Женщина в пальто. Из рассказов о Русских в Америке

      
       Опять август, опять жара на моем Среднем Западе. Пока едешь по Калифорнии, ничего, терпимо. Кроме одного, пожалуй, места: долины речки Колорадо, что, вытекая из Большого Каньона, чиста и прохладна, но течет по низине, где жара просто бесчинствует, словно зная, что на высотах Аризоны тебя ей уже не достать. Там благодать, особенно вечерами.  Как они тут без кондиционеров жили? Недаром, в ковбойских фильмах, они все на завалинках сидят да на гармошках губных гудят. И правда. Сидеть в теньке при 108-ми градусах еще можно, а двигаться начнешь — хоть помирай. А грузиться-разгружаться надо. Хорошо, если поставят тебе какой грузовик или трактор. Бросил несколько цепей, затянул, и вперед. А если какое оборудование бесформенное? Да еще тарпом, брезентом, то есть, его накрой, да и резинками утяни. А это все потом на ходу треплется да рвется. Останавливайся, поправляй. Намучаешься, словом. Оно бы хорошо такой груз вовсе не брать, да часто бывает, что и это за счастье. Смотришь на компьютере — в Калифорнию въехало, скажем, полторы тыщи таких как я, а грузов от туда всего лишь двести пятьдесят. Скажи спасибо, такое схватил. Ничего, в следующий раз повезет. И везет. Сейчас поставили мне какие-то легкие лесенки на колесиках, трапы для самолетов, и гоню я на восточный берег словно вообще пустой.  Вес — пушинка. Оплата — будь  здоров. Вот и еду, радуюсь. Домой забегу, отдохну. Доеду на восток, к Атлантике, и опять груз будем искать, в Калифорнию, на Тихий Океан.  Но это все потом. Через три дня. А пока еду-радуюсь. В моем деле каждую минуту, каждый день цени. А они всегда разные. В конце первого дня пути, останавливаюсь я в деревеньке Селигман, тут как раз начинаются горы Аризоны, и температура падает, после полуночи можно мотор и выключить. Я тут, у самого края грунтовой парковки знаю местечко. Обычно там никто не встает: с дороги его не видно. Туда и пробираюсь. Потом уж другие тракисты ко мне пристраиваются. Бывает, какой дурак к самой моей кабине встанет и мотор не выключит, тарахтит, зараза, всю ночь. Тут уж ничего не попишешь — не повезло просто. Ругаться с ним не станешь: не принято. Просто скажешь, укладываясь спать: «Пошли, Господи, спокойную ночь.» А утром не забудь сказать: «Спасибо, Господи, за отдых. Пошли мне хороший день, избавь от поломок и аварий, от злых инспекторов. Дай мне спокойно доехать и груз мой довезти.» Тут, как на войне, атеистов нет. Путь под три тыщши миль. Выноси, Господи. Остановлюсь на ночь уже в Техасе, в Амарилло. Тут тоже место знаю. Welcome Center. Хорошая парковка, чистый сортир. Достану с верхней полки аккордеон и сыграю Вернись в Сорренто и Бесаму Мучу, а там и Отговорила Роща Золотая и Старый Клен пристроются. А завтра, если не закроют из-за ветров дорогу, если не схвачу гвоздя в одно из своих восемнадцати колес, то, с Божьей помощью, буду к полудню дома.
    День на дороге длинный. В шесть проснешься, кофе сваришь, булочку съешь и за руль. А там до восьми-девяти вечера. Если от дома — настроение деловое. Если к дому — настроение хорошее.  По пути книжки слушаешь, стишата сочиняешь. Жене позвонишь, друзьям. Дорога знакомая, дороги мне все, по Америке, как родные, все на них вроде бы известно, а вот всякий раз они разные. Не скучно мне на дорогах. Если книгой или музыкой не увлечен, вспоминаешь всякое.

    Помню, такая же жара стояла в Оклахоме. Было это лет пятнадцать назад. Работал я тогда в Риал Эстэйт — дома продавал. Так себе, работа. Не понравилась. Бросил в конце-концов потому что, бывало, бегаешь целыми днями перезваниваешься, договариваешься, на что-то надеешься, а результата никакого. Другой раз и не бегаешь особо, а деньги вдруг неплохие схватишь. Нет уж, по мне лучше что-то определенное. Довез — получи. А тогда, какого покупателя я только не видал.
    Позвонил мне помню, один русский поп. Не поп, пятидесятник он был, у них там как-то иначе называется. Сказал, женщина едет из Сиэтла, хочет дом в наших местах купить, тебе, мол, и клиент. Попросил встретить ее с самолета, к нему довезти — у него машина в ремонте была. Описал как она выглядит, какой рейс... Сижу я в аэропорте на лавочке, поглядываю на народ, что с самолетов идет, и вдруг вижу, мама моя! То есть не мама, конечно, это так, возглас. Идет по коридору что-то такое в зимнем пальто и пуховом платке, с двумя сумищщами в руках. Я сразу понял — мой клиент. Русские обычно в багаж своего барахла стараются не сдавать: лететь-то с пересадками, а вдруг где-то перепутают, или, того гляди чемодан взрежут. Разбирайся потом. Встаю, иду навстречу.
    «Вы Марфа Павловна будете?»
    «Я, а вы кто?» Смотрит недоверчиво, глазами вокруг шарит.
    «Меня Дитрих зовут, Николай Иванович дома вас ждет, у него машина сломалась.»
    «Как зовут?»
    «Дитрих, из Латвии я. Имя у меня такое, немецкое.»
    Вижу отлегло у нее. Не еврей, значит. А что латыш, что швед, что местный, тут уж все равно. Главное, говорит по нашему, и ладно.
    «А, так вы тот, кто мне дом поможет купить, - наконец-то сообразила — а мне имя говорили, я не запомнила. Дитрих, значит.»
    Забираю у нее сумки — теперь без опаски отдает — и спрашиваю:
    «Что это вы так тепло оделись?»
    «Так у нас жарко, подумала, тут прохладно будет. Мне говорили у вас тут и холодно бывает.»
    Холодно она произнесла с ударением на последний слог.
    «Бывает. - отвечаю — В январе.»
    Под любопытными взглядами одетых по летнему людей провел я Марфу Павловну к своей машине.
    У машины она с удовольствием стянула с себя пальто на вате, привезенное, видно, еще из России (таких лисьих воротников я тут и не видел) и серый пуховой платок. Положила все это на заднем сидении, уселась впереди. Я направил не нее струйку воздуха из кондиционера. Спросил:
    «А почему к нам хотите перебраться? Чем Сиэтл плох?»
    «Да там не плохо. - Она ответила словоохотливо, как всякий, отходящий от полетного стресса. - Мы там, как приехали, так и жили. Семь лет уже. Город большой, машин столько! Вы знаете, когда мы еще первый раз подлетали туда, смотрим внизу, в черноте полосы какие-то яркие. Желтые и красные. Даже напугались, что это? Спрашиваем, один у нас там по-английски знал, нам говорят, это машины на дорогах. Что столько машин? Плечами пожимают, говорят, столько. Еще больше увидите. Мы не поверили, думаем врут, не может быть столько у них машин. Потом приехали, правда, видим, все у них на машинах. У меня сын тогда еще здоровый был, это сейчас он разболелся. Так тоже, через полгода уже машину купил. У русского, нашего, одного работал. У того свалка автомобильная, так он иные машины поправлял и опять продавал. Вот Сережа мой и помогал ему, механиком. Он у меня здорово в технике разбирался, и в школе одни хорошие оценки получал.»
     «Ну значит и тут неплохо устроится.» Сказал я воспользовавшись паузой.
     «Нет, теперь уж все, совсем он разболелся, теперь он на инвалидности. Работать уж больше не будет.»
     «А что с ним такое?»
     «Почки у него больные. И Печень. - Она вынула из сумочки платок и отерла глаза от навернувшихся слез. - В армии его сильно били, за то, что верующий. - Когда пришел, вроде бы ничего, а к тридцати годам сказалось. Теперь лежит он только. Ходит с трудом. И льется из под него.»
     «Кошмар какой! - невольно вырвалось у меня. - Кто же за ним ухаживает?"
     «Ну, он старается сам, я-то днями на работе, а уж когда прихожу, мыться ему помогаю.»
     «Так может и не переезжать тогда? Какой смысл его везти-то сюда?»
     «Да и я так думала, да тут по дизабилити платят больше. У него друзья узнали. Переехали сюда тоже недавно. Да и другое еще. - Она помолчала и добавила. - Ладно уж, расскажу вам, чего скрывать. Короче, мы когда приехали, там нас много было. Около сорока семей. Ну и дети у всех. Подростки-то озорные. Никто не говорит по-местному, а показать-то себя охота. Ну и сцепились несколько раз с черными. Да только те быстро отстали, наши-то позлее будут. Ну и ничего, жили. А теперь, когда все поразъехались, нам-то и припоминают. То камнем бросят, когда с колясочкой в магазин идем, то еще что.»
     «С какой колясочкой? - Не понял я. - У вас что еще в семье дети есть?"
     «Нет, детей нет. С магазинной колясочкой. Нам менеджер разрешил, если мы только в его магазин ходить будем. Вот мы и пользуемся. А какой нам еще магазин? Этот недалеко, всего пять минут, и Сереже полезно, он на ручку опирается и идет.  Врач говорит, хорошо ему. А эти, черные, пристают, бывает, не лезут так, а издалека орут. Мы только слышим Russians и еще что-то.»
     «Хорошего мало,» -  посочувствовал я и подумал, что и тут, в моем спокойном городе, может такое начаться. Недавно, ехала компания русских парней в машине. Какие-то черные им палец показали. Так те догнали, вытащили их наружу и давай бить. Пока полиция не засвистела в далеке — кто-то вызвал — все тех дубасили. Ума хватило, ни слова при этом не говорить, но меж собой теперь хвастают. Да и я об этой истории в газете читал, там так и сказано, потерпевшие подозревают каких-то иностранцев. Догадаться не трудно, что это за белые иностранцы.
    «И что, там совсем русских не осталось?» Спросил я.
    «Нет, почему остались. Только не там, где мы живем. Дома себе купили, в хорошие районы переехали. Остались только мы да и Боровики.»
    «Какие боровики?» Не понял я.
    «С нами живут, фамилия у них такая.»
    «Подождите, мне ж сказали, что вы сами в рент живете?»
    «Ну да, так я и их пустила, они в комнатах живут, а мы с Сережей, в прачечной, где стиральная машина. Там место большое, что ж ему пропадать. Зато деньги удалось подкопить. Целых десять тыщ. Теперь и домик присмотреть можно.»
    «И что же лендлорд ваш, разрешает?»
    «Я с ним договорилась. Я ему двор бесплатно убираю, так он и не против. А что мне? Там не сорят. Только раз в неделю заметешь, да подберешь, если кто что бросит. И листья, конечно, по осени. Да я работы не боюсь. Только вот...» Она не договорила.
     «Что?» Полюбопытничал я.
     «Да не ладится с ними у меня. С Боровиками. С тех пор как невестка у них завелась. Такая... Я из-за нее выигрыш потеряла.»
     «Какой выигрыш?»
     «По почте пришел. Прямо мне. Океанский круиз. Так прямо было и написано, мое имя и все такое. А она его порвала и в помойку. Так и выбросила. Я с тех пор им совсем доверять перестала. Вот и сейчас, все ценное с собой увезла. И документы, и пальто вот пришлось надеть. Надо же, выбросила! А там код особый, с которым я позвонить должна.»
     «Ну куда вам при такой жизни в круиз?» Посочувствовал я.
     «Дак я бы деньгами взяла. А теперь тю-тю. Так та только надо мной смеется. Это мол, чепуха. Так, говорит, дураков ищут. Не знает, что у нас с Сережей положение другое.»
     «Какое это, другое?»
     «Такое, что нас с ним обижать нельзя. Малоимущие мы и на дизабилити. Мне адвокат так и сказал, будет вас кто обижать, так мне сообщите. Он-то уж знает, что делать.»
     «Так у вас и адвокат есть?» Удивился я.
     «В велфаре, конечно, адвокат есть. У вас, говорит, сын на дизабилити. У вас все права. Так вот и надо было к нему. С тем-то круизом. Уж верно, высудил бы чего. Вот вы, я гляжу, человек понимающий.»
     «Я совсем по другой части», - поспешил отбрехаться я и остановился у дома Николая Ивановича. Мы, Слава Богу, уже приехали.
     Марфу Павловну я больше никогда не видел. Выяснилось, что в Оклахоме им с сыном такой денежной поддержки не получить. Наверное от того, что оформлялась его инвалидность в другом штате, и нашему штату чужие проблемы были не нужны.
     Русских, правда, к нам, в Оклахому, тогда переехало немало. Привлекала дешевая земля и выгодные ссуды на строительство. Ну и рыбалка, конечно. Да и вообще неплохо тут у нас. Большинство из них вполне вписались в местную жизнь, но есть и всякие, словом все, как везде.

     За этими своими воспоминаниями я не заметил как проскочил высокогорный Флагстафф и уже подъезжал к Винслоу, знаменитому лишь по популярной некогда рок песенке. «I was standing on the corner in Winslow, Arizona.” Для меня это местечко примечательно тем, что есть тут у местного Вол-Марта удобная парковка для траков, и я, иной раз, захожу сюда, пополнить запасы. Хороший магазин Вол-Март. Ничего в нем искать не надо. В каком конце страны в него не зайдешь, везде он одинаковый, повсюду ты в нем словно неподалеку от дома.   Да только в этот раз я его пролечу. Завтра я уже, Бог даст, буду в своей Оклахоме.