Собака

«— Укротитель животных в цирке способен повелевать слонами, используя очень простую хитрость: когда животное находится еще в юном возрасте, он привязывал одну из его ног к стволу дерева. Независимо от того, насколько сильно он борется, молодой слон не в состоянии освободить себя. Постепенно он начинает думать, что ствол дерева более мощный, чем он. Когда он становится взрослым, обладающим огромной силой, достаточно просто привязать его тесемкой к молодому деревцу, и он даже не будет пытаться освободить себя.»*
Выписка в записной книжке Профессора.
*****
— Когда наступает осень, с самого утра меня раздражает все, что ни попадется на глаза. Не мудрено, ведь к осени погожие дни становятся редкостью, а сырость и сквозняки заставляют старые кости безбожно ныть. Укрытие, аккурат над сточным желобом, всего на уровень выше, пара пролетов по склизким ржавым ступенькам, и по ночам завывания холодного осеннего ветра, превращают трубы в адский оргАн, не дающий уснуть. До самого рассвета можно ворочаться, кутаясь в одеяла, а потом приходится подниматься, стараясь расшевелить мысли в одуревшей от недостатка сна голове.
Завернувшись в прорезиненный плащ и подхватив гарпун, я спешу вниз, к сетям.
Очередной день и очередная неудача, когда подъемник выворачивает сеть на подмостки, и вываливается оттуда вовсе не туша какого-нибудь плавучего гада. Ком промокших лохмотьев гулко шмякается о железный пол, и я замираю в нерешительности, медленно поднимая гарпун — мало ли, что принесли ко мне сточные воды. Но улов лежит, не шелохнувшись, и я уже начинаю думать, что это всего лишь мусор, пока до моих ушей не доносится слабый стон. Вот как. Пожалуй, я готов ко всему, кроме этого. Подхожу ближе, рассматривая утопленника, и луч моего фонаря падает ему на лицо. Он стонет громче, пытаясь отвернуться от яркого света, но движения даются ему с большим трудом. Его лоб и щеки покрыты ссадинами, размокшими и опухшими от грязной воды. На виске большая рана. Я редко вижу людей, разве что сталкеров, что приносят мне еду в обмен на самопальные лекарства, а уж мысль о человеке, оказавшемся в моем убежище кажется мне невероятной. Невероятной и слишком тревожной. Я уже заношу ногу, чтобы столкнуть тело обратно, в воду, когда на ум мне приходит одна дельная мысль. Склоняюсь над человеком, снова разглядывая его лицо, но возраст определить не могу, уж очень изуродован. Преодолев брезгливость, мне приходится засунуть руку ему в рот, и, слегка раздвинув челюсти пальцами, я принимаюсь рассматривать его зубы. Они в идеальном состоянии, хоть спереди и не хватает пары резцов. Кажется, это совсем молодой мужчина.
Я подхватываю его подмышки и с трудом тащу наверх, в укрытие, сначала по мосткам, потом по лестнице, и эти два пролета заставляют меня почувствовать себя Сизифом. Обливаюсь потом, кряхчу от напряжения и непроизвольно морщусь каждый раз, когда ботинки утопленника ударяют каблуками о ребро очередной ступеньки. Мне привычна тишина и равномерный шелест воды внизу, а любой громкий звук вызывает отвращение.
Мужчина дышит ртом, громко и хрипло, а его глазные яблоки так и мечутся под закрытыми веками. Опустив его на пол, с огромным трудом сдираю мокрую одежду, он никак не реагирует, только бормочет что-то неразборчивое, а руки и ноги у него почти не разгибаются, осложняя мне работу. В который раз я думаю, что проще было выбросить его, но уже поздно. Слишком уж много сил я потратил. Чертова привычка таскать всякий хлам, думая, что он может пригодиться!
В конце концов, я раздеваю его и перекладываю на расстеленные на полу картонки и одеяла. Выглядит он плачевно — слишком худой и весь в синяках да ссадинах. Только сейчас мне приходит на ум, что он, должно быть, может умереть. Старый я идиот! Внизу раздается плеск воды. Что-то попалось в сети! Порываюсь, было, броситься туда, но вновь перевожу взгляд на утопленника. Мысль о том, что придется оставить его без присмотра кажется мне чистейшим безумием. Я могу возиться до вечера, и что будет, если он придет в себя? Станет ли просто лежать, или у него хватит сил, чтобы встать и напасть на меня в момент, когда я меньше всего буду этого ждать? У меня нет ни одного предположения о том, кто этот человек и чего можно от него ждать. В желобе вновь слышится плеск воды и глухие удары, словно что-то большое бьется о возведенные мной конструкции. На принятие решения уходят доли секунды, и я уже спешу в мастерскую, чтобы найти там все необходимое.
*****
— Эй! Кто здесь?!
— Должно быть, это я.
Некоторое время собеседники молчат.
— Кто ты?
— Я хотел, чтобы ты ответил на тот же вопрос. Сначала ты.
— Но... Я не могу!
— Не можешь сказать кто ты?
— Я не знаю... Почему здесь так темно?
— Экономлю свечи. Ответь мне. Ты не знаешь, как себя назвать?
— Нет... Вы знаете, кто я?... Скажите мне, кто я?
— «Кэтеллам»**. Но скоро окрепнешь и станешь полноценной собакой. Павлова.
Старческий смех собеседника неожиданно захлебывается кашлем.
— А кто же вы?
— Ты можешь называть меня Профессором.
*****
— Профессор сменил место жительства и есть в этом что-то абсурдное. Он сам говорил, что лет двадцать назад живые и мертвые поменялись местами — первые ушли под землю, вторых стали выносить на поверхность. Если следовать этой удивительной логике, я и Профессор были покойниками, но теперь ему повезло, и он, бросив меня в царстве мертвых, присоединился к живым. Надеюсь, ему там хорошо, но, положа руку на сердце, могу заверить, что ничуть не скучаю по нему. Он сделал все, что мог, и ушел, а я остался и делаю то, что хочу. Вытащив его из трубы и швырнув вниз, в реку, я первым делом хорошенько помочился вслед. Уж не знаю, откуда появилось такое кощунственное желание, но я исполнил его не задумываясь. Мне показалось, что плюнуть будет слишком просто. А залить ему в рот его же варево — бесполезно. Он и сам ее пил, причем, добровольно, в отличие от меня. Как же я ненавидел его за это!
Но сначала была темнота и был холод. Кажется, я не понимал ничего. Только кутался в какие-то порванные вонючие одеяла, да мычал что-то совсем непонятное. Я слышал голос, но говорил что-то обращаясь ко мне, и мог различить каждое слово, но смысл их бесконечно ускользал, оставляя лишь давящую пустоту. Иногда ко мне прикасались руки — Профессор обрабатывал раны, или кормил меня с ложки, но я не понимал, и отбивался, либо пытался отползти в сторону, хотя мои перемещения и были слишком ограниченны длиной цепи, на которую он меня посадил. Но я понял это лишь потом, а тогда Профессор силой удерживал меня на месте и запихивал еду в рот. Я был слишком слаб, чтобы ему сопротивляться. Впрочем, ухаживал за мной он не плохо, и я до сих пор ценю его заботу. Благодаря ему я остался жив.
Связные мысли постепенно возвращались в мою голову, следом за ними вернулась способность говорить, но я не мог ответить ни на один вопрос о себе самом и об окружающем мире. Я думал, я знал много слов, но их значения оставались для меня тайной. «Что такое метро?» - спрашивал меня Профессор, и я качал головой, не зная, что ответить. «Это место, где живут люди. Ты тоже жил в метро» - говорил Профессор и я с ним соглашался. «В метро живет очень много людей, больше, чем где бы то ни было. Но ты там больше не живешь — ты мог умереть, и для этого постарался кто-то, кто жил в метро. Тебя покалечили, хотели убить, а я вылечил тебя. Я кормлю и пою тебя, я убираю за тобой. Ты должен быть благодарен мне за это» - продолжал Профессор, и я испытывал благодарность.
Профессор подолгу где-то пропадал, и я не знал, куда он уходит. Оставаясь в одиночестве, я не мог справиться со страхом. Отвлекался, концентрируясь на своих мыслях, стараясь вернуть хотя бы частицы исчезнувшей памяти, но мои попытки были тщетны. Рано или поздно я возвращался к действительности и вновь заражался паникой. Начинало казаться, что прошло слишком много времени, и Профессор больше никогда не вернется ко мне. Вокруг была темнота, а гробовая тишина нарушалась лишь еле слышным шумом воды где-то внизу. Мне казалось, что я навсегда останусь здесь и умру от жажды и голода, не способный освободиться, или вода поднимется, утопив меня. Переставая что-либо соображать, я подскакивал, принимался метаться в темноте, то и дело падая, спотыкаясь о собственную цепь, крепко державшую меня за щиколотку. Я брал ее в руки, пытаясь разорвать, или скреб ногтями замок. Потом, наконец, находил на ощупь свою кучу одеял, падал на нее без сил и готовился умереть. Но Профессор каждый раз приходил спустя бессчетное количество времени. Он был помешан на своих исследованиях, и возвращаясь, без умолку рассказывал о них, рассыпаясь терминами и латынью, и я, конечно же, не понимал не слова. Но слушать было приятно. Его общество и звук его голоса успокаивали меня, и паника отступала. Я понимал, что он не собирался меня бросать и был счастлив этому. Все это не укрывалось от глаз Профессора и, в конце концов, он использовал мою слабость против меня.
Он стал часто делать мне какие-то уколы, но это не возбудило моих подозрений. За все это время я стал слишком сильно доверять ему. Однажды он пришел и протянул большую кружку, до краев наполненную отвратительно пахнущей бурой жижей. Я принял ее из его рук и взглянул с недоумением, а Профессор приказал мне выпить все, до дна. Сделав первый глоток я уже не мог заставить себя выпить ни капли. Неизвестное пойло словно выжигало внутренности, и терпеть это было невозможно. Я отказался пить и тогда случилось то, чего я ожидал меньше всего — Профессор набросился на меня. Никогда бы не подумал, что в этом старике столько силы! Он сел на меня, коленями придавливая мои руки к полу, и зажав мне нос, принялся заливать жижу в рот. «Мирабелитер»*** - буркнул Профессор, когда я проглотил последние капли, и ушел, как ни в чем не бывало.
Процедура повторялась регулярно, не смотря на мое сопротивление. Я медленно восстанавливался, набирался сил, и в те дни, когда он уже не мог так просто совладать со мной, он забирал свечу и уходил. Надолго. Проходило гораздо больше времени, чем раньше. И когда он возвращался, я сам выпивал зелье. После этого он вновь рассказывал мне что-то, приносил еду.
В один из дней случилось неожиданное. Профессор пришел ко мне и, предварительно продемонстрировав ключ, открыл замок на моей цепи. Он вручил мне какие-то вещи, помог одеть их, и пошел куда-то, приказав следовать за ним. Мы направились вверх по лестнице, прошли несколько коридоров, потом снова поднялись куда-то по расшатанным металлическим ступеням. Я шел чуть сзади, пытаясь унять головокружение и думал лишь об одном — я могу убить этого чёртова старика. Ударить его головой о стену, задушить, сломать шею. Просто сбросить с лестницы. Но я не сделал ничего.
Профессор, между тем, подошел к массивной металлической двери и, повернув скрипучий замок, остановился. Он протянул мне очки на резинке, стекла которых были непроницаемо черными и попросил одеть. Сам он нацепил на себя такие же, и распахнул дверь, толкнув меня вперед.
От увиденного я замер, кажется, перестав дышать. Надо мной не было ничего, лишь огромное пространство, наполненное светом и воздухом. Не было ни стен, ни преград, ни темноты, но этот абсолютный простор пугал меня куда больше. К собственному стыду, я рухнул на четвереньки и, торопливо развернувшись, пополз к двери, трясясь от одной мысли, что Профессор может захлопнуть ее, оставив меня снаружи. Старик рассмеялся, увидев это. «Ну что же ты? Не хочешь на свободу?».
Когда мы вернулись, я долго не мог прийти в себя. Сидел на одеяле, покачиваясь из стороны в сторону. Профессор несколько раз подходил ко мне, спрашивая, как я себя чувствую, потом принес воды и сказал, что это должно помочь мне успокоиться. Лишь сделав несколько глотков, я почувствовал странный привкус. Потом настала тьма.
Дальнейшее путалось в моей голове, и я с трудом мог отличить реальность от галлюцинаций. Глаза будто были засыпаны мусором, и я все время моргал, тщетно пытаясь вернуть себе ясное зрение. Бесполезно. Мутная пленка медленно, но верно затягивала окружающий мир. Я лежал где-то в полутемной комнате, и не мог пошевелиться, словно мои руки и ноги стали невероятно тяжелыми. Настолько, что я не мог сдвинуть их с места. Четко отпечатались в моей памяти лишь тусклые электрические лампочки, висевшие надо мной. Кажется, вокруг были какие-то приборы, провода которых тянулись ко мне. Но я не мог поднять головы, чтобы попытаться рассмотреть их. Профессор был поблизости. Иногда он появлялся в поле моего зрения, говорил что-то, но я не желал его слушать. Он приносил горшок с каким-то цветком. Это было невзрачное вьющееся растение с бледным водянистым стеблем и небольшими листочками, удлиненными и острыми на концах. Профессор оставлял вьюнок возле меня и закатывал рукава моей рубашки. Растение тянулось ко мне, впиваясь острыми, словно иглы, листьями в кожу, и я будто исчезал, погружаясь в видения. Однажды, когда я вновь пришел в себя, Профессор погладил меня по голове и сказал: «Я многое совершил. Я делал лекарства и спасал людей, но ты - лучшее, что я сумел создать. Думаю, когда ты все поймешь, то будешь счастлив и бесконечно благодарен мне». По звуку голоса можно было понять, что он улыбается. Я уже не мог посмотреть на него, но ощущения того, что он дотронулся до меня хватило — меня передернуло от отвращения.
Я раскроил ему череп. Всего лишь пару месяцев спустя.
*****
— Ох и не нравится мне эта штука.
Один из сталкеров брезгливо шаркнул ногой по стеблям вьющегося растения, распластавшимся по асфальту.
— Но-но, не трогай. Говорят, у южных все улицы этой гадостью заплетены, так что нам везет еще.
— Типа, все впереди?
*****
— Непогода застигла нашу группу врасплох. Еще десяток минут назад лунный свет отлично освещал дорогу, а видимость была — на пару кварталов вперед, а теперь настал непроглядный мрак и сверху свалилась непроницаемая стена воды. Улица моментально превратилась в ручей, мутный и бурлящий, захлестывающий по колено и наносящий сор в промокшую насквозь обувь. Все так и замерли, не понимая, что делать дальше, и только дядя Карп не долго думая пошел вперед, ведя группу. Подобное ненастье — одно из самых неприятных и опасных, что может случиться с ходоками на поверхности. Вода обступает стеной, заливая стекла противогазов, видимость падает до нуля. А искать убежище — себе дороже. К зданиям слишком опасно подходить, тем более вслепую. Самое время вспомнить, успел ли ты написать завещание, да мысленно проститься со всеми, кто остался ждать под землей. Дядя Карп вскрикнул так, что даже сквозь шум ливня слышно, и с размаху плюхнулся, раскидывая грязные брызги во все стороны. Подскочил и яростно замахал ножом в воде, отбросил в сторону срезанные ветки вьюнка. Чертова зараза! Расплодилась же... На вид стебельки тонкие, но возьмешься разорвать — не сумеешь. Будто проволока. Дядя Карл отряхивает налипший мусор, наверное, он сейчас ругается матом себе под нос. Почему-то эта мысль меня забавляет.
А всего через несколько мгновений становится не до веселья. Равномерный шум дождя разрезает жуткий рев. Он невероятно силен, принадлежит явно крупном и опасному зверю. Ходоки тщетно озираются по сторонам, но завеса воды надежно скрывает хищника. Рев повторяется, уже ближе. Забыв обо всех мерах предосторожности и инструкциях сталкеров, люди бросаются врассыпную. Кто-то, пробегая мимо, толкает меня плечом, и я падаю. Тут же подскакиваю, но уже не могу сориентироваться в направлении и просто бегу вперед, уже потеряв из виду товарищей. Поблизости слышатся звуки выстрелов и крики, снова подает голос хищник, а я бегу. Не разбирая дороги, и упала уже должно быть, десяток раз. Начинает казаться, что я уже оторвалась, но позади, совсем рядом, раздается душераздирающий человеческий вопль, и мне остается лишь прибавить скорости. В очередной раз оскальзываюсь и лечу в воду, слыша, как за спиной со скрежетом прогибается крыша какой-то машины. Бежать бесполезно, и я оглядываюсь, чтобы увидеть зверя, добычей которого стану в следующую секунду. Он по-настоящему огромен, и покрыт чешуей. Таких уродов я видела разве что на картинках в книге про динозавров. Громадина наклоняется ко мне, и я могу разве что зажмуриться. Секунды тянутся, но ничего не происходит. Чудовище вновь ревет, но на этот раз звук выходит странным. Удивленным? Раздосадованным? Вновь открыв глаза я лишь замечаю, что оно по-прежнему тянется ко мне, а его лапы и шея опутаны бесчисленным множеством стеблей вьюнка. Все новые и новые отростки появляются из трещин и щелей, протягиваясь к гиганту. Пожалуй, это зрелище пугает меня куда больше разъяренного мутанта.
Я пытаюсь отползти назад, когда чья-то рука неожиданно хватает меня за шиворот и рывком ставит на ноги. «Чего разлегся?! Беги!» - орет мне в ухо незнакомец, одетый совсем не для похода на поверхность — в простую куртку с капюшоном. Он так и не отпускает меня, волоча за собой и дергая вверх всякий раз, когда я теряю равновесие. Мы не успеваем отбежать далеко, за нашими спинами слышен рев и скрежет сминаемого железа - даже не оборачиваясь, я понимаю, что монстр вырвался и теперь спешит за улепетывающей добычей. Незнакомец сворачивает в сторону, пробегая в узкий проход между двумя заборами. Я задыхаюсь от быстрого бега и уже не могу держать темп, но он упорно тянет меня. Когда становится невозможно тащить меня за воротник, он хватает меня за руку и я к собственному недоумению замечаю, что на нем нет даже перчаток. Но раздумывать об этой странности некогда. Позади слышится грохот — нашего преследователя не смутила ширина прохода, он снес оба забора почти подчистую. Впереди показывается огромный завал на месте многоэтажного дома, и незнакомец, не сбавляя скорости влетает в еле заметный проход под обломками. Я следую за ним и оказываюсь в полной темноте. Сзади раздается грохот и рассерженный рев, но мутант не способен протиснуться за нами. Мой спутник даже не вздрагивает, когда он наносит очередной удар груде бетона.
Некоторое время продвигаюсь на ощупь, потом все же решаюсь включить налобный фонарик. Идущий впереди незнакомец не обращает на это ни малейшего внимания. Я иду следом, потихоньку разглядывая его. Высокий. Пожалуй, выше, чем все, кого я знаю, но при этом необычно тощий. Одет в матерчатую куртку с капюшоном, пропитавшуюся дождем, и рваные джинсы. Сквозь прорехи в ткани видно еще одни брюки, такие же старые и заношенные. «Куда ты меня ведешь?» - окликаю я его. «В укрытие» - откликается незнакомец. Я жду, что он скажет еще что-нибудь, хотя бы пояснит кто он и откуда взялся на поверхности, но он молчит. Мне неожиданно приходит в голову, что идти с ним куда-то слишком опасно. На поверхности возможно встретить людей, но вот доверять им вряд ли стоит. Да, пусть он и вытащил меня из пасти мутанта, но кто может поручиться, что он спасал меня, а не свой потенциальный обед? Стараясь не производить ни шороха, я тянусь к набедренной кобуре и неожиданно замираю, когда незнакомец обращается ко мне. «Не нужно делать глупостей. Неужели я похож на дикаря?» - говорит он, словно прочитав мои мысли. Не дав мне опомниться он продолжает говорить, все так же спокойно идя вперед и не делая попыток обернуться. «На поверхности ливень, а у входа в этот лаз, возможно, все еще ждет тот самый ящер. Ты уверен, что хочешь вернуться? Если что — я не против. Но мог бы показать тебе другой выход, раз тебе не терпится уйти». Я ничего не отвечаю, следуя за ним. Удивительно, но мне стало неловко за свой страх перед ним.
Незнакомец спускается в подвал здания, оттуда — в тесный коллектор, где нам приходится передвигаться на четвереньках. За коллектором следует ржавая лестница, за ней тянется длинный коридор, оканчивающийся бронированной дверью. Распахнув ее, незнакомец вскидывает руки в приглашающем жесте, и я перешагиваю через порог в помещение, освещенное лишь светом моего фонарика. Мой спаситель проходит следом, захлопывая дверь, и идет куда-то по коридору, соединяющему несколько комнат, кажется, совершенно не обращая внимания на темноту, а я осматриваюсь по сторонам. Все внутренние двери распахнуты настежь, но помещения пусты. Лишь в одном я замечаю сваленные в кучу картонки да цепь с разъемным металлическим кольцом на конце. Чуть поодаль от нее на полу валяется помятая жестяная миска. «У тебя была собака?» - окликаю я незнакомца, пытаясь завязать разговор. «Неа. Она была у того, кто жил здесь до меня» - отзывается он. И тут же добавляет - «Противогаз и химзу можно снять и оставить там. У меня чисто».
Лампочка под потолком дает слишком мало света, и от этого мне немного неуютно. А вот моего нового знакомца тьма, кажется, ничуть не смущает. За то время, пока я осматривала его владения, он успел переодеться и теперь сидит напротив меня в такой же точно куртке, закрыв лицо капюшоном. Из под края ткани видны губы и вытянутый подбородок, иссеченные бесчисленным количеством мелких шрамов, и этого, признаться, мне хватает. Не хочется думать, как он выглядит на самом деле. Зато становится ясно, почему он живет отшельником. «Я не сразу догадался, что ты — девушка» - говорит он и улыбается. Задумчиво пережевывая кашу из жестянки, что он мне дал, я стараюсь не рассматривать его слишком долго, переключая внимание на комнату. Она почти полностью завалена какими-то разбитыми приборами, потихоньку покрывающимися ржавчиной. Обжитым выглядит лишь небольшой уголок, у самой двери, где мы сидим.
В этом уголке два стола, один из которых заставлен бутылками и колбами, кровать с потрепанным матрасом, а над ней, на полке, высятся несколько цветочных горшков, в которых, к моему удивлению, клубятся ростки вьюнков. «Зачем тебе это? И почему у тебя так темно?» - спрашиваю я. Незнакомец пожимает плечами. «Мне не нужен свет, я включил его только для тебя. Так уж я живу». «В темноте?» - удивляюсь я. Повисает неловкая пауза, после которой он наклоняется ко мне через стол и произносит торжественным шепотом: «Дело в том, что мои глаза ничего не видят». Я резко выдыхаю, издав удивленный возглас, а он ухмыляется и продолжает, как ни в чем не бывало. «Об этом скучно говорить. К тому же, я и не помню ничего. Головой ударился. Может, ты расскажешь что-нибудь? Кто вы, и почему оказались на поверхности? Вы больше смахивали на корм для мутантов, чем на сталкерский отряд». «Мы не сталкеры. Станция, где мы жили, оказалась отрезана от метро прорывом грунтовых вод. Началась эпидемия, и те, кто не заболел, решили перебраться в большое метро по поверхности» - говорю я и понимаю, что звучит все это безумно. Мы должны были заранее понимать, какой конец нас ждет наверху. Призрачная надежда на спасение сыграла злую шутку. «Не все потеряно. Много людей выжило. Вы ведь можете разыскать друг друга» - незнакомец вновь отвечает так, будто слышал, о чем я думаю. Ненадолго я теряю дар речи, потом все же решаюсь спросить.: «Откуда ты знаешь? Ты ведь...». «Я слеп?». Мой спаситель снова улыбается, на этот раз широко, почти торжествующе. Я невольно рассматриваю, как завораживающе страшно растягиваются шрамы на его губах. «Мои глаза ничего не видят, но это совсем не означает, что я сам не вижу ничего. Мое зрение не в них».
Я качаю головой, понимая, что этот человек сошел с ума. Возможно, на него плохо подействовало одиночество. Он ничуть не обращает внимания на мою реакцию. «Хочешь, я найду их для тебя? Провожу тебя к ним?». Он оживляется, подскакивает из-за стола и слишком уверенной для слепца походкой направляется к кровати. Забирается на матрас с ногами и принимается закатывать рукава. То, что я вижу, на мгновение мутит мой разум, и мне начинает казаться, что сейчас я упаду в обморок, но этого не случается. Глубоко дышу, дурнота отступает. Руки незнакомца покрыты стеблями вьюна. И они вовсе не намотаны на запястья в качестве браслетов. Растение впивается в кожу листьями и тонкими, белесыми корешками. Стоит человеку замереть неподвижно, вьюнки в горшках над его головой приходят в движение и я, не в силах оторвать взгляд смотрю, как они тянутся к нему, забираясь под капюшон, за воротник, в рукава.
Теперь становится видно что стебли уходят куда-то далеко, скрываясь за вентиляционными решетками. В мгновение я понимаю, что все они — единый организм, медленно, но верно расползающийся по всему городу. «Не бойся. Вот они, мои глаза. Глаза, уши, руки. Это весь я. Я могу быть везде, где есть они» - шепчет незнакомец. Тонкие ростки вьются по нему, жутко шевелясь под тканью одежды. Наконец, капюшон падает назад под их напором и я могу рассмотреть лицо этого человека. Вытянутое и бледное, все изрытое шрамами. Широко открытые глаза — два беспросветных бельма. В торчащих во все стороны скудланых рыжих волосах двигаются тонкие острые листочки. Долгие мгновения я бессмысленно смотрю на него, чувствуя, что это лицо смутно знакомо мне, потом, вскрикиваю и подскакиваю с места, когда разрозненные черты складываются для меня воедино. Удивительно, что всего за пару лет я забыла, как он выглядит. Передо мной сидит уже не чудаковатый незнакомец. Я вижу человека, долгие месяцы державшего в страхе нашу станцию и пол-ветки в придачу.
Его всегда называли Антошкой — за необычно яркие рыжие волосы. Пожалуй, когда он вырос, не нашлось бы человека, помнившего его настоящее имя. Крутым характером он отличался с детства, а потому боец из него получился слишком ненадежный. Антона боялись брать на поверхность, не желали ставить на дежурство в туннель. Мало ли чего учудит. Зря он обивал пороги станционного начальства, зря ругался. Ему было двадцать, когда однажды он пропал. Словно сквозь землю провалился. Не успели убитые горем родители справить поминки по сыну, когда из северного туннеля пришли нехорошие новости — кто-то уничтожил караван. А следом еще один. И еще. Сколько бы охраны не отряжали, итог бы одинаков — неизвестные бандиты никого не оставляли живыми, товар забирали подчистую. Украденное всплывало на рынках по всему метро. Облава длилась долго, поисковые отряды обшаривали все мыслимые и немыслимые лазы, иногда пропадая безвозвратно, но противникам удавалось скрываться. Нападения на торговцев продолжались.
Кажется, их выловили почти случайно, когда расслабившись от собственной безнаказанности они решили податься дальше, к кольцу. Кого-то убили на месте, кого-то расстрелял трибунал Ганзы, а вожака бандитов передали на родную станцию. Антона сложно было узнать. Озверевшие бойцы потащили его куда-то в боковой туннель, и больше никто о нем не вспоминал. Лишь дядя Карп однажды обмолвился, изрядно выпив по случаю какого-то праздника, что с расправой у них что-то не заладилось. «Мы его на мосток поставили, перед строем, а он возьми да и свались прямо вниз, в воду. Перестарались мы, стоять он не мог. Так и не пристрелили гадину».
«Что с тобой? Ты меня знаешь? Ты знаешь, кто я?!». Я вздрогнула. Антон больше не сидит, расслабленно привалившись к стене. Он подскочил, отбиваясь от оплетавших его стеблей, и двинулся на меня, не переставая кричать. Я попятилась, наткнувшись на стол. «Я знаю, что ты вспомнила! Скажи мне! Мне нужно знать!». Он не выглядит грозно или опасно. Вряд ли он намеревается сделать мне что-то плохое, но я оттолкнула его так, что он вновь упал на кровать, не переставая пятиться к дверям. Он слишком возбужден, а у меня во рту пересохло от леденящего ужаса. Что я могу ему ответить? «Ты не знаешь, как это! Мне нужно! Хотя бы имя!» - закричал он мне вслед, но я уже подхватила свое снаряжение и вылетела в наружный коридор. Он не стал гнаться за мной.
Я натягиваю на себя химзащиту, противогаз, бреду по коридору, с трудом вспоминая обратный путь. Ужас улегся, оставив в душе давящую пустоту. Человека, который стал монстром, больше нет, и с момента его смерти прошло достаточно времени, чтобы на его месте поселилось другое существо, мало похожее на обычных людей, но от этого не менее человечное. Стоило ли разрушить его небольшой стройный мир настолько сокрушающей правдой? В конце концов, я уже сделала выбор.
Когда я появляюсь на поверхности, выйдя из того же лаза под разрушенным домом, над землей уже занимается рассвет. Я бреду вперед, стараясь сориентироваться в лабиринтах кварталов, когда замечаю впереди движущиеся фигуры людей — они подают мне знаки фонариком, я отвечаю. Дядя карп почти бежит мне на встречу и крепко обнимает. «Где ты была? Мы здесь уже все обшарили. Хотели уйти, но там, впереди, этот чертов вьюнок так заплел улицу, что было не пройти. Пришлось обходить. Мы встретили тебя случайно». К нам подходит кто-то из ходоков, дядя карп о чем-то препирается с ним, а я опускаюсь на бетонный обломок, переводя дух. Откуда-то ко мне тянется белесый стебелек с маленькими острыми листочками и я касаюсь его рукой, невольно улыбаясь. «Доброе утро! Может, в следующий раз придумаем тебе новое имя?».



*Отрывок народной притчи, взятый из книги «Мактуб» П. Коэльо.
**Искаженное «Catellam» (лат.) - «Щенок».
*** «Mirabiliter» (лат.) - “Чудесно».