В шестнадцатый барак (хотя столько бараков в поселке не было) прибавилось жильцов. Вернулись с фронта два солдата. Правда, обоим было далеко за сорок.
Первым явился Яков Коренчук к семье, состоящей из жены и троих детей. Старшему Женьке было уже пятнадцать лет, вредный такой, все затевал разные каверзы, за что был неоднократно нещадно бит. Брат его, Толик, был прямой противоположностью брату. Никуда не лез, ни с кем не конфликтовал, в общем, свой в доску парень. И поэтому его жалко было, когда он ничем не мог помочь своему брату драчуну. Да и лет ему было всего восемь, и он принадлежал к кругу своих сверстников, с которыми ходил в школу. Он, конечно, пытался заступиться за своего Женьку задиру, но его просто не замечали при драке. А Жека уже курил и других втягивал в этот взрослый процесс. Лупили же его и за вредный характер, и за то, что отнимал деньги у младших или обманывал их при играх на деньги. И, в конечном счете, дело заканчивалось тем, что собирались ребята, человек восемь и по пути в школу избивали его почем зря. Организатором же такого наказания, всегда был Толян Добриков. Сумев организовать команду, когда подходили к лесу (дорога в школу проходила через лесок), ждали Женьку и, отлупив его, продолжали свой путь на занятия.
И вот вернулся с фронта их отец. А приблизительно через неделю, вдруг к бараку подкатывает машина, в кузове двое грузчиков.
Cначала с машины по настилу скатили мотоцикл с коляской. Потом два велосипеда, причем один дамский. И, наконец, два тюка огромных, как оказалось, один с одеждой, другой с обувью. Оказалось, что это трофеи из Берлина. Яков Коренчук все это разместил в сарае, повесив огромный замок. Мы не видели, чтобы его семья пользовалась какими-то вещами. Вот мотоцикл, конечно, был чудом. Он мог везти любое количество ребят, сколько уместиться и зацепиться. В отличии от наших мотоциклов, он имел заднюю скорость, что вообще, в то время было чудом. Весной Яков Ильич отцеплял люльку и пахал огород. Прав на управление этого богатства, конечно, ни у кого из семьи не было, но они (отец и Женька) и так эксплуатировали его на полную катушку. Ну, а ценности: разные ковры, гобелены, обувь, наверное, продали на рынке. Во всяком случае, дома у них на стенах и на полу ничего не было. Ну, а что не продали, так и сгнило в сарае…
Вспоминается сорок седьмой год, когда на станцию прибыло три вагона с барахлом из Германии. И чего только там не было: блузки, юбки, кофты, свитера, и еще, что не запомнил, а также разная обувь, занимавшая четверть пульмановского вагона. Все это было поручено фабричным комитетам, распределить между рабочими фабрик города. Можно отметить, что ничего экзотического замечено не было. Может быть, все дорогое досталось раньше другим, сопровождающим это богатство, ходили такие слухи, но это только бабы так болтали. Может потому, что им не досталось или ничего, или что-нибудь копеечное. Помню только, что моей тетке досталась обувь, но почему-то только три ботинка и притом один американский. Я это хорошо запомнил, потому что, во-первых, на толстой ребристой подошве были буквы, и, во-вторых, на длинном голенище был изображен флаг Америки со звездами.
Второй из прибывших с фронта было Иван Славкин, но он все время, кроме радостного первого дня, ходил грустный и унылый. И вот однажды, я пас свою корову. Мне восемь лет, ужас как хочется к ребятам поиграть в футбол, да и вообще потусоваться, как бы сейчас сказали.
Пасу скотину за огородами на меже, с расчетом, чтобы, с одной стороны корова в огород не проникла и не потоптала там, что посажено, а с другой стороны, чтобы в болото не попала и не увязла в трясине. Она щиплет потихоньку траву на возвышенности, а я нахожусь в двух- трех метрах от ее хвоста. Так, чтобы успеть ее отогнать во время и от огорода, и от болота-трясины. Дело в том, что корову только что привели мать с отцом, и она только первый день на новом месте, а вот завтра отправиться в стадо. Видя, что корова смирная, никуда свернуть, как будто бы, не стремится, я присел тут же на кочку, где повыше.
И тут я увидел, как с огорода выехал мотоцикл со старшим Коренчуком, а с другого огорода показался Иван Славкин. Мотоцикл остановился около него, хозяин заглушил технику, и я стал свидетелем диалога двух фронтовиков.
- Ну, что получил ответ на запросы, хотя бы один, - задал вопрос Коренчук.
- Нет, послал в три места, сегодня уже месяц, как нет ни ответа, ни привета, - ответил Иван, - советовали самому ехать в Москву, там, говорят, есть отдел, который разбирается с такими вопросами, - добавил он.
Из разговора я понял, что у Ивана нет документов, подтверждающих, что он фронтовик. Толи их у него украли, когда возвращался домой, толи потерял во время пути.
- Слушай Иван, ты же говорил, что был в районе действий партизан Ковпака, - заинтересованно произнес Коренчук. – Самое верное поехать туда. Ковпак сейчас занимает видный пост в правительстве Украины, давай туда съезди. Там хоть какую-то справку дадут. А потом потихоньку и другие документы выправишь. Мне письмо прислал с Украины, так вот он пишет, что Ковпак всем такие справки дает, даже тем, кто не очень-то уважал советскую власть, - заключил Коренчук. – Надо же с чего-то начинать. А потом уже в Москву поедешь, на руках хоть какой-то документ будет.
В дальнейшем выяснилось, что Славкин был в плену, и документ был, но вот досада – пропал. И еще его тревожило, что, сделав запрос, он, вместо положительного ответа, получит повестку в суд. Потому что знал, с такими документами отбывают срок.
И он поехал и через три дня вернулся со справкой, подтверждающей, что он был в партизанском соединении Ковпака. Он рассказывал потом, что в секретариате приемной Президиума Верховного Совета единственно вписали только его фамилию в заранее заготовленный бланк. Раньше, правда, была объявлена амнистия дезертирам, но Иван не считал себя таковым.
Славкин Иван работал шофером, и скоро стал обслуживать поселок, развозя навоз по огородам. Потом у него родилась дочь Надежда, которую я частенько вижу в городе. Правда, она давно стала Надеждой Ивановной и имеет троих внуков. Ну, я это отмечаю потому, что, когда ее принесли из роддома, то волею случая, я держал этот сверток на руках целых полчаса. Потому что тетя Даша в это время доила корову, а дома никого не было. А я стоял у калитки и ковырял в носу. Коров тут пригнали на обеденную дойку; их скотина стояла у сарая, дожидаясь хозяйку, а я пинал ногой калитку, которая не хотела закрываться. Поэтому тетя Даша попросила меня подержать живой сверток, пока она не подоит свою Зорьку. Так я честно заработал кружку парного молока, но Надежда Ивановна от всего этого открещивается и говорит, что не помнит такого случая. Ну разумеется, не помнит, зато я-то не забыл...