Отсидевшись в укромно месте, беглецы, под покровом ночи, на лошадях покинули окрестности города. Двигаясь по долине, они случайно нарвались на отряд вооруженных всадников, который патрулировал окрестности с вечера.
Кавалькада, опознав индейца и морячка, поднимая за собой огромные клубы пыли, изрекая одичалое гиканье, бросилась за ними вдогонку. Но, не покрыв и мили, преследователи начали отставать. Беглецы же, ринулись вдоль выгонов и скрылись в зарослях дубняка.
Уильям и индеец мчались во весь опор, пожирая ленты лесных дорог.
Проскочив тенистый дубровник, они оказались на красивой поляне залитой солнечным светом и усыпанной цветами. Магнолии, бегонии, яркие головки диких роз, цветастые кустарники и деревья благоухали, наполняя воздух пряным, приятным ароматом. Кругом все переливалось. Желтые, оранжевые, красные, малиновые цвета и всевозможные их оттенки, создавали палитру, которая яркими мазками, пылая под яркими лучами солнца, создавала необыкновенно живописную картину.
Всадники спешились. Уильям, вдыхая ароматы, расслабленно рухнул возле медовой акации, сорвав несколько мелких ее перистых листьев, и забросил их в рот.
Индеец невозмутимо подхватил ружье и зашагал в направлении кипарисового леса.
–Эй! Спаситель мой, ты куда? – окликнул его Уильям.
– Жё нэ компран па (я не понимаю, – франц.) – сказал индеец, и пошел дальше.
Через минуту он вернулся и жестом показал, чтобы Уильям оставил лошадей на поляне и следовал за ним.
– Сhasser le canard sauvage (стрелять уток, – франц.), – медленно молвил индеец.
–А-а?! Понимаю. Мы идем охотиться, – и Уильям жестами показал, что понял индейца.
Краснокожий удовлетворительно кивнул, выделив Уильяму свое ружье,
Сам же достал из колчана лук, чуть согнул один из его рогов и натянул тетиву.
Они перескочили через поваленные деревья и стали пробираться сквозь заросли камыша. Миновав его, индеец вывел в густой подлесок из пальметто, ветви которого преграждали им путь, рвали одежду, царапали лица. Уильям понимал, теперь, почему они оставили лошадей на поляне. Переходя через тинистые ручейки, вязкие болотца, топкие пруды, кишащие отвратительными тритонами и громадными лягушками, они добрались до мелководного озера.
Длина его не превышала десяти миль, а неглубокое дно, засоренное травами, которые течение отрывало от плавучих островов, буквально кишело змеями, и плыть по озеру было опасно. «Вот почему оно так же пустынно, как и его берега, – подумал Уильям. – Ни охотиться, ни заниматься рыболовством здесь, невозможно». За озером виднелось русло реки, которое поворачивало к югу. Осмотревшись, индеец повернул обратно и они продолжили путь по труднопроходимой, большей частью болотистой местности, через нескончаемые леса со множеством топких оврагов и мелких речушек, крайне затруднявших пешее движение.
Под темными сводами леса не было видно ни клочка голубого неба. Глаза видели только густую, мрачную зелень кипарисов, с которых свисала траурная бахрома испанского мха. Густой подлесок, снова переходил вброд топкие протоки и увязал в илистых болотах.
Перспектив обнаружить какую-нибудь дичь, не было и в помине. Индеец снова вывел к зарослям камыша. Уильяму показалось, что он заблудился. Толстые стволы хвойных деревьев снова встали на их пути, вынудив пойти в обход. Они перешли через ручей, перелезли через поваленные деревья и увязли в болоте, потом вышли на более высокое и сухое место. Где-то пискнула цапля, за ней ухнула болотная сова, издавая гортанный треск, квакали лягушки.
Пройдя несколько сот ярдов по болоту между кипарисами, индеец со всей уверенностью направился к едва заметному впереди просвету. Уильям весьма удивился, когда, выйдя из лесу, увидел лошадей, спокойно пощипывавших траву, на той самой поляне.
–Похоже, мы будем сегодня без обеда, а может даже и ужина, – молвил Уильям, раскинувшись на траве, с удовольствием вдыхая аромат, радовавших глаз цветов.
С тех пор как они вновь вошли на поляну, прошло немного больше часа. Пение птиц и жужжание насекомых вновь ласкали слух. Индеец развел костер, и принялся сушить одежду.
–Эй, брат! – обратился Уильям к индейцу, поглаживая по животу, – наш дух бодр, но плоть немощна.
Индеец пожал плечами, выказывая непонимание того, что им не удалось раздобыть дичь. Закончив просушку одежды, он достал из чехла нож, подошел к лошади Уильяма, и быстро вонзил лезвие в ее шею, перерезая сонную артерию. Лошадь пронзительно заржала, пошатнулась, истекая кровью, и опустилась на колени.
–Ты, что делаешь!? – негодуя, бросил Уильям.
– Еgorge (резать, в смысле скот, – франц.), – сказал краснокожий бросив Уильяму нож.
Уильям никогда не свежевал коней, поэтому стоял, глядя на мертвую лошадь, и не знал даже с чего начать. Индеец тем временем соорудил треногу, и принялся ломать лиственные породы.
Заметив бездействующего Уильяма, индеец, подошел к нему, попросил вернуть ему нож и принялся свежевать лошадь сам.
Расправляясь с мясом, индеец напевал какую-то молитву, периодически, пучком травы, вытирая по локоть окровавленные руки. Срезав филейную часть мяса с бедра, индеец завернул его в толстый пласт лошадиного жира. Под монотонные нескончаемые звуки песнопения он положил это подношение богам в огонь. Жир зашипел, пламя вспыхнуло, дым окутал костер.
После ритуала, добротный кусок они запекли на углях и с аппетитом съели. Часть же мяса, индеец разрезал поперек волокон на тонкие, прозрачные куски и развесил на треноге, добавив к ней несколько поперечин. Установив ее над костром, он обложил пламя большим количеством веток с зеленой листвой, дым от которых должен бы тщательно прокоптить мясо.
– La route s'qtend au loin (дорога уходит вдаль, – франц. ) de grand (рано утром – франц.), canot (лодка – франц.), – сказал индеец.
– А-а?! Ты говоришь: «далеко пойдем утром»? – переспросил Уильям, стараясь разобрать французский. – На лодке, да? А где лодка?
Индеец непонимающе взглядом переспросил.
– Я говорю, «canot» где? – повторил Уильям.
Индеец показал в сторону кипарисовой чащи.
– О, нет! – вырвалось у Уильяма. – Опять туда пойдем? Вообще, брат мы куда идем? Ты кто? Почему, ты мне помогаешь?
Индеец покачал головой, в знак того, что он не понимает слова Уильяма.
– Как тебя зовут? Имя? Твое имя? Я, например, У - иль- ям.
– «Вилям», – произнес индеец, оскалив белоснежные зубы в улыбке.
– Да, да. Уи. Ты, кто? Ты?
- Je m ' appelle Тussen (меня зовут Туссен – франц.), – ответил индеец, указательным пальцем ткнув себя в грудь.
– Туссен? – повторил Уильям. Весьма, рад, Туссен. Мерси, Туссен.
– Nous sommes deux (нас двое – франц.). Voyage en Orient (путешествие на восток – франц.), – говорил индеец, указывая на восток.
– Мы пойдем на восток? Зачем, Туссен? – удивлялся Уильям.
– А l'est en amont (на восток в верх по реке – франц.) Сamper (стоять лагерем – франц.), – тщательно подбирая слова объяснял Туссен.
– Мы идем к восточному берегу вверх по реке, и станем там лагерем, – дошло до Уильяма.
– Уи (да), – довольно подтвердил индеец.
– Все, конечно, очень заманчиво, – произнес заинтригованный Уильям. – Ладно, я готов следовать за тобой. Посмотрим, что будет дальше. Ты меня спас, значит, я тебе обязан.
Туссен, проверил мясо на треноге. Покачал головой и подбросил еще веток в костер, добиваясь большего количества дыма.
Вечерело. Оседая на западе, оранжевое солнце едва уже пробивалось сквозь листву деревьев. С его исчезновением, поляну заволокла темнота. Воздух наполнился влагой от испарений.
– Il est temps de dormer (пора спать – франц.), – сказал Туссен, жестом сообщив Уильяму о намерении отдыхать.
– Уи, Туссен. Спать. Будем спать, – согласился Уильям, скручиваясь калачиком у костра. – У тебя хорошая лошадь, Туссен. Благородных кровей. Не жалко оставлять ее в лесу на съедение зверю? – молвил, зевая Уильям, но, не дождавшись ответа, через минуту уже захрапел.
С восходом солнца, эти двое, упаковав вяленую конину в кожаный мешок, двинулись в кипарисовую чащу.
Темные деревья росли очень часто и вытесняли все другие растения. Их верхушки были оплетены седоватым мхом, который свисал плотной бахромой и не пропускал солнечных лучей.
В месте, где почва опускалась почти неприметно, чувствовался сырой, затхлый запах болота. Громкое кваканье лягушек, крик болотной птицы указывали на близость озера. Спустя некоторое время парни вышли на берег пруда, где кипарисы росли прямо из воды и местами их могучие стволы касались друг друга. Кое-где над водой торчали черные корни. Затененная сверху вода казалась черной, а тяжелый воздух был полон удушливых испарений.
Здесь Туссен остановился, обратив внимание на поваленное дерево, росшее раньше на самом берегу, а теперь протянувшее свою верхушку далеко в воду. Некоторые ветки его были под водой, но большая часть высоко торчала над поверхностью.
Индеец взобрался на поваленный ствол и, сделал Уильяму знак рукой, чтобы тот последовал его примеру. Уильям тоже вскарабкался и, осторожно балансируя, чтобы не упасть в воду, пошел за индейцем.
Перелезая через толстые сучья, они добрались до верхушки и в коряжистой ее кроне, на воде увидели маленькую пирогу. Лодка была спрятана таким образом, что ее невозможно было увидеть ниоткуда, кроме как с того места, где они стояли.
«Понятно теперь, зачем мы лезли по этому дереву», – сказал Уильям.
Индеец отвязал долбленку и кивком головы пригласил Уильяма садиться. Оттолкнувшись о ветви дерева, Туссен вывел лодку на ровное водное пространство, взял весло, и размеренно, разрезая им воду, заставил бесшумно скользнуть пирогу по болотистой глади.
На протяжении двухсот ярдов лодка плыла медленно, обходя толстые корни, и тесно стоявшие деревья. Индеец виртуозно владел веслом, поэтому любой маневр был удачным.
Как только лодка вошла в русло небольшой реки, ее подхватил водоворот, медленно поворачивая ее, то вокруг собственной оси, то выставляя ее поперек реки – носом и кормой к берегам. Потом она приняла прежнее положение, и индеец вновь заработал веслом.
Вскоре, спускаясь как бы по наклонной плоскости вниз, она полетела с головокружительной быстротой. В самом деле, то был один из речных порогов, а индеец предоставил самой лодке возможность, пронести их через него. Вдруг произошел мощный толчок, будто борта лодки треснули по швам. Пирога резко наклонилась, затем снова выпрямилась. Опасное место было пройдено благополучно, и Туссен вновь взялся за весло.
Пройдя вниз по течению, через несколько часов путники причалили к берегу. Туссен спрятал лодку, и внимательно осмотрев укрытие со всех сторон, подошел к Уильяму.
– Аller (идти – франц.) Foret (лес – франц.), – отдышавшись сказал он.
– Хорошо, Туссен. Мы пойдем дальше лесом.
Через два часа Уильям с невысокого холма увидел излучину какой-то реки. Когда они спустились к берегу, его очам предстал заброшенная стоянка охотников.
– Camp de (лагерь, франц.), – объяснил индеец. S'attendre а (ожидать –франц.) home (человек – франц.) trois jours (три дня – франц.)
– В течение трех дней мы будем ожидать здесь кого-то, – произнес Уильям присев на завалинку.
Индеец кивнул и принялся обустраиваться.
Прошло два дня. Жаркое солнце стояло в зените, лучи его падали отвесно, лишь кое-где под кипарисами можно было найти скудный клочок тени и Уильям, лениво старясь укрыться от жары, корчился под одним из таких деревьев, как под зонтиком. Изредка по мальчишескому своенравию, он выставлял босую ногу за четкую границу тени, под палящие лучи, и, ожегшись, вновь с наслаждением ее подбирал. С самого начала забравшись под ветви кипариса, он твердо решил, что не уйдет отсюда, пока тень их не доползет вон до того камешка на бегущей мимом тропе, на которой должен был наконец-то появиться Туссен, возвращаясь с охоты.
Индеец, не разглядев в Уильяме дара охотника еще с первых дней, не настаивал на его участии в поисках пропитания, и каждое утро с восходом солнца уходил в лес, на болота, охотиться самостоятельно. Уильяму же вверялись сторожевые функции и поддержание в должном состоянии их маленького лагеря, что он и готов был выполнять с присущей ему добросовестностью и стойкостью.
Прячась от солнца под кипарисом, Уильям переваливался с бока набок, то поджимал, то вытягивал ноги, которые постоянно затекали. Москиты и назойливые мухи одаривали его тело укусами, которые вызывали зуд. И все это создавало массу неудобств в его убежище, но он не сдавался. Золотистая ящерица метнулась у самой ноги, вдруг оцепенела и застыла, точь-в-точь как он сам. А он все равно не шевелился. Тень медленно подползла к заветному камешку и, наконец, коснулась его. Уильям вскочил, отряхнулся: «Теперь можно заниматься насущными делами!», – подумал он. А дела у него были не сложные – развести огонь, ощипать и выпотрошить пару подстреленных вчера Туссеном кречетов.
Вдруг, в чаще, недалеко от лагеря, раздался треск нескольких ружейных выстрелов, за которыми последовали раздирающие вопли какого-то человека.
Уильям встрепенулся, бросил ощипывать птицу и метнулся в сторону, откуда, доносились выстрелы. На глаза ему попалось ружье Туссена. Индеец, впервые уходя на охоту, оставил ружье Уильяму, захватив с собой лук и стрелы. Даже на взгляд профана это начищенное до блеска оружие было великолепно; его ствол с шестигранной насечкой отливал в лунном свете синевой. Уильям схватил ружье. Оно было заряжено. Без промедления он ринулся в чащу на звуки выстрелов. В его мыслях мелькало только одно – долг. Он заменяет в лагере индейца и должен выполнить то, что сделал бы Туссен. Возможно, Бог покинул краснокожего, но ружье его осталось.
В несколько минут он очутился на берегу той самой реки, одного из притоков Миссисипи. Перед ним была спокойная, переливающаяся серебром речная гладь. На ней он увидел голову человека плывущего в сторону их лагеря. «Черт бы меня побрал! Это же Туссен», - пробормотал Уильям.
Отставив в сторону ружье, сняв сапоги и шляпу, Уильям, не раздумывая, бросился в реку, так как ему показалось, что индеец почти не подавал признаков жизни.
Вслед за Уильямом с берега скользнуло огромное темное тело, покрытое бронированной чешуей.
«Черт! – вырвалось у Уильяма, страстно перебиравшего руками в воде. – Аллигатор»!
Уильям, хотел было повернуть к берегу, но необъяснимое чувство того же долга и чести, на котором было основано его воспитание в доме родителей не позволили ему сделать этого. Он еще стремительнее прибавил ходу, извлекая из-под своих рук огромное количество брызг. Он не думал тогда, что рептилия в воде окажется гораздо проворнее и быстрее доберется, если ей надо до тела Туссена. Он также не понимал того, что и сам обрекает себя на гибель.
Уильям услышал, как с берега раздался выстрел, и возле головы индейца в воду шлепком вошла пуля. В нескольких футах от тела Туссена был заметен ребристый панцирь аллигатора. Казалось, что рептилия вот-вот разинет пасть и схватит индейца, уволакивая его на дно в демоническом вращении своего тела.
Когда Уильям подплыл к индейцу на расстоянии вытянутой руки, тот уже скрылся из виду. Жидкое серебро воды сомкнулось, и на нем не было видно ни пятна, ни точки.
Не раздумывая, Уильям, глотнув воздуха, нырнул в том месте, где предположительно последний раз видел тело индейца. В мутном проблеске солнечных лучей пронизывавших воду он заметил тело индейца и стремительно двигающуюся к нему десяти футовую тень аллигатора.
Мгновение, и рептилия, прежде чем Уильям намеревался подхватить индейца за куртку, молниеносным броском ухватила свою добычу за шею, крутанулась несколько раз вокруг своей оси и потащила беднягу на дно. Уильям же, обреченно взирая на исход своего поединка с рептилией за тело индейца, ощутил, что в легких закончился воздух и инстинктивно броском тела вверх ринулся на поверхность.
Отдышавшись, он еще некоторое время осматривался на водной глади, а потом, медленно взмахивая руками в воде, поплыл к берегу.
Горе и отчаяние постигло Уильяма. Он снял с себя мокрую одежду и присел на поваленное дерево, думая о прозаичности смерти Туссена. В молчаливой подавленности он просидел так еще некоторое время. Одевшись, Уильям внимательно осмотрел реку в надежде увидеть изуродованное тело индейца, но так ничего и, не заметив, побрел обратно вверх по течению, к тому месту, где оставил ружье и шляпу с сапогами.
Добравшись до места, он к своему удивлению не обнаружил ни ружья, ни сапог, ни шляпы.
-Бог, мой! Кажется я здесь не один. Кто же тогда стрелял? – удрученно произнес Уильям, вглядываясь в следы на илистом берегу.
-Я стрелял, - раздался мужской голос.
Обернувшись, Уильям никого не увидел и продолжал суетливо всматриваться в окружающуюся местность.
-Я стрелял. По аллигатору, черт меня возьми, - сказал мужчина, выйдя из-за ствола кипариса.
Уильям резко обернулся. Перед ним стоял человек с небрежной редкой растительностью на лице, одетый в хлопковые штаны, которые поддерживала одна помочь перекинутая по диагонали через левое плечо. Поверх хлопковой серой рубахи накинута шерстяная куртка, явно не его размера, шею обвивало холщевое кашне, замызганное и засаленное, видимо служившее этому человеку не только атрибутом его костюма, но еще и своего рода полотенцем или тряпкой. Такую же редкую, рыжую растительность на голове покрывала изрядно поношенная касторовая шляпа. На ногах этого болотного бродяги красовались сапоги Уильяма, в руках человек сжимал ружье Туссена.
-Привет, - произнес Уильям и сделал шаг в сторону незнакомца.
-Стой на месте морячок,- грозно произнес незнакомец.
Уильям остановился.
-Мы знакомы? – поинтересовался он.
-Нет, морячок. Нам за тебя и краснокожего хорошо заплатили. Ничего лично как видишь. Мы тоже умеем ходить по следу.
-По какому следу,- не понял Уильям.
-Хи-хи – выдавил из себя смешок незнакомец, - по твоему следу, придурок. Я вас выследил. Я лучший следопыт в этих местах. Поверь, морячок, я испытываю сожаление, что не застрелил тебя только что, поборол так сказать в себе эту человеческую слабость.
-Почему? – спросил Уильям.
-Вот, действительно придурок, - с издевкой сказал незнакомец, - Да потому, что мне заплатили за тебя живого, братья Мордехая Кинсли. Они парни суровые, если что не по их правилам, то ни перед чем не остановятся.
-Понятно, - молвил Уильям. – Что дальше?
-Дальше топай к своему стойбищу, а я за тобой. Только без глупостей.
Прохладный ветерок, поднимавшийся обычно с заходом солнца с реки приятно ласкал густую шевелюру Уильяма. Стоял душный запах смолы. С отмелей заваленных валежником тянуло гнилью. Вдоль речного берега, не отражаясь в мутной воде, сновали огоньки светляков.
-Слышь, ты, - начал разговор поимщик Уильяма, - Ты зачем в реку-то нырнул с аллигатором наперегонки?
-Хотел помочь своему раненому другу, - удрученно ответил Уильям.
-Другу!? Ха-ха-ха! Ну, ты дурак парень. Отчаянный дурак!
-Не понимаю, что смешного, мистер – сказал Уильям.
-Да какой он тебе друг. Тот к кому ты бросился на помощь скорее мне друг, а не тебе. Это мой напарник, индеец чокто, такой же, как и я, охотник за головами был. Храни Господь его душу.
-Как!? – вырвалось у Уильяма. А где же Туссен?
-Твой краснокожий моего подстрелил из лука и бросил в реку. Потом мои дружки твоего индейца и взяли. Я же тебя увидел и пошел к тому месту, откуда ты в реку кинулся. Эх, ты, дурья твоя башка, - насмехался незнакомец.
-Господь всемогущий, Туссен жив!
-Да кто его знает, может уже и мертв, - саркастично продолжил незнакомец, - один из братьев Кинсли, что с нами пошел, наверное, снимает сейчас с этого индейца кожу с живого.
Уильям остановился и резко развернулся.
-Этот ты брось, морячок. Я не промахиваюсь. Не заставляй меня доказывать тебе это. Топай, топай! Чего встал? - и незнакомец вскинул ружье перед Уильямом.