Хочется заострить внимание на смерти подполковника Браубаха. Из контекста следует, что он отправился во второй эшелон наступающих, чтобы прекратить их же убийственный огонь по своим. Почему же адъютант Гудериана не воспользовался услугами полевой связи? Ведь так называемые «катушки» или проводная связь уже широко применялись в войсках с Великой войны? Получается, что даже подготовка командного состава вермахта оставляла желать лучшего.
Интересно, не правда ли? Командир крупного соединения вермахта (XIX армейский корпус) должен ездить по местам боёв. Планировать боевые операции за своих командиров, которых двоечниками назвать можно только ради смеха. Мало того, что командир упомянутой мотопехотной дивизии атакует своей пехотой польские позиции на проволочные заграждения. Он ещё и бежит от ударов польской кавалерии. Судя по всему, потеряв управления своими частями в ночном бою.
Тут, критикуя Гудериана, надо отдать ему должное. Он не порочит действия Поморской кавалерийской бригады, как это любят подчёркивать некоторые исследователи. Тот же уважаемый нами Александр Бушков. К сожалению, они оперируют лишь одной цитатой «танкового теоретика». Приведём её: «Поморская кавалерийская бригада поляков, не зная ничего о наших танках, набросилась на них с саблями и копьями и понесла огромные потери». Так вот, это описание разгрома польской кавалерии приводится после незадачливых действий 2-й мотопехотной дивизии. То есть, в понимании автора, командующему XIX армейским корпусом стыдно за своих подчинённых. Вот он и бросается приглаживать их неудачи.
Кстати, раз уж мы затронули тему кавалерии, то атаку Волынской кавалерийской бригады польских улан под деревней Мокрая нам не миновать. Напомним, что командир эскадрона, повздорив со своим паном полковникм, скомандовал своим кавалеристам обнажить клинки и перейти в галоп. Галлопировал эскадрон в развёрнутом построении на расположившийся к отдыху посреди лесной поляны германский пехотный батальон. Результат: более сотни вражеских пехотинцев было порублено. Дело испортили две германские бронемашины и одна пушка. Последняя в разгар рубки открыла огонь с тыла. А первые начали на улан свою атаку, поливая их пулемётными очередями. Результат: более 20 убитых и до 50 раненых.
Ну и что, вновь спросите Вы? А вот что: любое воинское соединение, начиная отделением или взводом, кончая дивизией, корпусом или армией заботится о боевом охранении и караульной службе. Расположившаяся на отдыхе или на позициях, даже в глубоком тылу любое воинское соединение выставляет посты. При необходимости – усиленные. При необходимости посты могут стать скрытыми, хорошо замаскированными «секретами» с оборудованными пулемётными гнёздами и позициями для миномётчиков, артиллеристов и снайперов. Ничего подобного командир германского пехотного батальон, о-видимому, не сделал. Интересно, учили его подобному, в бытность его продвижения по службе к фанен-юнкеру офицеру (кандидату в офицеры)? А если нет то почему? И понёс ли этот служака какое-либо наказание за тяжкие потери своего батальона?
Не ясно другое: откуда взялись две бронемашины и одна пушка, что спасли батальон от полной «вырубки»? И как они смогли открыть огонь по уланам, если те врезались в самую гущу германской пехоты, и следовательно смешались с ней. Вопросы, вопросы…
Скандал получился до того шумный, что ведомство Геббельса выпустило специальный фильм, где переодетых в какие попало мундиры субъектов выдали за польскую кавалерию, атакующую «рейнметаллы» с саблями наголо и опущенными пиками. Было это или не было, остаётся до конца невыясненным. Американский журналист У.Ширер, что сопровождал вермахт по местам боёв, написал статью о сражении под Мокрой, где есть такие слова: «длинные пики кавалеристов против длинных стволов пушек танков». Но это вызывает сомнение хотя бы потому, что стволы тогдашних 20-мм, 37-мм и 75-мм пушек, установленных в башни панцеров, едва превышали двадцать калибров. Это прекрасно видо на снимках и в кадрах хроники.
Однако вывод один. Налицо: начало польской кампании не отмечено высоким оперативным искусством германской военной мысли. Напротив, мы видим увязание в затяжных боях. За «шверпункты». Так как Поморье являлось стратегически выгодным направлением, его избрали для нанесение главного удара по Польше. Что из этого вышло, мы уже увидели. Характеризуется это состояние войск и их командиров однозначно: развал управления и паника.
Гудериан, комментируя действия уже известной нам 2-й мотопехотной дивизии, пишет:
«Когда я прибыл в расположение дивизии около пяти часов, она находилась всё там же. Я встал во главе полка, который отозвали за ночь, и лично вёл его до самой Каменки на север Большой Клони, где я расстался с ними, направившись в сторону Тухеля. Дальше наступление 2-й мотопехотной дивизии было успешным. Паника первого дня военных действий улеглась».
Как иначе можно назвать то состояние, когда командир корпуса возглавляет полк в его составе? Хорошо, что не роту данного полка. А чуть раньше Гудериан описывает, как объезжая позиции, он столкнулся с артиллеристами его собственного полка (того, что он возглавил?), что были напуганы быстрым продвижением польской конницы. «Я успокоил их и занялся штабной работой», - описывает свою реакцию Гудериан.
Тут на ум приходят выдержки из «творений» отдельных авторов. Перестроечной и пост перестроечной поры. В один голос они описывают бестолковые атаки советской пехоты на германские пулемёты. Наперебой доказывают, что войну мы выиграли исключительно «завалив трупами» супостата. И фрагмент из «Военного дневника» командующего сухопутными войсками генерала-фельдмаршала Гальдера по поводу бессмысленных советских атак с криками «ура».
Трудно не согласиться с Францем Гальдером, начальника Генерального штаба сухопутных сил (ОКХ), когда он комментировал польскую компанию в своём дневнике таким образом:
«Той пехоты, которая была у нас в 1914 году, мы даже приблизительно не имеем».
Что же до второго эпизода, то поражает неподготовленность пехотного полка 10-й бронетанковой дивизии, который сорвал атаку последней. Почему эта неподготовленность выявилась только в ходе боевой операции? Почему Хайнц Гудериан не проконтролировал обучение вверенных ему соединений задолго до Польской компании? К тому же настораживает формулировка Гудериана «огонь из задних рядов наших частей накрывал наши же собственные передние ряды». Это огонь артиллерии или ружейно-пулемётный огонь следующего эшелона наступающей пехоты? Если это огонь из миномётов или снаряды тяжёлых пушек или гаубиц, тогда авторам понятна другая формулировка: «наступление приостановилось из-за неспособности пехотного полка 10-й бронетанковой дивизии наступать, как это было приказано, непосредственно за огневым валом который обеспечивала артиллерия».
Следует сделать уточнение, что из 3,7 млн. личного состава вермахта к 1939 году обученных методам современной войны (то есть при тесном взаимодействии с танками и авиацией) числилось всего 1,8 млн. Солдат старших возрастов, особенно ветераны Великой войны, откровенно страшила кампания на два фронта, которую они считали изначально проигранной. Не следует забывать о том, что среди них было немало представителей запрещённых к тому времени партий, как –то социал-демократическая и коммунистическая.
Кроме всего, не следует закрывать глаза на разногласия в верховном командовании вермахта. Тухачевский, что до недавних пор считался светилом мысли и тонким знатоком военного дела, так охарактеризовал состояние прусского офицерского корпуса после одной из своих командировок в Германию:
«Руководящий состав рейхсвера (до 1935 года так назывались вооружённые силы Веймарской республики – Авторы) мыслит себе войну примерно в формах последнего маневренного периода империалистической войны. Он не способен представить себе новые формы боя, вытекающие из нового вооружения: авиации, танков, автоматической винтовки и пр… Хаммерштайн мне прямо заявил, что он не признаёт механизированных соединений, а допускает лишь частичную моторизацию. Да и к этой последней он относится подозрительно. Не признаёт он и автоматической винтовки. Таких же взглядов придерживается и большинство руководящих генералов и офицеров рейхсвера… Над всеми этими генералами довлеет опыт империалистической войны и слава былой организации и тактики германской армии».
Тухачевский, кстати, довольно критически оценил использование противотанковых ружей (ПТР) , назвав их "оружием для слабых духом". Действительно, со 100 метров 13-мм ружьё "бойс" могло согласно табличным характеристикам пробить 20 мм бронелист. Но танк или даже танкетка ведь не стоят на месте! Они движутся, выполняя гусеничные и башенные манёвры. Тем паче - танкетки PzI, у которых был мгновенный траверс (поворот) башни. А силуэт головы с длинным ружейным стволом (почти 1 м)с дульным тормозом довольно ясно был виден сквозь окуляры цейсовской оптики на смотровых приборах. И два установленных в лёгкой башне пулемёта вершили своё дело.
Более того, в подтверждении к этому 1 сентября 1939 года (в первый день агрессии) немецкое командование сухопутных сил вынуждено издать приказ о недопустимости беспорядка, который царил в танковых войсках. Генрал Гепнер (по некоторым данным, выпускник Казанской секретной танковой школы), командир ХХVI-го моторизованного корпуса, писал в своём собственном приказе: «Главное командование указывает на необходимость строгой маршеровой дисциплины и порядка движения. Никакого массирования машин. Маскировка!» Дело в том, что уже в первые часы вторжения танковые колонны вермахта понесли внушительные потери. 4-я танковая дивизия корпуса Гепнера атаковала Волынскую кавалерийскую бригаду. Танки угодили, как и под Малой Клоней, под артиллерийский огонь, а затем спешно отступили. Повторная атака также не увенчалось успехом. На поле боя остались чадить 12 искорёженных панцеров. При этом немцы продолжали атаковать польскую противотанковую оборону в плотных танковых построениях. Ни одной попытки фланговых ударов или обходного маневра не наблюдалось. Польские потери превысили 100 человек, не считая нескольких орудий. Немцы к середине дня потеряли до 20 PzI , PzII и вынуждены были снова отступить. После 15-00 командир Волынской бригады предпринял контратаку, в ходе которой панцерваффе показали себя не самым лучшим образом. Головные танки стали поворачивать назад (вряд ли при виде скачущих на них польских улан и пиками и саблями и изрыгающих «пся крев»). Задние машины почему-то открыли по ним огонь. По утверждениям польского историка Юлиуса Роммеля, в результате смелой контратаки улан, германские танки и сопровождавшие их «панцергренадирс» отступили. На поле боя остались 150 танков и бронетранспортёров. Последнее свидетельствует о действительно царившем в вермахте хаосе, так как германский полевой устав 1935 года категорически запрещал атаковать противника на полугусеничных бронированных машинах пехоты (БТР), кроме как в случае беспорядочного отступления такового.
Представляю теперь для сравнения такое место из Пауля Карела (бывшего эсэсовца Пауля Шмидта):
«…Русская пехота всегда славилась умением наносить удар из засад. Бойцы передовых застав, смятые, израненные, дожидались, когда первая волна немецкого наступления прокатится дальше, а потом вновь начинали сражаться. Вооружённые превосходными самозарядными винтовками с оптическими прицелами, снайперы, сидя в окопчиках, терпеливо поджидали свои жертвы. Они «снимали» водителей снабженческих грузовиков, офицеров и связных на мотоциклах».
Приятный комплимент, не правда ли? Противник, так называемый «гражданский эсэсовец» (член СС, не обязанный носить форму со знаками отличия), бывший сотрудник министрства пропаганды 3-го рейха, по идее, должен принижать заслуги Красной армии и советского народа. Он это время от времени делает это на страницах своей книги «Восточный фронт», описывая «фанатизм» коммунистов и комсомольцев, «монгольские строительные части», «монгольскую кавалерию», что выкалывает глаза пленным германским солдатам и многое другое. Но вынужден признавать очевидное.