Байгорский мужик. Часть вторая

               
               
Поздней осенью нежданно-негадано вернулся домой  больной и измученный Михаил. Много ночей и дней он представлял себе возвращение домой. Стоило только закрыть глаза и  весь его путь от станции Грязи представлялся во всех подробностях.  Путь шёл по берегу речки Байгоры, затем  вдоль домов  села Синявки  выводил к местной церкви, а от неё почти напрямки  вёл к Христорождественской церкви, что возвышалась на Цыганской горе посреди села.  Он мечтал  войти в неё, помолиться  Богу и поблагодарить Всевышнего за спасение.  А потом с вершины Цыганской горы он мог увидить отчий дом. А вот как он увидится со своей семьёй, не мог представить.
- Господи! Как угодно, лишь бы увидеть всех живыми.
                Но он твёрдо знал, что когда он откроет дверь, обдаст его духом тёплого хлеба. Потом...  потом после жаркой бани чистый в своей одежде он сядет за стол и наестся досыта щями из свежей капусты. И это будет счастье.               
Вот эта мечта, как молитва, спасала ему жизнь и на войне и в плену.

Был побег из германского плена, был долгий путь до Архангельска, потом до Москвы,  после Москвы оказался на станции Грязи. Далее первая часть его мечты исполнилась почти в точности. Вместе с  мужиками он дошёл до церкви. Потом они дружно упали на колени перед образами и батюшка их благославил. А потом каждый пошёл своей дорогой к своему дому. Дедушка дошёл до  конца Цыганской горы, до того места, где обычно после обедни он долгие годы тропой спускался к своей улице, и ноги ему отказали. Он сел на мокрую холодную землю, густо заросшую травой и чебрецом. Закрыл глаза и долго всей грудью пил  родной дух своего села. Целебный воздух Родины вернул ему силы и, уже не понимая как, он дошёл до отчего дома.

 Но когда он открыл дверь и вошёл в избу, то увидел только неузнаваемо похудевшую мать и сестру Варвару. Они сидели за столом. Когда увидели заросшего бородой, почерневшего человека в грязной шинели, так и застыли с широко раскрытыми глазами.
-Мама!  Варя! Это я,- он подошёл, обнял их и заплакал.
                Мать, признав пропавшего без вести сына, от радости зашлась в крике:
-Ми-и-ша!!!  Жив! Жив! Слава тебе, Господи!!Услыхал мою молитву! Спасибо за сына! Спасибо! А-а-а!
Сестра плакала навзрыд. Не успел Михаил спросить про жену и детей, как дверь распахнулась,  вся его семья  вцепилась в него руками.

Вот тогда солдат поверил, что он вернулся домой и первым делом он бросился во двор, но во дворе, к его крайнему удивлению, не было ни одного живого существа, кроме старого кобеля Бобика. Степаниха тоже вышла во двор и подняв глаза к небу опять завыла:
-Спасибо тебе господи за возвращение воина Михаила!  Но Господи милостивый! Молю тебя! Верни  мне сыновей Кирилла и Николая!

Так Михаил узнал, что братья его ещё не вернулись. Оглядевшись вокруг. Он не увидил ни одного стожка сена, только небольшая куча соломы была на месте сеновала.
Ни мать, ни жена толком не могли ему сказать, почему они разорили хозяйство, почему от собранного урожая остались лежать во дворе жалкие кучки овощей. Почему сразу всё не загрузили в закрома и погреба.
-Миша, жили вроде как во сне. Если бы не Тимоша, мы бы померли, -  пыталась рассказать Анна.
-Да, сынок, Кирилл погиб, Нюша померла зимой. Ты без вести пропал. Нечаяли  выжить.... – заплакала какая-то пришибленная мать.               
Да и говорить не требовалось, всё было без слов понятно. Двор пустой, в избе сыро и холодно, едой даже не пахнет.
-Вы живы и всё хорошо. Семья в сборе и Слава Богу, - прохрипел Михаил, пряча разочарованные глаза.
-Папа, маманька не виноватая. В селе поветрие было. Много младенцев померло, -  пытался оправдать мать Василий, всей кожей ощущая недовольство отца.                Анна вышла из избы. Наташа, обняв Тимофея и Алёшу, молча прижималась к печке.   
-Видишь, сынок, как холодно. Печку бы протопить,  да нечем, - продолжала хныкать оробевшая  мать,   пытаясь разжалобить сына.   

                Выросшая и похорошевшая сестра Варька, не скрывая любопытства, упорно  разглядывала брата.
-Слышь, братка. Все молодые мужики уходят с отрядами. А ты как?
-А я находился досыта. Спину мне перешибло на войне. С тех пор далеко ходить разучился.
-Чего делать будешь? Неужто вернулся, чтоб пахать? Так зимой не пашут.
-Я тебя охранять буду. Вон какая стала, как наливное яблочко. Кабы не съели ненароком.
-Замуж её надо бы отдать. И жених подходящий есть. Вот денег мало. Говорят, Бормота много денег с войны привёз. Ты как с деньгами или нет? – выпытывала мать тайну сына.
-Нет, матушка. Денег я не заработал. Искупаться бы мне, да отдохнуть.               
Вошла Анна взяла за палец мужа и увела в баню. Пока Михаил отчитывался перед матерью и сестрой, она истопила баньку, принесла туда стакан самогонки и блюдо варёной картошки с огурцами.
-Миша, всё будя хорошо. Теперь мы все вместе. Бог не допустя, свинья не сожрёт, - твёрдо сказала жена.

Наутро мир выглядел не таким мрачным, как в первый час  встречи. Михаил вернулся в село не один. Их шесть человек бежало из плена. Они собрались у реки поговорить. Все в своих домах нашли одно и тоже, разруху и нищету. Обстановка пока непонятная и пугающая. Но встретившись с утра пораньше, поняли, что могло быть и хуже. А пока они живы, значит всё наладится. Они не на чужбине, они дома, где, как известно, и стены помогают. Что делать дальше? Никто не знал. Но отчего-то никто не впал в уныние.

Расставшись с товарищами, Михаил у дома столкнулся с матерью.
- Как жить будем? Топить нечем. Ты же не знаешь что с нами-то было. Вот мы с Варькой тебе скажем, а ты вникни. Я кругом одна...
-Ничаво. Завтра с утра спрошу  старосту, и в лес с мальцами пойдём за хворостом, - отмахнулся  вконец уставший и голодный вернувшийся домой солдат.
-Какой хворост? Дрова нужны.
-Разумею, - махнул рукой и вошёл в дом.

Все давно проснулись. Ребята стояли перед отцом плечо к плечу, как белые грибочки боровички. Все крупнокостные, крутолобые,  русоволосые, с небесно синими  крупными глазами и втянутыми от худобы щеками.  Самому высокому уже одиннадцать, среднему девять и меньшему с пухлыми губками семь лет. А сзади братьев виновато, как бледная тень, жалась тринадцатилетняя Наташа.
-Ничего, ничего. Я вернулся. Теперь мы вместе. Рыбы наловим. Силки на зайцев будем ставить. Не пропадём, - храбрился их отец, и дети заулыбались.
На следущий день приехал Семён, привёз немного пшена, комок прополиса для лечения ран, кружку мёда и четвертинку самогона.  Выпили за свиданье и для сугреву. Поговорили о жизни на селе, Семён  тоже жаловался на своё житьё, но обещал поддержать немного солдата и свою дочь, чем сможет. От самогона и от доброго слова семья  повеселела.

Михаил отдыхал недолго. Чуть отдышался и пошёл искать работу, чтобы прокормить семью, но не преуспел. Он, как любой деревенский мужик, много чего умел. А ещё знал плотницкое дело. Он мог избу срубить, стол и табуретку изготовить,  лавку или конник поставить, палати устроить. Его семья испокон веков подрабатывала этими делами.  Умение перешло от деда, который всегда был на оброке.

Но в городах и сёлах  давно беспорядки. Произошла пролетарская революция. В эти годы строительства  нигде не было. Редко в каких крестьянских дворах люди не голодали. В городах тоже делать нечего. Спасая детей от голода, на зиму  отец определил  Васю к деду, Тимофея за ради бога отдал в крепкую семью в батраки работать за еду.  Алёша    пошёл в ученики к городскому кузнецу.  Сам Михаил отправился в Липецк,  прослышав, что там есть работа на шахтах. Мать с сестрой, жена с дочерью остались дома. Для них собранного урожая должно было хватить на год, если его расходовать экономно.
 
Лучше всех устроилась жизнь Тимофея. Расторопный сильный парнишка понравился богатому мужику.  Он работал не хуже, чем взрослый батрак, а денег не просил.  Хозяин знал о бедственном положении семьи, вошёл в положение, расщедрился и выдал ему к весне полпуда ржаной муки,  два фунта пшена, налил  целую четвертинку подсолнечного масла. По тем временам это немало. Тимофей привёз заработанное матери, чем   помог женщинам дожить до урожая. А сам с ещё большим рвением стал работать у добрых хозяев.

Василий тоже старался, от работы не отлынивал.  Дед был им доволен и разрешил остаться на лето, но   платы не обещал, потому что и сам бедствовал. Взрослые батраки, которые работали рядом в богатых дворах, его подзуживали, учили требовать платы у деда. Василий был спокойным умным мальчиком. Его поведение смутьянов возмущало.
-Из-за таких, как ты, нам гроши платят.               
Он в ответ только улыбался и напоминал, что пришёл не в батраки, а к своему дедушке работать за еду.
-Едой я доволен.
-Дурак! Ты будешь всю жизнь на него ишачить бесплатно. Лапти не на что будет купить, - говорили батраки. Тогда уже ходили революционные мысли среди крестьян.
-Лапти я сам сплету. А заработать успею, когда вырасту, - спокойно улыбался парнишка.

Хуже всех пришлось Алексею. У хозяев он жил впроголодь. Кузнец не бедствовал. Работы у него всегда много, заработок имел неплохой, но его семья  не всегда обедала. Кузнец лучший мастер в округе, но в то же время горький  пьяница. Пьяным терял голову, бил смертным боем и жену, и своих детей, и ученика, и всех, кто попадал на глаза. Он был фантастически силён, остановить его никто не мог, и никто не хотел с  дурнем связываться.

Когда кузнец трезвел, то просил прощения и вину валил не свою неуправляемую тягу к спиртному. Случалось, что он не пил месяц иногда два, а потом опять срывался, воевал целую неделю. Во время запоя семья кузнеца отсиживалась у родных и соседей, а ученику деваться некуда, он был при хозяине. Приносил еду, получал    подзатыльники  и бегал за  водкой.  Со временем Алёша научился ловко уварачиваться от огромных кулаков. Порой он пытался убежать из этого ада, но бежать было некуда,  и он возвращался. Получал свою законную порцию побоев от хозяина и его жены за побег. Всё начиналось сначала.

Однако, и в этих условиях Алексей быстро осваивал кузнечную науку. По интенсивности  пламени учился определять температуру в горне, по силе свечения чувствовал готовность металла к ковке, усердно приглядывался к действиям учителя, запоминал, как ковать тот или иной профиль. Знал все инструменты и умел ими пользоваться. Мог сам правильно закалить и отпустить металл. Он был ещё маленьким  мальчиком, никогда не ходил в школу, но быстро осваивал всё, что говорил ему мастер. Мастер по-своему даже полюбил своего ученика, позволял ему делать мелкие работы.
-Ты, Ляксей, расти быстрее. Мы с тобой откроем мастерскую и народ к нам попрёт с заказами. Будем делать ажурные ворота, ограду для господ. Много чего сделаем, и денег будет много.
-Дядя Фёдор! Я уже сильный! Я кувалду могу поднять и ударить.
-Ха-ха-ха, - хохотал придурковатый  хромой молотобоец. – Молодец. Лет так через пять я останусь без работы. Ляксей меня заменит. Тебе сколько уже стукнуло годков?
-Девять, скоро десять будет, - прибавлял себе возраст мальчик и, расправляя плечи, вставал на цыпочки, чтобы казаться выше.
-Да. Время летит быстро. А пока давай раздувай меха, видишь пламя стынет. Ну, кончай брехню. А ну резче бей, резче! Хорош! – командовал кузнец, а Алёша не сводил глаз с наковальни, где тяжёлая железяка, как глиняная, меняла форму.

Наступала весна, хуже которой не припомнить. Мужики не все вернулись с войны. И немало вернулось покалеченных солдат. Хороших лошадей в селе осталось немного. Шла ещё какая-то война и через село шли и шли воинские части, которые меняли своих запальных лошадей на хороших деревенских. Как пахать, как сеять? Задача не из простых. Кто даст свою лошадь? Михаил сломал голову грустными мыслями. Но ранней весной к дочери приехал Семён. Долго вздыхал, мялся и, наконец, решился сказать зятю и дочери:
- В этом году тяжело найти помощника на весну. Много мужиков домой не вернулось. Ну, коли ты Миша вернулся, я тебе подмогну, а ты мне. Видишь поиздержался я. Вы знаете, зимой две свадьбы сыграл. Чтоб в мире не делалось, а жизнь идёт. Девок надо пристраивать. Денег у меня нет, заплатить нечем. Лошадь у меня сильная, но неказистая, потому и не отобрали. Могу лошадь дать попользоваться, дам ягнёночка ярочку и пару кур на развод. А ? Может согласишься? Я деньги потом отдам.

Конечно, тесть подрядил  Михаила с Тимофеем вспахать землю.  Больше в их услугах никто в селе не нуждался. Они вспахали и засеяли и у тестя, и у себя всю пашню. Все до уголочка земли. Как ни странно, но и другие крестьяне засеяли и засажали свою землю. А осенью со стонами и со слезами собрали могутной урожай. На поле вышли все от младенца, до старых высохших стариков. Всё до колоска, всё до корешочка выбрали, в земле и на земле ничего не оставили.
Год пережили. Про другой не загадывали, планы не строили. Так и шли годы. Кто уезжал из деревни в город из-за куска хлеба, кто из города приезжал в деревню с той же целью.
Несмотря на непредсказуемую жизнь, потихоньку восстанавливались все хозяйства в селе, в какие вернулись мужчины. После возвращения мужей в деревне появились малые детишки, и у Анны в конце декабря родилась Манечка.   

Николай задержался на войне. Он примкнул к большевикам и воевал ещё пять лет. За это время дочь Варвара обзавелась не только мужем, но и парой детишек. К матери приходила редко. Беспутая Дарья  связалась  с сыном барыни, где-то с ним таскалась по России. Степаниха чувствовала себя потеряной. Она безропотно положилась на старшего сына.

 Когда вернулся  младшенький сыночек, то во дворе стояла коровка,  толпился десяток овец с ягнятами, бродили важные гуси и суетились куры. Николай живой и здоровый явился домой со списанным конём, которого  не отдал на живодёрню. Скакать запальный конь не мог, и работы с него немного, но в хозяйстве лучше с ним, чем без него. Пелагея Степановна ожила. Как-никак, а пришёл ещё один кормилец, наконец-то пришло счастье в дом. Может Бог даст и средний сын  Кирилл вернётся. Уже все его считали мёртвым, а мать упорно ждала и в церкви ставила за него две свечки: одну за здравие, другую за упокой.

 Чтобы привязать к дому младшего сына, а то, не дай Бог, уйдёт в город, как другие, Пелагея Степановна осенью женила его на  первой красавице деревни, работящей девушке, Ольге, таким образом увеличив число работников в хозяйстве. Поскольку любимому сыну жену выбирала мать сама, то Ольга ей стала дороже дочери. И вторая сноха вполне оправдала ожидания свекрови. Была она красивой, ловкой, сильной и жизнерадостной женщиной. Рядом с ней замученная Анна выглядела ещё бледнее, чем была на самом деле.

 Время шло, Ольга, жена Николая, принесла двойню, двух мальчишек. К тому времени собственность на землю упразднили, стали давать участки земли подушно и на женщин, и на мужчин одинаково. Работы в поле стало больше, рук  не хватало. Степаниха поняла, что хочет с  младшим сыном доживать свой век и отошла в сторонку от дел.

Ольга, баба  с сильным характером, взялась управлять домом. Она помыкала всеми, особо слабохарактерной Анной, которая её раздражала своей слабостью. Заодно Ольга вслед за свекровью невзлюбила Наташу. Наташу из-за слабости и хрупкого сложения никогда не посылали работать в поле, только на прополку проса. Она занималась работой в доме, няньчила детей, обшивала семью, делала вышивки для людей. Ольге это не нравилось. Она хотела отучить племянницу от «барских замашек» и стала награждать Наташу затрещинами. Тут тихоня Анна не стерпела и стала защищать дочь.

Снохи не заладили, и мужики перессорились. Постаревшая Степаниха, опасаясь большего раздора в семье, решила отделить старшего сына. Мать, как положено, осталась с младшим сыном в своей избе. Семью Михаила  переселила в холодную глиняную мазанку. Михаил был не в обиде, понимал, что у брата дети младенцы, а его дети уже выросли. Вместе с братом они слепили в мазанке большую русскую печь из глины и необожженого кирпича, соорудили палати, обнесли мазанку плетнем и устроили заваленку для тепла.

Мать заявила, что в её  хозяйстве нечего делить на две семьи, но отдала старшему сыну телку, да ярку. Из урожая выделила зерна только на семена, совсем немного мучицы, пшена два пуда да картошки в обрез и все. Анна ушла в вётлы за свои огороды и вдали от людей зашлась беззвучным криком от несправедливой безысходности, чувствуя неминуемую смерть от голода. Помощи ждать неоткуда. Старый отец сам едва сводил концы с концами и устал помогать ей.

А муж  наоборот приободрился, повеселел, став хозяином, ходил гоголем выпятив грудь.
-Ничаво, не боись мать, будем строиться,- заявил он  жене.
                Анна аж окаменела от потрясения.
-Вот горе, так горе. Видно от переживаний муж умом тронулся. Что делать?
А Михаил, не замечая смертельной бледности жены, бодро  по хозяйски продолжал:
-В мазанке мы долго не протянем, стропилы почти сгнили, солому чиляты источили, стены под крышей осыпаются, холодно в ней жить, чинить мазанку нету резону и тесно здеся.
-Миша, хлеба до зимы не хватя. Дитёв чем кормить, не знаю. А на чем пахать весной будешь? На всё деньги нужны.
-Во, ты про што! Это пустяк. Первый раз что ли? Пахать наймусь за лошадь, себе тоже  вспашем и засеим. С тестем нынче говорил. На зиму  Семен Тимошку и Ваську  на хуторах устроит. Ребята не дети, вон Тимошке уже четырнадцать, да Ваське скоро двенадцать будет. Сыты будут и чего-нибудь  заработают. Я на зиму в артель пойду. Алёшка в мастерских будет работать. Ты дома с девками как-нибудь перезимуешь. Много вам надо? Может еще Нотька чего приработая.
-Чего она заработая? Дай бог кружку молочка для Маньки да  пару яиц, если дело будя.
-Семен обещал весной ульишко дать, да еще гостинцев тебе прислал, целую четверть постного масла, да немного медку, обещал с пуд мучицы дать, а к весне на семена рожь выделит. Боле ничаго не может. Год нынче плохой. Не боись, теперь-та мы на себя работать будем, - расписывал счастливое будущее мужик, и Анна внезапно успокоилась.
-А и правда. Чего мне надо? Пусть у мужа голова болит, а у меня и своих дел по горло.

А Михаил, несмотря на трудные годы гражданской войны, нашёл работу. Он подрядился поправить завалившийся дом вдовы в соседнем городке. Вдова была бедной женщиной, и он получил за полгода работы мало денег, но тесть добавил зятю немного в долг и по случаю был куплен жеребёнок, однолетка.

Чтобы вспахать свою землю, мужик всю весну работал на чужой земле, лошадей на пахоту и сев для себя добыл.  Свою землю Михаил засеял с опозданием. Но ему сказочно повезло. Весна  выдалась холодной и дождливой, так что все равно он получил неплохой урожай. Бедняк был очень доволен прошедшим годом, и в компании сельчан, поглаживая усы, говорил:
- Вот так и управился. Вишь, бедный "Ох", а бедному Бог  помог. То - то. Без Бога ни до порога.
-Бог-то Бог, да сам не будь плох, - вторили ему немного  завистливо, немного сочувственно соседи.

Чему завидовать? После смерти отца, Михаил много лет бьётся в нужде. Его дети с детства в батраках, сам пузо рвёт всю жизнь, а всё не выбьется никак. Только голову поднял, война подкосила. Нечему завидовать. Его брату Николаю тоже не завидовали. Каждый год Ольга рожала девчонок, уже шестую родила. Земли у них было много, а работник по-существу один. Николай бился на поле один с женой. Мать сидела с малолетками. Братья почти не виделись.

Убрав урожай, Михаил опять пошел искать какую-никакую работёнку. Пилил, колол дрова, клал шпалы на железной дороге, простудился, заболел и уж совсем хотел домой возвращаться, как вдруг ему подфартило. В мастерских Липецких шахт понадобился плотник. Работы было много и работа была срочной. Он вкалывал там, не жалея живота своего, до самого сева, спину сорвал, но заработал хорошо и домой принес не только деньги. Дуриком, почти задаром купил у извозчика старую лошадь. Извозчик был несказанно рад, что сбагрил за деньги дохлятину, а Михаил видел, что покупал, и знал зачем покупал.
Он сразу забрал сыновей домой. Ребята помогали кляче тянуть плуг. Вот с помощью этой лошадки и своих ребят мужик потихоньку засеял свою землю. Жеребёнка не трогали, не портили. Его еще полтора года растить. Лошадь берегли и холили всей семьей, но она все же пала от старости через три года, и дети горько оплакивали ее, как друга. Как не плакать? Эта добрая спокойная кляча, напрягая последние силы, кормила их.

К тому времени из  жеребёнка выросла небольшая, но  сильная лошадка. И тёлка выросла. Коровка из нее вышла не ахти какая, но семью худо бедно, а кормила. К счастью, она отелилась бычком. И произошло самое главное событие отменили продразвёрстку.

Я пыталась узнать и у крёстной, и у тёти Мани хоть что-нибудь о гражданской войне, о проклятой продразверстке.  Я спрашивала, как они жили в Байгоре в эти времена. Ничего  конкретного я не услышала, кроме "голодно", "оборвались до невозможного" и всё.

-Как вы делили свой урожай? Сколько оставляли себе? Что было особенного?
-Ничего особенного не было. Приезжали вооружённые люди. Всё отбирали, чего найдут. Страшно было, всё время ждали беды. Вот в Коробовке убили врача. Хороший был человек, всем помогал. Маму спас от смерти. Но пришли  какие-то люди и неизвестно за что убили. Жалко его было. На вокзале в Грязях пьяные солдаты зарезали князя Вяземского, когда он, оставив всё имущество, хотел уехать. Хороший был человек. Убили просто так. И вообще, тогда много людей убивали, как врагов народа и не врагов. В нашем селе никого не убили, пороли часто, когда хлеб или лошадь требовали. Люди, что могли, конечно, прятали.  Их пороли. Но деревенские не протестовали. Когда чего-нибудь найдут, то сразу отдавали без слёз и слов. Всё отдавали, боялись, что убьют. У нас ещё ничего, было тихо. А в других местах такая страсть была, что не поверишь, - неохотно говорила крёстная.
-Какая страсть? – допытывалась я.
-Да откуда мы знаем? Говорили, что дома жгли, людей травили. Но у нас  такого не было. Нет. Мы же были хуже нищих. Лебеду да крапиву ели. Чуть не померли, - дополняла тётя Маня.
-Такой ужас творился, а вы не помните! – возмущалась я.
-Это ещё не ужас, - печально шептали мои дорогие  родственницы.

Как я поняла, после отмены продразвёрстки село возродилось. И семья моего деда опять выбралась из нищеты. Тогда дедушка задумался о жилище. Мазанка сверху почти рассыпалась. Все зимы последних двух лет, Михаил плотничал на шахте. Уставал страшно, но ночами ему не спалось, почти каждую ночь он думал и думал о новом доме, считал и пересчитывал заработанное, прикидывал сколько надо ему леса.
 
Весной, когда вернулся домой, Михаил ночами ходил по своему участку, прикидывал, где и как поставит дом, сколько брёвен надо купить, сколько денег ему надо сразу выложить. Он хотел построить просторный дом-пятистенку, с двумя горницами, да большой кухней, где разместится большая семья. Прикидывал какими частями будет строить. Извелся весь в заботе, плохо ел, похудел, постарел. Анна со страхом смотрела на мужа, думала, что он умом тронулся или стал лунатиком, потому что ночами Михаил часто вскакивал с постели и ходил по участку, разговаривая сам с собой. Наконец, когда в мазанке они остались одни, жена осмелилась  сказать:
-Миша, не мытарься ты тах-то, небось образуется. Сверху немного подоткнём соломой и постоит мазанка.
-От баба дура! - в сердцах откликнулся Михаил. - Дак под лежачий камень и вода не течёть. Надо всё прикинуть, чтоб апосля башку не чесать, да волосья не драть.
-Я ничаво, я как лучче тебе.
-А мне лучче про дом думать, а не про мазанку, - и совсем смягчившись добавил,- знаешь Анюта, какой сруб хочу? Из сосны. Дом будет звонкий и дух в нем лёгкий. Заживём, как люди, и еще лучче.
-Как скажешь, Миша.
-Сразу весь дом не усилю. Сруб поставим, крышу покрою пока соломой. Потом запасёмся дранкой. Ставить буду пятистенку. Горницу доской разгорожу. Кухню надо делать просторной и сразу. Потолок не везде настелю, только в кухне. Палати соорудим, а полы земляные. Поживем немного в кухне. Зимой, конечно, тесно. Но летом  вся улица наша.  Потом заработаем денег на доски, везде настелю потолок и перейдём в горницы. А полы уж когда-нибудь... Небось, этим летом в дом перейдём, а телят, молодь всякую в мазанку определим.
-Лучче кур в мазанку, а то перемерзнут.
-А-а! Ей про дело говоришь, а она куры. Да всем места здесь хватя! Вот баба дура!

Михаил выскочил из мазанки, тихо прикрыл дверь, а то ещё развалится. В сердцах пнул  кошку, подвернувшуюся под лапоть. Пошел к скотине. Тяжело мужику, не с кем о деле поговорить. Надо бы обсудить планы, сосчитать, чтоб по уму вышло. С кем посоветоваться? Не к кому пойти. 
- Кругом я один. Дети несмышлёныши. А баба? Что с нее взять? Дура! Тьфу, - ворчал Михаил, выбрасывая навоз из хлева во двор.- И к брату путь заказан из-за этих бабьих свар. А тесть одно твердит, чтоб землянку ставил, а то семью придушит развалюха. Кругом один!

Прошло  пять лет, как Михаил вернулся домой. Много воды утекло за этот срок. Он всё-таки построил дом. Брат и тесть помогали. Соседи и двоюродные братья пришли. За три дня сложили сруб и крышей накрыли. С братом неделю кухню до ума доводили. Баб своих они тоже помирили. Словами не раскидывались. Сунули по разу каждой кулаком по скулам, и разногласия кончились. Теперь не разлей вода живут. Работы и праздники вместе.

Время полетело как на крыльях. Михаил выдал замуж старшую дочь за деревенского кузнеца. Одной заботой меньше. Но сердце болело за дочь. Уж больно упиралась она, не хотела идти замуж. Криком кричала, в ногах валялась. И жена возражала. Но жених был завидный, и быка уже для свадьбы зарезал, потому на бабьи слёзы не поглядел.
-Ну как там Наташка?- как-то раз при встрече озабоченно спросил старый Семён о внучке. 
-Батя, я считаю, что муж хорош, мастеровой. Наташка в поле работать не гожалась, думал старой девой останется. Разве это правильно? А тут вдруг женихи валом пошли, всё из богатых крестьян. На её красоту зарились. А что красота?  Для работы сила нужна, а не красота. За мастеровым она как у Христа за пазухой, - в тысячный раз оправдывался отец.
-Но на свадьбе Наташа сидела, как на похоронах,- крутил головой дед.
-Это да. Она шла без охоты, но теперь, я думаю, они слюбились, живут хорошо. Сына родили. Фёдор семью обеспечивает. Не бедствуют. Чего ещё надо? –  упрямо доказывал свою правоту Михаил в разговоре с тестем.
Пережив много невзгод и трудностей, мужик счастьем человека считал отсутствие болезней, голода и войны. Остальное он причислял к мелочам жизни. А кто ж на мелочи внимание обращает?

Три года назад женился по большой любви Тимофей на красавице-сироте. Вот удача, так удача. Приданого у невесты никакого, да она сама ком золота.  Старший сын азартно ворочает на земле, как вол, и счастлив донельзя. Жена у него подстать ему, огонь баба и работница, и плясунья, и певунья. Вошла в дом,  как ясное солнышко. И внуков Михаил дождался от них, крепких сильных ребят, продолжателей фамилии. Один ползает по избе, другая в люльке. А уже видно, что богатыри.
-Наша порода, - к месту и не к месту хвалился в кабаке  перед сельчанами Михаил, поглаживая усы.
Деревенские мужики смеяться нал ним устали. Вот что значит своих детей некогда было поняньчить, так на внуках дед отводит душу. Только теперь Михаил понял, почему тесть у него выпрашивал внуков в учение.

Не всё гладко в семье Болдыревых. Младший сын совсем ушел из деревни, работает в мастерских при железной дороге, помощником кузнеца. Не лежит у  Алексея душа к земле, тянет его к железу. Ушёл из дома в восемь лет и, считай, с того времени отрезанный ломоть. Правда, Михаил особо-то его и не держал. Время было такое, голодное. Сейчас всё налаживается. Ночью, когда он остаётся наедине с женой, тоска по сыну наваливается глыбой на сердце. И они начинают вспоминать его, думать как бы вернуть. Не покидает мысль Анну, что обделён был Алёшенька лаской матери и отца.
-Я чего вот думаю, отец. Нечего ему делать в городе. Боюсь за него. Плохих людей там много. Смутьяны да бездельники. Свяжется с ними и пропадёт.
-Ничего. Он нашей породы. Пусть  работает, небось, проснётся любовь к родной стороне, и он вернётся. Может не крестьянином, а мастеровым. Село большое. Алёшке тоже кузнечной работы хватит.

У Михаила ещё есть сынок, Василий. Этот, как пенёк, спокойный. Всё улыбается. Не азартный, жить не торопится, хотя работает хорошо, с умом, основательно, но без задора, без огонька.  У Михаила на него большие виды, с ним придётся доживать. Но переросток сынок жениться не спешит. За девками не бегает. У Алёшки и то уже есть зазноба, а этот всё приглядывается, живёт как во сне. Он всем доволен, всё чего-то ждёт. Самая большая радость для Василия – рыбалка. Летом ухитряется недоспать, но с удочкой посидеть на зорьке. Он скорее на гуляние не пойдёт, чем от удочки откажется. Даже зимой из проруби рыбу таскает. Мать с беспокойством приглядывается к нему, а Михаил спокоен.
-Ничего, мать, природу не обманешь. Найдётся и на него девичья управа. Я тут приметил, что наш скромник на младшую дочку мельника засматривается. Не потому ли рыбачить к плотине ходит?
-Ты чего, отец? Там глядеть-то нечего. Одни глаза на пол лица, сама тени не даёт, за граблями не видать, а волосы, как пшеница, жёлтые. Она ещё в куклы играет!
-Вырастет и раздобреет. К тому времени Васька рыбалкой наиграется.

Младшая любимая дочурка, Манечка, уже совсем большая, крупная девочка, десять осенью исполнилось. Помошница в хозяйстве, скоро и она заневестится. А там и её уведут. Анна уже заранее льёт слёзы. Уж больно ласкова и добра доченька. Тяжело ей будет без неё. Но доля девочек такая. Чуть подрастёт и отдают её на милость мужа и свекрови. А пока Маня везде таскает с собой тряпичную куклу, которую ей сшила нянька Наташа, старшая сестра.

К 1928 году свершилась мечта моего деда. Он настелил деревянные полы в доме и практически достроил своё жилище. Изба получилась на загляденье. Высокая, на каменном фундаменте, с резными ставнями, с кирпичной трубой. Счастлив и доволен Михаил. Он сам поборол нищету и голод, в уважаемые люди вышел. Он еще молод, всего сорок четвертый пошел. По-прежнему, каждую зиму он подряжается на работу в город. Теперь это почему-то называется не подрядом, а новым словом - халтура. Работа, конечно, мелкая неденежная, но копейка рубль бережёт. А рубли нужны для детей. Тимофея надо будет отделять, младшенькой дочке готовить приданое.

 На халтуру с ним ходит старший сын, когда есть работа. Василия из деревни не вытянуть. У того неприязнь к городу.
-Васька! Ты чего город боишься? Не бойся, я тебя в обиду не дам,- подшучивает над братом Тимофей.
-Не боюсь я город. Ничего там хорошего нет.  Людей много, шумно. Про рыбалку  не с кем поговорить, - спокойно отвечает Вася.
-А хочешь, Алёшку попросим тебя защитить, - не унимается Тимофей.
-А чего? Проси. Может от тебя защитит, - улыбается невозмутимый братишка.

Михаил  Матвеевич до мозга костей байгорский мужик. Он убеждён, что живёт в лучшем уголке земли. Во время войны ему пришлось повидать другие земли. Он был в плену в Германии, бежал оттуда с группой военнопленных через Францию. Подрядившись матросом, вернулся домой через Мурманск. Он повидал другие земли, но лучше Байгоры не видел. Хлебнув горя полной ложкой, преодолев нищету, он живёт, как кум королю и сват министру. Всем доволен и весь в мечтах. Его жизнь идёт правильным путём. Потихоньку он ещё всё  в жизни успеет. Детей поставит на ноги.  Дома всем сам срубит с сыновьями: и Наташке, и ребятам. Лучше его никто в деревне сруб не сделает. Это вся деревня знает.

Его родная деревня выправилась и ожила после всех войн и разрух. Вернулись все мужики, кто жив остался. Детей в деревне туча,  молодежь послевоенная  заметно подросла. Весело стало в деревне. Еда есть, холсты наткали, все приоделись в новое и чистое. Каждой весной и осенью играются веселые свадьбы. Как возродилась жизнь в селе, так  начались посиделки, мальчишники, девишники. Праздников не счесть, а гулянья лучше прежнего! Как зальётся в руках одноглазого Васички балалайка, как рванет гармошку Тимоха Царёк. Заиграют музыканты самоучки барыню с переборами и ноги не удержать, сами в пляс идут. Девки соловьями заливаются, и бабы не плошают. Голоса у деревенских девок красивые и пронзительные. Как запоют, так за десять вёрст слышно.

Кто не любит гулянья? Михаил любит. Он и плясать и песни петь горазд. И всё это у него хорошо получается. Его любимая жена Анюта не выучилась этим действам, скромненько стоит в сторонке, поглядывает на общее веселье, сверкает синими глазками и улыбается. Это она главный ценитель успехов мужа. И когда она глядит на него, то в присядке его ноги выше головы взлетают. И вообще, он не пляшет, а летает по кругу. Завистливый сосед язвит при случае:
-Ну и горазд ты плясать, сосед. Как в присяд идёшь, смотрю и переживаю. Вдруг опрокинешься от усердия.
-А чего мне опрокидываться? Ноги и руки пока крепкие. Вот ты можешь опрокинуться от лишнего шкалика. Ноги ослабнут и опрокинешься. Не переживаешь? Нет? Ну то-то.

Я любила поговорить с дедушкой. Он знал разговорный немецкий, выучил за пару лет, проведённых в германском плену. В отличие от бабушки умел читать и писать. Интересны его рассуждения про деревню.
-В селе праздники веселее, чем в городе. В городе все по своим конурам сидят. А в деревне встречать Рождество готовятся задолго. Наряды готовят, разучивают песни. Готовятся славить Христа. Это настоящее действо. Девки и ребята ходят  по домам затемно, рано утром стучат в дверь, заходят и хором красиво славят Христа. За это везде получают в подарок пироги, блины, пряники, орехи, семечки,  моченые яблоки, конфеты, а то и какую чарочку наливочки.
-А в церковь?
  -Служба в церкви. Это чудо! Все стоят нарядные торжественные. На душе воцаряются покой, радость.
Это главное... Богу помолишься, попросишь прощение за грехи, раскаешься и как возродишься. Это главное...
А днем у детей катания на ледяных горках. Мужики рисуются по-своему, силой меряются. Вот где потеха.
Мы сидим с дедушкой, угощаемся наливочкой. Дедушка никогда не пьянеет.  Сидит весёлый, рассказывает.
-А каков праздник Крещение с омовением  в реке  в лютые морозы и чарка для согреву... Благодать. Не успеешь оглянуться, как дело к весне движется. К весне.. Красная Масленица с блинами, в селе шум, смех, песни...
-Я люблю Пасху.
-А когда Святая Пасха...Тут и говорить нечего... Понятно для чего живём. Да и  Троица... Разве все радости жизни перечислишь? Хорошо когда в селе народу много.  Можно жить, работать и радоваться.
Я слушаю его неторопливую речь и хорошо понимаю, что  это и есть счастье Байгорского мужика.
-Да, внучка. Нигде в целом свете такого не было, нет, и теперь уже никогда не будет. Я правду говорю.