Алик прибыл в Ашхабад из Свердловска. Работая в ОРГРЭСе, он часто приезжал в командировки и, наконец, выпал в осадок – остался и, как приглашённый специалист, сразу же получил квартиру.
Алик был человеком без комплексов – одни свойства. Он ничего не стеснялся, ибо не ведал сомнений и обладал пробивной силой вошедшей в легенду. От него нельзя было отмахнуться – рука устанет. Доводы его были убедительны и неотразимы, и чиновники тушевались. Говорят, наше государство не было правовым. Мало, кто пробовали быть правым, а не левым - в то время, но когда таких, как Алик, стало множество, государство развалилось…
Алика назначили начальником службы линий. Собираясь в первую экспедиционную поездку, он явился на работу в шортах – и с голым торсом. Поражало обилие волос на теле. Их было так много, что женщины стыдливо отводили глаза, - в густых кущах им грезились многочисленные природные катаклизмы.
Был июль.
Солнце жарило нещадно. Я посчитал своим долгом предупредить Алика, чем он рискует. Он не внял моим доводам. Металлические части нагрелись до семидесяти пяти градусов, но он отважно лазил по опорам, а когда вернулся, напоминал поросёнка вынутого из духовки. Неделю провалялся в больнице. Вернувшись, честно признался:
- Ты был прав. Туркмения – не Крым.
Он легко признавался в ошибках – post factum. Уговорить его не делать глупостей до их совершения, было невозможно.
Он был всеядным спортсменом. Впрочем, мы все были универсалы и могли составить ему достойную конкуренцию, а в чём-то и превзойти его, но он в отличие от нас имел множество регалий. Он был разрядником, кандидатом в мастера и мастером во всех видах спорта, которые могло подсказать воображение. В настольный теннис играл божественно. Топы и спины завораживали. По ходу игры он комментировал свои действия и громогласно предсказывал будущий ход соперника. Виртуозно давил на психику. Естественно, играть с ним было невозможно, хотелось влепить ракеткой в лоб и гордо покинуть зал.
Игре он отдавался самозабвенно, выкладываясь без остатка. Я никогда не видел лошади в пене. Алика – видел. Губы покрывал белый налёт, глаза горели безумием, но даже в полуобморочном состоянии он рвался к воротам, чужому кольцу, финишу.
А вот в преферансе ему не везло. Нет, он был асом и играл преимущественно с замшелыми профессионалами. Он выстраивал хитромудрые комбинации на пять-семь взяток вперёд, но игра почему-то развивалась по другому сценарию и заканчивалась неожиданно для него короткими, как мат, трёхходовками.
Алик всё делал основательно. У него был вид делового человека. Он расстёгивал ширинку за десять шагов до туалета и, сидя на толчке, обсуждал с соседом через дощатую перегородку кабинки насущные проблемы современности. И даже по звукам, доносившимся из WC, можно было судить о его отношении к происходящим в мире событиям. Это сейчас никого не смущают молодые да ранние с сотовыми в очереди за морковкой и ноутбуками у кассы, а тогда…
- Ртутный мужик, - говорил про Алика один из моих знакомых, и я снимаю шляпу перед этим определением.
Мы ездили по делам в Москву. Алик неизменно брал с собой купальную шапочку, плавки и посещал бассейн "Москва". Ему нравилось это богохульное заведение.
Москвичей он недолюбливал и как-то раз громогласно произнёс:
- О, как они ****ут себя!
Когда я поправил его, он тряхнул головой: "И так – правильно!" и с гневом оглядел ****уще-блюдущее окружение.
Вместе с тем, он был добрым и, как это ни парадоксально, наивным, потому что полагал, будто добро рождает добро – хотя бы в ответ на добро, ненароком или просто так – от широты души. И - терялся, когда оказывалось, что ни широты, ни тем более души у собрата нет. Вот такое свойство у человека без комплексов.
- Лучшее – враг хорошего, - любил повторять мой шеф, и как не противилось существо этому циничному постулату, действительность на поверку оказывалась гаже: "хорошее" попахивало гнильцой, а "лучшее" усугубляло безрадостные выводы.
Алик оказался специалистом экстра-класса. Он попал в своё время, – оно ожидало его. Линии расползались как метастазы, поражая электрическим токам новые районы самости(хи!)йного будущего.
Алик мотался по республике. В массовом порядке менялись фарфоровые изоляторы на стеклянные. Фарфоровые прелестницы, пряча сколы глазури, артачились и негодовали, когда линейщики заглядывали им под юбку. Стеклянные стриптизёрши разлетались вдребезги, выставляя напоказ голую натуру – арматуру. Широким жестом Алик и его подручные швыряли к ногам опор камышитовые маты и, заливая коктейлями, высеивали растения, чтобы защитить песчаную породу от выдувания.
Случались курьезы. Одна из линий, та самая, на которой мы с Юркой обнаружили неучтённый цикл транспозиции, вела себя неадекватно. Каждый день в девять утра она с точностью хронометра отключалась. Двукратное, а то и трёхкратное АПВ включало её. ФИПы указывали ориентировочное место повреждения. Оперативно-выездные бригады изъездили вдоль и поперёк подозрительные участки, но ничего не обнаружили. Мы терялись в догадках. Выдвигались самые фантастические версии – от выпадения росы, хотя какая роса могла быть в иссушающий зной, до подзарядки НЛО.
Наконец, руководство не выдержало и послало Алика туда, не знамо куда, найти то, не знамо что; проще говоря, поручило провести следственно-розыскные мероприятия.
Алик пропадал три дня. Вернулся исхудавший, заросший щетиной, но довольный.
- Птицы, - доложил он. – Вернее, одна птица, но – большая. Огромная – или коршун, или орёл. Нажрётся с утра пораньше сусликов и тушканчиков, сядет на траверзу, и ну, пардон, дристать такими длинными струями, что запросто перекрывает межфазные расстояния.
Ему не поверили, поручили персоналу Кизыл-Арватского ПЭС понаблюдать за ареалом пернатых хищников. Понаблюдали и обнаружили колонию коршунов, использующих линию в своих неблаговидных целях. Устроили, понимаешь ли, общественный туалет.
Вскочил вопрос – что делать? Отстреливать? Фи, какое варварство! Впрочем, они бы и сами подохли, став жертвами чревоугодия, даже не осознав, что случилось. Решили раскошелиться и установили на всех линиях в районе обитания прожорливых птеродактилей и просто дактилей вертикальные штыри - птицезаградители.
Но самым большим достижением Алика было, конечно же, внедрение неполнофазных режимов. Это, когда одна фаза повреждена, а две другие – целёхонькие. Мощности передачи снижаются, но линия работает. Сначала Алик осуществил такой режим на тупиковых ЛЭП тридцать пять киловольт, потом на протяженной следующего класса напряжения (первым в мире, кстати), и, наконец, – на транзите 220 киловольт. Только специалисты знают, как это сложно - подготовить схему к пофазному управлению цепями. Но Алик сумел и внедрил эти режимы не только для аварийных ситуаций, но и для ремонтных. Он предполагал продолжить работы на ЛЭП-500, но не успел…
Пришёл новый начальник Главка и люто невзлюбил Алика. Его было мудрено невзлюбить. У него на всё – своё мнение. Расточительно – иметь мнение на каждый случай, всё зависит от богатства натуры. Алик неэкономно использовал личностный природный потенциал. Не спеша, методично новый шеф начал изничтожать его. Объявились последователи. Невелика мудрость – долбить ближнего. Был бы клюв да особое устройство головы.
Алик оказался не на высоте. Тщание и дотошность обернулись мелочностью, оригинальность мышления – причудами. Он сник, потускнел, сломался.
Я когда-нибудь обязательно напишу, как цветное превращается в серое. Но сейчас мне хочется зафиксировать Алика в его апофеозное мгновение, когда он был горяч и точен, ибо у каждого человека - непременно! – должен быть звёздный час. Чтобы в самую последнюю минуту он вспомнил известное лишь ему и сказал: "А ведь было…"