А вот рассказ как я ездил на Кавказ.
До сих пор забыть не могу, вспомню – сердце ноет. Затарились в дорогу как положено, чтобы не скучать трое суток в пути. Взяли очень много водки, а что собственно еще нужно суровой мужской компании для приятного времяпровождения.
Время до станции пересадки - Моздок прошло незаметно - наливай да пей и по новой. Весело, если бы не было так грустно. В Моздоке пересели на грузовик и дальше поехали в колонне. Пить перестали - водка кончилась, страх проснулся. Еще 100 км. и мы на месте. Разместились в палатках возле деревни. С нами – стражами правопорядка еще вояки-контрактники комендантской роты. Получили задачу- охранять школу и за порядком в деревне следить, чтобы преступления какие не случились.
А там, собственно, у людей менталитет другой и преступлений типа краж, хулиганств и чего то подобного просто нет. Люди восточные Аллаха видать бояться или мести потерпевших, а может сознательность у них высокая, что закон чтить надо. Вот преступления связанные с оружием, убийства, похищения людей вот это бывает. Да еще без вести пропавших много.
Село, где мы дислоцируемся большое достаточно, только половина его в развалинах стоит и в этой части не живет никто - опасно мины, да и жить то негде –все разрушено. Другая половина как то отстроилась и местные там тусуются. А местные то в основном старики да малолетки. Мужского населения нет совсем – за свободу они бьются с захватчиками.
А мы живем себе, службу несем, да с вояками конфликтуем. Они ведь не любят полицаев, мы то народ угнетаем, а они Родину защищают, хотя вроде одно и тоже делаем – и угнетаем и защищаем одновременно. Так вот, на этой почве конфликт у нас с вояками, периодически перерастающий в рукопашные схватки, в основном по пьяной лавочке. А лавочка то эта постоянно.
Был у них прапор Сережа, службу он нес на КПП на краю деревни, среди развалин. Большой детина, лет 40, а ума лет на 13, взгляд дебила и мысли такие же озабоченного и злобного переростка. Большой начальник, блять, на шлагбауме стоит. Хочу пущаю, хочу непущаю. Вся деревня через него ходит, дорога то одна, а он у них все время чего нибудь вымогает за проход, да к девкам молодым пристает.
Через некоторое время мы обжились, пообтерлись на новом месте, с местными познакомились, узнали дома в которых можно водку купить или выменять ее на бензин, солярку, консервы. Короче живем заебись. Страх поутих, деревня то мирная, власти сочуствует. Службу несем круглосуточно, деревню от кого то охраняем, быт свой налаживаем- еду варим, дрова заготавливаем, баню топим, бухаем конечно постоянно, о бабах, о подвигах своих ****им друг другу. О жизни мирной мечтаем, для руководства своего в России грузы собираем и отправляем - камни для дизайна коттеджей, бук для строительства, аппаратуру, мебель из домов покинутых, короче все ценное и халявное - трофеи ептать.
Жизнь наладилась и, конечно женщин захотелось, коллектив то мужской. Естественно стал и я к местным девчонкам приглядываться, глазки им строить, шуточки – прибауточки отпускать им. Особенно мне приглянулась Лейла – красавица черноглазая да длинноволосая - дочка чеченки у которой мы «оборотни в погонах» водку да самогон на казенное имущество выменивали. Дом их находился в наиболее пострадавшей части деревни, сам дом был разрушен, а жили они в какой то подсобке во дворе- летней кухне что ли. Мамка у Лэйлы была баба злобная и жадная. Злобная, что дом и хозяйство ей порушили, а жадная видимо из за нищеты и убогости военного времени. Хозяин ихний то есть муж и отец да два старших брата без вести пропали, с их слов. Врали конечно - моджахедили, наверное, папка и братья их в горах или в Грузию дернули, бросив семейство свое немногочисленное. Ну это не важно.
Стал я в каждый свой визит за водкой прихватывать подарочек для Лейлы – то шоколадку, то банку компота, то палочку из сухофруктов, то еще чего (в рационы питания военные это входит). Куплю водки и стою у их дома воркую как голубь с Лейлой, отношения завязываю, соблазняю дивчину. Она, конечно отношение мое и глазки масляные приметила, вначале дерзила мне, мол захватчики и насильники, фашисты. Но я то ее не захватывал и не насиловал, а с чистым сердцем и мыслями к ней - потрахаться по обоюдному согласию, а не по принуждению. Ей то на вид лет 20 не больше, а мужичков то нет в окрестности, кроме ментов да военных – оккупантов,поработителей и негодяев. А девушке то, ни смотря на восточное воспитание и классовую ненависть к врагам, хочется удовлетворить свою потребность в любви, не плотской, так платонической. Мамка на эти отношения наши назревающие очень плохо смотрела, увидит, что она со мной разговаривает, гаркнет что то по своему грубо так, Лейла вздрогнет и домой бежит сразу. А я парень настойчивый хожу и хожу к ним, подарки нехитрые таскаю милашке своей, опять же мамке ее прибыль-покупатель постоянный. Через некоторое время мы уже с Лейлой за ручку держимся и касаемся нежно так друг друга, вроде как невзначай, за их домом разрушенным, чтобы мамка и местные не видели этого предательства.
Мама ее периодически в город ездила за чем то и отсутствовала два три дня дома. В это время, в надежде уломать свою ненаглядную, я был особенно активен, красноречив, благороден и щедр. Лейла тему просекла и заранее оповещала меня об отсутствии матушки, видимо тоже стала ко мне какие то чувства испытывать или выгоду какую поиметь хотела. До реального секса дело еще не дошло, но целовались уже в губы по настоящему с язычком, со вздохами, учащенным сердцебиением. Руки мои уже трогали ее упругую маленькую попку, правда через юбку. Но и это уже прогресс в отношениях и шаг для достижения полного взаимопонимания. Дозревала моя возлюбленная, дозревала. Я то давно уже созрел до чистой и светлой любви на сеновале с Лейлой. Даже перезрел, с трудом удерживался, чтобы не кончить при этих наших обжиманцах на развалинах, прямо себе в штаны.
Лейла тоже чувствовала при прикосновении ко мне торчащее мужское начало, и даже несколько раз, как бы не нароком задела рукой этот изнемогающий орган. Так и продолжались наши романтические отношения с Лейлой, не переходя грани дозволенного ею. А меня и это в принципе устраивало. Как в анекдоте про старого быка и телок - не догоню, так согреюсь. И знаете я Лейлу то полюбил, в том числе за ее непреступность девичью и честность. Милая, очаровательная, ненаглядная, обаятельная девочка, недотрога МОЯ.
После встреч с ней мне по ночам не кошмары сниться стали, а сны эротические, добрые такие. Как я с ней у себя дома любовью занимаюсь нежно так, романтично. Трусики с нее снимаю, целую в губы, шею, лицо. Грудь ласкаю, живот целую, ниже, ниже и вот, вот роза ее Кавказская, никем не тронутая. Туда целую, проникаю языком, ласкаю, удовольствие ей доставляю ,сам тащусь, что приятное любимой своей делаю. Она стонет, просит, чтобы вошел в нее, и вот проникаю в нее. Мы единое целое, пусть мир рушится, мы вместе, я люблю тебя Лейла... Как правило в этот момент я кончал по настоящему, во сне правда, но так приятно мне было. Просыпался трусы мокрые - обспускался боец, но как же хорошо мне...
А голой я увидел ее один раз. Уже перед самым отъездом домой.
Несли службу, было поздно и темно. Возвращались вдвоем с напарником в свое расположение с поста у школы. В развалинах возле КПП на краю деревни услышали какой то шум и заметили движение. Подумали, кто то из наших напился и блюет там или срет. На всякий случай подкрались тихонько к остову какого то дома. Шум был внутри. Я заглянул туда через выбитое окно и увидел лежащего на земле прапора Серегу, который тяжело дышал и делал движения трахающейся собаки, штаны у него были спущены ниже колен и жопа белым пятном выделялась в темноте. Я его окрикнул, он испугался, обернулся ко мне. Я заметил его напуганный взгляд, почувствовал запах алкоголя. Увидил, что под ним лежит девушка, причем глаза у нее закрыты. Включил фонарик, осветил все это, и сразу переебал Сереге прикладом по морде, потом еще и еще и еще и еще, пока напарник не остановил, правда поздно уже было. Да, это была Лейла, да, изнасиловал и задушил гнида девочку мою.
А в деревне появилась еще одна без вести пропавшая, и у вояк тоже безвести пропавший появился. Поискали мы их поискали потом, да и не нашли. Да сколько их таких без вести пропавших, кто считать то будет, война все спишет.