А потом наступил июнь 1945 года. Грешен, сам день победы не помню, а вот как за нами приехал старшина помню. Здоровенный улыбчивый усатый он, выпив, приятным баритоном пел Калинку, при этом лихо плясал и тени его размашистых рук плясали по стенам.
Перед самым отъездом Ермак дал мне самому прокатиться на его лошади. Поднял меня, дождался, когда я уцеплюсь за гриву и спрыгнул. Прошел рядом со мной метров сто и снял меня. Я побежал хвастаться, но оказалось некому. Все собирались. Колхоз ведь и состоял в основном из приезжих.
Даже дома рассказывать было некому. Волкодав и тот убежал. Наверно к хозяину. К тому же сестренку Симу заперли в каком-то шкафчике, по её же просьбе. А вытащить забыли. Она долго молчала, пряталась, так сказать а потом дико закричала. Её вынули долго разбирались как такое могло случиться. В общем, было не до моих роскозней. Никому не хотелось разбираться, где выдумка, а где факт.
В тот же день старшина повез нас к поезду. Это было самое грандиозное приключение. Мы ехали через Алма-Ату. Я впервые видел такой большой город. К тому же он весь был в движении. Война же кончилась и многие уезжали, а многие же и приезжали.
Алма-атинский вокзал не помню. Возможно, выезжали ночью, а я спал, иначе запомнил бы. Другие станции помню. Там было полно нищих. Они подхватывали даже арбузные корки и ели их почти целиком. Ужаснее всего было видеть, что большинство из них дети, порой совсем маленькие. Все мои сестренки глядя на это плакали, а я держался. Запомнил я и табуны жеребят бежавших по степи порой параллельно поезду. Двигался же он не быстро и порой просто стоял в степи. Ехали мы с комфортом, то есть занимали два настоящих купе. Нас же было пять женщин, пять детей и только мы со старшиной двое мужчин. Впрочем, сходить за кипятком на станциях старшина разрешал только себе. Проводница вроде была, но нас ни чем не обеспечивала. Не было у неё ни простыней ни чая.
Поезд довез нас сперва до Москвы. Там в квартире дальних родственников Нисхизовых состоялась грандиозная пьянка. Дядя Миша в орденах и медалях даже мне дал глотнуть водку. Я успел подергать медали ещё у нескольких мужчин. За столом мужчин в гражданском вообще не было. Так я и запомнил мужчина – это воин. и заснул. Проснулся лишь в поезде.
Прибыли мы опять не прямо к отцу в Германию, а в Новочеркасск. Там уже было к кому притулиться. Дядя Лева мамин младший брат тоже в военной форме, но уже без погон заведовал больницей в пути, то есть он её и создавал из руин. Никаких больных ещё не было. Но несколько палат уже было отремонтировано. Там мы и поселились. Дня на два, а потом как-то расселились. При этом все были рядом. Три маминых сестры с детьми и мы все прибывавшие из Казахстана. Мужей не было Капитан артиллерии Мацанов погиб на фронте. Муж Гени Гостинский сидел где-то в Сибири. После смерти Сталина его освободили, но до этого было далеко.
Все кроме бабушек как-то начали работать и получали карточки. Вечерами редкие проезжающие автомобили фарами устраивали нам на стенах кино из бегущих теней деревьев.
В городе было неспокойно. Жили по карточкам.При зарплатах в 400 -600 рублей буханка хлеба на свободном рынке стоила 100 рублей. Не голодали мы, но есть хотелось всегда. Воровство и убийства наводили ужас. Рассказывали, что некая банда готовила пирожки с человеческим мясом. А у меня страха не было, я носился по городу в диком возбуждении. Наедался впечатлениями. Обнаружилось, что у меня уже есть шесть двоюродных братьев. Двое Мацановых, трое Басиных, один Гостинский. Он то и носил меня на плечах, потому что уже был довольно рослым пятнадцатилетним парнем. Остальные только позволяли сидеть рядом с ними вечерами в нашем дворе и слушать их удивительные разговоры. Братья моих рассказов слушать не желали и это меня злило. Чтобы обратить их внимание на мою выдающуюся персону я решил сочинить стихи. И сочинил . Звучали они так
По полю кони скакалкой скакали
Под нами колеса стучалкой стучали
Мы же глазами на это глазели
И ротами что-нибудь скучное ели.
Братья рассмеялись и я надолшо затих
Насколько я понимаю, то устроиться на работу всем женщинам помог старший брат мамы Михаил Басин. Ещё с довоенных времен он служил на Балтийском флоте, пошел матросом и до чего-то дослужился. А после войны его бросили на партийную работу. Номенклатурным работником была и его жена очень крутая донская казачка. Меня и сестру не оставили на бабушку, а пристроили в детский сад. Этот сад больно ударил по моей чести достоинству и свободолюбию. Но я почему то это терпел. Может быть потому, что там кормили, а может быть потому, что водил в сад и из сада сестру.
Стукнуло мне шесть лет, но праздника за столом не было. Купили всем детям леденцы на палочках и сводили в кино.
В ноябре или декабре за нами из Германии приехал отец.Помню как на вокзале он взялдь меня на руки и я прижался к его небритой щеке, а испуганная сестра спряталась в маминой юбке. Он добился квартиры для своей матери, сестры и двух брошенных племянниц. Дом, где их поселили, был наполовину разбомблен. С лестничной клетки второго этажа, где им дали одну большую комнату, с этой клетки был виден сквозь обломки стены пустой первый этаж. На улице построили каменный сортир совершено жуткого вида там везде копошились жирные белые черви. Где жители этого многоподъздного дома брали воду я не помню, не помню и куда выносили мусор.