Под навесом для хранения инструментов, где всегда висели седло и уздечка, мирно стоял мустанг Руфи. Она часто ездила на этом коне, и сейчас, собиралась выехать на плантацию, где шел сбор хлопка. Она мигом оборудовала из мексиканского седла дамское с высокой лукой, приспособив для этого одеяло. Проводить ее выскочили две хозяйские гончие, которым она снисходительно дала обнюхать себя и облизать руку.
Руфь подошла к коню, и он позволил ей привычную фамильярность: запустить пальцы в сизую гриву, чтобы забраться ему на спину. Поднявшись в седло, она быстро сбросила накидку, подвязала за рукава вокруг пояса, подтолкнула под колено и распустила вдоль бока лошади. В это время мустанг уже поддался своим лошадиным воспоминаниям и навострил уши. Руфь издала веселое восклицание, столь знакомое коню, и через мгновение оба понеслись прочь со двора асьенды.
Вскоре появились очертания леса, теплый ветер дул прямо в лицо. До ближайшей плантации оставалось две мили ровного пути. Руфь пришпорила мустанга: «Ну, Задира, покажи себя!» Ее шляпка с развивающимися лентами низко пригнулась к синеватой гриве, шелковая накидка струилась над конской спиной, когда она неслась по обширной равнине, как сойка по небу.
Фыркая и дергая головой, прыгая как заяц, брыкаясь, переходя то на рысь, то на легкую иноходь, подскакивая на трех ногах – одним словом резвясь, так как умеет только равнинный мустанг, Задира взмахнул хвостом и резко остановился как вкопанный.
-Вы куда-то собрались мадмуазель?- сказал человек верхом на гнедом скакуне, будто бы из-под земли выросший.
-Паскуаль Рабле!? – удивленно произнесла Руфь, явно не ожидая встретить призрака, коим по ее мнению являлся этот человек. Ты разве не погиб два года назад?
-Живее всех живых, мадмуазель Руфь, - с самодовольным видом бросил человек.
То был мужчина лет тридцати пяти, плотного сильного сложения. Прямоугольная, чуть тронутая сединой борода, начиналась у красивого тонко рта, глаза у него были темные, веселые, и в тоже время проницательные. Но отличительной чертой, поразившей Руфь в этом ее старом знакомом, была смесь городской непринужденности с той открытостью, что присуща скитальцам Дальнего Запада. Несомненно, перед ней был человек, повидавший свет. Одет он был удобно и просто, как любой путешествующий верхом, однако ее неискушенный, но зоркий женский глаз, сразу же подметил верный признак респектабельности в тщательно вывязанном узле галстука.
-Здравствуй, милая, - сказал он, улыбаясь и снимая шляпу, - Может, поцелуемся для приличия?
-С чего бы мне с тобой целоваться, - растерянно произнесла Руфь, описывая круги на мустанге вокруг лошади Рабле, - Ты исчез, словно туман. А теперь являешься, незвано, нежданно.
-Такова жизнь, милая. Живешь и не знаешь, куда кривая тебя заведет, – придав себе некую философичность, рассуждал Рабле.
Потом он перевел взгляд на ее румяное, разгоревшееся лицо, ясные глаза и тщательно приглаженные волосы и, наконец, молвил.
-Я все это время вспоминал о тебе. Правда, милая.
Руфь ничего не ответила. Легонько вздернув поводья, тронула мустанга шагом и направилась в направлении плантации.
-Подожди, милая Руфь. Я провожу тебя, - воскликнул Рабле.
Они некоторое время ехали рядом, сохраняя молчание, которое все же нарушил Рабле.
-Говорят, у вас есть местечко управляющего? Думаю, просить твоего отца о снисхождении. Ведь я когда-то преданно служил ему.
-Ты просчитался. Место уже занято, – равнодушно ответила Руфь.
-Жаль. Тогда порошусь на конюшню. Ты же знаешь, что я обожаю лошадей.
-Ехал бы ты свою дорогой, Паскуаль, - холодно сказала Руфь. – И не мешался бы в нашу жизнь.
-Но все же, я попытаюсь поговорить с мистером Аддерли, - настойчиво заявил Рабле.
-Не имею возможности воспрепятствовать тебе, - отрезала Руфь.
-Почему, ты не спрашиваешь, где я был все это время, - спросил Рабле.
-Мне нет дела до того, где ты был, - изображая равнодушие, говорила Руфь.
-Не лги себе, милая. Я же чувствую, что твое сердце по-прежнему трепещет от встречи со мной. Ты плохая актриса и никогда не умела скрывать свои чувства. Мне кажется, что ты не забыла меня и все же чуточку еще любишь.
-Ах, ты! Такой же самонадеянный и уверенный в себе, малый, - язвительно молвила Руфь, - Мое сердце, да будет тебе известно, стучит ровно, как полагается у молодой здоровой женщины. Оно ничуть не больно тобой и не трепещет от встречи. Я бы на твоем месте поторопилась бы. А то не ровен час отец опять уедет далеко по делам. Ну а мама? Маме, ты никогда не нравился, поэтому спасибо, что проводил. Я дальше доберусь сама.
Руфь дернула поводья, и понеслась аллюром, рассекая овсюги.
- Еще увидимся, милая! – кричал ей вдогонку Рабле.
Она не обернулась. Задира продолжал наращивать ход, и вскоре Руфь скрылась за поворотом у лесной опушки.
Тем временем у камина в кабинете сидел Элвин Аддерли. У его ног лежали две гончих ласково отирая свои морды о его ботинок. Лицо конгрессмена было сосредоточено, когда его компаньон Хитч выражал почтительное восхищение сверхчеловеческой прозорливостью своего патрона. Они оба, казалось, были поглощены разгадыванием какой-то тайны, что не заметили появления в дверях Уильяма.
-Сэр, вы назначили на одиннадцать, - строго сказал Уильям, стоя в дверях.
-Проходите, мистер Гарт, присаживайтесь вот сюда, ближе к нам,- любезно предложил Аддерли место в кресле возле камина. – Хитч, со всеми подробностями рассказал мне об обстоятельствах знакомства с вами. Да-а-а, скажу я вам, в передрягу вы попали серьезную. Я имею в виду убийство одного из Кинсли.
-Почему одного, сэр. Двух, если мне не изменяет память, - твердо поправил патрона Уильям.
-Ах, вот как? Вам видней, молодой человек. Да будет вам с этими Кинсли, - и Аддерли раскурив трубку, продолжил. – Я, полагаю, мистер Гарт, у вас имеются некие обязательства перед мистером Хитчем? Так, мы посоветовались и решили списать с вас долг.
-То есть как, сэр? – удивился Уильям.
-Так, просто, ибо вы приняты мной на работу за десять долларов в неделю.
-Шикарно, но почему мне прощается долг? – все никак не мог понять такой расположенности к себе со стороны патрона Уильям.
-Да потому, что мистер Гарт, я намерен использовать ваши услуги не совсем по назначению, не всегда связанные с функциями управляющего.
-Вот как? Тогда как же вы собираетесь использовать меня? - дерзко спросил Уильям.
-Не заводитесь, молодой человек. Вы еще успеете показать оскал, - осадил Уильяма Аддерли, - но только не мне, а тем на кого укажу вам я. Мои поручения будут весьма деликатны и не всегда безопасны. И поскольку риск нельзя исключить, прежний долг с вас списывается. Да и к тому же та партия беглых рабов, которую вы успешно изловили в лесу, тоже стоила мне денег.
-А если я откажусь?
-Вас повесят. Но уже, так сказать с моей «легкой руки». Я отдам вас семейству Кинсли, – с улыбкой на лице произнес Аддерли.
-Послать бы вас обоих к черту, джентльмены, - решительно сказал Уильям, вставая с кресла, - да что толку. Тем более вы платите хорошие деньги.
- Вот и договорились. Хитч не ошибся в вас, называя сговорчивым, - самодовольно добавил Аддерли. – В свою очередь, мистер Гарт, я в долгу не останусь. Если ваше усердие и порядочность завоюют мое расположение, то я буду готов выполнить любую вашу просьбу.
-Да, сэр, – тихо произнес Уильям.
-Мистер, Гарт, направляйтесь сейчас на восточную плантацию и проконтролируйте пожалуйста погрузку хлопка на баржи.
-Слушаюсь, сэр.
-Да, и не забудьте на кухне пополнить сумку дорожным обедом,- проявляя заботу, сказал Аддерли.
-Благодарю, сэр.
Уильям, откланявшись, вышел.
-Как вы его находите, мистер Аддерли? – спросил все это время безучастно наблюдавший за ходом беседы Хитч.
-Парень, с характером, и ужасно боится виселицы. Он наш, Хитч. Полагаешь, он родственник этому Гарту?
-Как две капли воды похож на его жену, - ответил Хитч.
-На жену говоришь? И когда же, ты Хитч успел рассмотреть жену Гарта? Удивляюсь твоей наблюдательности и цепкости внимания. За что и ценю. Как баржи с хлопком пойдут из Рейнджпоинта, направляй его на помощь нашим речным разбойникам. Повяжем парня еще раз кровью, на сей раз только кровью его земляков. Тогда уж точно он не соскочит, – заключил конгрессмен.
-Сделаю, мистер Аддерли.
Уильям продолжал быстро ехать в море колышущихся злаков, словно поглощавших его в своих желтоватых глубинах. Впереди лежала лесистая лощина, где пряталась дорога, служившая также подъездом к асьенде Аддерли, и где находился поворот, за которым еще несколько часов назад скрылась мисс Руфь, следуя к той же плантации, к которой направлялся и Уильям. Уныло сделав большой круг по полю, он осадил лошадь.
Его внимание привлекли многочисленные движущиеся в отдалении фигурки, которые при ближайшем рассмотрении оказались стадом коров. Три всадника совершенно бесцельно (как сперва показалось Уильяму), то подскакивали к стаду, то отъезжали в сторону, выполняя, по-видимому, какой-то таинственный маневр. Загадочность происходившего усугублялась еще и тем, что корова, которую всадники успевали отогнать от остального стада, необъяснимо почему-то падала. Метелки овсюга смыкались над ней, словно она проваливалась под землю. Однако немного погодя корова возникала снова и мирно трусила позади своего недавнего преследователя. Только через несколько минут Уильям, наконец, понял, что означает это странное зрелище. Хотя в прозрачном сухом воздухе силуэты людей и лошадей рисовались необыкновенно четко, расстояние до них было так велико, что тонкое сорокафутовое лассо, которое всадники искусно набрасывали на облюбованную жертву, оказывалось абсолютно невидимым! Всадники эти были скотники Аддерли и отбирали молодняк для продажи. Уильям припомнил, тех из них, кто расквасил ему нос и предупредил насчет Руфи. Он вновь повернул к дороге, на душе у него опять стало смутно. Обида за унижение возбудила в нем Эго, и Уильям решил поквитаться.
Резко вдавив пятки в бок лошади, хлестнув ее арапников и издавая дикие вопли, Уильям помчался на обидчиков. Заслышав неистовые звуки, стадо коров бросилось в разные стороны. Пастухи, встав в стремена, начали пристально вглядываться вдаль, заметив несущегося стремглав всадника. Чем ближе казалось его приближение, тем непонятнее казались им намерения этого бешено несущегося наездника. Уильям выбрав первую жертву на полном скаку бросился на него и ударом руки наотмашь вышиб того из седла. Двое других явно растерялись, и не знали как себя вести, то ли защищаться, то ли отскочить в сторону уступив «дураку» дорогу. Их замешательством и воспользовался Уильям. Он дал круг и направил лошадь на другого пастуха. Тот развернул кобылу и бросился наутек. Уильям догнал его и начал стегать арапником. Закончив глумиться, рукой зацепился за ворот куртки визави, и резким рывком выволок парня из седла, бросив на землю. Третий же пастух наконец-то понял, в чем дело и выхватил ружье, вскинув его к плечу.
-А-а, управляющий пожаловал! - кричал он. - Давай, иди сюда, я угощу тебя свинцом!
Прозвучал выстрел, Уильям, схватившись за грудь, отбросил тело на круп лошади, которая продолжала мчаться на пастуха с ружьем. Приблизившись, Уильям выпрямился, как ни в чем не бывало, достал ноги из стремян и бросил свое тело на того, кто по нему стрелял. Свалившись с лошади, они покатились по земле. Несколько глухих ударов по челюсти, которые нанес Уильям обидчику, поставили точку в их отношениях.
-В расчете! – многозначительно сказал Уильям.
Два других скотника придерживая рукой свои физиономии и постанывая от нанесенных побоев, молча, взирали за финалом расправы над ними.
- Все джентльмены! – объявил Уильям. – Советую не занимать очередь, ибо бесполезно. Лучше вам хотеть друг друга, голубчики.
Он отыскал своего коня, не торопясь сел в седло.
-Что смотрите, недоумки? Собирайте коров. Пропади хоть одна, спрошу строго.
Проехав немного дальше, Уильям оказался под прохладными сводами среди пряных запахов леса, за которым последовала свежая вырубка. А за ней раскинулось белое море хлопчатника, по которому сновали черные точки, заунывно распевая свои негритянские песни. Рабы переносили на головах наполненные хлопковыми шариками большие корзины, опорожняли их содержимое в повозки запряженные мулами, потом хлопок фасовали в огромные тюки и на воловьих повозках доставляли к берегу реки, где на зафрахтованных плоскодонках, баржевики, отправляли это высоко ценимое сырье вниз по течению, в дельту Миссисипи.
В Новом Орлеане оптовики выкупали прибывшие партии и размещали хлопок по трюмам судов, шедших из Мексиканского залива в восточные штаты на переработку.
Заметив гарцующую между повозок на мустанге Руфь, Уильям, цокнув на лошадь, направился к ней.
-Жаркий денек. Не так ли, мисс Руфь? – задорно начал он.
-И вы тоже здесь, мистер Гарт? – весело ответила вопросом на вопрос девушка.
-Ваш отец направил меня обеспечить погрузку на баржи.
-Так обеспечивайте, не буду вам мешать,- Эй, Энреке, Хуарес, Монте,- окликнула Руфь трех чернокожих, - поторапливайтесь, плотнее укладывайте тюки, - и она стременув коня полетела вдоль хлопкового поля.
Когда пятнадцать воловьих повозок набитые хлопчатником тронулись к реке через лесную просеку, налетел ветер и пригнал стаю черно-серых, словно сажа туч. Где-то в вдалеке раздавались раскаты грома, а по небу начали сновать оранжевые светотени. По обе стороны обоза с хлопком ехали надсмотрщики, цепким взглядом поглядывая на унылые лица чернокожих, управлявших повозками.
Сравнявшись с мустангом Руфи, которая ехала в авангарде обоза, Уильям констатировал:
- Будет буря.
-Боюсь, что вы правы, мистер Гарт. Необходимо успеть погрузить хлопок на баржи, - ответила Руфь, придерживая рукой шляпку.
Через час обоз подошел к берегу реки, усеянному баржами и бревенчатыми плотами, в каждом из которых имелось по целому акру пахучих досок. Команда перевозчиков нанятых оптовиками покупавшими сырье с плантаций Аддерли, составляла около двадцати человек. Одни из них праздно полеживали на бережку, издавая раздирающий храп в траве, другие поправляли палубные шалаши, устанавливаемые для защиты людей от непогоды, третьи копошились там же, у треног, на которых крепились котелки и кастрюли.
-Обоз! Обоз! – раздались возгласы баржевиков, видимо заметивших появление повозок с хлопком.
- Кто из вас будет мистер Смоук, джентльмены? – окликнула Руфь команду баржевиков, подъехав к берегу.
-Зачем, тебе Смоук, красотка. Полезай ко мне на плот, не пожалеешь, - сострил кто-то из матросов, вызвав глупый смех у остальных, похожий на рев рассвирепевших мулов.
- Прибереги свой стручок для орлеанских шлюх, - парировала Руфь, а потом продолжила. - Парни, вместо того, чтобы ржать как кони, принимайтесь за дело. Не ровен час будет гроза.
Ну, я буду Смоук, - промычал подобно быку детина, поднявшийся спросонья из травы на берегу. – А, вы по всей вероятности, мисс Аддерли?
-Добро пожаловать на южный фронтир, мистер Смоук, - весомо произнесла Руфь. – Вы готовы к путешествию?
-Мы поджидаем вас еще со вчерашнего вечера, - ответил Смоук.
Вдруг, небо содрогнулось, и от самого водного горизонта пробежала раскатистая громовая волна, вырвавшаяся так неожиданно, что ни люди, ни животные не успели подготовить свое сознание к ее восприятию. Подобно артиллерийской канонаде на поле брани, раскаты грома ввели в замешательство лошадей, волов, бросившихся в панике кто куда. Несколько повозок, управляемых чернокожими возничими от резких рывков животных перевернулись. Некоторые из лошадей издали ржание, вздыбились и понеслись в разные стороны. Мустанг Руфи резко дернулся и отскочил прямо в реку, бросился в ее глубь, сбросив свою хозяйку. Гарцевавший среди повозок Уильям, едва смог сдержать свою лошадь, и как только совладал с нею, быстро закинул уздечку на здоровенный сук, спешился, и помчался к берегу. Скинув куртку, он прыгнул в воду и поплыл среди поднятых ветром волн вслед за Руфью, которую уносило течением. Оптовик Смоук в страхе согнулся и встал на четвереньки. Воды у берега сначала отхлынули, образовав нечто вроде воронки, которая чуть возвысилась над бортами плотов, стараясь втянуть их в свое горнило. Стоявшие на якоре баржи резким толчком всколыхнула волна, ветер мгновенно разрушил палубные шалаши, и люди, мирно дремавшие в тени этих укрытий, в одночасье оказались во власти мощнейшего шквала. С неба полотном хлынул поток воды, превратив реку в бурлящий котел, а прибрежный луг в топкое болото, в котором вязли волы и повозки с хлопком. Чернокожие же невольники, стоически пытались отогнать повозки повыше, чтобы сохранить товар. Молнии поражали своими огненными стрелами прибрежные деревья, которые вспыхивали словно факела Армагеддона. Стихия разыгралась не на шутку.
Буря на берегах Миссисипи прибыла с традиционным визитом в конце лета, сваливая в реку гирлянду из сероватого плавучего мусора в виде обломков поваленных молниями деревьев.
В этом месиве речного и дождевого потока, Уильям, загребая руками, как веслами, пытался настичь барахтающуюся в воде Руфь. Большая, словно на море волна, не давала ему сориентироваться, и он никак не мог зацепиться взглядом за уходящую под волну, то появляющуюся из-под нее голову Руфи. Позади, до него доносились панические крики и масса ругательств, которыми сыпали баржевики, проклиная тот день, когда они родились на свет.
Увлекаемый течением, борясь с гребнями волн и шквальным ветром, закручивавшим водяные смерчи высотой в десять футов, наперекор стихии, Уильям настиг изнеможенную Руфь, и, обхватив ее одной рукой чуть выше груди, потащил к берегу.
Подгребя наконец к поросшей камышами отмели, он выбрался на оседавший под ногами берег и пригнувшись от ветра, кое-где ползком, волоча за собой Руфь, стал пробираться сквозь камыш и болотные травы вперед по направлению к кустам. Всякий другой, малознакомый со здешними топями, конечно, ушел бы по плечи в черную жижу, но Уильям заметил над собой свисавшую крону ольхи. Оставалось только зацепить ее чем-нибудь, наклонить, и дерево само помогло бы вытащить их на твердую поверхность. Вот только достаточно ли мощи будет у этой «лебедки», чтобы выдернуть его и Руфь из объятий топи? Поразмыслив, он, придерживая Руфь над поверхностью жижи, одной рукой, второй отстегнул ремень со своего пояса, а также отстегнул кожаные помочи поддерживающие штаны. При помощи зубов и одной руки связал их вместе, соорудив на одном конце петлю. Приготовился, и начал закидывать на верхушку ольхи. Несколько попыток не увенчались успехом, так как затекала рука, да и не хватало длины у такого аркана. Уильям, невольно усложнил себе задачу. Он распустил петлю и сделал ее меньше прежней в диаметре, при этом конструкция увеличилась в длине. Бросок – и петля зацепилась за верхушку дерева, так как Уильям бросал по ветру, а не против него. Натянув конец, он, наматывая ремень вокруг кисти руки, максимально наклонил верхушку к себе. С каждой секундой удерживать натяжение было все сложней. Постепенно отпуская обмотку, дерево медленно начало выпрямляться и тело Уильяма, находившееся почти по грудь в болотной жиже, подстегиваемое с одной стороны шквальным ветром пошло вверх, увлекая за собой и Руфь, которую Уильям крепко держал, словно в охапке за талию. Очутившись над твердой поверхностью, Уильям отпустил конец импровизированного крана.
Отдышавшись, он быстро принялся приводить в чувство девушку, которая нахлебавшись воды, едва дышала. Несколько минут Уильям специальными движениями пытался откачать из легких Руфи попавшую воду. Он, то переворачивал ее, то зажав ей ноздри, делал искусственное дыхание рот в рот, сопровождая все это методичным надавливанием руками в области груди. Минута, и Руфь, извергнув из себя рвотную массу, глубоко задышала.