За далёкое Чёрное море... Год 1954...

               
                Моим родителям, царство им небесное. Весна.


     Мама на меня сердилась, а что  я  плохого сделал –  не понял, да в пять лет всё, что  бы  не  сделал -  не кажется плохим. Но мамин сердитый взгляд мне очень не понравился.

     -Ну и оставайтесь, а я от вас уйду… Я тебя не люблю, и жить с тобой не хочу, и не буду…

    - А где же ты будешь жить? И куда уйдёшь? – засмеялась мама на мой демарш.

    - А я пойду… А я пойду далеко – далеко, аж за Чёрное море…

  Где оно находится, то  Чёрное  море – я не знал, но не очень этим и перенимался. Далеко? Вот и чудесно. Пойду себе, а они пусть потом ищут, ещё будут жалеть, что такой парень от них ушел…

  А  мама продолжала смеяться: - И когда же ты собираешься туда отправиться?
     - Да вот прямо сейчас и пойду. А у тебя есть твоя любимая Ленка, вот тебе и хватит, радуйся.

   Майское солнышко уже славно пригревало, по двору носились взбесившиеся от радости жизни куры,  на улице гоготали соседские гуси. Тёплый ветерок едва шевелил листья на громадной липе, выросшей у дороги. Гудели трудолюбивые пчёлы,  летая по саду в поисках нектара или пыльцы. Ах, как горько на душе. Вынужден уходить из родного дома, потому что меня здесь не любят и не понимают, а ведь я уже большой мальчик, зимой мне исполнилось пять лет. Тогда меня хвалили, подарили штанишки на двух шлейках и красивые сандалики. Как легко в них бегалось по заросшей спорышем и травой нашей  Новой улице.

   Быстренько одел обновки – надо же в дороге прилично выглядеть- затолкал в карман на всякий случай кусок хлеба, дорога то дальняя, и выбежал за ворота…

  Папка рассказывал, что Чёрное море находится где-то там,  на юге, и показывал рукой вдоль нашей улицы. Значит и мне туда нужно, так  я и пойду. «А там дорога выведет.» -  так всегда  говорил  дед Петро, а он был мудрый человек, всё знал и всё умел. Он нам, малышне, много  рассказывал, попыхкивая трубочкой из самосадом,всякие  разные побасенки: и про хитрую лису, ворующую кур из сарая, и про волчью стаю, кружившую зимой вокруг деревни, и таки утащившую телка у соседей…

   Правда бабушка Вера говорила, что те волки были рукастые, но разве такие бывают. Я смотрел в книжках, ни одного рукастого не видел, у всех по четыре лапы, как у нашего Рудька…

   Дорога к Чёрному морю шла мимо домов наших соседей: Гуторовичей, Грибовских, Ищенков, Михайловских, и была мне знакомой. Я уже бывал здесь и раньше, поэтому смело шагал улицей.  За заборами  гавкают  и повизгивают собаки, гребутся куры, у Ищенков  из-за ворот выглядывает Николка. Он старше меня на два года, но  я его совсем не боюсь. Как–то  он проходил мимо нашего дома, так я оторвал ему карманчик на новой рубашке. Правда, карманчик моя мама пришила обратно, но он всё равно меня теперь боится. На счастье возле ворот не видать Васька, его младшего брата, тот бы сразу выбежал и пришлось бы с ним попыхтеть, а может и в пыли поваляться… А про младшенького, Мишку, я и не вспоминаю, малявка, как и наша Лена, едва-едва из-за перелаза выглядывает. Тётка Мария его и на улицу не выпускает, чтоб гуси не заклевали, а то у Гуторовичей такой гусак сердитый, пройти мимо нельзя.

   Дальше, дальше иду по улице. Нашего дома уже давно не видно, да и соседей этих я почти никого не знаю, так, приходят иногда  по "соседски" к  маме: кому блузку пошить, кому брюки укоротить, с разными просьбами. Мама никому не отказывала, строчила и строчила на своей старенькой швейной машинке со странной надписью  ZINGER на боку, называя её  « наша кормилица».

   Что-то я ни разу не видел, чтоб она кого-нибудь кормила, стояла в уголочке, накрытая покрывалом от «плохих глаз», а при необходимости выкатывалась под окно к свету…

   Стало немножко грустно.  Это же я теперь никогда не увижу, как ловко мамины руки складывают один к одному кусочки материи, как в такт маминым ногам выстукивает  свою мелодию  иголка, а потом,  через некоторое время, на столе уже лежит обновка. И как наша малявка  Лена  делает куколок из обрезков ткани. Да вот и на мне сейчас рубашка, перешитая из старой маминой блузки. Ну и что, очень хорошая рубашка. Может там, за Чёрным  морем, у меня и будет  другая рубашка, но не такая. И никто так ласково не погладит меня по голове, как это делала мама Тоня. А  может и она будет потом жалеть, что у неё нет такого славного сыночка, как я…

 А я дойду до Чёрного моря, возьмут меня на корабль, и обязательно чтоб с большими парусами, если повезёт - на пиратский, и буду путешествовать по всему свету… А они пусть теперь поплачут за мной.

   Я представил себе, как будут плакать брат  Павлик, сестра Зина, Ленка.  Нет, та плакать не будет, малявка, что она понимает в жизни… Вечером придёт с работы папка, принесёт новую книжку, у него их на работе много, целая библиотека. И  обязательно  будет  с красивыми рисунками. Спросит: - Где Алеська? А меня нет , я  уже далеко – далеко… И  так мне их жалко стало, что  аж слёзы покатились.

  А улица тянулась и тянулась…За высокими заборами шла своя жизнь и никому не было дела до маленького путешественника за Чёрное море…

   Ну вот, слёзы так заполнили глаза, что  едва  не втюхался в громадную лужу, простиравшуюся от забора к забору через всю улицу. Ни обойти, ни перейти. В грязной воде, хрюкая от удовольствия, купалась чья-то  рябая свинья, наверное та, о которой всё время напевает дед Петро. Ну теперь понятно, почему их свиньями называют, разве можно  таких грязнуль назвать иначе? Свинья – она и есть свинья.

   - Да, но мне то как идти дальше? И куда?

    Присел под заборчиком на травку, сжевал свой хлеб, вот бы ещё водицей запить, да с собой не взял, не подумал. Во дела… Ладно, вернусь немного обратно, там есть колодец, попробую вытянуть.

   Ведро в колодце было, но достать я  его не смог.
  - Ах, вы так?- я  очень разозлился, и подняв с земли несколько коровьих лепёшек, бросил их  в колодец. Пусть знают, как правильно ведро вешать, если даже такие большие мальчики, как я, не могут их достать…

   Солнце тем временем уже начало опускаться к верхушкам деревьев, становилось прохладнее, я это сразу почувствовал в одной  рубашечке.  Еще раз посмотрел на лужу, на свинью, похрюкавшую к себе домой, да и тоже потихоньку двинулся в обратном направлении.

   Когда подходил к нашему дому, солнце уже совсем спряталось за соседским садом. Возле окон нашего дома всю стену заплёл дикий виноград и я ещё  раньше присмотрел там себе «нычку» для игры в прятки. Вот она  и пригодилась. Тихонечко заполз под виноград, притулился к тёплым брёвнам стены, и  утомлённый  путешествием, уснул…

   Проснулся от холода, зубы выбивали дробь, да и комары здорово поработали, всё лицо в волдырях. Ничего не видать, кругом листья,  какие-то верёвки. Аж жутко стало. Но потом вспомнил про путешествие, про своё укромное местечко, и успокоился. Но как замёрз…
   Ещё немножко подрожал, не вытерпел, и тихонько выбравшись из укрытия, пошел к двери и надавил на щеколду. Открыто… вот повезло. Дверь почти не скрипнула, открылась тихо-тихо. Проскользнув  у щёлочку, тихонечко закрыл. Ну и славненько. В коридоре, под большой лестницей,  ведущей на чердак,  лежал ворох старой одежды, которой зимой накрывали крышку погреба. Я зарылся в старьё, быстро согрелся и уснул.

   И снилось мне огромное Чёрное море, даже большее, чем озеро Полёвка, на которое меня брал с собой папа, и корабль с поднятыми парусами, готовый к отплытию, а над ним летают чайки… Присмотрелся - нет, не чайки, соседские гуси.  А на берегу стояли Коля с Васькой, и бросали  в меня комьями земли, а Мишка с того весело хохотал… Я уже совсем собрался дать команду к отплытию, вдруг услышал мамин голос :

   - Але-е-сь, вставай! Я уже галушки сварила.

    Неужели она у нас на судне коком будет? Вот здорово, она знает, что я больше всего люблю галушки и кулеш, а ещё вареники. Дед Петро говорил, что это самая настоящая еда  казаков-удальцов, запорожцев.

   Пожалуй, мне лучше в казаки податься, возьму саблю, как махну   вокруг себя, аж засвистит. Вот  это то,  что нужно…
      - Алеська… вставай. Солнышко уже высоко…

  Так это мне не снится, я дома… Но почему под лестницей, а не в мягенькой постельке?
 А как же Чёрное море? Да зачем оно мне? Я же и плавать ещё не умею…

    На улице, возле нашего колодца, собрались соседки. Кто-то набросал во все колодцы вдоль улицы коровьих лепёшек, и теперь они  детским сачком на длинной палке вылавливали  неприятные сюрпризы.

   - Это же надо быть такой свиньёй, набросать гадости во все колодцы,- послышался голос соседки напротив, тётки Устины. Загалдели и другие…

     Я уже совсем собрался выйти и сказать, что это могла быть та рябая свинья, которую я видел вчера, но вовремя остановился.  Пусть думают, что  я  об этом – ни сном, ни духом. А я лучше пойду, подумаю где саблю взять, в казаки же со своим оружием идти нужно. А то могут и не принять.