Все это он уже видел не один раз, но вновь и вновь сердце обволакивает удушливой волной предательского страха.
«На бесконечно долгие доли секунды грудь пронзает щемящая волна холода. Невероятная злая сила резко вздымает перед его окопом огромный клуб земли. Движимый инстинктом он падает на дно окопа. Лихорадочно в мозгу пульсирует одна мысль: «Мимо, мимо. Я жив. Господи, они все, что ли, в меня летят, эти пули, снаряды?».
Он не слышит ни звука, но мелькают бесконечной чередой, как мозаика в калейдоскопе сцены этого страшного бесконечного, немого кино….
Враги близко. Он видит их страхом и криком искаженные лица. Видит слегка желтоватые всполохи, исходящие от их автоматов. Страха нет, он уже ушел. Еще секунда, и он точно знает, что выпрыгнет на бруствер окопа и побежит, неистово нажимая на курок своего ППШ, на встречу врагу. Так будет. И так происходит. Толчок сильных рук. Какая-то шальная, залетная мысль, которая даже не успевает сформироваться в мозгу. И все…. Больше он не видит никого, кроме этого вражеского солдата, со щетиной на впалых щеках. И, торжествуя, замечает в глазах врага нечто такое, что передать словами невозможно. Он чует, враг побежден. И, весело хохоча, поводит дрожащим в руках автоматом из стороны в сторону, поливая все окрест смертельным свинцом. Еще он успевает заметить, как невидимая сила рвет сукно мундира у вражеского солдата, оставляя на груди бесформенные пятна. И, темнота.…
Уходя в забытье, он почувствовал, что из глубины бессознательного состояния видит, как вражеский солдат с удивлением смотрит на него и медленно, медленно, словно под действием большой тяжести – падает, падает. Дмитрий вдруг понял, что умирает…. А если не умрет, то никогда не забудет лицо этого человека, его врага, врага, которого он похоже убил в этом бою».
Дмитрий Васильевич, тяжело дыша, вглядывался, в окружающий его, полумрак комнаты. И медленно, очень медленно до его сознания доходило, что он у себя дома в спальне и с момента того давнего боя прошло уже лет пятьдесят, пожалуй. А вот, подишь ты, не первый раз уже снится этот сон. Сон то он, конечно, сон, но так оно все и было, много лет назад. Может только во сне страху поменьше, а так все, до деталей. «Подишь ты, сон проклятый, как паразит, привязался. Что за наваждение?».
В 1942 году, когда на фронт пошел, ему семнадцать годков было, о подвигах мечтал, оружию радовался. Это хорошо, что хоть в учебной части месяцев пять погоняли, видно пожалели молодняк, сразу в пекло пускать.
Потом их часть сменила, державших оборону, бойцов. Был первый бой, да и последний для бойца Красной армии Дмитрия Васильевича Косых. Слава Богу, не сыра земля, а госпиталь приютил молодого бойца. А сколько его боевых друзей полегло в том первом для них бою. Он и по сей день не знает: кто вынес его с поля боя? кто в госпиталь доставил? Ничего не знает. Сначала было не до расспросов, ну, а потом и спрашивать было не у кого.
Долго возили его, раненого солдата, из госпиталя в госпиталь. Долго лечили молодое, но уже нездоровое тело. А потом, через годик, взяли и комиссовали восемнадцатилетнего инвалида из армии.
Прервав воспоминания, Дмитрий Васильевич, тяжело кряхтя, сел на кровати и стал приспосабливать к правой культяпке искусственную ногу, свой неизменный орган вот уже долгие годы. И скользнула мысль: «А ведь тот солдат не старше меня, пожалуй, был». Пришла эта мысль и ушла. Он знал, что это уже в прошлом, а вот в настоящем - должна сегодня приехать его внучка.
«Ох, и егоза вымахала, уже двадцать скоро будет, дочь говорит, что замуж собирается. Это дело хорошее. Главное, чтобы любовь и согласие были».
Услышав скрип калитки, Дмитрий Васильевич быстрее закончил одеваться. И, ругая себя за долгий сон, хотя брань эта была напрасна, было только шесть часов утра, поспешил в сени, отворить дверь, долгожданной гостье.
В дверном проеме они появились оба, молодые, так и сияющие от счастья, его внучка и он….
- Знакомься, дедушка, это мой жених Ганс. Он приехал не один, а с дедушкой. Ничего?
- Да уж, гостям я старый всегда рад. Заходите в дом, правда, у меня не прибрано, не ожидал вас так рано. Но так оно и понятно, кто рано встает, тому Бог дает. Проходите, гости дорогие, в дом. А где же дедушка?
- Да вот он идет….
Скрипнувшая калитка, заставила вздрогнуть радушного хозяина и обратить свой взор на идущего к дому по тропинке пожилого человека, который тяжело опирался на массивную трость. Что-то показалось знакомое в чертах его лица Дмитрию Васильевичу. Но… что? Он не мог понять. А внучка Марина, весело говоря, увлекла их с Гансом в дом.
Очень скоро в комнате была суета, всегда предшествующая предстоящему застолью.
Когда на столе стояла вся снедь и выпивка, а гости заняли свои места, Дмитрий Васильевич не выдержал и задал-таки мучающий его вопрос Курту, так представился дедушка жениха его внучки Марины:
- А вы, Курт, впервые в России?
- Нет, не впервые, - как показалось Дмитрию Васильевичу, с вызовом ответил Курт.
Потом гость тяжело вздохнул и повторил, с явно выраженной печалью в голосе:
- Нет, не впервой я здесь. Был я в России в 1942 году. Но тогда, к сожалению, не как друг и гость.
Злоба застила глаза Дмитрия Васильевича. Опять мелькнуло ночное сновидение, перекошенное от злобы лицо вражеского солдата. «Он. Он. Точно, это он», - билась, пульсирующая, нить мысли.
Отошел от стола, тяжело припадая на покалеченную ногу, ветеран. Глянул в родное окошко, увидел свой, любовно ухоженный, сад, свою родную землю, небо свое родное. Усмехнулся грустно, сказал про себя: «Блажишь, старый. Вон оно, сколько лет прошло. Пошто прошлое ворошить? Ни он это. А если и он, чай не по своей воле пришел тогда на твою землю. А сейчас он гость, гость званный. Того и смотри, родственником будет. Ха, чудны дела твои Господни. Да, русский человек, он отходчив, зла не помнит. А может это и есть Божий промысел, чтобы люди всей земли стали родными друг другу и жили в мире и согласии, друг дружку любя и уважая?».
Подумав так, Дмитрий Васильевич весело засмеялся и заспешил к столу:
- Ну, гости дорогие, отведайте, что Бог послал. Да и давайте, по первой за мир во всем мире!