Леди Макбет Геологоразведочного института 4

    


               Дома вечером  Миклашевской стало плохо.  Не физически плохо, а психологически, душевно плохо.  Ей стало не по себе от подлости собственного поступка. И чего она так вцепилась в ничего не понимающего студента. Буквально в горло вцепилась! Мертвой хваткой хищницы в горло ошалевшего от ужаса кролика. С какой ненавистью он смотрел на нее, когда она  сказала ему про шлиф.  Лицо его  побелело, губы тряслись! Господи. Что она наделала?! И зачем?! Зачем?! Ведь все у него было правильно в ответах на билеты. И в прошлый раз было правильно. И сейчас! Петрографию он знает, как никто из ее окружения! А она? Вместо того, чтобы поддержать способного парнишку, она топит его. И топит только лишь за то, что он оказался похожим на того, кто когда-то надругался над ней!

                Миклашевской стало душно. Она торопливо расстегнула верхние  пуговицы кофточки, глубоко вздохнула и замерла от пришедшей в голову спасительной мысли. Она встала, подошла к  серванту, служившим  ей баром для пары десятков бутылок спиртного, подаренных ей  коллегами по разным праздничным  поводам  и которые она сама никогда не использовала по назначению.  Она  открыла стеклянную  дверцу, пробежала глазами по разноцветному и разнокалиберному ряду бутылок и достала стоявшую там бутылку  французского коньяка «Наполеон», подаренный ей кем-то лет пять назад по случаю выхода из печати ее очередной монографии.

                Она открыла бутылку, достала конусной фужер для коньяка чешского хрустального  стекла с витиеватой инкрустацией на боку, тоже чей-то подарок по какому-то случаю,  и плеснула в него коньяку. Затем подумала и налила  полный фужер. Постояла, задумчиво глядя на него. Вздохнула, поднесла ко рту и крупными, жадными глотками выпила весь фужер до дна.

                Затем подошла к дивану,  положила  под голову подушку и легла навзничь. Опьянение теплой, мягкой волной приятно обволакивало тело, проникая  в  голову и создавая  восхитительное ощущение легкости и прозрачности мира вокруг. Диван под ней чуть покачивался, как на пароходе в открытом море при слабой волне,  создавая ощущения  телесной комфортности,  и рождая  от  нее   чувство глубокой душевной успокоенности.  Потолок комнаты медленно кружился над ней,   то уходя  куда-то вверх в самое поднебесье, то вновь возвращаясь на место.  И она не заметила, как заснула.

                Утром она встала вся разбитая,  с дурной головой и совершенно не отдохнувшая. Да, хороший  коньяк  -  божественный напиток. Но только в небольших дозах. Она сама в экспедициях имела при себе обязательную фляжку коньяка. Как начальнику экспедиции,  он  по статусу был ей положен в качестве активного стимулирующего средства. Чаще всего пятизвездочный армянский или грузинский. И в трудных ситуациях, когда все люди были вымотанные и уставшие до невозможности, она давала каждому по глоточку коньяка. Всего лишь тридцатиграммовую «мензурочку» из под  крышки фляжки.  И люди сразу же оживали и приходили в себя.
 
                В малых дозах хороший коньяк действовал, как мощный нервный стимулятор. Но это в малых дозах. А она вчера влила в себя чуть ли не двести грамм коньяка. А пить она не умеет, она вообще практически не пила совсем. Вот и отключилась почти мгновенно. Но ей надо было  вчера отключиться!  Надо! Натворила она «делов» с этим студентом, так похожим на  него. Надо успокаиваться и исправлять положение. Пока не поздно. Хватит собственное  зло срывать на невинном парне. Хватит!

                Она позвонила на кафедру своей Ангелине Васильевне и сказала, что  плохо себя чувствует и на работу сегодня не выйдет. Будет только завтра. А сама она занялась генеральной уборкой квартиры. Пропылесосила, промыла, прочистила, продраила  буквально все, на что только ни попадал ее взгляд, стараясь уйти от тревоживших ее мыслей.  Но мысли не уходили. Хотя и приняли  вполне  приемлемую для нее форму. Она поняла, как ей  надо поступить, чтобы исправить сложившуюся у нее со студентом   непростую ситуацию.
***

                Однако ребята из окружения Андрея, его сокурсники и коллеги оказались гораздо лучше и человечнее, чем представлялось порой ему.  Они не бросили его на произвол судьбы, не оставили его одного, они попытались ему помочь. Весь день в его группе шло обсуждение вчерашнего инцидента на кафедре петрографии, жертвой которого стал один из их товарищей. Было выделено трое ребят во главе со старостой группы в качестве представителей коллектива и общественных защитников Андрея при разговоре с деканом факультета. К этой своеобразной делегации присоединился и Завьялов Анатолий в качестве близкого друга и соседа по комнате. После окончания занятий делегация отправилась к декану. Он их принял и внимательно выслушал. Он был уже в курсе дела, знал о происшествии, хотя и не официально, всего лишь понаслышке, так как никакого заявления от Миклашевской, ни устного, ни письменного,  к  нему пока не поступило и было не совсем ясно, поступит ли оно вообще.

                Миклашевская отличалась значительными странностями характера и малой предсказуемостью поведения и очень трудно было заранее предугадать ее реакцию на данный случай со студентом. Она могла поднять большой шум практически из-за ничего, из-за какой-нибудь чепухи, но могла спокойно проигнорировать и нечто такое, из ряда вон выходящее, на что другие обязательно бы писали жалобы во все инстанции, от парткома до милиции. Выслушав рассказы ребят, декан задумался, механически постукивая концом ручки по крышке стола, потом окинул взглядом серьезные, сосредоточенные лица ребят и твердым, решительным голосом руководителя сказал:

                --Значит, так решим. Пусть он завтра ко мне зайдет. Передайте ему. Я буду его ждать. Действительно, наверное, надо помочь парню управиться со своими проблемами.  Парень-то неплохой.  И пока еще не совсем поздно, пока он еще чего-нибудь не выкинул этакое, что уже не исправить ничем, надо его отправить в академический отпуск. Скажем так, по семейным обстоятельствам. Дадим ему год отдохнуть и все свои неприятности уладить. А с Виолетой Аркадьевной  я поговорю. И думаю, что мы с ней найдем общий язык и общее понимание этой истории. Так и порешим…
 
                На другой день, в назначенный час Андрей был у декана. Декан посмотрел на мертвое лицо Андрея с черными провалами запавших глаз, с резким углами скул, обтянутыми желтой, глянцевой от бесчисленных сигарет кожей, с безжизненными, серыми губами и потухшим, ничего не выражающим  взглядом и только покрутил в изумлении голевой. За одни лишь сутки парень изменился так, что его трудно было узнать. Можно было с полной уверенностью сказать, что парень на глазах буквально сгорел заживо от переживаний.  Парня надо было срочно спасать. Немедленно. Пока еще было кого спасать. Поэтому декан не стал разглагольствовать, тянуть резину, а сразу перешел к делу:

                --Ну что, Андрей.  Давай сделаем так. Вот тебе лист бумаги, ручка, вот стол и стул. Садись и пиши заявление о представлении тебе академического отпуска  на один год по семейным обстоятельствам.   А дату подачи заявления поставь от 28 сентября текущего года, то  есть, «субботнюшнюю».  А я уж возьму грех на себя и оформлю приказ  на тебя задним числом.  Как бы  до начала твоего учебного года на четвертом курсе.  Понятно?    Таким образом, твой инцидент с Миклашевской по бумагам пройдет во время твоего временного отчисления из института. А это незначительное обстоятельство многое меняет в твоей судьбе. Поэтому садись и пиши.

                Подождав, пока Андрей напишет заявление, декан взял его, прочитал, положил на стол и тут же поставил  в верхнем левом углу  свою резолюцию «ОК. Оформить с 28 сентября текущего года». Затем он посмотрел на Андрея и сказал:
                -- Не отчаивайся, Андрей!    Иногда жизнь так нас прижимает, что приходится  брать своеобразный тайм-аут.  А как же иначе?  Чтобы выжить, надо порой остановиться,  отдышаться, прийти в себя, отдохнуть, оглядеться и принять затем на свежую голову осмысленное решение. Бывает в жизни так и ничего в этом страшного или зазорного нет. Поэтому решай спокойно свои проблемы и не думай пока об учебе. Через год я тебя жду.

                Он встал, вышел из стола, подошел к Андрею, положил свои громадные ладони ему на плечи и дружески похлопал:
                -- Не унывай, Андрей! И не сдавайся. И если тебе понадобится в будущем  какая-нибудь помощь или дружеский совет, приходи, не стесняйся! Я к твоим услугам.  Чем смогу, тем и помогу!
***
               
                На другой день Миклашевская пришла к декану для  срочного, конфиденциального разговора о судьбе Андрея. Она так и сказала декану по телефону – для «конфиденциального разговора».  Она принесла заполненный бланк  направления для пересдачи экзамена по курсу «Петрография горных пород» для студента четвертого курса группы РМ или «Разведка  месторождений полезных ископаемых» Орлова Андрея  Мироновича  с оценкой 5 (отлично) за пересданный экзамен третьего учебного курса.
                Декан повертел направление в руках, поджал в недоумении губы, неопределенно хмыкнул, глянул с любопытством в лицо Миклашевской, пожал плечами и  проговорил:
                -- Виолета Арнольдовна! Студент Орлов взял  годичный академический отпуск по семейным обстоятельствам. У него вроде бы мать заболела. Нужен уход. Я подписал ему заявление еще в субботу. Приказ, наверное, уже вышел. Вас ознакомить с ним?
                Миклашевская недоверчиво глянула на декана, затем качнула головой,  вздохнула  и сказала:
                -- Не надо, Василий Сергеевич! Не надо!  Я вам верю. Просто, я  очень виновата  перед студентом Орловым.  Я обидела его своими нелепыми придирками и оскорбительными для него замечаниями. Я не буду здесь объяснять причину такого своего неблаговидного поступка по отношению к нему. Не в этом сейчас дело. Но мне бы хотелось загладить свою вину перед ним. И чисто по человечески  извиниться перед ним и попросить у него прощения.  Парень имеет редкий талант  в петрографии. Я ему давала свои  личные шлифы на экзаменах. Очень сложные шлифы. Я в них сама еще до конца не разобралась. Все на них плавают. А он их определил верно.
                Декан смотрел на Миклашевскую, видел ее нескрываемое волнение, видел, с каким трудом даются ей эти слова. Сказать, что он ее понимал, нельзя. Он ее не понимал. Хотя знал ее хорошо. И по работам в экспедициях, и оп работе в институте. Работником она была отменным. Руководителем – великолепнейшим. Ученым – бесподоббнейшим. Но очень и очень сложным  в общении человеком.
                А Миклашевская продолжала говорить об Андрее Орлове. И говорила она о том, что вызрело в ее душе во время  ее вчерашнего  домашнего  «отсиживания».   Она говорила, что  сожалела о случившемся, признавала правоту Андрея и сказала декану, что редко встречала в своей практике студентов с такими глубокими знаниями и таким пониманием особенностей петрографии, как Андрей. Она утверждала, что у Андрея талант к петрографии, что он обнаружил совершен но новую закономерность у некоторых видов преобразованных, так называемых, метаморфических горных перед, о которой раньше никто из геологов даже и не догадывался. Андрей заметил и детально описал эту закономерность, не зная о ней ничего, в том злополучном шлифе, за который она, Миклашевская, поставила ему «неуд» на  переэкзаменовке.
                И уже потом, при более внимательном рассмотрении этого шлифа, Миклашевская убедилась, что Андрей не ошибся. То невозможное, на что он обратил внимание и так подробно описал на переэкзаменовке, действительно существует и подтверждается в других шлифах, хотя, может быть, не так ясно и отчетливо, как в первом шлифе. Цепкий, точный глаз студента подметил необычную закономерность, хотя и не понял ее суть. Миклашевская описала это новое явление в научной статье, которую показала декану. И своим соавтором этой статьи она поставила Андрея. А дальше больше.  Она сказала декану, что хочет оставить Андрея после защиты диплома у себя на кафедре и будет рекомендовать его в аспирантуру, а сама решила стать   его  научным руководителем.
                На этой положительной ноте разговор   Миклашевской  с деканом закончился.  Декан пообещал узнать у ребят  насчет Андрея и передать ему просьбу Миклашевской о встрече с ней. И если что, то он переделает приказ об академическом отпуске студента Орлова.
***

               
                Но декан опоздал. И когда через пару дней он встретился с ребятами из его комнаты, то выяснилось, что Андрея в Москве уже нет. Андрей  уехал, а точнее – улетел в Норильск, завербовавшись на год  в трест «Норильск монтаж» сварщиком.  У него было  старое удостоверение электросварщика  4-го  разряда, которое он получил еще до института во время своей работы на заводе. Объявление о вербовке специалистов в Норильск он увидел на доске объявлений сразу же после разговора декана. когда брел бездумно  по Москве  в сторону общаги.
                И тогда у него в голове появилась одна оригинальная  мысль, перешедшая затем в спасительную идею. Уехать отсюда, только поскорее. Куда, угодно, хоть на край света, хоть к черту на кулички, но сбежать из Москвы, из студенческой общаги  куда-нибудь, чтобы только не видеть ни одного знакомого лица вокруг, ни одного сочувствующего взгляда. Бежать, бежать, бежать.  Претерпевшие поражение либо спасается бегством, либо сдается в плен. Он же бежит. Но куда?
                И здесь ему на глаза попалась доска объявлений о требующихся в Москве и различных районах Союза рабочих специалистах.  Он подошел к ней без всякой задней мысли и стал рассматривать  размещенные за стеклом различные объявления. И он увидел спасительную бумажку:
                «Трест  «Норильск строй»  объявляет  «оргнабор»  рабочих следующих специальностей:…  И здесь же давался список  нужных  тресту  рабочих специальностей. Их было много этих самых специальностей.  Всяких и разных. И знакомых Андрею и не знакомых.   И среди  множества  наименований  он увидел спасительную для себя  строчку – электросварщики дуговой сварки. А у него были  именно такие корочки! То, что надо.
                Он съездил по указанному в объявлению адресу, поговорил, затем написал заявление  и  через   день улетел в Норильск.  Устроился  там неплохо.  Ему дали койку в рабочем общежитии треста и оформили сварщиком в цех сварных металлоконструкций местного строительного комбината. Свой  новый адрес и  свои впечатление от нового места жительства и  новой работы он прислал ребятам неделю через три.
                Работой он был доволен. Условиями жизни тоже. Правда, морозец на улице уже стоял далеко  за тридцать. Да еще с ветерком. Но в цехе было довольно тепло, а в цеховой столовой кормили  неплохо. Так что жить за полярным кругом  можно было!  Год он здесь поработает, а будущей осенью вернется в институт. Так что мотивов для переживаний у него теперь нет!
                Время шло. И где-то в конце ноября, ближе к обеду по цеховому радио вдруг раздался громкий голос:
              -- Электросварщика Орлова Андрея Мироновича срочно к начальнику цеха. Повторяю….
              Андрей поднял голову и удивленно пожал плечами:
              -- Чего это он понадобился начальству? Претензий вроде бы к нему не было никаких. Ни по работе, ни по жилью в общаге.
                Он положил сварочный  «держак»  на подставку, выключил сварочный источник питания и пошел к начальнику цеха. Благо, что идти было недалеко. Минут пять всего.
             Он открыл дверь секретаря начальника, вошел и сказал:
              -- Я сварщик Орлов Андрей Миронович. Меня начальник вызвал.
             Секретарь, немолодая уже женщина в строгом сером костюме и высокой прической в виде башни  внимательно глянула на него и сказала:
              -- Да, да! Вас вызывали! Подождите минуточку.
              Она нажала кнопку на телефонном блоке и проговорила в микрофон:
              -- Георгий Васильевич, Орлов пришел!
             Затем повернулась к  Андрею и кивнула ему головой:
              -- Проходите в кабинет. Вас ждут.
             Андрей подошел к двери, открыл ее и зашел в кабинет. Кабинет был большой и самый обычный для начальников производственных  объектов.   Группа столов, вытянутая вдоль комнаты кабинета со стоящими около них стульями, где  сидели руководители цеховых подразделений на производственных совещаниях.  А  впереди  у  самой стены,  установленный поперек  сдвинутых  столов, стоял стол начальника. Рядом с ним спиной к Андрею  сидела  женщина.
              Андрей закрыл за собой дверь и сказал:
              -- Здравствуйте! Я сварщик Орлов. Вы меня вызывали.
            Начальник цеха, увидев Андрея, громко проговорил:
            -- А вот и наш сварщик!
           Женщина повернулась  и  Андрей обомлел. Это была Виолета Рудольфовна.
            Начцеха встал со своего кресла и кивнул  Виолете  Рудольфовне:   
            -- Ну, я вас оставлю наедине на полчасика!  Не прощаюсь!
           Он вышел из кабинета.  А  Виолета Рудольфовна встала со стула, повернулась к Андрею, сложила руки у себя на груди и, пристально глядя в лицо Андрея,  умоляюще произнесла:
          -- Андрей Миронович, простите меня,  ради бога, за все то зло, что  я вам причинила! Я умоляю вас  - простите  меня!
             Она подошла к Андрею,   ошеломленному и ошарашенным  всем происходящим  с ним сейчас и стоящему недвижно  в буквальном психологическом  ступоре,  опустилась перед ним на колени, обхватила его руками за талию,  прижалась к нему лицом и зарыдала, проговаривая сквозь судорожные всхлипы:
            -- Андрюша! Прости! Прости! Я прилетела сюда лишь для того, чтобы попросить у тебя прощения! И я  не знаю, как я смогу жить дальше, если ты меня не простишь!
               Андрей растерянно стоял, опустив руки, опустошенный и ничего не понимающий.   Сказать, что он  невзлюбил или возненавидел Миклашевскую за  эти ее экзаменационные инциденты с ним,  нельзя.  Потому что он  никак не относился к Миклашевской.  Как человек, как женщина, как личность, она для него не существовала.  Она для него была лишь неудобным преподавателем, которую  он не смог пройти на летней сессии. И все.
                И надо сказать, что  студенты редко видят в своих преподавателях людей. Для студентов  преподаватели всего лишь барьеры,  через которые надо пройти во время своей учебы в институте.  Есть барьеры трудные, есть легкие, есть сложные, есть простые.  Иногда какой-нибудь барьер вдруг приобретает человеческие черты, если преподаватель  являл собой яркую неординарную   личность,    интересно и запоминающее ведущий свои занятия. Но это бывает редко. Чаще всего студенты своих преподавателей не запоминают, ибо живут они  с ними в разных  измерениях,   соприкасающихся друг с другом лишь по своим скучнейшим  должностным обязанностям.
                Так и здесь. Андрей и думать уже забыл про Миклашевскую. Ни зла, ни обиды на нее он нее он держал. Он был молод,  впечатлителен, отходчив  и жадно  восприимчив ко всему новому. И он с удовольствием познавал  эту новую свою жизнь в Норильске, зная, что тыл у него обеспечен и он через год снова вернется в институт.
              Он наклонился к  Миклашевской, взял ее под руки, поднял ее, прижал к себе и начал  шептать  ей всякие успокоительные слова, которые только  приходили ему в голову. И прошло немало времени, прежде  чем  она успокоилась и   затихла…

                ЗАКЛЮЧЕНИЕ

             Через год Андрей вернулся в институт. А  еще  через два года закончил его с красным дипломом. Во время учебы он работал ассистентом на кафедре у Миклашевской  и после защиты диплома остался у нее в аспирантуре. Через два года блестяще защитил кандидатскую и остался на кафедре преподавателем,  успешно работая над докторской диссертацией. Доктором геолого минералогических наук  он стал  через четыре года,  в двадцать восемь лет.
              Еще аспирантом он женился на одной своей студентке. Жили они у Миклашевской одной семьей. Потом  у них родилась девочка, а затем и мальчик.  С детьми сидела Миклашевская, которая ради них оставила работу. Бабушка из нее получилась великолепная.
            Миклашевская умерла в 1989 году,  оставив свою квартиру семье Андрея.  Сейчас Андрей с женой и двумя детьми живут и работают в ЮАР. Нынешней России геологи оказались не нужны.