- Здравствуй. - Голос ровный и спокойный, в глубине синих глаз не играет пламя, не сияет лёд, не мечутся молнии… там туман, как и тот, что наползает с севера, сизой тенью пряча от всего мира озеро и берега.
- Здравствую. – Что тут ещё ответить, особенно, когда слова кажутся тяжелыми и неповоротливыми, будто замшелые валуны у обочин старой дороги. Между нами расстояние в один шаг, нет – в десятки сотен шагов.
Вспыхивает по-мальчишечьи, нервно теребя в ладонях поводья, до побелевших костяшек пальцев уцепившись в луку седла. Не ожидал такого «теплого» приема? А на что вообще он мог надеяться?
- Ты, и правда, Хранительница? – Глупый вопрос, напрасный и совершенно нелепый. Разве он всего не видит собственными глазами? Водная рябь идет по поверхности озера, кувшинки укоризненно качают большими тяжелыми цветками, налетевший с запада ветер несет горечь горящих костров.
- Пока ещё остаюсь. – Улыбка получается горькой.
- Прости.
А вот это напрасно. Я слышу его раскаяние, звенящее в каждой черточке лица, вижу его боль, рисующую узоры в тенях под глазами; даже лошадь, удивленно прядущая ушами, кажется огорченной и виноватой.
- Не прощу. Прощать не за что. И винить не в чем. Ты был тем, кем был и поступал, как умел. Кто ж знал, что не все чудовища одинаково опасны. – Закат окрашивает кожу моих рук в золото, время почти вышло, время всегда уходит первым, следом за ним убегает в слезах надежда. Глупая. Ей бы оставаться до последнего…
- И… что ты теперь будешь делать? – Сглатывает нервно, переступая с ноги на ногу, едва по колено не проваливаясь в ил, но не отводит взгляд. Старается, как может, да только всё зря.
- Не знаю. – Я, правда, не знаю, что делать дальше, когда всё обратилось прахом и заволокло туманами. Там, где гудело пламя – разрушенный очаг, там, где пела свирель - воют волки, тот, с кем сбегала встречать весну, превратился в воспоминание, что отведет в осень. – Давай просто проводим друг друга до берега?
Становлюсь во весь рост, поворачиваясь лицом к пикам гор, за которыми прячется солнце.
- Всё равно времени осталось лишь на это.
Я знаю, как себя чувствует мой собеседник и единственный враг. До сих пор не верит в то, что старые сказки сбываются таким странным образом, чудовища оборачиваются девицами красными, а красны-девицы бывают пострашнее иных чудовищ. И что ему бедняге было делать, кроме как добиваться расположения принцессы, убивая по её указке? Любо-о-о-вь же! Та, которая благословенная, ага…
И что ему было думать, когда увидел серебряного волка? Чем не сказочная добыча, чем не Враг, которого стоит убить.
А изумрудная сова, конечно, не такой уж и знатный трофей, но каждое перышко её переливалось драгоценной радугой под лунным светом. А золотой цветок – лучший подарок, жаль, таких цветов не собрать в охапку, да не забросать ими дорогу пред ногами своей любимой. Жаль, такие цветы больше не вырастут никогда.
А сказка-то продолжалась, сказка создавалась у него на глазах и его руками, теми самыми, что стирали с верного клинка запекшуюся кровь. В сказке пелось о подвиге и молчалось о горечи, в сказке оживали леса и реки; быль оказалась куда неприятней.
Сизый холод подступил к краю берега, что ещё был озарен светом.
- Как тебя зовут хоть, воин? – Говорят, Врага узнаешь сразу же, мгновенно желая разорвать на части. Врут безбожно. Я в нём врага до сих пор не видела, хотя и знала, что это так.
- Рин. – По-мальчишески краткое имя, дрожащие кончики пальцев. Охо-хо-нюшки, боится-то того, что случится? Раньше бояться надо было! И думать надо было не только сердцем, мальчишка, исковеркавший мир! Мой мир!
Он, по-рыцарски стремится подать мне руку, дурачок. Разве не видит, что ноги мои не касаются воды, а одежды развеваются совсем не от ветра. Искать чудовищ, убивая сокровища; найдя чудовище, трепетать перед ним. Хозяйка этого края, ведьма озера, тварь златокрылая – всё едино – я. И мне остались последние вздохи над этой водой и травами. Как только солнце спрячется за вершинами уже не моих владений, я стану лишь зверем. Зверем, у которого отобрали всё. А против меня станет мальчишка с заговоренным мечом, висящим на поясе.
- Лошадь-то отпусти, всё равно ведь испугается и сбежит. А так, возможно, вернется. – Я не строю великих планов на счет будущего боя. Мы с Рином уже попали в сказку: чудище лесное и будущий король этих земель (если принцесса-таки выйдет за него).
Не убить – самой не выжить, убить – самой не жить. Хозяйка, подымающая руку, лапу ли на своих подопечных, прекращает быть ею. Вот только остаюсь ли я ей уже сейчас?
Спохватывается, выскакивает из воды, потянув за собой лошадь, что-то шепчет на ухо белогривой и, шлепнув легонько по крупу ладонью, прогоняет. Ну и славненько. Так будет проще мне и ему.
- Ты хоть головой своей в следующий раз думай, когда будешь людские россказни слушать. – Сердито рычу на него, уже превращаясь. Ну, прощайте, горы мои, озеро и лес, всё затянется туманом осени в памяти. Про нас с тобой будет сказка. О злой крылатой волчице, что держала в страхе весь край и, возможно, украла принцессу, о её помощниках – сером волке, что резал скот и людей, сипухе, что превращала в камень взглядом, и ядовитых травах…
О нас с тобой будет красивая сказка, где будет мир и счастье в финале. Людям погибающего края нужны будут мир и счастье, хотя бы в сказках. Я бы рассказала тебе, мальчишка, о том, как это – чувствовать каждую травинку, быть ветром и водой, быть во всех уголках сразу же и оставаться собой. Я бы рассказала тебе, что такое настоящая любовь, добиться которой нельзя ни подвигом, ни убийствами. Я бы рассказала тебе о своей горечи, но меня уже нет. Ты убил меня подвигами, герой, а теперь смотри в глаза Зверю…