Глава VII
После бурной сцены, когда Эриксо насмешливо оттолкнула его любовь, Галл был так раздражен, что долго бродил по саду. Наконец он вернулся домой, чтобы выпить кубок вина и успокоиться, прежде чем идти в комнату Валерии. Но в эту ночь ему не суждено было отдохнуть. Едва раб подал требуемое питье, как ему вручили письмо от префекта, в котором тот сообщал, что неожиданно был арестован по обвинению в христианстве один высокопоставленный чиновник, их общий друг. Префект умолял Галла немедленно же приехать и помочь разубедить несчастного, прежде чем распространится весть о его безумии.
Галл тотчас же отправился, не подозревая, что его собственный дом поражен таким же несчастьем.
Галл еще не возвращался домой, когда одна из рабынь разнесла весть, что патрицианка исчезла со всеми своими сокровищами, и что дочь казненных христиан тоже покинула дом.
Философ Филатос, сделавшийся клиентом и живший в доме Галла, первый узнал эту новость и понял всю важность такого двойного исчезновения. Он тотчас же сообщил об этом Рамери и предложил ему помочь в первых поисках до прибытия легата. Пораженный молодой человек тотчас же согласился. Как и следовало ожидать, все их поиски оказались бесплодными. Расстроенные и усталые, они возвращались домой, когда приехал завтракать Галл.
Смущенный вид и бледность присутствующих поразили его. Убедившись в отсутствии Валерии, он с беспокойством спросил, что случилось.
Когда же философ, с тысячью предосторожностей, открыл ему печальную истину, молодой человек зашатался, точно получив удар молотом, и упал бы на пол, если бы его не поддержали Филатос и Рамери. С их помощью легат добрался до своей комнаты. Поразившее его несчастье было так неожиданно, что окончательно подавляло его. Прошло более часа, прежде чем легат обрел способность осмыслить свое положение.
Ярость и отчаяние попеременно овладевали им. В конце концов, он решил во что бы то ни стало найти Валерию и заставить ее отречься, а если нет – то исчезнуть, но во всяком случае спасти честь своего семейства. Мертвую – он мог оплакивать ее, устроить ей торжественные похороны, чествовать ее память; будучи же жива, она рисковала погибнуть от руки палача, а этого позора и бесчестья он решил избегнуть какою бы то ни было ценой.
Как только он немного успокоился, он тотчас же отправился: к проконсулу и рассказал ему обо всем случившемся. Емилиан был очень расстроен и смотрел на себя, как на первую причину несчастья Галла.
– Я сделаю все зависящее от меня, чтобы помочь тебе и избавить от позора осуждения, – сказал он, пожимая холодную и влажную руку легата. – Стараися как можно скорей найти патрицианку. Если же тебе не удастся образумить ее, то удали ее из Александрии так, чтобы никто не узнал, что с ней случилось. Что же касается змеи, которую я так неблагоразумно поместил в твоем доме, то я заставлю ее дорого заплатить за ее презренную неблагодарность.
– Если бы я только знал, в какой яме она скрылась, – сказал Галл, дрожа от гнева и горя.
– Мы будем искать этот христианский притон, как никогда еще ничего не искали, – суровым тоном ответил проконсул.
Несмотря на молчание, которое все хранили из уважения к Галлу, весть о бегстве его жены облетела всю Александрию, и мнения расходились только относительно мотивов этого бегства. Подробности же события оставались почти совсем неизвестными.
Дворец легата, некогда такой гостеприимный и веселый, закрылся для всех. Пустота и молчание наполнили это обширное жилище, а над обитателями его, казалось, нависло свинцовое облако. Мрачный и нервный, Галл деятельно руководил поисками, которые, однако, оставались без всякого результата. Даже страсть его к Эриксо, казалось, заглохла под тяжестью его тягостных забот. Он послал гонца к Люцию Валерию и ждал его прибытия в Александрию, так как решил поручить Валерию своему тестю, если она будет настаивать на своей новой вере.
Рамери был окончательно убит и находился в страшном отчаянии.
Под влиянием горя и раскаяния молодой человек почувствовал почти ненависть к Эриксо, всячески избегал ее и относился к той, которая уже смотрела на себя, как на его невесту, с ледяной холодностью и равнодушием.
Удивленная и оскорбленная Эриксо стала искать причины такой перемены. Молодая девушка была слишком умна, чтобы не угадать истины.
Эриксо сообразила, что такую печальную перемену в чувствах Рамери вызвало исчезновение Валерии, и в ее сердце вспыхнула бешеная ненависть и дикая ревность к предпочтенной сопернице.
Прошло более двух недель со дня исчезновения патрицианки, а еще не было найдено ни малейшего следа ее. Несмотря на свой гнев и нетерпение, Галл был теперь гораздо спокойней. Позор, который жена обрушила на его голову, сделал ее почти ненавистной для него, и в нем с новой силой вспыхнула страсть к Эриксо, тем более, что он считал себя разведенным с Валерией.
Рамери случайно подметил, какого рода чувства питал легат к Эриксо, и это открытие зародило в его уме план, который мог спасти их всех. Скульптор стал внимательнее наблюдать за Галлом. Убедившись в справедливости своих предположений, он однажды вечером отправился в комнату легата и попросил у него разговора наедине.
Когда они остались одни, египтянин сказал после минутного колебания:
– Я обязан тебе, Галл, бесконечной благодарностью за все добро, которым ты осыпал меня, и за твою дружбу, которой ты удостоил меня. Эта дружба и внушила мне желание поговорить с тобой откровенно об одной вещи, важной для нас обоих. Могу я надеяться, что ты не оскорбишься моей нескромной откровенностью?
– Говори смело, Рамери.
– В таком случае скажи мне, правда ли, что ты любишь Эриксо одним из тех могущественных чувств, которые поглощают все силы души?
Темный румянец покрыл щеки легата. С минуту он колебался, а затем, быстро решившись, сказал:
– Это правда! Женщина эта околдовала меня, воспламенила мою кровь и взволновала мой ум. Рыжие волосы Эриксо, как змеи, обвивают меня, давят, душат, а я не могу избавиться от них.
– Женился бы ты на ней, если бы был свободен?
– Без всякого сомнения. Но зачем ты спрашиваешь меня об этом, Рамери? Ведь ты сам любишь ее и любим ею! – с горечью прибавил легат.
– Потому что и я в свою очередь хочу сделать тебе признание. И я, как и ты, испытывал странное очарование, производимое блестящей красотой Эриксо, но я не люблю ее. В моем сердце живет более чистая и более глубокая любовь к… – на минуту он умолк, – Валерии. Прости меня, но в глазах патрицианки я вижу взгляд Нуиты. Ее улыбка и ее голос те же, что и у моей покойной невесты. По странному стечению обстоятельств, Валерия тоже меня любит и я горько упрекаю себя, что был причиной ее гибели и твоего несчастья.
Рассказав про свое ночное свидание, а также сцену с Валерией, он прибавил:
– Если ты решишься отказаться от своей супруги, так печально скомпрометированной, стану искать ее я, и пользуясь всеми преимуществами, которые дает мне наша взаимная любовь, я вырву ее из роковой среды. Мы обвенчаемся и покинем Египет, так что никто не будет знать, что с ней случилось. Все предположат, что патрицианка погибла, и ты сделавшись свободным, женишься на Эриксо.
Галл с пылающим лицом вскочил на ноги.
– Сами боги внушили тебе этот план! Конечно я с радостью уступлю женщину, которую всегда любил только как сестру. Будьте оба счастливы и живите без забот, так как я возвращу два миллиона сестерциев приданого, выплаченного мне Валерием, и отдам в ваше распоряжение корабль, который доставит вас, куда вы пожелаете. Я же буду освобожден от публичного позора. Ты прав! Никто не будет знать, что с ней, а ее перестанут искать. Но как ты найдешь ее?
– Мой план уже составлен. Я человек ничтожный, и никто не заподозрит меня, если я притворюсь, что присоединяюсь к христианам и уверю последних, что принимаю их нелепую веру. Сделавшись же членом их общины, я буду иметь доступ во все их притоны, в одном из которых несомненно найду Валерию. Тогда я постараюсь убедить ее: если же это мне не удастся, я обращусь к твоей помощи, чтобы силой отнять ее у этих безумцев. Когда она будет освобождена от их влияния, моя любовь довершит остальное.
– Можешь быть уверен в моей помощи. Твой план великолепен и имеет все шансы на успех. Но еще один вопрос. Меня очень беспокоит Эриксо, захочет ли она отказаться от тебя?
– Эриксо должна отказаться от меня. Для бывшей рабыни мага очень соблазнительно сделаться женой легата, патриция и пользоваться всеми почестями и уважением, связанными с таким высоким положением.
Мужчины расстались, дружески пожав друг другу руки. По зрелом размышлении Рамери решил на следующее же утро объясниться с Эриксо.
Протекшее время было очень тяжело для молодой гречанки. В первую минуту она очень равнодушно отнеслась к исчезновению Валерии, и предположение, что она находится среди христиан, внушало ей даже смесь жалости и презрения. Это равнодушие скоро перешло в боязливую подозрительность, а затем в безумную ревность, когда она увидела, какое впечатление произвело на Рамери бегство патрицианки. Молодая девушка стала обдумывать, комбинировать, шпионить и со своей женской проницательностью, обостренной еще и ревностью, почти угадала истину.
В первые минуты гнева у нее явилась мысль просить помощи у Аменхотепа, и она бросилась во дворец мага, но там ей сказали, что Асгарта уехал на неопределенное время. Молодая девушка вернулась домой взбешенная и обескураженная. Мрачная и задумчивая сидела она в своей комнате, когда к ней вошел Рамери. При первом же взгляде на бледное и взволнованное лицо молодого человека Эриксо поняла, что настала минута решительного объяснения. Не отвечая на поклон и не протягивая ему руки, молодая девушка облокотилась на пурпурные подушки и смерила Рамери сверкающим взглядом. Молодой человек еще больше смутился. Идеальная красота Эриксо всегда производила впечатление на его чувство, но сердце оставалось холодно. После минутного колебания Рамери сказал решительным тоном:
– Прости меня, Эриксо, за то горе, которое я причиню тебе, но мой долг объясниться с тобой.
– Это предисловие означает, конечно, что ты меня не любишь и желаешь вернуть свободу? – ледяным тоном заметила молодая девушка. – Если дело только в этом, то не беспокойся: я охотно отказываюсь от твоей лживой любви и от твоих лживых обещаний. Конечно, уж я не помешаю тебе бежать за грязной христианкой, которая предпочтет тебе своего распятого Бога. Впрочем, это твое дело. Я не хочу только, чтобы ты воображал, что я буду ползать в пыли, выпрашивая твою любовь.
– Это гнев внушает тебе такие злые слова. Прости меня, Эриксо! Я глубоко виноват перед тобой, но ты сама знаешь, что сердцу нельзя приказывать.
Эриксо скрестила руки и умолкла, но в глазах ее горело пламя смертельной ненависти.
– Будь рассудительна и спокойно оцени положение, какое может дать тебе судьба. Тебе может предстоять более блестящая и счастливая жизнь, чем та, какую мог предложить тебе я, – умоляющим и убедительным тоном продолжал Рамери. Галл любит тебя. Патриций молод, красив и занимает высокий пост, открывающий ему путь к высшим должностям в государстве. К ногам любимой жены он сложит свои богатства, положение и всевозможные земные наслаждения.
– Не утомляй себя перечислением всех преимуществ любви Галла, – хриплым голосом перебила Эриксо. – Я их знаю и ценю по достоинству. Благодарю тебя за добрые советы, которыми я не премину воспользоватьсял чтобы не стеснять тебя. Если же ты сделаешься в угоду Валерии христианином, и оба вы будете иметь удовольствие служить завтраком для диких зверей, я не упущу случая присутствовать на таком интересном зрелище, – насмешливо прибавила она.
Рамери нахмурил брови.
– Валерия никогда не будет христианкой! Но если бы она даже и была ею, она ради меня откажется от своей нелепой веры.
– А! Ты считаешь себя неотразимей их Бога? В таком случае желаю тебе успеха – и прощай!
Молодая девушка сделала энергичный жест рукой. С опущенной головой и тяжелым сердцем Рамери повернулся и вышел из комнаты. Тяжелое предчувствие приближающегося несчастья сдавило ему сердце.
Оставшись одна, Эриксо вскочила с дивана и как тигр в клетке стала бегать по комнате. Затем, упав на ковер, она разразилась конвульсивными рыданиями. Когда первый приступ горя, ярости и ревности прошел, молодая девушка легла на софу и отдалась глубоким размышлениям…
Оставалось темным только следующее: с согласия Галла или нет он предлагал ей в мужья легата и так открыто говорил о своей любви к Валерии?
Молодая девушка позвала свою рабыню Горго и приказала одеть себя. Когда настало время, в которое Галл обыкновенно выходил к завтраку, Эриксо вышла в залу, где стояли сфинксы, села на скамейку и погрузилась в такую глубокую задумчивость, что не слышала даже шагов легата, который при виде ее остановился как очарованный. И действительно, Эриксо была очаровательна в этой грустной позе, полной мрачной меланхолии. Костюм ее отличался рассчитанной простотой.
– Отчего ты задумчива и печальна, Эриксо? – спросил, наконец, Галл, подходя к ней.
– Потому что красота не всегда дает счастье и что можно служить предметом восхищения и, в то же время, быть покинутой и одинокой, – с горечью ответила молодая девушка.
Легат тотчас же сообразил, что между ней и Рамери произошло объяснение. Быстро наклонившись к ней, он сказал:
– Может быть, ты ищешь счастья там, где не можешь найти его?
– Ты прав! Я искала его в сердце неблагодарного. Тем тяжелее для меня сознание, что я одинока на свете.
– От тебя самой зависит, Эриксо, быть или не быть одинокой! Ты слишком женщина, чтобы не чувствовать, что я люблю тебя больше жизни и что я не знаю большего счастья, как украсить твою жизнь.
Горькая и насмешливая улыбка скользнула по губам молодой девушки.
– Ты вечно забываешь, патриций, что ты женат! Куда ты денешь свою жену, чтобы дать мне то счастье, какое обещаешь? Если ты думаешь, что я соглашусь быть твоей игрушкой, что я приму плату за свою красоту – ты ошибаешься! Я никогда не войду в дом мужчины иначе, как в качестве его законной жены.
– Клянусь тебе всем, что для меня свято, я никогда не имел такой низкой мысли! Я хочу иметь тебя женой и надеюсь, что своей любовью, постоянными заботами и всеми наслаждениями, которыми усыплю тебя, я заставлю позабыть тебя тяжелые воспоминания детского сна.
Эриксо, казалось, была тронута и взволнована.
– Но как ты расстанешься с Валерией?
– Благодаря ее бегству, я уже расстался с ней. Закон дает мне право прогнать ее – а развод не более, как простая формальность.
– Тебе известно, что Валерия любит Рамери?
– Да – и пусть любит на здоровье. Наш брак был семейным делом, в котором наши сердца не принимали никакого участия. Но раз ты коснулась этого вопроса и, притом с таким спокойствием, я доверяю тебе, что мы условились с Рамери и что он поможет мне избежать публичного скандала. Когда же я выполню все формальности, – мы обвенчаемся с тобой.
– В таком случае желаю, чтобы он как можно скорей нашел свою прекрасную христианку, – сказала с кокетливой улыбкой Эриксо. – Только я боюсь, что ее будет очень трудно найти. Эти сектанты, говорят, очень хитры.
– Чтобы лучше их обмануть, Рамери притворится, что принимает их веру, – сказал со смехом Галл.
Затем, обняв Эриксо за талию, он прибавил:
– Теперь, прекрасная моя невеста, – подари же мне поцелуй.
Молодая девушка не оказала никакого сопротивления, когда легат страстно поцеловал ее в губы. После непродолжительной дружеской беседы они расстались, решив хранить пока все в тайне. Получив таким образом все нужные ей сведения, Эриксо начала обдумывать план действий. Она решила во что бы то ни стало помешать встрече Рамери с Валерией. Валерия должна умереть. Только тогда она будет спокойна и может завоевать снова сердце Рамери. Необходимо было проникнуть в лагерь христиан, а это–то и было самое трудное.
Но Эриксо не принадлежала к числу тех женщин, которые останавливаются перед затруднениями. После долгого размышления, она позвала свою служанку Горго и имела с ней длинный, конфиденциальный разговор, результатом которого было то, что последней было разрешено уйти на целый день.
Горго была молодая и красивая нубианка, хитрая, как лиса, и развращенная до мозга костей. Она тотчас же поняла, чего добивалась ее госпожа, и рассказала ей, что она уже два раза встречала Лелию и патрицианку, переодетыми простыми женщинами, но так как она ничего не выигрывала, донося на них, и никто не расспрашивал ее об этом, то она и молчала до сих пор.
Эриксо была наэлектризована этим известием и обещала Горго богатые подарки и свободу, если она будет деятельно помогать ей. В счет же будущего молодая девушка подарила ей платье и золотые кольца для ушей.
Вернувшись вечером домой, Горго сделала Эриксо удовлетворительный доклад о своей экспедиции.
– Я надеюсь, госпожа, что все пойдет по твоему желанию, – сказала она смеясь и показывая свои белые зубы. – У меня есть друг, служащий в цирке и имеющий сношения с христианами. Я рассказала ему в чем дело и просила помочь мне, обещая от твоего имени, что ты вознаградишь его…
– В этом отношении он может быть спокоен: я озолочу его, – перебила Эриксо.
Горго поцеловала край платья Эриксо и продолжала с сияющим видом:
– Он сказал мне, что он, кажется, располагает тем, что нам нужно. Он знает одного молодого христианина, по имени Дамас, которому опротивела эта новая вера, но который не смеет высказать это. Дамас любит пожить. За самые пустяки, за любовную интрижку с танцовщицей цирка, христиане подняли страшный шум и наложили на него позорную, публичную эпитимию. Он не может забыть этого и говорил моему другу, что ждет только удобного случая, чтобы отомстить и выдать всех тех, кто так унизил его. Этому–то юноше Инго и поручит найти патрицианку и наблюдать за благородным Рамери.
Восемь дней спустя Эриксо узнала, что Валерия, вместе с Лелией, скрываются в доме, стоящем за городом и принадлежащем торговцу фруктами, Рустику, который в то же время состоит дьяконом общины. Там же, в приспособленном с этой целью гроте, устроена церковь, куда два раза в месяц собираются верные. Дамас донес также, что Рамери вступил в сношения с общиной и с жаром изучает новое учение.
Из этого второго доклада молодая женщина узнала, что крещение Валерии состоялось и что Рамери очень уважают за его рвение. Скульптор уже раз присутствовал на божественной службе в доме Рустика, но не видел Валерии, так как, во–первых женщины молятся отдельно от мужчин, а во–вторых – патрицианку скрывают особенно тщательно да и она сама избегает всяких встреч с незнакомыми.
Несмотря на это, Эриксо очень беспокоилась. Раз Рамери достиг такого результата, простой случай мог ежеминутно столкнуть его с Валерией, и тогда весь план ее рушится. Надо было как можно скорей удалить Рамери и выдать префекту тайну дома Рустика. Суд был краток. Христиан, арестованных и уличенных, тотчас же осуждали и немедленно казнили.
Однако удалить Рамери было нелегко, ввиду его соглашения с Галлом.
После бессонной ночи Эриксо придумала хитрость.
Благодаря щедрым наградам, розданным молодой девушкой Горго, Инго и даже, через их посредство, Дамасу, усердие сообщников Эриксо достигло своего апогея. Поэтому, когда она пожелала лично увидеться с отпавшим христианином, это было быстро устроено и притом с такими предосторожностями, что ни у кого не зародилось ни малейшего подозрения.
Во время этого свидания с помощью Дамаса, знакомого с обычаями и фразеологией христиан, было составлено следующее письмо к Рамери, якобы от Валерии:
«Мой возлюбленный брат в Иисусе Христе! От Рустика я узнала о чуде твоего обращения и не нахожу слов выразить счастье, наполнившее мою душу. На земле мы братья по вере, и наши души могут вместе вознестись в небесные сферы. Я надеялась видеться с тобой в ближайшее наше собрание, – мне обещали это, – но вчера вечером один из наших братьев известил нас о неминуемой опасности, грозящей нашей общине. Епископ приказал нам рассеяться. Особенно же он не желает подвергать испытанию вновь обращенных, пока они не достаточно окрепнут для великой борьбы. Я нахожусь в числе тех, которые покидают Александрию. Меня отправляют в Фивы. Там, в древних гробницах и скалах живут братья, посвятившие себя уединению которого ищем и мы. Я не знаю, удалят ли также и тебя. Но я хотела бы видеть тебя в Фивах, кудa я прибуду через десять дней, и первой поздравить тебя с принятием св. крещения.
Брат Дамас передаст тебе эти таблички и адрес брата, живущего в Фивах. Он передаст тебе также все дальнейшие указания, полученные от гонца епископа.
Твоя сестра во Иисусе Христе Валерия».
На следующий же день это послание, через посредство Дамаса, попало в руки Рамери. Молодой человек, счастливый таким быстрым результатом, ни на минуту не усомнился в подлинности письма и поспешил сообщить Галлу его содержание.
Было решено, что Рамери уедет на следующий же день. Галл дал ему приказ ко всем римским чиновникам провинции, предписывая оказывать, если это понадобится, всякое содействие для увоза Валерии.
Со времени их тягостного объяснения Эриксо относилась к Рамери с равнодушием, граничащим с ненавистью, тогда как Галла окончательно свела с ума своими любезностями. Тем не менее, она исподтишка наблюдала за египтянином, горько смеясь над его радостью и надеждами. Когда же она увидела, что он уехал, не имея ни малейшего подозрения о ловушке, расставленной ему, чувство жестокого самодовольства наполнило душу молодой девушки.
Два дня спустя после отъезда скульптора Инго явился к префекту и указал ему на дом Рустика, как на место собрания христиан. В эту ночь у них должно было совершаться богослужение и можно было захватить всех наиболее влиятельных членов общины.
Ночью, когда в пещере, слабо освещенной висячими лампами, старик–священник совершал божественную службу, отряд солдат оцепил дом. Центурион во главе другого отряда, проник в маленькую подземную церковь и арестовал человек двадцать мужчин и женщин, молившихся стоя на коленях.
Среди арестованных, отведенных в Александрию и временно заключенных в темницу при префектуре, находились также Валерия с Лелией.
Утром все арестованные явились перед префектом. Узнав среди них жену легата, префект вскричал с выражением жалости и упрека:
– Неужели это ты, благородная патрицианка? Неужели это тебя привели из этого позорного притона в сообществе с ворами, преступниками и людьми самого низкого происхождения? Опомнись! Не навлекай позора на дом твоего супруга, которого я сейчас же извещу о твоем аресте.
– Благодарю тебя за доброе намерение! – отвечала Валерия. – Но исполняй свой долг! Мои христианские убеждения непоколебимы, и я жажду умереть за них.
Префект не настаивал, но тотчас же послал за Галлом. Пораженный легат, считавший Валерию вне всякой опасности, немедленно явился в префектуру.
По его желанию, ему тотчас же дали свидание с Валерией. Вид Валерии бледной, похудевшей, с болезненным выражением на лице, произвел такое тяжелое впечатление на легата, что слезы брызнули из его глаз.
– Прости меня, Галл, что я причинила тебе такое горе, но спасение души выше всех других соображений, – пробормотала взволнованно молодая женщина.
Легат пытался убедить ее, выставляя ей на вид, сколько позора и несчастья навлечет она своей позорной смертью на него и на своего отца, которого он ждет с минуты на минуту.
– Ты знаешь, как Валерий ненавидит христиан, из–за которых уже потерял обожаемую жену. Твое обращение окончательно убьет его. Неужели ты потеряла всякое чувство дочерней любви и дружбы, если не любви, ко мне, свое женское достоинство, что остаешься глуха к нашим просьбам, голосу рассудка и инстинкту стыдливости и очертя голову стремишься к погибели, – с отчаянием закончил Галл.
– Твои убеждения напрасны, так как я не принадлежу больше к этому миру предрассудков, ослепления и тщеславия. То, на что ты смотришь, как на позор, я считаю неувядаемой славой. Мученичество – зто дверь на небо, и я не изменю из–за ложного стыда своему Богу, – спокойно ответила Валерия.
Вдруг Галл быстро наклонился к ней и прошептал:
– Рамери уехал, думая, что ты в Фивах с другими христианами. Он надеется спасти тебя и дать тебе счастье, сделавшись твоим мужем. Я согласился на развод и уступаю тебя ему. Я дам тебе целое состояние и помогу безнаказанно бежать. Живи и будь счастлива с любимым человеком. Только избавь меня от позора казни через палача.
Яркий румянец разлился по бледному лицу Валерии. Шатаясь, прислонилась она к стене и закрыла глаза, но эта слабость была непродолжительна.
Молодая женщина выпрямилась и покачала головой.
– Нет, я отказываюсь от земной любви и хочу принадлежать одному Христу. Если Рамери любит меня, я буду молиться Господу, чтобы он просветил его душу светом истинной веры, чтобы наши души могли соединиться в блаженных небесных жилищах.
Лицо Валерии дышало такой энергией и таким экстазом, что Галл понял, что все убеждения и мольбы будут напрасны. Со смертью на сердце он повернулся и вышел.
Последняя смутная надежда побудила его пойти к проконсулу. Тот был в отчаянии и страшно взбешен.
– Я ничего не могу поделать, Галл! Я не могу отважиться спасти твою жену, раз ее арест произошел так публично, – сказал он, гневно шагая по комнате. – Она должна умереть. Но чтобы избавить тебя от позора казни на форуме, я прикажу сегодня же ночью отвести ее в твой дом, где ее и задушат в ее собственном калдариуме, что даст тебе возможность похоронить ее с честью. Само собой разумеется, что все будет забыто, если она образумится хотя бы даже в последнюю минуту.
Галл вернулся домой, как безумный. Страшная буря бушевала в нем. В эту минуту он понимал чувства квестора и его решимость убить Валерию. Делав необходимые распоряжения, легат заперся в своем кабинете. В данное время он не способен был видеть даже Эриксо.
Когда ночь опустилась над Александрией, звон оружия на дворе возвестил прибытие мрачного кортежа.
Печальные и молчаливые слуги, клиенты и рабы толпились в портиках и галереях. Взгляды всех с жалостью и ужасом были устремлены на красивую молодую женщину, пленницей возвращавшуюся под супружескую кровлю, чтобы умереть. Валерия была спокойна. К ней жалась бледная, но улыбающаяся Лелия. Уступая просьбам и слезам жены, проконсул позволил Лелии разделить смерть своей подруги.
Предупрежденный о прибытии центуриона с арестованными, расстроенный и бледный, как смерть, Галл вышел в атриум в сопровождении Филатоса и нескольких клиентов. Он подошел к офицеру, чтобы покончить последние формальности, как вдруг взгляд его упал на Лелию. При виде той, которую он, как дочь, принял в свой дом и на которую смотрел, как на виновницу поразившего его несчастья, безумная ярость овладела легатом.
– Презренная змея! Ты заплатила за мое расположение и гостеприимство самым позорным предательством, – хриплым голосом вскричал он. – Умри же, презренное создание! Не грязни своим присутствием обесчещенный тобой дом!
Прежде чем кто–нибудь мог догадаться о его намерении, легат выхватил из–за пояса одного солдата длинный нож и по самую рукоять вонзил его в грудь Лелии.
Филатос и центурион бросились к Галлу и оттащили его, боясь, чтобы с ним не случился апоплексический удар, так как лицо его посинело, а налившиеся кровью глаза выступили из орбит.
Лелия, даже не вскрикнув, опустилась на каменные плиты. Валерия с криком ужаса откинулась назад, но, увидев, что молодая девушка сделала движение, опустилась на колени и приподняла умирающую, стараясь придать ей более удобную позу. Кровь ручьем лила из раны, заливая руки и платье патрицианки.
– Я умираю… До скорого свидания… – прошептала Лелия, открыв глаза. Вдруг молодая девушс силой выпрямилась и бледное лицо ее осветилось нечеловеческой радостью.
– Они идут за мной … О, сколько света, тепла и небесной гармонии!
Дрожь пробежала по телу молодой девушки, голова ее бессильно опустилась. Лелия была мертва.
Валерия, как парализованная, продолжала держать труп, не сводя глаз с лица Лелии. Вдруг ей показалось, что кровь, все еще сочившаяся из раны и смачивавшая ее руки, изменила окраску и из красной стала прозрачной, белой, серебристой, между тем как из тела поднялось светящееся облако, скоро принявшее вид покойной. Прозрачная фигура эта была окружена снопом ослепительных лучей. Вся атмосфера, казалось, звучала могучей и приятной гармонией. Какой–то странный, удушливый аромат отнимал дыхание. У молодой женщины закружилась голова, и она без чувств упала на каменные плиты.
Когда Валерия очнулась, она лежала на ложе в калдариуме. Воздух был тяжел, но не удушлив. Валерия села и усталым взором обвела хорошо знакомую обстановку. Там стоит мраморный туалетный столик, как и всегда заставленный эссенциями, ароматическими маслами и духами. Висячая лампа слабо освещала скульптурные и мозаичные украшения. Вдруг молодая женщина увидела в ногах ложа маленький столик, на котором стоял кубок вина, пирожное, фрукты и холодная дичь.
Валерия была страшно утомлена. Со вчерашнего дня она ничего не ела, и вид пищи сразу пробудил в ней аппетит.
– Мне необходимо подкрепиться немного, чтобы быть в состоянии молиться в приближающуюся тяжелую минуту, – пробормотала она, вставая. Рядом с кубком она нашла табличку, на которой было написано рукой Галла: «Если ты образумишься и откажешься от безумной и бесполезной смерти, чтобы жить счастливо с Рамери – позвони в колокол, висящий у двери, и ты будешь спасена».
Молодая женщина равнодушно пробежала эти строки. Она непоколебимо решилась умереть. Положив таблички на стол, она сделала несколько глот ков вина и съела кусочек хлеба и несколько ягодок винограда.
Затем Валерия расчесала свои чудные волосы и надела свежую тунику, которую приготовила ее верная служанка, боязливо ожидавшая в соседней комнате призыва своей дорогой госпожи и заливавшаяся горькими слезами.
Но Валерия и не думала звать кого бы то ни было Покончив с туалетом, она собиралась помолиться как вдруг раздались три глухие удара. Этот сигнал казалось, доносился из–за спущенной кожаной занавески. Молодая женщина подняла занавесь и увидела за нею маленькую низкую дверь, которой раньше не замечала. К крайнему ее удивлению, дверь эта не была заперта и вела в узкий коридор, в конце которого находилось окно с железной решеткой, выходившее в пустынный переулок. Стучали именно в это окно. Валерия поспешно подошла и увидела знакомого ей старика–священника.
– Я пришел благословить тебя и принес небесную пищу для твоего последнего земного путешествия, – сказал старец, подавая ей через решетку платок, богато вышитый золотом и жемчугом. Молодая женщина, дрожа от счастья, преклонила колени и с благоговением приняла св. Причастие.
– Благодарю тебя, отец Калист, за доставленную мне высшую радость и за небесную поддержку. Когда я, таким образом, соединилась с Господом, земля ничего уж больше не будет в состоянии дать мне, – сказала Валерия, возвращая священнику платок.
– Знай, дорогая дочь моя, что мы все собрались и будем молиться за тебя в наступающие для тебя тяжелые минуты. Я тоже сейчас иду к нашим братьям. Успокойся также относительно тела Лелии: рабы выдали его нам и оно будет похоронено по–христиански.
– Поблагодари братьев и сестер за их преданность и за их молитвы, которые дадут мне силы с честью принять мученический венец.
Они в последний раз пожали друг другу руки. Затем Валерия вернулась в калдариум и тщательно заперла за собой дверь. Очевидно, между рабами нашелся христианин, отодвинувший засов, не надо, чтобы он подвергся за это ответственности.
Достав спрятанный на груди деревянный крестик, молодая женщина опустилась на колени и погрузилась в горячую молитву.
Мало–помалу, воздух вокруг нее становился все жарче и тяжелей. Затем появился белый пар и, как покрывалом, закрыл все предметы. Воздух стал горяч и удушлив. С Валерией, которая отдалась экстазу и сначала не замечала ничего, что происходило вокруг, сделалось головокружение и удушье.
Не будучи в состоянии дышать, она, тем не менее, продолжала молиться, прося небесной помощи. Вдруг она почувствовала страшную боль. Мозг ее, казалось, сжимался, череп готов был лопнуть, и она дышала настоящим огнем. Все вокруг нее погрузилось во мрак, и, как последний проблеск сознания, в ее измученном мозгу пронеслась мысль:
– Иисусе Христе! Руководители мои! Неужели вы покинули меня?
В ту же минуту освежающее, холодное веяние, насыщенное чудным ароматом лилий и роз, ударило ей в лицо и освежило задыхающуюся грудь. Валерия почувствовала громадное облегчение; в то же время мрак рассеялся и открыл ее пораженному взору радостный пейзаж. Перед ней расстилался зеленый оазис. Густолиственные гигантские деревья образовывали группу на изумрудно–зеленой лужайке, усеянной цветами, с пробегавшим по ней хрустальным ручейком.
В глубине этого пейзажа высилась странная, воздушная лестница, золоченые и сверкающие ступени которой терялись в бесконечности, исчезая в светлом тумане. По этим ступеням, которым, казалось, не было конца, поднимались мужчины, женщины и дети всех возрастов. Все были одеты в более или менее белоснежные туники, имели на головах венки из лилий и держали в руках лампы, горевшие ослепительным пламенем. Их величественное пение, казалось, наполняло пространство могучими вибрациями.
– Валерия! – произнес чей–то гармоничный голос и перед ней появились три светлые фигуры.
То были ее мать, Лелия и жених последней Анастасий. Они с радостью и любовью смотрели на молодую женщину.
– Что все это значит? Где я? Что это за лестница и куда она ведет? – вскричала Валерия.
– Это путь восхождения к бесконечности, – с улыбкой ответили ее друзья.
– И ты, и мы – мы все находимся еще у подножия этой гигантской лестницы, составленной из света и вибраций. Воздушные ступени этой лестницы выдерживают только легкие тела, освободившиеся от грубой материи и низменных страстей. Ты слышишь сейчас музыку сфер и вдыхаешь аромат очищенного пространства. Несогласия и дисгармония, раздирающие землю, – есть дело людей, плод и результат нечистых эманации их несовершенных душ. Следуй за нами и не сожалей о земле с ее эфемерными радостями и скоропреходящими удовольствиями!
– Я нисколько не жалею о земле! Я жажду вознестись к свету, горящему в бесконечности! – вскричала Валерия.
Она хотела броситься вперед, но ее, казалось, приковали к земле раскаленные бронзовые доспехи. Невыносимая боль терзала ее тело.
– Милосердный Господь! Разбей цепи, приковывающие меня к земле! Дай мне вознестись к Тебе! – прошептала она со страстным порывом веры и любви.
В ту же минуту дрожь пробежала по всему ее существу. Она очутилась в каком–то огненном море, где ее потрясало точно порывами бури. Затем, тяжелая как скала, масса отделилась от нее, и она, легкая, как хлопок, и окутанная в воздушные сверкающие одежды, подобно стреле, поднялась в пространство, полное ослепительного света. Оглушенная, ослепленная и дрожащая, она на минуту потеряла сознание; когда же она очнулась – повязка уже спала с ее глаз. Она видела окружавших ее друзей пространства и чувствовала благотворное влияние теплых токов, исходивших от них. В руке она держала лампу, которая должна была освещать ей путь, а к губам ее был поднесен кубок с эссенцией из очага вечного света. Она с наслаждением выпила его и почувствовала, как все ее существо наполнилось новой энергией и неудержимым желанием знания. Тогда в каскаде ослепительного света она увидела своего Бога – того Бога, которому она поклонялась с такою непобедимой верой и ради которого пожертвовала своим тленным телом.
Она почувствовала такое невыразимое счастье и такой порыв любви, что ей казалось легким облететь всю бесконечную вселенную. Тогда она пробормотала с удивлением:
– Что означает эта громадная сила, наполнившая меня?
Из глубины пространства ей ответил гармоничный и могучий голос:
– Это результаты победы, одержанной твоей волей, восторжествовавшей над материей. Ты держишь теперь ключ к тайнам. Итак, иди же вперед по тропинке знания и труда к полному блаженству и знанию.
Валерия чувствовала, как у нее вырастают крылья, а душа наполняется необыкновенным покоем. Тем не менее, она вспомнила о земле и о тех, кого там оставила. Тогда она тотчас же увидела калдариум, наполненный синеватым паром, и человеческий труп, лежащий на влажных плитах. На труп она взглянула совершенно равнодушно. Синеватый свет окружал эти человеческие останки, пламя блуждало по ним и несколько светлых духов окружали их, радостно провозглашая освобождение мученицы.
Увлеченная своими друзьями, Валерия поднялась в прозрачный эфир – и все они исчезли в море ослепительного света.
Валерия уже скончалась, когда открылась маленькая дверь, ведшая в коридор, и на пороге появился Аменхотеп с небольшим сосудом в руках. Содержимое сосуда он вылил в калдариуме. Пар тотчас же, точно по мановению волшебного жезла, исчез и воздух очистился. В ту же минуту не ослепленный взор мага увидел духов пространства, бодрствующих y тела. Он услышал пение сфер и простерся в глубокой молитве.
Шум шагов, громкие голоса и звон оружия оторвали мага от молитвы. Он встал и скрылся за кожаной занавесью.
Прошло некоторое время. Снаружи были открыты вентиляторы, через которые со свистом вырвался тяжелый и густой воздух. Затем большая дверь калдариума с шумом открылась и на пороге появился Галл в сопровождении квестора, Люция Валерия и центуриона. За ними толпились солдаты и рабы.
Несчастный отец, казалось, еще более постарел. Землистое лицо его было испещрено красными пятнами и искажено непередаваемым выражением отчаяния и ярости.
Люций Валерий приехал всего только два часа тому назад. Когда он узнал, что именно в эту минуту умирает его единственная дочь и умирает такой ужасной смертью, осужденная за ненавистную ему веру, лишившую его всего, с ним сделался обморок, близкий к смерти.
При виде же безжизненного тела Валерии, он зашатался и у него вырвался хриплый стон. Галл же закрыл лицо. Но вдруг с квестором сделался приступ безумной ярости.
– Христианская собака! Будь проклята и в этой жизни, и в царстве теней! – вскричал он, отталкивая ногой неподвижное тело дочери.
Без сомнения, он еще раз бешено ударил бы покойницу, но центурион удержал его.
– Приди в себя, благородный Люций Валерий! Безумие, сгубившее твою дочь – несчастье, а не позор для тебя.
Затем, обернувшись к Галлу, он прибавил:
– Какие будут приказания, легат, относительно тела? Позволишь ты мне взять его, чтобы поступить с ним по закону?
Квестор вскочил, как нагальванизированный, и, схватив зятя за руку, вскричал, дрожа всем телом:
– Галл! Неужели ты позволишь бросить ее?
Молодой человек грустно покачал головой.
– Тело осужденной оставь здесь, центурион! Закон удовлетворен, а о погребении я позабочусь сам.
Когда центурион с солдатами удалился, Галл обратился к своему управляющему.
– Прикажи приготовить на третьем дворе костер! Чтобы к вечеру все было готово! – приказал он и вышел, поддерживая квестора, который шатался, как пьяный.
Когда дверь калдариума закрылась, Аменхотеп вышел из своего тайника и подойдя к покойной, долго смотрел на нее. Белая и нежная, в своей грациозной позе она напоминала лилию, сломанную бурей. Ни малейшее выражение страдания не обезображивало ее лица. На ее полуоткрытых губах, казалось, замерла экстатическая улыбка. Тяжелый вздох вырвался из груди мага. Затем он достал из–за пояса нож с тонким и острым лезвием и одним движением отрезал у трупа руку. Потом он взял с туалета флакон, вылил из него духи и наполнил кровью.
Покончив с этим, он завернул обе вещи в полотняный платок и вышел в дверь, ведущую в апартаменты покойной. Комнаты были пусты, и только издали доносились плач и причитания служанок. На рабочем столе Валерии стоял сфинкс, которого он подарил Рамери. Маг взял его и положил в тайник руку и флакон. Затем, спрятав все под плащом, он, через сад ушел из дому, не будучи никем замечен.
С тех пор, как арест Валерии погрузил дом Галла в траур и печаль, Эриксо с каждым днем чувствовала себя все хуже. Она так добивалась этого, но теперь, когда дело рук ее свершилось, угрызения и ужас давили ей сердце.
Разочарование, таящееся в глубине всякой вспышки человеческой страсти, овладело ею, отравляя радость торжества и удовлетворение видеть уничтоженной свою соперницу.
Молодая девушка была свидетельницей убийства Лелии и обморока, поразившего квестора. Пока Валерия умирала в калдариуме, она, дрожа всем телом, заперлась в своей комнате. Возбужденное воображение заставляло ее с болезненной ясностью переживать все перипетии мучения. Вместо ожидаемого удовлетворения, Эриксо провела отвратительные часы, пока усталость не погрузила ее в тяжелый и беспокойный сон.
День прошел в мрачном молчании. Горе и позор господина угнетали весь дом. Эриксо не видела никого, но от Горго узнала, что состоятся похороны Валерии и что костер уже готов; у нее появилось внезапное желание присутствовать при последнемьакте трагедии, чуть не главным автором которой была она сама.
Со смешанным чувством отвращения и сильного любопытства, Эриксо пробралась в галерею, откуда виден был третий двор, на котором уже высился костер из смолистого дерева.
Обширный двор был еще пуст, и только несколько рабов заканчивали последние приготовления, разговаривая о неожиданном увечье покойной. Общее мнение сводилось к тому, что какой–нибудь проклятый христианин пробрался в калдариум, чтобы унести руку жертвы, которая, без всякого сомнения, послужит для нового колдовства.
Патрицианку все поголовно жалели, так как она делала всем одно только добро.
Бескорыстные похвалы и искренние слезы, проливаемые в память Валерии, наполнили сердце Эриксо острым чувством стыда и ревности.
– Позабудет ли Рамери эту христианку? Трагическая смерть ее не сделает ли ее еще дороже для скульптора? Если же когда–нибудь он узнает, какое участие принимала она в этой мрачной драме, не возненавидит ли он ее за это?
При этой мысли гнев и ненависть снова закипали в душе Эриксо, и она сухими глазами смотрела на носилки, на которых принесли тело Валерии. В ту минуту, как ее клали на костер, пришли Галл, квестор, Филатос и еще несколько старых клиентов. Все были бледны, расстроены и печальны.
Скоро костер пылал со всех сторон. Люций Валерий смотрел мрачным, полным отчаяния взглядом на море огня, пожиравшее его дочь. Нервная дрожь потрясла его, когда в последний раз показалось нежное лицо Валерии, как пурпурным ореолом освещенное пламенем. Вдруг он смертельно побледнел и отступил назад; зрачки его расширились и он вытянул вперед обе руки. Под костром, в черных спиралях дыма, он увидел витающую фигуру женщины в ослепительно белой тунике. Фигура эта держала в руках пальмовую ветвь, а сияющие глаза ее с нежным упреком смотрели на квестора.
– Фабия! – вскричал Валерий хриплым голосом.
Затем, сделав несколько колеблющихся шагов, он упал, как пораженный молнией. Когда его подняли, чтобы отнести в дом и оказать необходимую помощь, оставалось только констатировать смерть от апоплексического удара.
Взволнованная и дрожащая Эриксо оставила галерею. Ее начало пугать пребывание в доме, где в уплату за гостеприимство она посеяла смерть и бесчестье. Когда она вернулась в свою комнату, Горго вручила ей таблички, принесенные каким–то неизвестным слугой. Эриксо открыла их, и луч радости вспыхнул в ее глазах, когда она прочла следующие строчки:
«Если тебе тяжело пребывание в доме Галла, возвращайся ко мне. Рамери тоже, без сомнения, приедет ко мне.
Асгарта».
Эриксо спрятала на груди таблички, приказала Горго подать темный плащ и густое покрывало и объявила, что уходит по делу, но скоро вернется. Кружным путем, разными глухими переулками она дошла до дворца Асгарты, и ее немедленно же провели к магу. Аменхотеп принял ее с важной благосклонностью.
– Добро пожаловать в мой дом! – сказал он, ласково проводя рукой по белокурым локонам Эриксо, когда та стала на колени и поцеловала ему руку.
– О, учитель! Если бы ты знал, что я сделала, и как скоро сбылись твои слова, – сквозь слезы пробормотала молодая девушка.
– Я знаю! Ты действовала под влиянием нечистых чувств, и зло отомстило тебе же самой, – ответил маг, устремляя пылающий взор на голубые, затуманенные слезами глаза Эриксо.
– Учитель! Неужели Рамери никогда не полюбит меня?
– Будущее покажет это, но лучшая часть его сердца, как я уже говорил тебе, принадлежит Валерии. Ты его послала в Фивы?
– Да, учитель!
– Я отправлю к нему гонца и укажу место, где он соединится с нами через некоторое время. А теперь ступай отдыхать: отдых тебе необходим!
Оставшись один, мудрец облокотился и задумался. Затем он прошел в соседнюю комнату. Там на большом столе стояли сфинкс и стеклянный cocуд, в глубине которого, в бесцветной жидкости, лежал рука Валерии, кусок белого полотна и инструменты.
Аменхотеп начал с того, что начертил на полотне довольно сложный план, который снабдил объяснением. Затем он достал руку, имевшую вид совершенно живой, и надел на кисть что–то вроде браслета закрывавшего отрез. Завернув руку в нарисованный план, он положил пакет вместе с флаконом крови в тайник сфинкса. На цоколе сфинкса он также сделал краткую надпись. После короткого размышления, он написал на табличках короткий рассказ о последних событиях и о смерти патрицианки и приглашал Рамери через восемь месяцев присоединиться к нему в известном месте, которое указывал и где он найдет также Эриксо.
Упаковав сфинкса в ящик и запечатав его своей печатью, Аменхотеп позвал слугу и вручил ему пакет и таблички с приказанием ехать в Фивы.
Рамери благополучно прибыл по назначению и отечески был принят христианином, к которому его направили, хотя последний и не получал никакого известия от епископа.
Принявший его христианин предполагал, что гонца задержали или арестовали. Страшась за Рамери, он поместил его в одной древней гробнице, где уже жил один анахорет–христианин. Молодой человек не протестовал, боясь возбудить подозрения, но когда прошло десять или двенадцать дней, а Валерия все не приезжала, им овладело смертельное беспокойство. Он уже собирался вернуться в Александрию, когда прибыл гонец от Аменхотепа.
Известие об ужасной смерти любимой женщины и виде печальных останков этого чистого и чудного создания так потрясли Рамери, что он серьезно заболел. Спасенный заботами доброго отшельника, он стал понемногу поправляться. Только выздоровев, он серьезно ознакомился с инструкциями Аменхотепа и решил сообразоваться с ними.
Время же до возвращения мага, который писал, отправляется в Индию, Рамери решил провести в убежище отшельника, с которым очень подружился. Молодой человек чувствовал себя разбитым и душой, и телом. Ему противны были шум Александрии и продолжавшиеся еще кровавые гонения на христиан. Кроме того, он узнал от христианина, прибывшего из столицы, что Галл смертельно заболел вследствие непонятного исчезновения Эриксо, и теперь, получив полное отвращение к Египту, вернулся в Рим.
Рамери чувствовал себя страшно одиноким. Тишина и уединение пустыни благотворно действовали на него, а разговоры с анахоретом, молодость которого была полна волнений, очень интересовали его.
В это–то время он и устроил тайник, куда спрятал сфинкса – свое самое драгоценное сокровище.
Месяца за два до срока, назначенного Аменхотепом, отшельник умер, и Рамери остался один жить в древней гробнице, служившей им убежищем.
Он не подозревал, что вид нескольких золотых монет возбудил жадность человека, называвшего себя также христианином и приносившего раз в неделю провизию отшельнику. Он же продолжал исполнять эту обязанность и для Рамери, который держался менее строгого режима. Под влиянием алчности, человек этот вообразил, что в двух кожаных мешках, привезенных Рамери, находятся сокровища и решил убить скульптора, чтобы завладеть ими.
Однажды он доставил провизию не утром, как делал обыкновенно, а вечером, причем объявил, что хочет переночевать в гроте. Рамери согласился, ничего не подозревая. Когда же молодой человек крепко заснул, презренный убил его. В мешках же он нашел, кроме золота, документы, предписывающие римским властям оказывать всякое содействие подателю их.
Убийца перепугался и вообразил, что он убил важного сановника, проживавшего здесь по тайным причинам. Опасаясь следствия, он решил оставить с добычей страну, подняв предварительно тревогу в христианской колонии, чтобы отклонить поиски Рамери. Труп он решил бросить в погребальную яму. Когда же он вошел в темное помещение, где лежала его жертва, он был перепуган фосфорическим светом, исходившим из стены, и в ужасе бежал.
Вторично он ни за что не решился бы войти в это проклятое место. Для того же, чтобы скрыть труп он так искусно завалил вход, что непосвященный даже и не заподозрил бы существования второго помещения.
Усталая Эриксо, ничего не подозревая, заснула в комнате дворца Асгарты, куда провела ее одна из служанок. Сколько спала она, она сама не могла сказать, но когда проснулась, то лежала на низком диване, в большой подземной зале с зелеными колоннами.
Эриксо встала и с любопытством начала осматриваться. Рядом с залой находилась другая, полукруглая комната поменьше, с мебелью из сандалового дерева и с красными драпировками. Около стола с фруктами, вином и пирожными стояло кресло.
Молодая девушка была голодна и отведала всего. Затем она прошла на террасу, выходившую в сад, который и обегала по всем направлениям.
После обеда ее позвали к Аменхотепу. Маг объявил ей, что неотложное дело удерживает его здесь на несколько недель, но что потом они встретятся с Рамери в другом месте. Девушка покорилась. Она жила, окруженная царской роскошью, и Аменхотеп был очень добр к ней. Он учил ее, стараясь возвысить до себя ее мало развитый ум. Иногда она танцевала при свете луны на лужайке, раскинувшейся перед террасой, а мудрец, прислонясь к колонне и скрестя на груди руки, следил за ней суровым и глубоким взглядом.
Но скоро такая уединенная и монотонная жизнь надоела Эриксо и сделалась ей невыносима. Отвлеченные занятия были ей противны, и она сожалела о живой, полной развлечений жизни, какую вела в Александрии. Рамери не являлся, а Аменхотепа, казавшегося очень занятым, она видела все реже и реже. Наконец, пылким созданием овладело настоящее отчаяние. И вот однажды она, дрожа от гнева, ворвалась в кабинет мудреца и стала осыпать его упреками, что он обманул ее, обещая приезд Рамери, и предательски завлек ее в этот отвратительный дом, где скука убивает ее. Сцена эта закончилась ручьями слез, вызванными отчасти страхом за свой поступок. Аменхотеп, однако, не выказал ни малейшего гнева и спокойно выслушал все упреки. Когда дело дошло до слез, он приготовил питье и, подавая кубок Эриксо, продолжавшей плакать на ковре, приказал ей выпить его, прибавив:
– Завтра я дам тебе возможность увидеть Рамери.
Эриксо вскочила, улыбаясь сквозь слезы, и признательно поцеловала руку мудреца. Вернувшись к себе, она тотчас же заснула. Когда же проснулась, она очутилась в подземной зале, освещенной нежным, голубоватым светом. Около каменного стола, заваленного свитками папируса, сидел Аменхотеп.
– Где Рамери? – был первый вопрос молодой девушки.
– Ты его увидишь, – ответил мудрец, зажигая на треножнике уголья и бросая на них горсть белого порошка. – Ложись на ложе и жди, – прибавил Аменхотеп, давая ей полложки зеленоватой, клейкой массы, малоприятной на вкус.
Эриксо послушно проглотила ее, так как надежда видеть Рамери заставила ее позабыть все остальное.
С трепещущим сердцем ждала она, смотря на густой дым, наполнивший залу острым и удушливым ароматом. У Эриксо закружилась голова. Вдруг дым рассеялся, и она увидела себя в зале сфинксов, в доме Галла. Сам легат, свежая и живая Валерия и Рамери – все собрались там и весело болтали. Скульптор открыто выражал ей свою любовь. Обняв ее за талию, он прогуливался с ней по тенистым аллеям. Она чувствовала на своих губах страстные поцелуи Рамери, слышала его слова любви и знала, что их союз близок.
Затем настал день ее свадьбы. Валерия без всякой ревности одевала ее к церемонии, которая затем и была совершена. Но в ту минуту, когда она входила с Рамери в брачную комнату, все исчезло, и она снова очутилась в подземной зале. Тем не менее, видение было так живо, что молодая девушка осталась почти убежденной в его реальности.
Когда же эта иллюзия рассеивалась от соприкос новения с печальной действительностью, маг снова возобновлял ее и успокаивал Эриксо на известное время, но делал это все реже и реже, так как ученая работа до такой степени поглотила Аменхотепа, что он позабыл все, не исключая и Эриксо.
Однажды такой перерыв продолжался слишком долго, и взбешенная и приведенная в отчаяние Эриксо стала метаться по своей темнице, высматривая, что делается и ища способа бежать из нее.
Направив к этой цели всю свою врожденную энергию, она проникла не в одну тайну и задумала план отомстить за себя, уничтожив эту ненавистную темницу со всем, что в ней заключается. Обрывки знаний, которыми она обладала, благодаря урокам мага, делали ее вдвойне опасной, и, может быть, план ее и удался бы, если бы один из учеников Аменхотепа не открыл ее намерений и не предупредил о них мага. Маг был очень недоволен, что его побеспокоили. Однако, хорошо понимая, какую опасность представляет в его таинственном убежище это строптивое и предприимчивое создание, Аменхотеп снова зажег треножник и погрузил Эриксо в мир иллюзий, где она была счастлива.
На этот раз призрак Рамери поднес молодой девушке кубок, полный наслаждений. Не просыпаясь от своего сна, Эриксо впала в летаргическое состояние. Аменхотеп закрыл ей лицо полотном, смоченным таинственной жидкостью, благодаря действию которой она уже спала целые века.
Страстная и непокорная душа Эриксо опять оказалась скованной в ожидании неизвестного и далекого времени пробуждения. Аменхотеп же снова погрузился в свою работу, живя только ею в таком странном мире, что он даже не замечал, как мимо него величественно катился поток жизни и времени.