В любви, друзья, слишком много, порой даже и чересчур излишне эстетики. Эстетики, как визуальной, так и вербальной. Проще говоря, мужчины влюбляются глазами, а женщины ушами. Если, скажем, у него подвешен как надо язык, и в эпитетах слышится известная изысканность, то внешность его отходит на второй план; у нее же, ежели глазки да ножки, какие надо, то и ума незачем особо и ждать. Именно так поначалу и сложилось у Лоры с Валерой. Он плохо удался ростом и не так уж лицом, но зато за словом в карман никогда не лез; она же, мягко говоря, умом не светилась, но красавицей была из первых на курсе.
Благодаря этим же своим достоинствам, оба они числились в лучших и по предметам. Валера мог ничего не зубрить, - так, по верхушкам, но заболтать любого, даже самого дотошного и подозрительного профессора… Лариса же… Перед зачетом иль экзаменом у нее была лишь одна проблема - что надеть именно для этого преподавателя.
В общем, они полюбили друг друга. Несмотря на весьма заметную разницу, так сказать, в экстерьере, никто эту пару мезальянсом не счел и даже все виделось, как само собою. Не замечали друг в дружке недостатков и влюбленные – на то она и любовь, чтобы глохнуть и слепнуть, но ведь ничто не вечно… Когда божественная вспышка пламенем своим несколько поутихла, пускай гражданские, но супруги (Лора очень скоро переехала к нему) стали подумывать и об юридическом узаконивании своих отношений, а это уже, согласитесь, совсем не то же, что любовь. В известном смысле, брак – антоним и даже, чего уж тут, погост любви. Этимология существительного брак, по мнению иных филологов, восходит к инфинитиву брать, тогда как семантика понятия любовь предполагает глагол отдавать. При осмысливании брака, как радикальной, на всю жизнь смены ипостаси, включаются совсем иные инструменты души (а, скорее, рассудка), такие, как, к примеру, счетчики и калькуляторы, а вот чувства?..
Валера очень скоро стал несколько скучать и даже раздражаться ее пустой болтовней, Лора же, однажды, вдруг поймала себя на неприятном себе чувстве, что стесняется и даже тяготится заурядной внешностью своего спутника. Любовь, однако (хоть причин было уже вполне довольно, чтобы расстаться), оставивши головы, сиречь, глаза и уши, все еще теплилась в их сердцах и они, не сговариваясь, решили за нее, за любовь эту бороться. Через негромкие ссоры и вялотекущие скандалы, Валера заставлял Лору читать не беллетристику, но классиков, а по телевизору смотреть, не дебильные ток-шоу, а каналы «Культура» и «Дискавери», но и Лора не осталась в долгу. Она, то топом, а где слезой да ласкою, уговорила его купить абонемент в фитнес-клуб. За каких-то полгода мышцы его окрепли, осанка выпрямилась, кожа побронзовела в соляриях, а стрижка и ногти… В общем, даже самый невнимательный мог заметить, насколько благотворно повлияла на обоих, как полагали очевидцы этих превращений, их любовь. Процесс этот, однако, был, скорее, противоестественным, нежели наоборот. Именно до, а не после любви всяк стремится к совершенству. Обыкновенно, завоеватель, завоевав, не возделывает, а лишь потребляет, хотя, в нашем случае, брак без штампа в паспорте – еще никакое и не завоевание.
Так или иначе, Лора стала теперь разговаривать на языке очень близком к литературному, а мысли, тем языком высказываемые, хоть и были из книжек да чужие, но звучали, как правило, к месту и вовремя. Валера же стал казаться выше ростом, взгляд его обрел даже некоторую в себе покровительственность и шарм чуть ли не аристократического достоинства. Всегда все дело в глазах, во взгляде. Он передает внутреннее ощущение себя, своего эго его обладателем. Если девушка осознает себя умной, то, так это или нет, глаза ее, тем не менее, излучают ум и содержательность. То же и с юношей. Если он чувствует сталь в своих мускулах, подтягивается пятьдесят раз на перекладине и пробегает десятку не задыхаясь, то глаза его полны гордостью олимпийца, что и видят, и чему верят окружающие.
Жаркое лето, тем годом, к осени сморилось рано. До первого сентября еще две недели, а под ногами уже хрустела сушеными лимонными корками листва московских ясеней да лип; лазурь столичного неба, словно застиранный китайский купальник, пожухла в серое со свинцом, и лишь только августовская ночь еще напаивала наивные души запоздалых влюбленных прощальным своим, обманчивым, но романтизмом. Звезды весьма выросли количеством, сделались ярче и, словно от переполненности неба, то и дело срывались вниз, рождая в людях самые невероятные желания. Желания осени очень отличаются от желаний весны. Если б, скажем, звездопад случался весною, то Создатель слышал бы только сумбурный и бессмысленный лепет загадываний влюбленных о некоем эфемерном и очень абстрактно понимаемом ими самими счастье, которое тот и рад был бы им дать, да только не знает Всезнающий, что это, черт возьми, такое - человеческое счастье. Осенью же (может потому звездопад и случается именно об эту пору?), просьбы человеческие обретают прагматический смысл и практическое содержание, но… и этого Господь исполнить не в силах, ибо, дозволив вкусить от древа познания добра и зла, «даровал» он сынам своим и право выбора, сняв этим с себя всякую ответственность за их судьбы – сами, мол, а я - так - мимо проходил. Эдак настоящие отцы себя не ведут, но где сыскать их, настоящих отцов-то? К тому же, как ни мгновенно летела бы наша мысль, звезда летит быстрее, и шансов на исполнение нам не оставляет никогда.
Право, возможность выбора – штука опасная. Если ты, скажем, крот или жужелица какая, - тут все и понятно: еда, сон, потомство, самосохранение. Человек же… Чем более он о себе думает, точнее, мнит, тем более на пути его развилок, камней да сомнений. Тяжесть жизни вовсе не в том, что она тяжела априори. Тяжесть ее в той разнице, что, с одной стороны, человек есть на самом деле, фактически, и что, с другой, он думает, что из себя есть виртуально, так сказать. Именно неадекватность самооценки, неравенство, отсутствие тождества видимости изнутри объективности снаружи, рождает выбор, которого, в сущности, и вовсе нет и никогда не было. Как странно… Выбора нету, а терзания тем выбором налицо…
- Не знаю, - зябко поежилась, хоть было совсем тепло, Лора. – Алеша, конечно, просто обязан нравиться больше, но мне, душе моей, почему-то ближе Ваня.
Лора была в восторге от себя, оттого, что только лишь недавно (пускай и под палкой) прочла «Карамазовых» (а если быть честным, то Валера читал ей вслух на ночь) и была, что называют, в теме. Ей так было любопытно, так ново флиртовать и отвечать флирту на совсем неизведанном для себя, ином поле, нравиться не только за ноги, грудь и платье. Свадьба ее подруги Юли гудела в самом разгаре. Они с Костей, свидетелем со стороны жениха и давним приятелем Валеры, уединились на солярии ресторана после томного вальса, где и зачался этот интеллектуальный их разговор. Костик, заметив ее движение, снял с себя пиджак, накинул ей на плечи и… чуть задержал руки, сжав их чуть крепче и чуть на дольше времени, чем требовала ситуация. Костик поверить не мог, что в такой ангельской головке хранится и столь неординарный ум, какая-то глубокая трепетность...
- Но ведь Великий Инквизитор - это…, это ведь гимн животности человечества? Накорми, тогда и спрашивай добродетели?.. В этом ли?..
- А я и не говорила, что люблю Великого Инквизитора, - нежно улыбнулась Лора, глядя не в глаза, а на губы Костика. – Я говорила, что мне импонирует поиск, тяжкие сомнения Вани. Он ведь не просто написал эту поэму. Он ведь еще сам же ее и уничтожил… А вот до слезинки ребенка и гармонии мира не Алеша, а именно Ваня додумался…, прочувствовал это всем сердцем своим. Алеша же, весь из себя богомольный, утратил всю веру свою, лишь только засмердел его в Бозе почивший наставник. Так чья же вера глубже? Чьи убеждения, пусть и болезненнее, но настойчивее, честнее, самоотреченнее? А это его? – испить свой бокал до дна и умереть? Это ли не…, пусть античный, пусть идеальный, пусть не сегодняшний, но герой?!..
Теперь Костик ее уже не слушал. Теперь он буквально впился глазами в алые ее губы, которые уж красотою, нежностью своею, безо всяких слов выражали, предъявляли ему всю гармонию мира неглиже, как есть, а тут еще и такие мысли, такая речь!..
- Боже!.. Как ты умна!.., как ты!..
Лора мягко прижала к его губам узкую свою ладонь, потом приблизилась так вплотную, что трепет ее тела передался и ему, рука ее скользнула по его подбородку, нервно потянула узел галстука, умело развязывая его, и… губы ее буквально впились в его шею… Костик почти потерял сознание. Он, из последних сил, взял ее голову в свои ладони и жарко поцеловал в губы… С неба скатились, одна за другой, сразу несколько звезд…
- Ты так изменился с первого курса, Валерка. Я и подумать не могла, что ты…, ты так…, так чертовски красив… станешь…, - зябко поежилась, хоть было совсем тепло, Алена, свидетельница со стороны невесты и однокурсница Лоры и Валеры.
Они спустились в цокольный этаж покурить. Алена говорила, что ей стыдно (правильнее - ниже достоинства, а, может, и из каких других причин) курить в общей курилке. Валера, заметив ее движение, снял с себя пиджак, накинул ей на плечи и… чуть задержал руки, сжав их чуть крепче и чуть на дольше времени, чем требовала ситуация. (Как тривиальны, но как безотказно действенны эти простые девичьи ходы!).
- Да нет…, я тот, что и был, Аленка, - кабы не подвальный полумрак, можно было бы увидеть, как зарделись тщеславным пурпуром щеки и уши Валеры. – Я просто стал…, начал…, уж не вспомню почему…, следить за собой. Говорят, - в здоровом теле здоровый дух, но я думаю, что все и наоборот. Если дух твой тверд, то твердо и твое тело, плоть. Это почти как в известном пунктуационном ребусе: казнить нельзя помиловать. Все с ног на голову.
- Твердо твое тело, плоть…, - загадочно-задумчиво, и еще черт знает с какой искрою в глазах повторила Алена, и провела узкой своей ладонью по его бицепсам, что бугристо темнели из-под белой его рубашки с коротким рукавом. Она приблизилась так вплотную, что трепет ее тела передался и ему. Рука ее скользнула вверх, к его плечу, а другая вдруг нервно стала расстегивать пуговицы на его рубашке. Она прильнула губами к его бронзовой груди и…, Валера почти потерял сознание. Он, из последних сил, взял ее голову в свои ладони и жарко поцеловал в губы… В дальнем углу подвала, одна за другой, пробежали сразу несколько крыс…
Наутро проснулись они, Лора и Валера, в разных постелях. Немая сцена, что случилась меж ними ближе к столу, на второй день свадьбы… Ее можно было бы назвать немой, не будь она столь говорящей. Взоры их, обращенные ровно друг в друга, к даже собственному удивлению, не несли взаимного укора или, что странно, стыда. Печаль… Вот самое точное слово, которое может описать это. Глубокая печаль. Думал ли теперь каждый о том, что сотворил другого для кого-то третьего? Чувствовал ли каждый свою вину? Может, и так, но только не за собственную или чужую измену, а…
Не уверен, донес ли я до вас, что хотел выразить, сказать... Так сто раз бывает. Думаешь, что тебе всякий внимает, и даже с соучастием, а, выясняется, совсем позже, что все понято было не так, да и вовсе к черту наоборот. М-да…, что сказать?.. Есть очень правильная русская пословица: от добра добра не ищут. Она весьма поэтична и глубока, как и все, что говорится и говорилось русским православным народом, но мне почему-то больше по сердцу сухая, как и все англичане на земле, но совсем точная английская: не сломано – не чини… Я б еще добавил, совсем по-русски, - мать твою… Любовь не улучшают, в ней живут и умирают… Черт! С кого-то скопировал… Остальное же – не плагиат, а сущая быль. Просто не нужно чинить, что еще не сломано…