уил!? - одернула Уильяма Руфь, - Надо же, что-то делать!?
Уильям бросился в гущу боя, не думая о свистевших пулях и стрелах у него над головой. Он желал лишь одного, остановить бой. Со словами: «Прекратите стрелять»! и «Я, Руфь Аддерли»! за ним побежала и Руфь.
Несколько вооруженных людей обратили внимание на бежавших между боевыми позициями Уильяма и Руфь и, узнав управляющего и дочь патрона, прекратили стрельбу. Другие же продолжали вести перестрелку с амазонками на флангах.
Повсюду слышались крики индейских воительниц. Фланги сжимались в кольцо и амазонки стали отступать за селение, дабы не дать возможность вооруженным ружьями маучита окружить себя. Это понимал Уильям. Он не мог понять, кто отдает приказы этим головорезам, и безуспешно бросался то, на одного, то на другого дававшего залп по индеанкам. Люди не слушали его, потому, что просто не воспринимали как командира, продолжая делать свое дело – вырезать селение. Где-то запылали огнем несколько хижин, спустя еще время деревня была в огне, сквозь который Уильям и подскочившая к нему Руфь заметили силуэты Коваяна и его златокудрой дочери, прикрывавших отступление соплеменников.
-Коваян! – кричал Уильям, - Прости, Коваян!
-Скиина Моутч! – вслед за ним крикнула Руфь, - Мы не виноваты, Скиина Моутч!
Когда индейцы исчезли, она припала к груди Уильяма и стала плакать навзрыд. Обнимая Руфь от слез не удержался и Уильям.
В огне пожарища стрельба прекратилась. Головорезы не стали преследовать индейцев, а хладнокровно расхаживая между горевшими хижинами, собирали трофеи. Среди них Уильям, заметил тех пеонов, что трудились скотниками на ферме Аддерли, которых он давеча отдубасил за принесенное унижение. Метнув на них взор ненависти, он молвил:
-Скоты они и есть скоты, - и хотел было двинуться к ним, но маленькие руки Руфи остановили его.
-Прошу, тебя не надо, Уил, - тихо прошептала она, заливаясь слезами. Она впервые обратилась к нему на «ты». Это значило, что они стали ближе друг к другу.
-Бонжур, милая, - раздался мужской голос у них за спиной.
Они оба резко обернулись.
Перед ними стоял самодовольный Паскуаль Рабле, пижонски вскинув на плечо ружье.