Конкурс Копирайта -К2
(Дразнилка к полугодию)
— Ну что, батюшка? Здравствуйте!
— Чего это?
— Ну, позвонить. Вы же обещали.
— Когда это? Не мог я ничего обещать. А уж такого тем паче. А уж тебе тем более.
— Я и виски принесла, как договаривались.
— Да потише ты, девка! Ишь, раскудахталась. Да чтоб отсох язык твой бабий! Поди во двор, подожди там.
Внутри церковной ограды город совсем не ощущался. Его даже слышно не было. Как будто я чудесным образом вдруг оказалась в тихой деревне. Дорожки, выложенные красным кирпичом. Вёдра, перевёрнутые на скамейке. На них тряпки половые сохнут. Рыжая кошка в траве. Запах варёной капусты из дверей трапезной. А по краям двора, ближе к ограде, лопухи с крапивой густо выстроились, пёстро разбавленные ромашковыми космеями.
— Ну что ты встала посередь двора, как кулич пасхальный?
— Сами же сказали.
— Ох, бабы, ни грамма в вас скромности. Ты в платке? Не годится так. Поди к колокольне, я сейчас.
На вид колокольня была много старше церкви. На выступах её ярусов прорастали деревца. Кирпич потемнел, а кое-где и поискрошился от ветра и дождя. Даже удивительно, что она выдерживает вес тяжёлых колоколов. Сама церковь три года назад была капитально отремонтирована и сейчас сияла золотистым куполом. По праздникам тут не протолкнуться. А я и не хожу сюда по праздникам. Мне бы только в колокола позвонить. Вот загорелась этим и всё тут!
— На-ка, надень. — Подошедший батюшка протянул мне офицерскую фуражку.
— А зачем?
— Надевай, говорю! Это звонаря нашего, Петра. Увидят, что я с девками по колокольне лазаю, заклюют, праведники картонные. То есть, виноват, пустобрёхи неуёмные.
— Николай Иванович, так я накрываю обед? — окликнули батюшку с крыльца.
— Погоди, Настасья. — Батюшка резво прикрыл меня своим большим телом. — Мы тут с Петром звоны поналаживаем, потом и отобедаем.
— А он разве здесь?
— Здесь, здесь. Сходи на рынок пока, прикупи овощей.
— Так всё есть.
— Ну фруктов! — рассердился батюшка. — Колбасы купи!
Батюшка снял с двери колокольни навесной замок и тихо сказал мне:
— Давай, пошла и пошустрее!
Ступени круто завинчивались вверх. Идти первой в юбке было как-то неловко. Я хотела было пропустить батюшку вперёд, но тот шлёпнул меня по заднице и строго повторил:
— Давай шустрее!
С каждым шагом внутри колокольни становилось светлее: мы выбирались из тени деревьев. Подъём мне давался легко, а батюшка задышал сильно, отставать стал.
— Не гони, не гони, девка! Вот ведь, коза бойкая. Ноги, поди, в магазине купила?
— Это почему?
— Уж больно быстрые они у тебя. Да и ладные, словно руками сделанные, а не... То есть, виноват, хорошо постарались родители. Ты фуражку-то уже надевай, что ты её в руке держишь?.
Наконец мы добрались до верхнего яруса. Вид отсюда был потрясающий. Чуть ли не полгорода было видно. Как же здорово узнавать знакомые здания с высоты! Стадион, цирк, театр, но особенно церкви красиво смотрятся. И река видна с мостами, и — ай! — мой дом! И деревья, снизу такие высокие, а тут я вровень с их макушками стою. Машины внизу малюсенькие, почти неслышимые. Только вот ветрено тут и даже прохладно.
— А почему, батюшка, окна в колокольнях не застекляют?
Батюшка сел у стены на скамейку и, успокоив дыхание, деловито сказал:
— Ты языком не трепли, времени у тебя не много. Вон тут другие языки висят, посерьёзнее твоего, — указал он на колокола. — Музыку тебе звонную не сложить, даже не пытайся, только народ напугаешь. Поочерёдно подёргай за верёвки, пораскачивай, что сможешь, и довольно на этом будет. А я тут послушаю да и здоровьице своё поналаживаю. Что-то тяжеловато мне сегодня. Какое, ты говоришь, подношение приготовила?
Я достала из сумки бутылку виски и поставила на скамью рядом с батюшкой. Он проворно запустил руки в рясу и вынул оттуда толстый огурец и рюмку. Тут же налил и, перекрестившись, выпил.
— Ух, хороша водица, даром, что не православная! Ну чего стоишь, начинай.
Колоколов было много и все разных размеров. От каждого тянулись верёвки и собирались в одном узле. А в некоторые можно было звонить, нажимая на деревянную педаль. Но от этого я сразу отказалась, поскольку на каблуках была. Самый большой колокол висел на металлической перекладине. Толстая верёвка от него была привязана к перилам, которые ограждали место звонаря. Я сразу решила начать с него, но батюшка попытался отговорить меня:
— Этот тебе не раскачать. С ним и мужик не каждый справится. Начни с зазвонных, потом средние попробуй, а благовест оставь.
Но я всё-таки потянула язык большого колокола. Да, тяжело. Решила, буду покачивать его в перерывах между другими, может, и получится. И потом резко дёрнула узел, на котором сходились несколько верёвок.
— Дрзбинь-бам-бац-бас-трлим-м-м! — оглушающе разнеслось по округе.
— Да ты что делаешь, непутёвая?! — подскочил на скамейке батюшка, одновременно хрупая огурцом. — Бабы есть бабы, лишь бы пошуметь! Это не звон у тебя, Анна. Это ты как бы связку ключей в пустой таз уронила. Я же говорил, не звони разом, поочерёдно звони. Не собрать тебе, неумёхе, звоны в ансамбль. Тут опыт нужен и чувство. Каждый колокол свою тональность имеет, назначение своё, душу свою. Да что там — имя своё имеет! А тебе лишь бы вдарить, посильнее да бестолково.
Батюшка налил себе, быстро проговорил: «Прости, Господи, дуру глупую!», перекрестился и выпил.
— Что, прям, у каждого колокола имя есть?
— И имя есть, и судьба.
— И вы их на слух по именам можете узнавать?
— Могу пока что. Вот ты лучше звони в каждый по отдельности, а я тебе имя его называть буду. Так оно спокойней мне будет, а тебе познавательней. Да сильно верёвки не тяни, поделикатнее, как с милым в постели. То есть, виноват, не ты главная тут, а он — колоколец.
Я слегка подёргала верёвки, прислушиваясь к лёгкому звучанию. Да, все по-разному звучат. Наконец выбрала один и позвонила в него.
Звук был ровный и в меру долгий. Как музыка в машине, которую специально не слушаешь, но которая и не мешает.
— Ну что, батюшка, узнали?
— «Андрей Глобальный» это, как не узнать. Основательный, срединный в ансамбле.
Я дёрнула за другую верёвку. Звук пошёл тоже ровный, но душевнее. Да и задержался подольше.
— «Ром Албар», тоже из срединных, но помягче и голосом пониже.
В именные колокола звонить было интереснее, чем я вообще это себе представляла. Жаль, подругам не сказала, что здесь буду. Вот те обзавидовались бы! Я стала выбирать следующий, перекладывая в руках верёвки. Но тут от порыва ветра зазвенел один из колоколов. Батюшка как раз занёс очередную рюмку.
— Ху! «Владимир Плотников-Самарский», — с трудом выговорил он. — Не закреплён ещё, как следует. Новенький, уральского отлива. Поправим на неделе.
Колокола здесь установили, когда ремонт церкви делали. Про это и в газетах писали. Но, видимо, тут ещё надо поработать мастерам. Вот и сейчас я потянула сразу две верёвки, дуплетом хотела батюшку с толка сбить, а тишина в ответ, как будто кто-то держал эти верёвки по другую сторону. Но батюшка всё подметил.
— Это праздничные, «Сергей Останин» и «Фёдор Кузьминский». Подвязаны они, чтоб в будни случаем не сыграть.
— Особенные, что ли?
— Торжественные они, сильные.
Ну и пусть. Я тогда вот этот подёргаю. Но — опять тишина. Ещё подёргала, но тот упорно молчал. Недоумённо посмотрела на батюшку, но он опять наливал. «Ну, будем здравы!» Тоже что ли праздничный колокол, подвязанный? Я покачала главный колокол, но язык до краёв его ещё не доставал.
И вдруг тот, который не откликался, зазвенел. Мягко-мягко так, но звук был коротким, как будто кошка муркнула.
— «Удав Юзик». Он вечно запаздывает. Отрегулировать надо ему длину верёвки, а то долго до него доходит.
Действительно, каждый колокол тут был своеобразный. Неудивительно, что им ещё и имена присваивают.
— Батюшка, а почему только мужские имена у колоколов? А женских имён почему нет?
Батюшка скривился, будто я ему предложила съесть лягушку, и снова налил. «Дай, Господи, бабам ума и скромности!»
Следующий колокол прозвучал странно. С «гхыканьем», как мне показалось.
— Он что, треснутый?
— Нормальный он. «Лазарь» это. Хохлы отливали, шабашили тут прошлым летом в области.
Ещё один удар — и такой чистый-чистый звук пошёл.
— «Роберт Виллэн». По нему все другие настраивать можно. Толково сделан. Иди, Анна, присядь. Устала, поди.
Я села на скамью рядом с батюшкой. В ушах позванивало. А глаза мои, наверное, горели от восторга. Батюшка наполнил рюмку и протянул мне.
— На-ка, выпей за почин свой потешный. Надеюсь, любопытство своё сполна утолила?
— Ага!
Виски обожгли горло и перехватили дыхание. Сразу вспомнила, как после первого класса была у бабушки в деревне. На улице однажды долго гуляла с деревенскими и пить захотелось. Вбежала в дом, где гости сидели, схватила со стола кружку эмалированную и осушила её залпом. А в ней самогон оказался! Двое суток спала, как убитая!
Тут неожиданно прозвенел один из колоколов.
— «Самарский», от ветра? — спрашиваю, надкусывая огурец.
— Нет, это «Алекс Беляев». Сам не знаю, когда он звонит и отчего. Даже не помню, где он закреплён. Разберёмся и с ним. Ещё капнуть тебе?
— Нет-нет, а то упаду ещё с колокольни. Я лучше ещё немного большой колокол покачаю.
«Прости, Господи, бабам их упорство бестолковое!». Батюшка выпил и махнул на меня рукой.
От виски всё во мне горело, но и сил как будто прибавилось. Я резво взялась за верёвку большого колокола.
— Батюшка, а что там за колокола на лавке стоят? Запасные, что ли?
— Да какой запас, старьё это. То есть, виноват, раритеты. Владыка просил по деревням их раздать. Народа там, в приходах, почти нет, но хоть звоном колокольным землю русскую утешить.
— А у них тоже имена есть?
— Есть, конечно. Всех, правда, не помню уже. «Беспощадный» вон тот крайний, «Кайданский» рядом... «Нордкап».
— Как?
— «Нордкап». Да это и не колокол вовсе, а так, рында корабельная.
— А откуда она здесь?
— Лет сто назад настоятелем здесь был бывший матрос Балтфлота. После службы он и умыкнул её с корабля. То есть, виноват, оприходовал для дела благоверного.
— А там под лавкой ещё какие-то колокола стоят, чёрной краской помеченные.
— Это бракованные.
— Тоже с именами?
— Были и имена, а теперь-то что. Языки у них всё равно повыдерганы. На переплавку все пойдут.
Устав раскачивать большой колокол, я села рядом с батюшкой. Выпили ещё по одной.
— Что же, пора возвращаться, — сказал батюшка, утирая ладонью бороду. — Душевно посидели. Недопиток пока к себе в сумку убери. Внизу заберу, понадобится к обеду.
И тут ударил главный!
Воздух разом сплющился, потом расширился. Уши заложило, словно в них парафином выстрелили. Даже ноги подкосились!
Батюшка вскочил и, отыскав в панораме из окна колокольни кафедральный собор, принялся неистово молиться на него: «Прости, владыка, слугу твоего грешного! Да пошлёт Господь на тебя глухоту временную, на время греха моего необдуманного. Дай Бог здоровья детям твоим, процветания епархии нашей...».
— А этот как называется? — прокричала я из-за спины батюшки.
Батюшка резко обернулся и обжёг меня своим гневным взглядом.
— Благовест это! «Копирайт Всемогущий»! Не ко времени, ох, не ко времени это. Да откуда в тебе столько силы бесовской, что раскачала его?! Ох, не сносить мне головы, не замолить чудину бабью!
Небо почернело от взметнувшихся ворон и голубей. Дома скривились в плотном звуке. Остановились машины. Исчезли люди.
Могучая ива, вровень с которой я сейчас находилась, навострила листья.
«Вот же, блин, раскачала!» — с ужасом думала я, обхватив руками фуражку на своей пустой голове.
© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2012
Свидетельство о публикации №21207050031
Рецензии
http://www.proza.ru/comments.html?2012/07/05/31