Прогуливаюсь по Ленинскому проспекту вдоль универмага «Нарвский». На противоположной стороне – бывший административный участок участкового инспектора 14-го отделения милиции Лучинского.
Просматриваются две расселенные «хрущевки», между которыми встроен новый корпус. Реализация программы реконструкции пятиэтажек. Очень приличный вид приобретает некогда мерзко пролетаризированный квартал. Земля далёкого и прекрасного в своей мерзости прошлого.
Край рвани, пьяни, битых морд, блевотины…
Край советской жестокости и беспощадности. Идиотизма и тупости.
Край простоты и…. доброты.
Констатирую изменения глазом былого нестарого мента.
Воспоминания готовы. В этом доме жила продавщица…
***
Она работала в гастрономическом отделе магазина на пр. Народного Ополчения.
Была вполне приличной дамой. А также стандартной магазинной стервой с золотыми зубами и кольцами на пальцах. С приветливым взглядом на любого, подходящего под её понятие «начальник». В том числе и на меня, участкового.
Взгляды на меня были сдержанно приветливыми. Ибо, по врожденному разгильдяйству, я не слишком «душил» на участке подконтрольную паству. Включая торговых работников. И жалко было. И перенапрягаться не хотелось. С чего и жил далеко не голодно, но и не особо жирно. Были коллеги более требовательные, но не намного[1].
при необходимости я покупал у дамы продуктовые дефициты. колбаску-ветчинку.
***
В один прекрасный вечер, находясь в опорном пункте по Бульвару Новаторов, 26, получаю от дежурного указание разобраться в домашнем скандале.
Беру пару балдеющих дружинников[2]. Отправляюсь по заданному адресу.
Оказывается, это квартира моей колбасной продавщицы. Ее ощутимо потрепал выпивший, и сильно возбужденный супруг.
Профессионально фиксирую в сознании несоответствие внешнего вида мужика и характера ситуации. Он очень прилично одет, ухожен и говорит, несмотря на возбуждение, складно и грамотно.
Задерживаю и доставляю, возмущенного в опорный пункт, где и сажаю в «пердильник[3]». Приглушенный толстой дверью, по офису разносится вой и рык задержанного. Терплю.
В ответ на стук ногами дверь «пердильника» обещаю джентльмену привязать пятки к затылку и дать так полежать пару часов. Затихает.
Заявившаяся следом торгашка, на правах старой знакомой, откровенно рассказывает мне, как ей надоел супруг. И умоляет его посадить.
Мужика становится жалко.
Отбираю от мегеры заявление в отношении учиненного ее благоверным безобразия. Обещаю принять все необходимые меры. И выпроваживаю восвояси.
Остаток вечера провожу с бумагами.
Временами слушаю из камеры стоны мужика по поводу того, какая его жена есть сука и б***ь. Стоны слышатся диминуендо[4]. Потом пропадают.
«Сука и б***ь» в течение вечера является еще раз и засовывает в стенной шкаф пакет с несколькими бутылками выпивки и свертками с закуской. В благодарность за предстоящее избавление от постылого супруга.
Ближе к полуночи вытаскиваю на свет божий окончательно сникшего мужика.
Беседуем.
Моряк дальнего плавания, комсостав.
Жену любит. Но она, опять-таки сука, время от времени доводит его до невменяемости. Особенно в те месяцы, когда он слишком долго находится на берегу. Привлечение же его к ответственности автоматически означает закрытие визы на пересечение границ СССР[5] и облом профессиональной деятельности.
Проникаюсь сочувствием.
Спрашиваю, есть ли у него еще родня в Ленинграде. Оказывается, что есть мать где-то в районе Гражданки[6].
То, что надо!
Поручаю несчастному немедленно уехать к матери и минимум две недели не показывать носа на улицу. С тем и выпроваживаю.
Позвонив «суке» сообщаю, что для начала посадил муженька на пятнадцать суток.
Благодарная продавщица еще несколько раз заносит мне алкогольно-закусочные наборы. И, как выясняется впоследствии, гнев к благоверному утрачивает.
Морячок вновь появляется в родных пенатах через положенный срок. В старой одежде, взятой у матери. Небритый. Рассказывает жене об ужасах жизни за решеткой. Прощается ею и нежно обласкивается.
И, в свою очередь, еще несколько дней также поит водкой и коньяком меня. Своего спасителя и благодетеля.
А ведь я попросту ни хрена не сделал.
______________________________________
[1] Неуважительно смеюсь над новой истерикой вокруг убийцы, майора Евсюкова, который, оказывается, набирал в магазине продукты и за оные не платил бабла.
Испокон веков торговые предприятия были одной из статей небогатых доходов советского участкового. Только без теперешнего идиотизма. По «обычаю делового оборота» участковый страны всеобщей голодухи мог регулярно и дозировано отовариваться в поднадзорных магазинах дефицитными продуктами. Возмездно. Но без переплаты. И это было благом.
По большой дружбе мог зайти в «свой» пивбар и в служебке попить на холяву пивка. Мог в дружественном магазине, поговорить с завотделом о жизни, плохой погоде и трудовой депрессии. И получить в утешение на холяву бутылку водки. Не часто.
Мог, наконец, у начальника «своей» жилконторы поиметь по дружбе на холяву обоев или краски для домашней косметики. На одну комнату. В год.
И, в основном, всё. Беспредельщики спаливались по стуку самих же рэкетируемых торгашей и коммунальщиков. Вылетали из органов. Иногда подсаживались.
Так что Евсюков – просто гротеск того, что было со времен появления полицейских на «святой», «духовной» и «великой» Руси.
[2] Представители общественности, за три дополнительных дня к ежегодному отпуску раз в месяц дежурящие при милиции, изображающие охранников общественного порядка.
Мне везло. На моем опорном пункте с 1 по 15 число каждого месяца дежурили представители ВНИИСКа (института синтетического каучука), а с 15 по 31 число – представители НПО “Гидролизпром”. И у тех и у других при явке на дежурства было полно спирта, который нами совместно выпивался. Еще и дежурной части отделения перепадало, да и хорошим постовым милиционерам было временами чем горло промочить. (См. "О ментах, общественности и вечной музыке" в разделе "Менты")
[3] А также “обезьянник”, “бункер” и т.п. В каждом “органе” по-разному. Камера для задержанных. Поскольку мой ОПОП был оборудован в обычной трехкомнатной квартире, то под “пердильник” была приспособлена кухня. Но окно было на три четверти заложено кирпичом и зарешёчено. А дверь была обитая железом и с «кормушкой». Закрывалась на щеколду, фиксирующуюся висячим замком. Не забалуешь!
[4] «Затихая» - италоязычный музыкальный термин.
[5] Так и было в то время – нужно было иметь “выездную визу”. В этом и заключался “железный занавес”.
[6] Для непитерских. Это противоположный конец города с юга на север.
2001-2009г.г.
© Юрий Лучинский