Едва только солнце показалось над макушками деревьев, под окном на крыше гаража собралась стая птиц. Две синички прыгали по подоконнику, выискивая оброненные семечки. Витьке тоже нравились птицы, подумала она, глядя в окно на синиц, разбудивших её. У него не было синиц, он держал зеленушек и щеглов. Щеглы водились с огненно красным и малиновым носом, у Витьки были и те и другие, а еще у него был зелен ,желтый как канарейка, самый лучший, ни у кого такого не было. Подумав об этом, она расплакалась. Причем здесь птички. Витька был самым лучшим. Он опять приснился ей ночью. Это точно был он, но, проснувшись, она не могла представить его лица, от этого она заплакала еще сильней.
Как-то само собой, собираясь по привычке и, уже надевая обувь, подумала: "А ведь сегодня у меня выходной. Нет, уж лучше на людях, там хоть плакать стыдно". Усмехнувшись, она захлопнула дверь, и привычно ноги сами понесли ее на работу. Когда-то и на завод она шла на остановку мимо этого рыночка,а возвращаясь, заходила иногда туда, кое-что купить. Теперь она сама продавала здесь аквариумных рыбок и растения. Если бы тогда ей сказали, что она будет торговать и считать это работой… Она усмехнулась еще раз.
Хотя, что тут смешного, завод развалился и многие начали торговать. Больше, вроде как, и заняться было нечем.
Вспомнила, как первый раз увидела на рынке Толика. Это про себя не в слух его так ласково называли. Несмотря на молодость, за башковитось все звали его Анатолий Иванович. Он сильно смутился, увидев ее, а она обрадовалась, заулыбалась, его стеснение прошло. Было видно, что он тоже искренне рад встрече. Уже простившись, уходя, мелькнуло - не век и этой державе, если у них кандидаты наук на рынке радиодеталями торгуют. Далась мне эта торговля, уж лучше торговать, чем курей выращивать.
Их мужья вместе погибли во время аварии. После смерти Тоня долго ни с кем не разговаривала,а когда заговорила, стало ясно, что она того…
Квартиры у них были в одном подъезде, сараи и вовсе рядом. Однажды Тоня попросила
- Можно я твой сарай займу? Ты же все равно им не пользуешься.
- Да ради бога, забирай. А зачем он тебе?
- Я курей буду выращивать.
Чем их в городе прокормить, кругом асфальт - подумала Степановна, но Тоне возражать не стала. Пускай себе.
Рядом с их домом был инкубатор. Тоня подбирала там выбракованных цыплят, выхаживала их у себя в квартире. А после они росли в сараях. Еду для них она добывала из мусорных баков на рынке и ближайших дворов. Иногда при встрече Тоня хвалилась:
- Степановна, ты гляди, чего выбрасывают. И показывала белый хлеб, куски колбасы, кости с плохо обрезанным мясом, почти целые торты и многое чему не только куры были бы рады. Первый раз от этой похвальбы Степановна остолбенела, сразу вспомнила прежнюю весёлую Тоню, её мужа. Тоня по-своему поняла её
- Степановна ты не думай, я с помойки ничего есть не стану.
*****
Совсем не женской походкой, размашисто к прилавкам, занятыми клетками и аквариумами, подходила стройная крупная женщина. Аквариум в одной руке и ещё такой же груз в другой, казались со стороны игрушками, так легко она с ними обращалась. Она шла к своему месту, глядя под ноги, не обращая внимания вокруг, о чём-то задумавшись. Место её было занято, но она не успела этого заметить. Соседи быстро раздвинулись и, едва она занесла руку, на прилавке уже было свободно.
- Здравствуй Степановна! Что это тебе в выходной надумалось.
- Привет труженики прилавка - ответила она, как будто не слыша вопроса.
*****
В понедельник работы, как всегда, было полно. С утра они отправились к новым оптовикам. Быстро все, порешив и уже сделав шаг в сторону стоянки, он неожиданно предложил
- Дядя Андрей пошли на рыбок посмотрим.
- Серёга, какие рыбки, мы сюда мимо них шли.
- То рано было, может ещё чего поднесли.
- Тебе давно бы принесли, каких хочешь, только скажи, сиди себе в кабинете и смотри на свой аквариум. Охота тебе самому за ними таскаться.
Все это с первого слова дядя Андрей говорил, покорно шагая сзади. Второй шаг Сергей сделал совсем в другую сторону и шёл туда быстро и уверенно.
Вот это да! У них теперь здесь уже модели, что ли торгуют. Нет, скорее она спортсменка, и если с такими данными, почему я её не знаю. Одета она как-то не понятно, то ли старомодно. Такую прелесть переодеть! Особенно первая часть этой программы…. В следующую секунду от неожиданности он внезапно остановился и дядя Андрей чуть не столкнулся с ним.
- Ты чего?
- Ни чего.
Странно. Свет на неё может так падал. Было страшно неудобно, хотя это была совершенно незнакомая женщина, и видел он её первый раз.
Только успев разложиться и поздороваться с соседями, Степановна увидела, что к ней идёт покупатель. Молодой дорого одетый парень шёл к прилавку. Он так внимательно смотрел на её аквариум, что она невольно и сама в него заглянула. Подойдя, он вежливо поздоровался и стал расспрашивать про растения. Жаловался, что у него плохо растут. Она стала ему рассказывать, как правильно ухаживать, каких рыбок держать, но ей казалось, что все, о чем она говорит не важно. Было странное ощущение, как при встречи с близким человеком - легко, просто, а слова не так уж и важны и не важно, вообще, о чем говорить. Интересно где он работает?
- А вы приходите сами увидите, у меня там есть большой аквариум. Только мне за ними ухаживать некогда.
Он так подробно объяснил, как к нему добраться, будто она приезжая и не знает города.
- Как вас зовут?
- Степановна.
- А почему только отчество? Как ваше имя?
- Надежда Степановна.
- Надежда Степановна. - Повторил он нараспев.
- Сергей нам пора.
Таких огромных людей она никогда не видела. Да ведь он все время рядом стоял. Пока мы разговаривали. Как же я его не заметила? И теперь, когда они уходили и этот здоровенный мужик, часто оглядываясь, восхищенно глядел на неё, она с удивлением смотрела не на него, а на обычного роста Сергея, и он казался ей самым значительным из всех вокруг. Странный парень, а ведь я его про работу не спрашивала, только подумала. Надежда Степановна. Почему-то она вспомнила как ее по имени и отчеству называли в первый раз.
Это было давно, еще до войны, хотя Бабка жила на другом краю станицы она бегала к ней каждый день, а бывало и несколько раз за день.
Широкоплечий темноволосый мужчина быстро вышел из боковой улицы и зашагал впереди. "Какое красивое лицо, как у греческих богов в книжках" - подумала она. Он шел сильно хромая, что-то странное было в его походке и каждом движении, как будто страшная сила сжалась в пружину. Казалось, если захочет, он может одним прыжком оказаться на дереве, за забором, на другой стороне улицы или сделать еще что-то более невероятное. Неожиданно, как будто почуяв, что за ним наблюдают, он остановился и резко оглянулся.
Надежда оцепенела от страха, увидев его. Совсем другой человек поворачивался к ней, тот был красивый, а у этого правая бровь и щека иссечены страшными шрамами. Повернувшись полностью, он выглядел еще зловеще от того, как отличались половинки его лица. И прямо на нее глядели глаза дикого зверя, загнанного в угол, готового на что угодно, лишь бы вырваться. В следующие несколько мгновений удивление, страх, восхищение промелькнули, почти слившись в одну гримасу. Вдруг, низко склонив голову, он сказал:
- Здравствуйте, Надежда Степановна.
И теперь на нее смотрел другой человек, добрый, надежный свой.
Как Витька - подумала она.
- Ты идешь к бабушке
- Да к ба…бушке. - Чуть не брякнув к Бабке, ответила Надежда.
Витька придумал ее так называть, хотя однажды его дружок тут же получил за это слово "леща".
- Вить ты че? - Обиженно запричитал тот.
- Это для меня она Бабка, а тебе Илларионовна, - очень серьезно ответил Витька.
А ведь это из-за нее свои звали его Витька, и он как будто даже гордился тем, что его называли так, как она его звала. Бабка вечно ругалась и не давала ему спуску, но если на него жаловались, молчала насупившись. А однажды, когда думала, что их не слышат, за Витьку еще и матери досталось.
- Чего ты к нему прицепилась, вечно ноешь. На то они и пацаны чтобы озорничать.
Этот странный человек пробыл у Бабки не долго, выпил кружку воды и ушел. Больше никогда она его не видела. Их разговор Надежда запомнила до мелочей, и через много лет не забыла ничего.
- Степановна. Степановна!
- Чего ты орешь?!
Стоявшие рядом многозначительно переглянулись - это означало - Степановна опять тупит. В глаза ей, конечно, никто такое не сказал бы. В последнее время она и прежде не больно многословная, подолгу молчала. Могла вдруг замереть, уставившись в одну точку, задумавшись о чем-то, тогда ее вовсе было не дозваться. Кто-то и придумал - Степановна тупит.
Привозного товара стало столько, что почти никто уже рыбок и не разводил, купить и перепродать было проще и выгодней.
- Да, теперь мне разве что научиться золотых рыбок разводить, - сказала однажды Степановна.
До многих сразу и не дошел смысл шутки, а потом она стала дежурной.
- Степановна. Да вот же твоя золотая рыбка, - хором сказали все, посмотрев в след двум мужчинам, уходящим прочь.
Новый знакомый ничего у нее не купил, но после его ухода покупателей как прорвало. Это у него рука легкая. Нет, рука-то тут при чем? Он же только глазами смотрел и не к чему даже не прикоснулся. И рук его я не видела, просто человек такой хороший, вот мне и повезло.
- Серега ну ты на этих рыбках совсем помешался, - заметил дядя Андрей едва они отошли от аквариумов. - Чего ты уставился на них? Ты хоть видел, какая женщина ими торговала?
- Нет. Я незрячий - зло буркнул Сергей
- Ого. Чего это с ним? Не поймешь эту молодежь, вдруг обиделся. Все нервные такие и слова не скажи.
- Ну, она конечно пожилая для тебя…
- Вот именно - пожилая. - Оборвал его, не дав закончить, Сергей. - Возьми денег и организуй там подсобных, девчат с кухни. Только аккуратно, а то еще обидится. Пусть быстренько раскупят, нечего ей целый день на рынке торчать. К нам ее рыб не неси. У нее такие глаза она их узнает объясняйся потом.
*****
Странный парень и походка у него какая-то особенная. - Подумав о походке, она опять вспомнила того хромающего человека, почему-то знающего как ее зовут. Вместе с ним она зашла в хату.
- Василий! Ты, ты живой!
- А то. Казацкому роду нет переводу.
Вот это да! Такой радостной и приветливой она даже и представить свою вечно строгую Бабку не могла. А она еще обняла его и расцеловала. Потом она удивленно посмотрела вниз.
- Я ее по пути встретил. Ну, копия Степан Тимофеевич, даже не верится, на Степку совсем не похожа. Зато вылитая дед.
- Господи, ты живой.
- Я-то живой, - грустно прошептал Василий.
- Бабка испуганно посмотрела в окно.
- Что гостей ждешь?
- Тебя видел кто-нибудь?
- Да видел, этот зараза маленький, вертлявый, забыл, как его дразнили.
- Ну, тогда точно жди гостей.
- Что сильно мешает?
- Не надо, не трогай.
- Это можно сделать не сейчас и подальше от твоего двора.
- Не надо. Еще не известно кого за место этого……….. поставят.
- Ты, что здесь остался?
- Нет, задержался, долги раздавал, ты догадалась, зачем я здесь?
- Да уж. Был бы кто живой, весточку подал. Я думала и тебя нет. Столько времени прошло. Ты и седеть стал.
- От твоих ни чего нет?
- Ни чего. Их в скорости забрали. Они и повыздоравливать не успели. Как привезли, так и увезли на подводе. Я ходила, никто толком не говорит. Гонят. Потом просила: "Дайте хоть похоронить, если уж"…. И ничего.
- Мы как раненых отправили, начали за собой красных уводить. Их было не много, десятка два, ну три от силы. Степан Тимофеевич еще шутил - первую половину тяжело убрать, а с остальными быстро управимся. Шальная пуля и прямо в сердце. Он сразу умер. - Дальше он зашептал очень тихо. Надежда поняла, что похоронил он деда в чужой могиле на кладбище соседней станицы. - А иначе, куда мне его? Если по-человечески хоронить, найдут. Они ж рядом рыскали. Вот я так решил. Могила свежая. Раскопал. Тот в гробу, а Степан Тимофеевич рядом на своей шинели, моей укрытый. Только ты сразу не ходи, больно ушлые эти советы стали. Саня в бою погиб, их с Федором похоронили.
- Какой Федор?
- Тот Федор был хороший, но не из казаков. Саня его с собой привел. Их части на фронте рядом были, еще раньше на войне, не этой. Теперь ту могилу не найти. Извини.
- Что у нас на хуторе было? Знаешь?
- Нет больше нашего хутора. Сначала вы ушли, потом те, что по младше, а войне ни конца и ни края. Одна закончилась, другая началась. Возвращались одни калечные. Вот они да еще старики и пацаны пооставались, когда красные насовсем стали приходить. Нарыли окопы, бороны закопали, сделали что могли. А что они могли сделать? Сколько их и сколько красных. Два дозора сняли, никто ускакать не успел. Потом в наступлении сила пошла. Да не тут-то было. Конница на бороны наскочила. Наши еще придумали по протоки к самому краю, на лодках пулеметы поставили, и прямо из-за камышей давай их с боку стрелять. Два дня отбивались. Только наших все меньше, а красных все больше с каждым разом. Хутор окружили и всех их побили. Хоронить не дали, в яму свезли и несколько дней не засыпали.
После бабы, какие остались и детишки. Да и детишек-то тех от кого их рожать было? В общем порасходились, кто к родне, кто как. Теперь там чужие живут.
Про хутор Надежда слышала и раньше с еще более жуткими подробностями. Запомнилось про казака Кошевого. Он был тезкой дяди Саши и тоже полный кавалер, но стал им на много раньше, и, когда дядя Саша был на побывке, он подшучивал:
- Саня, у меня хоть фамилия подходящая, а чего ты натворил, что тебе царь четыре креста дал, и штабные все оформили с твоей-то греческой фамилией.
Кошевой вернулся с войны без ноги. Когда решали, как отбиваться, нужно еще было кроме протоки на бугре пулемет ставить, но там не с близи. Хороший пулеметчик нужен, а лучше Кошевого не было.
- Михалыч, там же на время. А после отойти надо, долго не продержишься.
- Я отходить отходился. - Зло пошутил он. Когда Кошевой погиб, красные отрубили ему и руки, до последнего сжимавшие ручки пулемета.
В станице их называли хуторскими. Всех - старух, молодых, подросших детей. Тех, кого еще раньше взяли с хутора замуж, а теперь и их детей и внуков. Хуторские самые. Самые работящие, на кого точно можно положиться, с которыми лучше не связываться. Кто боялся, кто любил их, другие ненавидели. Бывало, завидовали, но не как всем остальным. Хуторской - было особое звание. Надежда часто думала: "Зачем они погибли? Они же знали, что шли на верную смерть". Старшие, прошедшие несколько воин, все понимали, да и пацаны дураками не были. Потом, когда начался мор, и мертвых возили полными горбами, хутора и небольшие ста-ницы вымерли полностью, а мать брала ее с собой на работу, боясь, чтоб не съели. Она подумала: "они бы все равно все умерли, как и эти покорные, но те погибли в бою, как воины, если б все так защищались от этих хамов, ничего такого бы и не случилось". Теперь Бабка начала что-то шептать так тихо, что и слово нельзя разобрать.
- Все мне пора. Ты не бойся, если спросят - говори по правде, куда пошел.
Он встал, взял кружку, напился воды, улыбнулся им и, больше не сказав ни слова, ушел, тихо закрыв за собой дверь.
Бабка села на лавку, положила руки на колени и молча уставилась на дверь. Не много времени спустя, во дворе послышался шум, дверь распахнулась. На пороге стояли трое с оружием в руках, еще столько же осталось во дворе возле калитки.
- Так, быстро говори. Кто тут был? Куда он пошел? Ты его знаешь? Кто он? Зачем приходил? Чего молчишь?
- Чего орешь?! Рот прикрой, нутро застудишь. У нас пока здесь одна дорога из станицы, по ней и пошел.
- Ты спятила? Ты что мелишь? Что он тут делал?
- А я по чем знаю? Чего всех нечистая тут носит.
- Кого это всех? Не умничай. Он здешний?
- На Василия похож.
- Ты точно рехнулась, Василий тот, какой был, а этот урод хромоногий. Того Василия мы уж давно…
- Я ж тебе дорогу показала, догони, да спроси.
Бабка насупилась и встала. Хоть она и стояла одна против трех вооруженных мужиков, а руки так и держала, прижав к себе, глаза у всех троих испуганно забегали.
- Воды человеку с дороги попить нельзя? Чего вы все тут шляетесь? Этого водой напои, тому хлебушка дай.
При упоминании хлебушка у того, кто задавал вопросы, забегали не только глаза, а он весь аж задергался.
- Ладно. Он точно туда пошел? - И уже не дожидаясь ответа, добавил - Мы его все равно найдем.
- Найдете, значит, судьба ваша такая.
Надежда испугалась, Бабка не только встала, а пошла к двери, и последние слова произнесла со зловещей угрозой. Но те или не услышали или сделали вид, быстро, почти бегом, кинувшись по дороге.
И уже совсем громко и зло, чеканя каждое слово.
- Ведь жили же по-людски. Был народ как народ. А тут… остались одни карабасы. Договорив, она плюнула им в след.
- Бабушка они его не поймают? Он же один без ничего, а у этих оружие.
- Эх, жалко, родню нашу сильно малой видела, своего деда, моего Санечку не помнишь, Василий со Степаном Тимофеевичем все время вместе воевал. Зачем ему оружие на себе таскать, когда у этих его вон сколько, а ихнее, оно пока ему не понадобилось. - Сказано это было с такой гордостью и так уверенно, что Надежда сразу успокоилась.
А что ж они не победили - подумала она.
Бабка, будто прочитав ее мысли, ответила:
- Я тоже про это думала и не только я. Когда об этом у Степана Тимофеевича спросили, он так сказал - А ты попробуй одних держать в строгости, чтобы в Бога верили, все законы блюли, а другим скажи, что Бога нет, не бойся, бери чего захочется, а как все заберете, сами себе и законы придумаете. Посмотри вокруг, каких больше? А тот… Степан Тимофеевич, он за ради справедливости или за зипуном ходил?
Что-то случилось в это день. Бабка с того самого времени, как они зашли с Василием в хату, стали относиться к ней как с взрослой. Надежда и сама после встречи с этим человеком стала другой. Они очень быстро и недолго разговаривали, часто переходя на шепот. Он сидел, бабка ходила туда-сюда, то, как он глядел на ее грудь, а когда она поворачивалась - на зад, смутило и удивило Надежду. Как это бабка разрешает так смотреть на себя. Да, другому она бы уже за один такой взгляд башку оторвала и кто бы еще посмел, а этот таращился все время, а еще она иногда смущалась, когда он глядел совсем уж откровенно.
Она у меня красивая, стройная, грудь высокая, а походка, да любой жест, как она поворачивается, и глаза такие выразительные, только уж больно строгая и большая, даже Василий ей чуть выше плеча. Если так уж хорошо разобраться, ничего нового она от него не услышала, но вдруг эти страшные то ли сны, то ли видения ожили. Надежда не только видела, но чуяла все запахи, слышала порывы ветра, будто сама там находилась.
Странно, что вспомнилось обо всем этом теперь, после встречи с этим парнем. Наверное, есть между ними что-то общее, подумала она. А что? Может походка. Витька был высокий и шагал как версты мерил. Тот сильно хромал. Сергей шел, будто крался, мягко, осторожно, ловко. Пожалуй, все они ходили очень быстро. Степановна посмотрела вокруг, все куда-то спешили, и она шла быстро, хотя ей спешить было некуда.
Сергей объяснил, где его найти, а про время - "желательно после обеда". Она улыбнулась, вспомнив, как подробно он расписывал дорогу. Ей было просто приятно слушать его голос, поэтому она кивала головой и не перебивала.
А я кто? Городская или казачка с колхоза, - от последнего слова она поморщилась - "эти колхозники" - было у Бабки ругательным выражением. Нормальными у нее были станичники и, конечно, хуторяне. Сначала они жили с Бабкой на разных концах станицы, после, когда мать стала работать в городе на заводе, все втроем переехали к бабке, а потом мать вышла замуж, и они уехали.
- Мама, я выхожу замуж.
- С кем он был.
- Ни с кем. Он все время работал и никогда не воевал.
- Разве так бывает?
- Он же из города, там по-другому.
Каждый выходной Витька приезжал с ней в станицу. Да он такой, что и среди дня мог прицепиться к любому поезду, съездить на Дон, искупаться и вернуться как не в чем не бывало. Ему как всегда постоянно доставалось от бабки, но ругала она его как-то совсем без злобно, всегда только замахивалась и никогда не била. Правда, один раз Витьке чуть не досталось.
- Витька чего ты везде дитя за собой таскаешь?
- Бабушка, с кем ее оставлять? С нами не больно всем играть разрешают. Она маленькая ее дразнят, обижают, вы же с матерью потом сами меня ругаете, когда я за нее защищаюсь.
- Да уж, защищаешься. Ты же вызверяешься, когда ее трогают. У тебя дури вон сколько. Так и покалечить можно. Дурак, нас и без тебя в любой момент упрятать могут, а ее в детдом отправить.
В тот раз они пошли на рыбалку, она сильно порезала ногу и он, кое-как перевязав, нес ее на себе несколько километров. Витька был очень сильный, хотя с виду так и не скажешь, только высокий и широкоплечий. Любую работу он делал быстро, играючи, но тут даже он совсем выдохся - тяжело дышал, часто спотыкался и все равно уже совсем выдохшись, старался идти быстро. От крови пропиталась вся тряпка. Кровь текла по его телу, каждый раз вытирая ее рукой, он старался идти быстрее.
- Витька, бисова нивира, угробил дитя.
Посмотрев на усаженную, на табуретку Надежду,Бабка с разворота хотела врезать ему. Витька ловко увернулся и она со всего маху шарахнула по косяку двери, скривившись от боли.
Не больно то, испугавшись, он, как ни в чем не бывало, стоял по близости всем своим видом спрашивая - ну что дальше?
Бабка наклонилась, кажется, ища, что бы в него запустить. Витька нарочито равнодушно отвернулся, при этом было видно, что он на стороже и попробуй еще в такого попади. Надежда увидела, с каким восхищением Бабка вдруг взглянула на него. Нога совсем перестала болеть, она заулыбалась. Бабка заметила ее улыбку, сделала серьезное лицо, закричала на Витьку, чтоб он быстрей нес чистую воду, а сама пошла за своими травами примочками.
*****
Сергей подробно описал не только всю дорогу, но и куда идти в здании. Степановна и шла уверенно, точно зная куда. Неожиданно прямо перед ней встал крепкий парень, широко расставив руки, удивленно посмотрев вокруг Степановна, увидела еще несколько ребят, так же удивленно смотревших на нее.
Ой, что это я и правда первый раз в незнакомом месте, зашла, ничего не спросила. Надо бы извиниться и объяснить, чтоб позвали Сергея. Не успела она и рот открыть, все вокруг разошлись, а парень, преградивший дорогу, вежливо показал куда пройти, потом, бывая тут часто, даже обидно становилось, что охрана обращала на нее внимание не больше, чем на пролетающих мух, хотя иной раз там были совсем новые, кого раньше она не встречала. Стало интересно, кто им подал сигнал, внимательно осмотревшись, ей так и не удалось ничего заметить. Здорово, обычно от меня трудно что-то скрыть.
Просторная комната была, как бы поделена на две половины, с одной стороны стоял стол со всеми принадлежностями и несколько кресел. С другой во всю стену большой аквариум, вернее его передняя часть. Напротив входной двери вся стена состояла из огромных рам и застекленной двери, ведущей на просторную лоджию. Со стороны окон аквариум заслоняла полка, уставленная экзотическими растениями вперемешку с причудливыми корягами и красивыми камнями. Сзади аквариума находилось небольшое помещение, отделенное от кабинета красивой декоративной стенкой, вход в него закрывала обычная ширма, окрашенная под стенку. Из подсобного помещения было сразу видно, что аквариум не сплошной, а поделен на части. Там было все необходимое для ухода за этим хозяйством, и ей, как бы привычно оставалось только начать управляться. Закончив работу, она вышла в кабинет посмотреть на аквариум. На лоджии Сергей колол дрова.
Надо же, как тихо прошел, словно кот, и рубит так ловко, топор в колоду не бьет, а полешки отскакивают одинаковые, будто не человек их рубит, а из-под станка выскакивают. Было немного странновато оттого, что пальцы он держал очень близко от места, куда бил топор. Сергей посмотрел в ее сторону, улыбнулся и, бросив эту работу, зашел в кабинет.
- Хотел вас шашлыком собственного изготовления угостить. Не успел. Много дел, задержался. Извините.
Степановна смутилась.
Чего это он меня еще и угощать должен, - подумала она. И чтобы совсем уж не молчать и сказать что-то в ответ:
- Здесь красиво, я раньше такое только в зоопарках видела. Это ваш ресторан. Вы здесь главный?
- Не только этот. Степановна, пожалуйста, обращайтесь ко мне на ты. А где вы работали до того как рыбками заняться.
- За станком. На заводе.
- Вы не очень то похожи на обыкновенную станочницу.
- Этот станок не был обыкновенный. Другого такого завода тоже раз, два и обчелся.
- Степановна, я не про это. Понятно, ракеты у нас лучшие, делают их самые. Вы не исполнитель.
- Откуда ты знаешь. Что там делали.
- Ой, какая страшная тайна. Неужели вы решили, будто все думали, что там будильники выпускают.
- Вообще-то я сразу после войны начала учиться, но чтобы наверх двигаться надо было в партию вступить, а еще ложиться с такими в чью сторону мне и плюнуть было противно, поэтому я решило, что лучше уж возле станка.
Что это со мной? С чего это я разоткровенничалась с чужим почти с незнакомым человеком, будто он мне родня.
*****
У берега реки расположился на отдых небольшой отряд казаков, на траве тут и там лежали седла и другая амуниция, лошадей не было видно, но слышно, что они где-то рядом. Посередине стоянке аккуратно составлено оружие. Почти у самой воды высокий, широкоплечий мужчина рубил крест накрест кусок глины, каждый раз попадая точь-в-точь в предыдущие разрезы. Кусок быстро, будто сам собой распадался на равные четыре части. Рядом кто-то играл на гармошке и пел:
Посадим грядки с лучком да редискою,
А удобрим говном с коммунистами.
Разведем рыбу в ставках,
А чтоб была толстая
Мы накормим ее комсомольцами.
- Вот поэт хренов. Федор, черт кривоногий, прекрати, что о нас чужие подумают.
Лица людей были не ясными, но тот, что рубил и этот, прикрикнувший на гармониста, были родня, она это чувствовала.
Вот старшего из отряда куда-то вызвали. Он быстро обтер и с размаху вложил шашку в ножны, засмеялся и сказал:
- Еле успел, а то еще скажите - рубить разучился. Его слова вызвали дружный хохот. Вскоре он вернулся. Вид у него был такой, что сразу наступила тишина. Все молча встали, окружив его плотным кольцом.
- Вам ничего объяснять не надо, сами видите, что вокруг твориться, отступать нам больше не куда, наступать не с кем. Придется расходиться, напоследок надо послужить. Братцы! Наши стяги святыни не должны достаться хамам…
- Степановна! Что с вами. Вы меня совсем не слушаете. Наверное, устали, ничего я провожу. Машина отвезет вас домой. Вот деньги, возьмите. Берите, берите. Здесь не завод. Зарплату станете получать в тот же день, как заработаете, это не много будете своими растениями мой зоопарк озеленять и рыбок приносите, здесь места всем хватит. На рынок больше ходить не надо.
Договорились, что за аквариумами она будет ухаживать один раз в неделю. Сначала ей было скучно самой сидеть дома, но скоро оказалось, что у многих знакомых Сергея есть аквариумы, и все они хотят, чтобы она за ними следила. У нее опять остался один выходной, а в остальные дни она привычно отправлялась на работу с самого утра. В следующие разы Степановна приходила к Сергею как будто домой. По привычке, не обращая вокруг внимания, она занималась своей работой. Когда дело подходило к обеду, и уже приходило в голову, что пора бы пойти купить, что-нибудь перекусить, рядом появившийся хозяин, улыбаясь во весь рот, радушно предложил:
- Не надо никуда ходить. Все готово, давайте вместе покушаем.
Степановна с недоумением посмотрела на него, подумав про себя:
Что за ерунда, он как будто мысли читает.
- Вы такой простой, искренний человек, что они у вас наружи.
- Кто они?
- Ну, мысли. Вы всем своим видом их выдаете. Интересно за кого были ваши отец, дед, вообще родня.
- Обычные казаки. Бабушка говорила, - жили как все нормальные люди - справно. Чудно.
- Что чудно?
- С самого детства я привыкла, нас всех считали самыми, что ни на есть, если бы мать второй раз замуж не вышла, еще не известно, где мы очутились. Странно, что у меня хотят узнать, за кого у меня воевали отец и дед.
- А я почти и не сомневался, так для полной ясности хотел спросить. Теперь, конечно, это все не так уж важно, наверное. Ничего, что стол простой?
Ни такой уж он и простой. Вряд ли большинство народа ест шашлык за обедом и свежие овощи в начале весны.
- Шашлык - это просто жареное мясо. Видели б вы, какие выкрутасы наши повара в ресторане делают. Вообще-то лично мне нравятся забегаловки, там все простое настоящее. Чего вы усмехаетесь? Не верите?
- Конечно, нет, ты шутишь, или разыгрываешь. Чего там тебе делать в забегаловках?
- Помню, давно, мы возвращались с концерта "Скальдов", провожали какого-то парня, ну, он был чей-то друг, или родственник, пили "лучистое" на вокзале. Мы были молодые, казалось, впереди будет что-то очень хорошее, у всех приподнятое настроение после концерта и все такое…
- Ты пил "лучистое"? еще пять минут назад, если б со мной кто спорил, я бы голову отдала. Что этого не может быть.
- Представляете, я до этого в таких местах никогда не был, у меня родители на важных должностях, все очень чинно, организованно, и все как будто играют свои роли. И вдруг ночной вокзал, забегаловка, люди, такие как есть, не притворяются, крепкое вино кружит голову. Здорово!
- Чего хорошего? - Степановна с опаской посмотрела, как Сергей разливает по стаканам вино.
- Не бойтесь, это не "лучистое", - рассмеялся он.
У него руки, как у Витьки, все в шрамах, особенно костяшки пальцев.
- Руки у тебя не очень подходят для примерного мальчика из богатой семьи.
Он молча посмотрел на кисть свободной руки со всех сторон, продолжая другой разливать вино.
Да нет, этот точно, как Витька, помногу пить не будет и спиваться, не станет, успокоилась Степановна. Своего сына она, конечно, назвала в честь брата. Ей очень хотелось, чтобы он был такой же честный, справедливый, сильный, но Витек рос совсем другим. Пожалуй, он был добрым, что-то и еще, наверное, передалось по родству хорошее, но больше было такого, о чем не хотелось и вспоминать. Больно рано он пристрастился к выпивке, а курил так вообще с детства, никакие угрозы, уговоры на него не действовали. Немного повзрослев, он отправился на заработки в Москву. Вся бригада уж давно вернулась. Рассказали, что перед отъездом он пошел куда-то сам и с тех пор его никто не видел. Все поиски, хождения по милиции местной и той оказались напрасными, Витек будто сгинул.
- Степановна, а за происхождение вас в детстве дразнили?
- Да - кулацкое отродье.
- Разве они были кулаками?
- Нет, конечно, никто из них даже не дожил до этих названий, а вообще-то дразнили, когда я совсем маленькая была. Потом охота отпала.
- Ну да, конечно. - Сказал Сергей, с пониманием оглядывая ее фигуру.
- Да нет, не поэтому. Это я уже после войны такой большой стала, а в детстве худющая, нескладная была, одни кости во все стороны торчали, и Витька тоже худой был, но в нем сила была страшная. Однажды перед самой войной мы приехали с ним к Бабке. Рядом с ней поселились новые соседи и там жил здоровенный мужик - Федя Каменский. Он как напьется, обязательно всех подряд, кто только навстречу попадется, побьет, и все ему с рук сходило, потому что у Буденного был, ну кем-то не знаю. Его старались другой дорогой обойти. Вот мы идем, а он пьяный на встречу вываливает из своего двора и на всю улицу орет: "Что приехали, бандюги недобитые".
К тому времени нас уже давно не обзывали, Витька всем охоту отбил, а бандитами Бабка и другие нормальные люди красных называли, поэтому для нас это очень обидно было. У Витьки лицо сразу сердитое сделалось, даже я невольно от него подальше отстала. Потом все очень быстро произошло. Бац, и Федор валялся, Витька никуда не уходит, стоит рядом, а глаза у него страшные. Хорошо хоть сосед этот долбанный очухался быстро, но видно паморки ему здорово забило. Руки в стороны раскинул, зенки выпучил и повторяет, будто его заело, как старую пластинку: "Витек ты че, по-соседски".
Я Витьку за руку схватила и что есть силы к Бабке потащила, тут она и сама выходит на встречу, ничего не поймет, смотрит недоуменно то на нас, то на соседа, а тот, дурак, твердит одно и то же, не переставая. Меня вдруг такой смех разобрал, я хохочу, не могу ничего сказать и остановиться смеяться не могу. Бабка глаза вытаращила:
- Виктор, вы чего тут?
Когда она так обращалась - "Надежда, Виктор" - лучше шутки в сторону и говорить правду.
- Бабушка мы в гости к тебе, - а лицо такое безобидное сделал, что у меня кроме хохота еще и икота началась
- А этот, что с ним?
- Наверное, выпил лишнего, упал и о плетень ушибся
- Витька, ты что, совсем сдурел. Зачем ты с ним связался.
Видно догадалась, что к чему. Мне по заднице ладошкой так врезала, разом икота прошла, и хохот прекратился.
- Где он сейчас?
- Витька погиб, погиб на войне.
- Извините.
- Да ничего. Это давно было, я привыкла.
Да уж привыкла, усмехнулась она внутренне, хотя потом, уже закончив работу, подумала, что после встречи с Сергеем ей стало легче, и главное прошли эти мучительные сны, где она пыталась вспомнить его лицо.
Придя домой, она нашла в почтовом ящике повестку в милицию. Неужели нашелся? Может натворил что, и его посадили? Да хоть живой. Конечно живой. Вон когда Витька погиб извещение прислали - пропал без вести, а здесь повестка, значит живой.
В назначенный день с утра, Степановна с радостью отправилась по повестки. В кабинете ее очень приветливо встретил молодой милиционер. Она быстро и охотно отвечала на дежурные вопросы. Как-то не удобно было первой расспрашивать, а он и не думал сообщать о сыне.
Какое ему дело, где я работаю, у кого.
- Вот вы всю жизнь на заводе проработали, а разве у вас деньги есть такую машину купить, на какой ваши новые знакомые ездят. Надежда Степановна вы бы, когда аквариумы чистите, в окошко выглянули, посмотрели, такими машинами все свободные места возле их ресторанов и офисов заняты. Такие вот разъезжают…
- Таким дай только волю. Ой, это чего еще они с нашей державой сотворят?
Степановна встала и демонстративно посмотрела в окно.
- Я еле прошла к двери. Даже на тротуаре машины стоят, все блестящие, красивые такие. И вообще не известно кто из вас такой, - сказала она, глядя прямо в глаза этому сыщику.
- Что это за бабка здоровенная у тебя из кабинета выскочила?
- Ты помнишь картину, там боярину Морозову в ссылку увозят, ее лицо, глаза?
- Ну и что, и при чем?
- Она снегурочка по сравнению с этой бабкой, нет, это не бабка.
- А кто, откуда?
- Да я хотел с ней по спортсменам поработать. Биография вроде - не привлекалась. Всю жизнь на заводе грамоты, премии, звания. Правительственных наград правда нет, завод номерной, военный. Отец, брат старший погибли на войне. И главное в начале все нормально шло. Я так аккуратненько издалека, она охотно контактирует. Ты видел бы ее глаза, злость ненависть такая, мне жутко стало, как в аду побывал, и чего она взъерепенилась, я ничего такого и сказать не успел, а ведь у нее отчество другое, значит отец то не родной, да ну ее вместе с родственниками, с такой только свяжись.
*****
Нет его больше. И до того как на Витьку извещение пришло, она все знала и чувствовала. Море, волны, взрыв, лодку разнесло вместе с досками в разные стороны, полетели куски человеческих тел. Их послали в разведку, узнать, нет ли прохода в минном заграждении. Этот сон преследовал ее много раз до того, как пришла почтарька.
Она никому ничего не рассказывала. Если никому не говорить, этого не будет, это просто сон. Нельзя показывать никому этой бумажки, этого не может быть. Витька добрый, веселый, сильный не может погибнуть, он обязательно вернется. Перепугавшись, что мать догадается, Надежда уехала в станицу. Дома сказала, что хочет попрощаться перед отъездом, завод вот-вот должны были эвакуировать. Уже приехав, она перепугалась еще сильней. Это же Бабка, да разве от нее можно что-то скрыть.
- Надюша, ты зачем приехала? Ты не отстанешь? Что-нибудь случилось?
- Ничего бабушка, я просто.
Она боялась поднять глаза. Огромная Бабкина ладонь накрыла всю голову.
- Пойдем, я тебя чем-нибудь угощу.
В станице боялись не так ее силы, хотя у нее было ее столько, что на нескольких мужиков хватало, как за страшный пронизывающий взгляд. Наверное, боялись, что она может навести им порчу.
Все старались не смотреть ей в глаза и, вообще, боялись с ней связываться.
- Надежда посмотри на меня. Что случилось?
Надя молча достала и отдала бумажку.
- Так может он еще найдется? Не погиб же…
- Ты точно знаешь? Ты видела?
- Да, - прошептала Надя еле слышно, не поднимая глаз.
Бабка не плакала, только сделалась какой-то жалкой и сидела молча весь вечер, уставившись в одну точку.
На следующее утро пришло известие - немцы рядом с городом. Через несколько дней они уже были в станице. Правда потом оказалось, что у них были румыны, но их и тогда, и после обычно называли, почему-то, немцами.
*****
- Во,гамзялы шлепают. Надежда скройся от дурного глаза, да хоть в спасивок.
Прямо к их дому шли три немца, а промеж них мельтешил Труня.
- Илларионовна, новая власть вот, освободила, значит, от проклятых коммунистов. Ты как пострадавшая от советов, должна теперь помогать…
- А ты, я вижу, помогаешь? Повязка и должность, небось? - перебила его Бабка.
От того, как она спокойно к нему обратилась, у Надежды от страха начали стучать зубы. Слишком хорошо она знала свою Бабку и прекрасно понимала, что сулит это спокойствие. Заглянув в щель, Надежда увидела Ее, стоящую подбоченясь, немного в стороне остановились четверо, самый высокий из них не сравнялся бы с ней и по плечо. Едва начав говорить, она пошла в их сторону.
Господи, а ведь она как Витька, их ничем не испугаешь, и она не остановится. Зубы у Надежды от страха начали стучать так, что казалось, это будет слышно издалека. Она обхватила голову руками, теперь ее колотило всю.
- Илларионовна, ты это чего? Ты должна…
- А я у тебя когда просила, или занимала чего недомерок ё....й? ты забыл,парчушка, как ходил у моих хлебушка просил, а потом их раненых с коммуняками забирал? - больше ничего внятного она не сказала, а только стала крыть такими матами, каких казалось и на свете не было.
Все четверо мужчин стояли, оторопев, а немцы от удивления даже рты пооткрывали. И тут один из них рассмеялся, показывая пальцем то на Бабку, то на Труню. Немцы взяли винтовки на плечи, развернулись и пошли прочь, Труня, конечно, поспешил следом.
Скоро ненадолго немцев прогнали, и Надежда уехала догонять мать с отчимом и завод, эвакуированный в тыл. Бабка как всегда уехать отказалась, и встретились они уже после войны. Бабка была прежней, встретила, будто ничего и не произошло. Не было ни войны, ни немцев, ни страха. Да у неё его, пожалуй, никогда и не было, наверное, она вообще не понимала что это. Больше Надежда никогда не встречала таких людей. Вместе им было будто тесно, они постоянно собачились,Бабка его ругала, он ее дразнил, и не было на свете людей так искренне любящих и преданных друг другу. Мужа, сестру, братьев, сына она потеряла давно и вся любовь к ним была, как бы обращена к нему. После войны она возненавидела власти еще сильней, хотя казалось уж куда. Особенно бесили ее пагоны и новые звания. Впервые увидев на них погоны, она позеленела от злости.
- Все мои носили пагоны со звездами. И эти гадови прокляти нацепили.
Бабка обычно всегда разговаривала очень красиво, и отклонение на местную речь уже говорило, что что-то не так. Надежда поражалась, как ей все сходило с рук, и от своих, и немцев, потом опять от своих. Для нее они, конечно, своими не были.
- Ничего мне от них не надо. - Часто повторяла бабка.
В магазин она вообще не ходила, когда там даже еще было за чем, не болела никогда, поэтому и к докторам не обращалась. Зато сама многих вылечила от всяких болезней своими травами, примочками, заговорами. Денег за это не брала никогда, зато у нее всегда было все необходимое, которое приносили в благодарность, кто что мог. Было еще очень строгое правило, от которого она не отступала - никогда надолго не отлучаться из дома, будто всегда ждала кого-то. Надежда знала, что ждать некого, и Бабка, конечно, тоже знала, но тема эта не обсуждалась никогда, ни при каких обстоятельствах. В этом ожидании было что-то зловещее. С каждым годом невидимая пружина сжималась все сильней. А ведь она могла на-творить каждому из них много бед, да что ей стоило сжить со свету одним взглядом и даже помыслом? Но Надежда давно обратила внимание, ругая и ругаясь, от нее нельзя было услышать: "чтоб ты сдох, чтоб у тебя руки отсохли". Хотя у других в скандале это было как здрасте. Она искренне верила, для Надежды это было чудно тогда. Да разве можно в Него верить, когда вокруг такое?
Все шло своим чередом, власть сама по себе, Бабка сама по себе, и казалось время над ней не властно, а время тоже шло своим чередом. Вот уже и у Надежды вырос сын. Они часто с ним приезжали в станицу. Однажды Бабка со злостью сказала:
- Витек, да не Витька, ушлый, тот сама простота был хоть и умный, а этот смотри-ка выискал.
Сразу она не поняла в чем дело, потом Бабка объяснила, что Витек нашел оружие, взял шашку и хвастался перед пацанами, рубил бурьяны, еще что-то.
На следующий день, с утра, только начало светать, Бабка с винтовками на обоих плечах и большим свертком в руках шла через огород к речке. У нее были опущены плечи, и вся она казалась уставшей, измученной. Первый порыв был помочь, ведь ей, наверное, тяжело тащить столько оружия, но, увидев сбоку то, как она смотрела прямо перед собой, стало понятно - лучше ее сейчас не трогать.
Что-то очень странное случилось тогда, она не просто избавилась от оружия, что-то произошло с ней самой. Они давно умерли. Она это знала, и все же по настоящему всех их не стало, когда утонуло их оружие. Все сразу изменилось, и она действительно стала бабкой. Осенью у нее началась страшная простуда, без сознания ее забрали в больницу, и вскоре там она умерла. Надежда похоронила ее на кладбище в соседней станице, место давно было выкуплено. Никто сильно не удивился, у всех жили по соседству родственники, у них никто там не жил отродясь, но кто теперь мог об этом знать, и кому теперь это было интересно. Пока простые люди тяпками и лопатами обрабатывали свои родимые лоскутки земли, доставали новые саженцы и рассаду, другие быстренько начали делить рухнувшую страну, развалившиеся заводы, колхозы.
Еще, почему-то коммунистов перестали любить, то-то бы Бабка удивилась, каких-нибудь года три назад в верности клялись, в ладоши хлопали, а тут вдруг ругать стали, ну прям как Труня, а куда подевался он кстати. Чудно. Никто о нем не вспомнил, будто и не жил такой. Надежде было искренне жаль бабушку, не стало не просто очень близкого человека, а части самой себя, но горевать долго не приходилось, проблемы не давали, один Витек создавал их столько - на полгорода хватит. Завод уже стали делить на компании и резать на металлолом. Сначала казалось и черт с ним, на даче все хорошо получалось, со спаренного участка хватало и себе и на продажу, но радоваться, как оказалось, было рановато. Очень скоро тя-нуть с этих дач стали все подряд и с такой скоростью, что хозяевам совсем мало доставалось, а за зиму еще и вывозилось все, что было из металла. Случился большой урожай черешни. Степановна заранее поставила подпорки под ветки, договорились сообща дежурить по очереди. В первое же дежурство, еще и ягода была как бубен, только бока покраснели, они с соседом поймали какого-то, точно не дачника, с двумя полными ведрами. И поднесла его нелегкая мимо них. Хотя обносил он явно не те участки, которые они охраняли. Сначала хотели просто вернуть хозяевам, которые верно б нашлись, ведь рвал-то он, небось, так, что хоть бы ветки целыми остались, скорее всего, и ведра у хозяев прихватил, и тут вдруг такая злость за все, что случилось, нахлынула… Степановна взяла его за грудки, отбросила от себя, еще дав затрещину вдогонку. Мужик упал, завалив собой забор.
- Степановна, успокойся, угомонись! - сосед запрыгал вокруг нее, растопырив руки.
Она и сама уже очухалась.
Господи, что я делаю? А если б он о камень головой? Из-за этой сраной черешни я могла человека убить. Вот сволочи, довели людей, пропади вы пропадом вместе с этими дачами.
- Степановна, я лучше сбегаю на заправку. Ментов вызову, пусть разбираются. Только пожалуйста не трогай его. А ты, придурок, лежи и не вздумай вставать, в крайнем случае можешь сесть.
Сосед бегал звонить три раза, пока, наконец, приехали и забрали воришку. Как потом оказалось - это было всего лишь начало представления, когда он звонил последний раз, кто-то скоро должен был ехать в сторону города за покупками, и ему вздумалось попросить купить что-нибудь для себя. Сбегав в очередной раз на заправку за своими покупками, сосед вернулся хмурый и злой.
Оказывается этот с заправки, поехав в город, видел, как менты на площадке перед магазином воришку этого высадили, ну а черешню вместе с ведрами оставили себе. Сосед опять звонить, его почти послали. На следующий день, утром, он в милицию к начальству, те обещали разобраться. Он им пригрозил: "Если не разберетесь - пожалеете".
Степановна сразу для себя решила, что хватит с нее этой дачной эпопеи. Хорошо еще домик не успела построить, так, сарайчик, из которого давно все вынесли. Торговать всяким барахлом не хотелось, одно дело продавать свое выращенное или что-то перепродавать, но что поделаешь, наверное, придется, как большинство в руки сумки-"мечта оккупанта" и вперед на Турцию или еще куда там они ездят.
А вот интересно там ли Василий? Тогда он уходил на юг в Турцию. Да нет, что ему в Турции делать? Наверное он в Грецию уехал. О чем я? Какая Турция, при чем тут Греция? Его уже нет давно. Мне самой больше, чем ему тогда.
А как он Бабку уговаривал вместе уйти, предлагал и ее с Витькой с собой взять, и мать. Обещал всех провести, а там, говорил, их доли хватит на всех, но взять ее можно только там. Когда Бабка предложила ему остаться здесь, затаиться, он со злостью ответил: "Если у них дождь из золотых монет пойдет, я улиц подметать не стану".
А как же я? Ведь я не улицы подметала, эту работу еще не всякий сделал бы. Так что, я их всех предала? И на демонстрации я ходила, и ура хоть не кричала, а рот открывала. Что же мне было делать? Война началась, Витька ушел нас всех защищать, а мне что? И я помогала, как могла, а потом уж само собой пошло.
Куда мне с ними ровняться, они все какие-то особенные были. Вот тот же Василий, сила в нем, как и у Витьки - бешенная, а голод легко мог терпеть. Бабка рассказывала, как однажды его с заданием послали, и его неделю не было. Последние три дня у него ничего кроме одного арбуза не было, а надо было таиться. Он этот арбуз со шкорками ел, а семечки на всякий случай в карман складывал. Когда к своим вышел, там как раз большой арбуз разрезали, его увидели и предложили покушать. Он, как ни в чем не бывало, сел с ними есть.
На следующий день, она, в последний раз, пришла за инструментами, которые прятала закопанными. Видеть никого не хотелось, старалась держаться незаметно. И надо же в это самое время к соседу пришел тот самый мент, который воришку с черешней забирал, ну а потом сам ее стырил. Сначала Петрович его совестить:
- Ты же офицер! Русский офицер. Подумай, кто были русскими офицерами, такие вот из-за таких… - не известно, что он думал, но на его счастье слушал Петровича молча, а тот как про русских офицеров сказал, совсем озверел и начал крыть его матом вдоль да поперек, и каждый раз, как ругаться все вставлял - такие вот. Все ерунда и повестка эта, ничего не произошло, а все, что произошло случилось раньше.
Еще хорошо, что работа есть, с Сергеем легко, можно обо всем поговорить, а если не хочется, можно молчать, ничего не объясняя. Ей не хотелось в тот раз разговаривать, и она молча занималась своим делом. Сергей несколько раз заходил, поглядывал в ее сторону, наверное понял, что ей не до разговоров, но перед самым ее уходом не выдержал:
- Степановна, а чего вы так ментов не любите?
- Вот сволочи, они в тот же день доложили или сегодня? А мне то какая разница?
- Они мне все не нравятся, вся их власть.
- Ого! Хотя власть в последнее время поменялась. А по вашей биографии не скажешь, что вы им враг.
- А ты лучше скажи, чего эти докладчики свои люди, так сильно тобой интересуются?
- Я им не свой, сколько б не заплатил и что бы не делал. Да у них надо было и спросить.
- Ты меня не переправляй. Я сама знаю с кем о чем говорить и что спрашивать.
- Наверное из-за того, что мне они тоже не нравятся.
- А кто тебе нравится?
- Простые люди. Знаете, один умный человек давно сказал: "Любите простых людей, их любил бог, раз создал так много". Забавно, раньше про этого человека у нас, как говориться, не знали и не видели, а теперь его портрет популярней вождя.
- Что может быть популярней? Его портрет на каждой бумажке и побрякушке, на деньгах и еще по статуе в любом захолустье, не говоря о городах. Чудной он какой-то, иной раз скажет, сразу и не поймешь.
- И что стало с этим человеком?
- Его убили. Он погиб. Скажите Степановна, у вас страннных слов не бывает?
- Почему ты об этом у меня спрашиваешь?
- У меня тоже такое бывает, и главное потом даже и не поймешь снилось это, кто-то рассказал, или сам видел. Вот этих наших несокрушимых и легендарных, вроде как бы случайно они мне перестали нравиться.
- Песенка такая, и не песенка, а куплеты дурацкие:
Пароход плывет, дымок кольцами,
Будем рыбу кормить комсомольцами,
Пароход плывет, да вдоль пристани,
Будем раков кормить коммунистами.
Откуда я их мог узнать? Вы таких не слышали? У вас же все против красных были?
- Я и не такое слышала - подумала Степановна. - Да сейчас здесь столько певунов развелось, только деньги давай, споют чего захочешь. Случайно где-то и услышал.
- Нет, это давным-давно было. Лучше все по порядку. Как-то мы работали на практике в колхозе, и я там с одним местным подружился. Пошли мы с ним уток покупать, ему конечно не мне, маленьких уток, что бы их выкармливать. Там у одной бабуси было много таких уток, но что-то в тот раз они не могли никак сторговаться. Мне это уже здорово надоело. После уток, мы договорились к девчатам идти, и я с горяча, не в слух, но от всего сердца пожелал, чтоб они у тебя пропали.
На следующий день колхоз гудит, ночью у этой бабуси птицу поворовали, ну и уток этих тоже. Сначала я не поверил, думал просто совпадение. Вообще мне это никогда не нравилось, желать плохое, чертыхаться, что-то такое внутри сдерживало и, как с этими утками, редко случалось, но стал я замечать, что то, что происходит, как бы мне уже известно, ну, думаю, ерунда, просто память хорошая, много запоминаю, от того и кажется некоторое схожим. Правда иногда происходило… Не могло такого раньше быть, и все равно я сам себе говорил, что ерунда это, не бывает такого. Не верил я никаким чудесам, экстрасенсам, предсказателям и считал, что это сказки для дураков. Но чем больше я этому сопротивлялся и не верил, кто-то или что-то подбрасывало мне такое, невозможно не поверить. Один раз всю ночь снились какие-то развалины, все рушится. Понимаю, что это сон и сам себя спра-шиваю: "зачем еще эта ерунда и к чему".
Утром проснулся, как ни в чем не бывало, уже и чай выпил, рановато было выходить, я телевизор включил, там мой сон показывают. Точь-в-точь этот дом, не старый кирпичный, а такой из готовых частей, который собирают.
- У нас что ли рухнул.
- Да нет, в Москве. Новости центральные показывали. Я еще подумал: "Хорошо хоть в обеденный перерыв это все завалилось и никого не примяло". И еще я твердо сказал: "Все не надо ничего ломать. Я верю".
- И что дальше.
- Да ничего особенного, все по-прежнему, только после того как поверил, виноватым перестал себя чувствовать. А то раньше, ну хоть и дом этот, такое ощущение, что если бы мне не приснилось, так и дом целым остался. Вот только сны, если сначала про то, что сейчас, потом такое началось…
Как-то перед своим днем рождения снится степь и степь старая, настоящая, никаких столбов, дорог, просто степь. Юрта или как там это у них называется, но сразу видно непростая. Вокруг копья с мехом привязанным торчат. Выносят из юрты старика в кресле и ставят лицом к ветру. Старик этот очень уж на вид древний и нездоровый какой-то. На следующий день слышу по приемнику, в Монголии юбилей Чингис-Хану празднуют.
- Выходит вы с ним в один день родились?
- Выходит так.
- Погоди, а красные тут причем?
- Я потом с ними чуть ли ни каждую ночь воевал, пока меня не убили.
- С ума сошел, что ты мелишь? Кого убили? Ты живой.
- Ну не меня, который сейчас, того, другого, давно. Он был офицер, родился и погиб где-то здесь, у нас. Плавни, камыши, речка, за город поедешь, почти возле каждой станицы так.
Спрашивать, как погиб тот казак было неловко, а сам он, тогда ничего больше рассказывать не стал. Сергей часто мог вдруг прервать, что-то на полуслове, а потом продолжить разговор через несколько дней. Она давно привыкла к этой его манере разговора, где молчание не значило согласие, а улыбка могла нести за собой очень неприятные вопросы. Вот если бы нас со стороны послушать, иногда можно подумать, что два ненормальных разговаривают. В прошлый раз, когда они говорили, он сказал:
- А вы знаете, что ваш брат был красноармеец? Так в начале войны называли рядовых.
- Никакой он не красный и не белый, Витька все время за меня защищался. И тогда он ушел защищать меня, мать, Бабку, всех. Выходит, что красные и белые все время воевать должны, так тогда вообще никого не останется.
- Они и без войны этого народа переколотили, в тюрьмах и лагерях сгубили немеренно, а вы всю жизнь на эту власть работали, да еще на демонстрации ходили и ура кричали.
- Скажи еще громче всех.
- Да нет, скорее всего делали вид. Но что это меняет по существу.
Господи, он меня как будто насквозь видит и вопросы задает, о чем я больше всего думаю.
В тот раз они расстались почти поссорившись. А в следующую встречу Сергей, будто решив все сгладить, много шутил, говорил только о рыбках, даже рассказывал анекдоты. И вдруг после шутки, первое время еще и улыбаясь, он стал рассказывать как погиб тот офицер, которым он жил во сне.
Перед самым последним боем он ласково разговаривал со своим конем.
- Миленький, ну потерпи еще немножко. Мой хороший, я тебя не брошу, мы вместе уходить будем. Ой, что же делать, ты же весь в шрамах, видно сразу - боевой, не землю на тебе пахали. Ладно, придумаем что-нибудь.
Все совпадало точь-в-точь с той лишь разницей, что она видела все это со стороны. Только вот странно, куплеты дурацкие знает, а песню не помнит.
Бабка говорила, что никакая она не народная.
- Ее мой Санечка сочинил.
Оседлаем лошадок, мы поскачем отрядом,
Вдоль оврага до пристани, что бы не было грустно,
Порубаем в капусту
Всех врагов с коммунистами.
Федя справа, я слева,
Мы за боже дело,
Эту нечисть повыведем.
Мы за Дон и Рассею, как гусей их рассеем.
*****
Мой Санечка, моя Оленька, как сильно она должна была любить их, чтобы так называть. А как она должна была ненавидеть красных. Про мужа всегда - Степан Тимофеевич, но это наверное из-за сына, чтоб не путать, того назвали в честь отца.
Интересно, как Бабкино имя произносится ласково? Так сразу и не придумаешь, а ведь дедушка должен был как-то нежно к ней обращаться. Может он другим именем, попроще, между собой ее звал? Да как же Бабку переименуешь, его счастье, что они давно здесь все перемешались, а то бы ему и древнегреческий учить пришлось. Все жили дружно, никто национальность не выпячивал, но и не забывали, кто откуда взялся. Когда Бабка спросила Василия:
- Это правда, что десять хуторских сотню разбили.
Тот с усмешкой сказал:
- Подумаешь сотня, однажды триста греков остановили целую армию.
*****
Когда на госпиталь красные напали, я как узнал, сразу к Степан Тимофеевичу кинулся. Думаю ну все, Саня узнает, жди беды, а еще этот Сашка, друг евонный, возле Оленьки, как репях за хвостом. Видела бы ты, что этот дружок его вытворял. Стройный, высокий, а глаза еще темней, чем у наших, стреляет сразу из двух рук в разные стороны и ни одной пули мимо.
Этот Сашка, он с Кавказа, вовсе не наш и имя у него не наше. Олю он сильно любил, а Саня ему как брат был. Имя Сашка сам себе придумал, очень ему нравилось, когда его так называли, а если случайно Саней назовут, сияет как солнце. Погон не носил, спросишь: "Как к тебе обращаться" - говорит: "Сашка".
Потом оказалось он старше всех по званию был, да еще князь и не абы какой, а их главному князю родня.
Наш Саня левша, и правой что хочешь сделает, и тот такой же. Они для потехи станут спина к спине и начинают оба двумя руками крутить все быстрее и быстрее, вот уже и оружия не видно, только блеск от клинков. Кто впервой такое увидел, жутко становится, не дай бог один ошибется, поубивают друг друга.
Саня его раненного из-под носа у супротивника вынес, а Оля вылечила, так вот они и познакомились.
Тимофеевич мне говорит:
- Ты Саню найди, успокой и смотри, чтоб он с Сашкой не встретился, вдвоем они не известно, что натворить могут. Помоги, если чего.
Пошел я Саню искать, да недолго, смотрю он, а с ним два друга с Севера, да с Юга. Саня с Сашкой такие спокойные, будто ничего и не было. Только Федор с опаской то на одного, то на другого посматривает, да с ноги на ногу переминается.
- Василий, сейчас эти герои все вместе, вот мы решили их перехватить. Маловато нас, помоги. Ты еще хоть пяток хуторских приведи.
- Вы с ума сошли, их полторы сотни. Неужели и без меня бы пошли? А Степан Тимофеевич? Он меня убьет, если узнает.
- Не полторы, немного меньше, и всего три пулемета. Не боись, управимся быстро, Тимофеевич не узнает.
Я их как втроем встретил, почему-то тебя вспомнил, будто идешь ты по улице и Саню с Олей за руки ведешь. Время-то вспомнилось, до этого на хуторе двойняшек не было, а они такие хорошие. Оля красавица, певунья, Саня первым подпояшется, двоих за пояс заткнет. Думаю успокаивать никого не надо, помочь сам же попросил. Нашел я всех, кто свободный был, объяснил что к чему, они молча собрались, один Тишка не промолчал, но у того во рту завоняется, если меньше ста слов в минуту скажет.
- И что он брякнул?
- Я сразу сказал, что их полторы сотни, кто не хочет пусть лучше остается, чтобы не рисковать. Тишка тут же:
- А мне хоть три, не я же их закапывать буду.
Привел я с собой еще восемь хуторских. Мы красных в тот же день на привале накрыли и всех там порешили. Правду Саня говорил, их меньше полторы сотни было, сто девятнадцать, фельдшер - сто двадцатый, но его никто не тронул. Мы же не бандиты лекарей убивать.
*****
- Да не то руки теперь чужими стали.
- Ладно тебе придуриваться. Раньше мог на пополам разрубить, а теперь до сраки.
- Все равно не то. Старею. Я не хочу здесь жить. Тут какие добрые дела не делай, будешь злу служить, а так вообще не думай.
- То, о чем ты подумал, у меня на десятом месте. Нет, Василий, я остаюсь.
Очень давно они нравились друг другу, и даже могли бы пожениться, но вроде бы выходило, что они родня, хотя будто бы и не кровная.
"Вроде бы" и "будто бы" Василия не устраивало, он знал только "можно" и "нельзя".
Все знали, что он очень надежный и добросовестный. Там, где можно было заработать одни неприятности, а не награды, обязательно посылали его.
*****
Возвращаясь домой Степановна увидела толпу возле сквера.
- Ну чего? Чему вы радуетесь? О чем это я?
Слава Богу хоть одному извергу памятник убирают. Убрать то они его уберут, каяться никто, и не подумает, а если так просто забрать без всяких, то о чем вчера и в голову не придет, что еще можно просто так забрать? Ох рано радуетесь, скоро плакать придется, не изверга этого, себя скидываете.
Хоронили страну,
Вороны каркали.
Радовались одни,
Другие кровью харкали.
Свят-свят, я уже в рифму думаю, ох, не к добру все это.
Сквозь гомон толпы и уличный шум, в голове продолжал звучать голос Сергея.
- У меня часто во сне текли слезы, но я не плакал, когда быстро скачешь из глаз от ветра текут слезы. Того офицера бесили звезды у них на лбу, очень хотелось срубить башку каждому. В последнем бою его ранило в ногу и конь тоже был ранен. Он почти терял сознание, но не упал из седла. Их оставили возле камышей с тем самым человеком, который распевал эти дурацкие куплеты. Последнее, что я помню - это то, как стрелял по этим проклятым звездам.
- Господи, что это?
Откуда этот мальчик, совсем чужой нам, знает все, да еще переживает так искренне?
А откуда знаю я? Да если рассказать все, что я знаю, меня тут же в самом лучшем случае упрячут в психушку.
- Степановна, вы потом расскажите мне про вашу родню?
Этот вопрос четко повторялся в ее голове через небольшой промежуток времени, после того как они расстались.
*****
Когда сотня разделилась, они кинули монету, кому уносить, а кому делать вид и водить за собой красных, те тоже не дураки, и знали, что кроме стягов и святынь были ценности. Все удачно прошло, но в конце, тогда как считай дело сделано. Бог в жертву забрал самых лучших, всю ее родню и близких им друзей. Всех, кроме Василия.
Отца и бабушкиного брата привезли раненных, там еще вроде указ был, кто оружие сложит, тому прощение. Их не простили. Через день уже за ними приехали. Они сильно ранены были, ходить не могли, но до подводы кое-как доковыляли, держась друг за дружку и все время шепча:
- Ты ничего не припрятал?
- Нет, а ты?
- Эх, дураки, вот пахари сраные. Саня или Василий хрен бы без оружия остались!
- Лучше бы нам в том бою погибнуть, свои бы хоть похоронили, по-человечески, а теперь подыхай среди этих собак красножопых.
- Не ругайся так, Саня когда людей свиньями обзывают и то сердится, а тут собаки, и подавно за собак обидится!
- Может они отобьют нас. Они где-то тут рядом.
- Делать им больше нечего. Чего стоило нас сюда переправить.
Всю дорогу конвой спорил, вести их или прямо здесь… Кто там этих доходяг держать будет, все равно в расход, а отец с дядей все решали, на кого им кинуться, если отбивать начнут.
Расстреляли их в тот же день как привезли.
В пути у них открылись раны, ехали быстро, сильно растряслись, пройти они уже не могли ни шагу, часто теряли сознание. На расстрел их волокли, взяв с обеих сторон под руки. Напоследок один из них что-то шептал, слов не разобрать, только одно имя он произнес четко…
- Степан Тимофеевич!
-Степан Тимофеевич, Сашку подстрелили!
- Что?! - он вскочил, перевернув при этом стол, стоявший возле кровати, обхватил голову руками. - Господи, хоть совсем спать не ложись.
Василий, удивленно посмотрев на командира, сразу сообразив, что этот Сашка ему никак сниться не мог, совсем тихо сказал:
- Вы что? Разве я на нашего так говорил. Как можно? Да его отродясь так ни-кто не звал, а после по имени, отчеству.
- Так это князя?
- Какого князя?
- А ты разве не знал, что он князь?
- Нет. Как так князь? Настоящий? А чего тогда он у нас делает? Это он так сильно Олю любил!
- Настоящий, не то слово. Он наследный. На такие дела с ним ходил, а не знаешь с кем.
- Вот ошарашили вы меня тогда, я три дня голову ломал. Кто мог! Кроме нас никого поблизости нет. Все на своих местах были, а про тех, что на роздыхе, я и не подумал. Сильно его?
- Если бы мне кто-то рассказал, что человек с такой раной может сам идти, без помощи сесть на коня, столько проскакать и живым быть, не поверил бы, а тут сам его видел. Такой простой, веселый, а поди ж ты князь.
- Где его носило? Я же просил никуда не соваться, тут каждый человек на счету.
- Он не совался. На могилу, к Оле, попрощаться, тут ему никто не указ.
Их не много было, если б захотел, им бы никому ног не унести. Он приказ выполнил - никуда не соваться. Раненный тихо ушел, ни разу не стрельнул даже, крови много потерял, не вылечить его.
- Ладно, пусть пока здесь остается. Нам еще двоих переправить и все. Зря мы наших домой отправили, хоть они в душе и не воины, а воевали честно. Дураки мы, красным поверили, кто оружие сложит…, да что теперь, только Богу молиться, назад не вернешь. Этих аккуратно провезем, чтоб ни-ни. Сбегай, предупреди Саню, он за старшего. Никому, никуда даже носа не высовывать, все должно быть хорошо, ведь ушли уж, а сколько народу полегло. Нет, я сам ему скажу, ты седлай пока. Погоди. Иди ты, и до нашего приезда ни-ни, в срок нас не будет, пусть не ищут, расходимся, как решили, с нами или без нас. Стой!
- Степан Тимофеевич, он что, плохо вам снился?
- Да нет, пацаном, вечно возле него собаки крутились, и будто спит он рядом с огромной лохматой собакой, не нашей какой-то.
- Ерунда, ну и спит себе. Все нормально будет.
*****
- Нурби, Нурби, успокойся, что ты хотел сказать?
- Я не Сашка.
- Нурби, это я, ты что, я все знаю.
- Саня, это ты? Пожалуйста, похороните меня по нашим обычаям.
- Брось, все обойдется. Хуже бывало.
- Жалко, наши души никогда не встретятся. Я больше не увижу тебя и Оленьку, мы разной веры…
- Нурби!
- Я не Сашка, меня зовут Нурби Хаджи Муху Нагоев.
*****
- Федор, где-нибудь ковер самый лучший надо достать. Тебя бабы любят все, что попросишь отдадут.
- Откудова тут ковры? Да еще лучшие?
- Федор это приказ. Вы здесь совсем… Расселились, ничего не соображаете.
- Слушаюсь ваше благородие.
- Какое благородие? Сколько раз я тебя просил про благородие, про песенки твои живодерские.
- Извините господин есаул.
- Мы здесь вдвоем?
- Так точно.
- Я к тебе как обращаюсь?
- Не могу, у меня так язык не поворачивается. Я все сделаю.
*****
- Слышь, Василий, вот все хорошо и слава Богу, и все мы сберегли… Как бы. Пойдем, там у нас все будет, будем жить, не тужить, а за чем тогда все это было.
- Саня рассказывал, еще давно, стояли они в горах возле ручья. Ручей то ниже был, утром к нему за водой ходили.
*****
Я ему говорю: "Как здесь красиво, давай ведра оставим, сходим дальше посмотрим".
С одной стороны ручья круто поднимались горы, с другой тянулась долина. На лужайке огороженной кое-какими ветками топталась отара овец. Людей там не было. У ворот сидел огромный лохматый пес. Вначале, глянув мельком, они сразу и не сообразили, что это собака, приняв ее за овцу. Начали присматриваться, а там в дальнем углу еще больший и возле него свора. Этот у ворот рявкнул, на встречу малышня с лаем кинулась, за ними из ворот еще несколько крупных выскочило. Оба человека с недоумением смотрели вокруг, им не верилось, что собаки без команды могут такое. Оружие то конечно при них было, но Саня, ты ж его знаешь, он ветку поднял, хотел в них бросить, а его спутник ему глазами назад показывает. Сзади молча, без гавканья идут еще три крупненьких, крадучись, готовые броситься в любой момент.
Саня плюнул и сказал:
- И мы еще их согнуть хотели? Воевали столько, нам бы не к ним, а к их собакам пойти, поучиться уму-разуму.
*****
Они шли рядом плечо к плечу в темноте, держа под уздцы коней, от удара пули его отбросило назад. Он невольно дернул коня, тот круто развернулся, чуть не сбив с ног Василия, который в тот же миг перестал походить на человека, таких ужасных зверей нигде не водилось с роду. В обеих руках он держал оружие, но страшней всего были его глаза, весь он готовый сразиться с любой армией.
*****
Возвращаясь к своим, Василий понял, что красные движутся туда же. Никто его ни о чем не расспрашивал, только все стали еще угрюмей. Уходя от преследования, они обычно делились на части, поочередно нападая в разных местах, потом опять сходились в условное время. В этот раз они должны были расходиться насовсем. Василий все смотрел в сторону другого отряда, поскакавшего на прорыв первым.
- Саня ранен.
- С чего ты взял? Скачет ровно.
- А ты видел чтобы он ровно. Что они с Сашкой вытворяли, забыл?
- Сашки то нет.
- Я к нему, а ты за старшего, как догоню, начинай. Потом обойдете и ударите навстречу.
Приближаясь, он немного успокоился: конь под Саней сильно хрипел, сразу ясно, что ранен, но терпит и скачет что есть силы, уже почти поравнявшись заметил кровь на боку. Все это время Василий глядел на коня, догнав, посмотрел на всадника. Видавший всякое, он вздрогнул от неожиданности. Такое белое лицо раньше ему не приходилось видеть у живого человека. Крикнув, - держись - Василий обогнал его и сам повел отряд в атаку.
После боя увидели - одной пулей ранило их обоих, коня тут же пристрелили, чтоб не мучился. Дядю Сашу все уважали. Он был героем, у него одного было все четыре креста. Он был самый умный, мог придумать все, еще до войны он уже был офицером, а учился в самой столице, он мог лечить лошадей и вообще любил животных. Его тоже все любили: животные и люди. За глаза все ласково называли Саня.
Тогда он лежал бледный, стиснув от боли зубы, его пухлые губы были тонкие и синие. Не понятно, как ему так долго удалось продержаться в седле.
*****
Саню пришлось оставить, надо было добить остатки, если б они выскользнули, то предупредили, и нас могли окружить. С ним оставили Федора. Возвратились быстро, подошли тихо, осторожно с другой стороны, не то чтоб знали о чем-то или предчувствовали, а просто по привычке всегда так действовать. Мы с самого начала то в дозоре, то в разведке были. Саня лежал, уткнувшись лицом в землю, тело было прострелено во многих местах, видно били и по мертвому, руки, сжимавшие карабин отрублены. Рядом, шатаясь, держа в обеих руках шашки, на одну опираясь, другую выставив вперед, стоит Федор, и так не больно красавец - кривоногий, маленький, с выпирающими вперед зубами, он был еще и весь в крови, одна щека отрублена, но не совсем, а болтается…
Вдруг Степан Тимофеевич как заорет:
- Перенимай! Жми к камышам, чтоб ни одна сука не ушла!
Я вперед рванул, а сам думаю: "Хоть бы не очухались, а то еще кто отсюда не уйдет". Чувствую рядом он, как обычно, на корпус левее, обернуться не могу, тут все глаза вперед, а сам думаю, как же так я же его своими руками закапывал. После, когда уж и своих похоронили, смотрю на ребят, а спросить неловко. Думаю, ведь точно рядом был, его же все должно видели, а закричал так, что глухой услышит. Молчат, никто про это не говорит. Так я и не понял, что это было. Только с чокнутой головой с такого боя живым не выйти. Вспоминая все это, она как бы рассказывала это Сергею, и он, как бы находился здесь, слушал, разговаривал.
- Людей любил, животных, а четыре креста заслужил, и те другие тоже, небось, любили, и их кто-то любил. Что с ними стало? Чего они вот так друг дружку. Все в церковь ходили, бывало и в одной семье росли.
- Про кресты - это совсем не удачно.
- Да, извините. Я понимаю, на этой войне только красные себя награждали.
- Я не обиделась, а вот вторую щеку мои подставлять не стали бы, это ты правильно угадал.
- Почему вы двоюродных дедушек называете дядями?
- Не знаю, наверное так было принято, или от того, что они ушли молодыми.
Они не были злые, но и добренькими не были. Шли мы как-то с Витькой через поле, и вдруг, прямо из-под ног птица взлетела. Я от неожиданности так перепугалась, аж присела. Точно, как говорят, коленки подкосились, а Витька сорвал с головы шапку, она была сырой и тяжелой, с утра шел мокрый снег. От точного удара куропатка упала, но тут же вскочила и стала удирать. В несколько прыжков он ее догнал, сбил. Он был как зверек. Потом развели костер, птицу общипали, поджарили и съели. Ели полусырую, сверху обжарится - объедим, и так до косточек, а тогда еще настоящего голода не было. Не то что через время, когда не то, что куропаток, всех лягушек и змей пожрали. И вот пришел к нам кот худой, полудох-лый, одна лапа подбита. Самое интересное, к Витьке жмется.
- Ну что сволочь, помнишь, как ты моего щегла прямо из клетки сожрал?
- И как он это сказал, я сразу подумала.
- Неужели и его пожалеет?
И правда, отдал ему половину своего хлеба, другую мне, а когда уж и хлеба не было, перед самым отъездом в город, пришел откуда-то старик, сел возле двора на лавке, ничего не просит, только плачет. Может он и не старик, а просто от голода такой сделался, Витька везде шарился, ну ничего нет, тогда он стащил у Бабки огурец-семеняк и отдал этому деду. Тот все равно через несколько часов умер, огурец ему не помог.
Дядю Сашу я совсем смутно помню, запомнилось хорошо, что на него чужие собаки не гавкали, и с лошадьми он ласково разговаривал. Вообще им лошадиных команд не подавал, говорил, как с человеком, но про него рассказывали, что он ни одного пополам разрубил, а головы только отлетали в разные стороны. Они были настоящие, не то, что сейчас в кино показывают.
Вы думаете в кино придумали что-то, чего не было в жизни?
Вот там бывает одно слово, и вдруг, маленький человек больших поколотит. То ли люди, толи роботы какие-то смотрят, на маленькие картинки все рассыпается. Я вот лучше одну историю расскажу. Это как раз в том поселке было, где уток поворовали. Мы в общежитии жили, а прямо рядом обычные дома, дворы, и один местный мужик, их авторитет, не в туалет, а за дом ходил, а за дом - это к нам под окно, по-этому поводу мы постоянно с ним ругались. В тот раз я ему по-хорошему сказал, потому что с девчонкой был. Он в ответ, как обычно понес гадость, какой мы переругивались, но что-то он брякнул, от чего у меня мгновенно внутри будто щелкнуло. Я через забор перепрыгнул, как через порог переступил. Этот на меня глянул, сразу в дом шмыг и дверь на замок, видно за двадцать лет отсидки всякого навидался и давно понял, где разговоры заканчиваются. У меня по всему телу, с каждым ударом сердца что-то пульсирует и все рассыпается на мелкие картинки, но от этого еще лучше, каждую мелочь видно. Я ставню с его окна снял и дверь вышиб, захожу, свет внутри не горит, только через открытую дверь и окно попадает. На улице вечер, уже темно, мне не так как днем, но все равно четко видна любая мелочь. На его счастье он совсем не дергался, я выволок этого типа за ногу во двор и попросил перед девчонкой извинится, и он очень быстро, все, что просили, исполнил. Раньше я не понимал, как человек может решиться, броситься под танк, на пулемет. После такого - да хоть голову в гусеницу, лишь бы остановить, пусть на время, любой ценой, иначе просто нельзя, как перестать дышать.
Они с таким ожесточением воевали, среди тех и других были богатые и бедные, умные и глупые, всякие. Выходит, что бы их стравить, нужно было просто подобрать нужные слова.
- А много тогда было бедных?
- Не знаю, бедные и богатые были всегда. Бабушка говорила, у них там бедными были шибко убогие и дюже лыдачие.
- Как все просто оказывается!
*****
В последний раз она видела его веселым. Он смеялся, танцевал, взял гитару, вышел на лоджию, стал там распевать, пританцовывая. Вдруг он вскочил на парапет и начал расхаживать по нему. Было жутковато. Степановна знала, что парапет там широкий, но их этаж находился высоко - вровень с крышами соседних домов, на которых, казалось, собрались кошки со всего города.
- Почему они его слушают? Разве кошки могут понимать человеческую песню? Как он не боится? Сама она страшно боялась высоты. Пел он очень красиво, и жуткий страх за высоту немного сглаживался.
- Что ты делаешь?
- Сегодня все кошки назвали меня своим царем, теперь я бессмертен и непобедим, - закричал Сергей, широко раскинув руки.
- Надо обязательно у него узнать, помнит ли он имя того офицера? Почему я сразу не спросила?
*****
Она шла, не обращая внимания на народ, мельтешащий вокруг. Возле ресторана толпились люди, но они расступились, когда высокая женщина, о чем-то задумавшись, глядя себе под ноги, и в тоже время, очень решительно направилась к входной двери. Что-то было не так. Охрана. Раньше никто не обращал на нее внимания, а теперь она чувствовала взгляды этих людей на себе. Невольно подняв от этого голову, прямо перед собой увидела, опустившего глаза дядю Андрея.
- Не надо туда ходить. Его там нет. Он погиб.
- Они все погибли. - Сказала она спокойно, продолжая еще видеть тот другой мир.
И тут же удивленно, уставившись друг на друга, разом выпалили:
- Кто погиб!?
- Очнулась она сидящей в кресле, вокруг стояли несколько ребят, увидев, что она открыла глаза, все разом замолчали.
*****
Мимо дорогих машин, удивленных взглядов, роскошно одетых людей, сквозь расступившихся крупных молодых парней, прижимая обеими руками цветы, прошла очень бледная, крупная, просто одетая, немолодая женщина.
- Дядя Андрей, там Степановна плачет.
- Вась, тебя на десять минут оставить нельзя, сам там разберись!
- Она сильно плачет!
- А что, по твоему, на похоронах делают? Смеются что ли? - уже с раздражением, бросив на стол ручку и выключив телефон, почти прокричал ему в ответ дядя Андрей.
- Послал бы кого-нибудь потяжелее, дали б воды, успокоили.
- Я близнецов послал.
- Ну правильно.
- Она их оттолкнула.
- Кого? Как она могла их оттолкнуть?!
- Я и сам не понял. Ни удар, ни прием, просто стряхнула их с себя и они как куклы отлетели
- Вот это женщина! Не то, что твои верхоплавки. А что она сейчас делает?
- Плачет. Сильно плачет.
- Ой Вася пошли, давай быстро по порядку.
Она пришла и говорит:
- Здравствуйте Степан Тимофеевич.
- Я еще подумал, вроде тут и нет таких.. Имена как будто и простые, но какие-то не такие, сейчас так никого не называют.
- Подумал он. Ты откуда родом, задумчивый?
- Тьфу ты. А я, что на уроке истории? Ну я сразу ребятам махнул, чтоб остальных чуток отодвинули, а она плакать начала и зовет его то Сереженька, то дядя Саша, то Степан Тимофеевич. Раз такое дело, я близнецов послал, думал успокоить, укол сделать, а тут такое дело. Дядя Андрей, а она, что ему родственница?
- Кому ему?
- Ну кому, кому? Разину!
- Вот сейчас придем, сам спросишь.
- Ага, сейчас. Вася, все это время шедший рядом, приостановился и пропустив спутника вперед буркнул:
- Сам спросишь, а я лучше рядом постою.
Странная женщина - подумал дядя Андрей. - Кто он ей? Почему она так убивается? Кто она - колхоз, завод. Всю жизнь возле вонючего станка. А Серега! Да если б не этот долбанный бизнес, он бы чемпионом стал, и вообще, папа - в обкоме, мама - в райкоме. Конечно она женщина особенная, но разве ему ровня. О чем ему с ней было разговаривать? О рыбках что ли?
*****
Проваливаясь в теплое забытье, она подумала:
- Хоть бы они что-нибудь перепутали. Вот так бы заснуть и умереть. Что мне теперь здесь делать? А зачем я вообще жила?
КОНЕЦ