вступление

Тамара Барышева
  Величайшие открытия человечества - счёт и письменность - служат нам верой и правдой, а мы пользуемся ими, как плодами действия собственного тела, не обращая внимания на работу механизма, без восторга, без благодарности. Время и пространство - координаты нашей жизни.
Время! Оно позволяет безошибочно и моментально определять место события в истории, немыслимой без конкретных дат. Так бы и жили мы с мифами, легендами, сказками.     Упорядоченность времени - заслуга всего человечества. Мне очень дорого единение землян в окончательном выборе точки отсчёта времени. Пусть китайцы, палестинцы, русские не забывают и встречают традиционно каждый свой Новый год, помня или забыв событие, от которого начат отсчёт. Но для всех нас общий Новый год наступает первого января и отсчёт этим годам все мы договорились вести от значительного для большинства события - от Рождества Христова. Согласие в таком важном вопросе многое значит! Единое время - первый шаг к пониманию единого дома под названием Земля.
  Как пышно мы, земляне, встречали третье тысячелетие! Ни одно тысячелетие до него, тем более ни один век (не тот масштаб! ) так ярко, широко и дружно во всеземном пространстве не отмечалось: празднества длились два Новых года, передавались, как  эстафетная палочка, от одного часового пояса другому, от страны стране, входили в каждый дом с телеэкрана, оседали в памяти.
  На этом и кончилось. Третье тысячелетие начало будничный отсчёт первых месяцев, лет... Какое оно? Что в нём уже произошло? Что останется от него в будущем? Ведь должны же быть общие для целого тысячелетия черты, как существуют общие приметы у любого исторического периода? Не мешало бы подвести итоги второго от Рождества Христова тысячелетия. Увы... Тишина... И моя книга не об этом. Свои итоги и планы в виде повседневных мыслей я вношу в дневник, скромно молчу в тряпочку. Так бы и продолжала, но!..
  Я не могу молчать, наткнувшись на беспросветно-мрачную фразу постсоветского литературного критика: “Поэтическое время остановилось.”  Нет! Остановить время, особенно поэтическое ( поэзия - лицо времени, его суть! ) - невозможно. Я понимаю, что категоричная фраза критика продиктована горечью утраты. Уходят из жизни поэты - самые нужные, любимые, гениальные - уходят, как наши родные, как все мы уйдём когда-то...  “Солнце поэзии” может закатиться. Подождите до утра. Солнце вновь взойдёт! Время идёт. Поэзия в нём живёт! Перейдя в иное измерение, начав новый отсчёт времени живут среди нас и царь Давид, и Шекспир, и Высоцкий, и Бродский.
  Время - моя муза, диктующая каждое слово. Время - мой чита-тель. Парки знают своё дело: прядут, ткут, режут по живому... Я должна успеть, пока третья парка терпит, отметить каждый оттенок, каждый узелок на своей нитке. Присмотритесь и вы к ней. Она ведь рядом с вашими. Наши нитки образуют замысловатый узор в общем полотне времён...
Вот перед нами середина ХХ века.
  Я начинаю собственные воспоминания...
  Детская память - самая крепкая, самая надёжная, хоть и не имеет дат точных, привязанных к общей истории. Позже голова засоряется изучением алфавитов и цифр, циферблатов и календарей, датами крещения Руси и восстания Уота Тайлера. Рождаются и умирают родственники. Наступают и отступают кризисы. Свершаются государственные перевороты. Даты, даты, даты - свистопляска дат своих личных, семейных, дружеских, государственных, общечеловеческих...
  Вехи детской памяти вырастают самовольно в своё время и в своём месте, служа водоразделом событий. Из детского опыта вырастает вся наша будущая этика и эстетика, привычки и нравы, симпатии и антипатии, внутренняя цензура и свобода. Ведь и учителей мы принимаем и понимаем только тех, чьи взгляды и убеждения развивают и закрепляют уже имеющийся в нас опыт.
  Самая высокая точка моего водораздела - переезд семьи в госу-дарственную квартиру. Здесь возникает первая дата: начало крымского, с утренними заморозками и непролазной дневной грязью, декабря 1955 года. До моего шестилетия оставалось неполных два месяца. Жизнь резко разделилась на два одинаково огромных периода: “До квартиры на Фрунзе” и “После переезда на Фрунзе.” Названия эти условны, они возникли позже, с ростом знаменитого водораздела. “Большое видится на расстоянье.”  Сами названия свидетельствуют о том, что возникли они намного позже события: первоначальный адрес квартиры был - Мичурина, 51-И. В дальнейшем, видимо, Мичурин перестал играть заметную роль в жизни государства, а наш “военный городок” достаточно расширился, чтоб дома получили адреса по трём улицам: Киевской, Фрунзе и Тургенева. Улица Ивана Владимировича Мичурина, имя которого я знала ещё до переезда, потому что любила книжку с фотографиями его плодов (была такая в нашей с братом  библиотеке! ), канула в небытиё...
  От “квартиры на Фрунзе”, как от печки, мне легко плясать в обе стороны. Так и начнём - от переезда, как от новой эры - в обратную сторону.