С утра было холодно, пасмурно, и мы, уходя с Викой на дачу, оделись теплее, но за час, пока добирались до дачного массива, распогодилось, сильно потеплело.
Пришлось снять рубашку и майку, и так, копать картошку. Проработали четыре часа, но всё сделать не успели. Воду с собой не взяли, хотелось пить, и усталость подкрадывалась. Чтобы совсем не вымотаться, лучше уйти заблаговременно. Все вокруг строят, а у нас конь не валялся, даже забора нет. Вика запрещает, сбивать из подручных реек.
Всё оставшееся свободное время уделил лущению фасоли, как раз управился до программы "Время".
На шум поднявшегося лифта, Вика заглянула в глазок, и сказала:
— Снова какой-то мужчина в подъезде стоит. Вышел из лифта и стоит.
Опять воры? Я решительно открыл дверь и в темноте подъезда увидел высокого молодого человека с блокнотом и визиткой в руках. Прямо у нашей двери. Я вопросительно посмотрел на него. Он, видимо, растерялся и сбивчиво заговорил:
— Я по делам литературного центра, по поводу вашей рукописи, которую вы последний раз читали.
Я узнал Володю Гришмановского, и протянул руку, которую он долго не брал, словно не понимая, зачем я сую свою руку. Смотрел на меня с каким-то непонятным выражением, то ли недовольства, то ли подозрительности, и я не мог догадаться, зачем он заявился, может, моя рукопись понадобилась. Было, провел его к лестнице, думая, что в столь позднее время, он быстро скажет что-то и уйдет, но он удивился, не собираясь уходить.
— Вы, как будто, ожидали, что я приду, сразу открыли дверь.
Я промолчал, не говорить же, что его приняли за вора.
— Я в литературном центре узнал ваш адрес, вот по какому поводу. Нет, вы как будто знали, что я приду, только я подошел, и вы открыли. Удивительно.
Я понял, что у него разговор основательный, неудобно не пригласить в квартиру. Кухня была свободной, и я пригласил его туда.
— Вы что, в малосемейке живете?
— Зять со мной живет, — коротко сказал я, чуть было не признав, что да, в м/с, по тому беспорядку, в прихожей, иначе не скажешь.
— В последний раз вы читали рассказ "Потерянная рукопись", там о немолодом человеке, о его нелегкой судьбе, я ещё, нелестно высказался, хотя и не весь прослушал. Меня интересует, почему вы так назвали рассказ?
— Ты что, только ради этого и пришел? — поразился я, внутренне закипая от его вида, не совсем нормально психического человека.
Кажется, Кудряшов говорил, что он балуется наркотиками, или от его манеры говорить, не смотреть собеседнику в лицо, словно из боязни, что прочитают мысли. Но, иногда, он, все же, смотрел в глаза, и был виден взгляд нормального человека. Правда, я никогда не контачил с наркоманами, и представления не имею, как они должны выглядеть, точнее, у меня лишь киношное представление о них.
— В некотором образе, да. Понимаете, я мистик. Но и реалист тоже. Мистический реалист. Со мною всё время происходят удивительные совпадения.
— Не только с тобой, — подгонял я его медленную речь. – Это у всех так. Это так кажется.
— Возможно, — согласился он, не желая спорить. — Понимаете, я перед этим потерял рукопись, и вдруг вы читаете этот рассказ.
— Уж не думаешь ли, что я взял твою рукопись? — весело сказал я, досадуя на нелепый и бестолковый разговор в столь позднее время, и Вика недовольна поздним визитом, неужели не мог найти время днем, или так не терпелось все эти три месяца?
— Нет, ни в коем случае, не думаю. Меня интересует, почему вы так назвали рассказ?
Да блажь в голову пришла, хотел было сказать, но, всё же, объяснил причину, и даже не постеснялся сказать, что слямзил идею у Кабакова "Невозвращенец". Хотя, на самом деле, он подал идею рассказа.
— А вы не могли бы рассказать содержание его "Невозвращенца"? Пяти минут, вполне, хватит, — улыбнулся он, давая понять, что нет необходимости подробно рассказывать сюжет.
Что это, наивность, глупость, наглость? В двух фразах объяснил ему суть идеи, не касаясь сюжета, так как его там нет, да и читал довольно давно, чтобы точно пересказать и ничего не напутать.
— А что такое невозвращенец? Дело в том, что Ивлева… Вы знаете такую? Она с Рашевской работает, сказала про меня: Да он невозвращенец!
Объяснил ему и это коротко, и снова стал ждать, что ещё он скажет? Он улыбнулся.
— Отнял у вас пять минут драгоценного времени.
На самом деле, отнял гораздо больше.
— Смог ли я чем-нибудь помочь тебе?
— Все оказалось тривиальней. Я надеялся на другое, а в жизни всё проще, жестче.
Он поднялся и ушел, оставив меня в некотором взбаламошенном состоянии, было приятно, что моё творчество задело хоть одного человека, пусть даже такого, и даже так, несуразно.
Он надеялся на мистическую разгадку, на некую тайну, фантазировал, строил предположения, а я, старый дурак, не способен подняться выше реальности.
Меня эта история развлекла и наполнила некоторой гордостью, есть порох в пороховнице. Надо больше писать. Я ещё сам не знаю, на что я способен, мои лучшие вещи впереди.
Когда был на бюллетене, зашел попутно к Букатову, поинтересоваться, не нужен ли для работы над рукописью?
Видимо, он был занят своими делами, встретил не столь любезно, как в те разы, сказал, что сотрудница, занимающаяся рукописью сейчас в отпуске, да и время не пришло. Я записал телефоны и ушел.
Вика и Влада ходят каждый день в УРС в надежде купить кухонный гарнитур по спецталону, записались семнадцатыми.
16 августа Ямполец вернулся из отпуска в Нижний Новгород, был у матери, с которой живет брат пьяница.
— Он мне сказал: Мать уже из ума выжила, может быть, ты заберешь её? — Все десять дней нервотрепки. Поехали отдыхать в Поршень, где жена начала ревновать: ты на других смотришь, а ко мне даже не прикасаешься. А как я могу, когда в комнате стоят три кровати?
Возмущался кооперативными ценами: стакан газировки 80 копеек, пирожок сорок копеек. Яйцо — 60. Возбужденный, не может рассказывать спокойно. Выменял ведро сахара на ведро клубники, а потом понял, что прогадал — сахар сейчас стоит дороже, чем ягода. Снова расстройство.
Вчера Лада купила гарнитур, три дня продежурила в магазине, чтобы не вычеркнули из списка. Стоя в магазине, соблазнилась бокалами для чая, и решила отнести их домой, а деньги 1890 рублей, и талон на гарнитур, отдала соседке по очереди. Не побоялась. Что значит, никто не обманывал, не обожглась. Я бы, не решился отдать деньги.
Вторую неделю, почти каждый день, идет дождь.
19 августа в 8 часов утра включил "Маяк" и услышал торжественно-печальный голос диктора о невозможности выполнения обязанностей президента в связи с болезнью.
Откуда взялась болезнь? Что за врачи, если проморгали болезнь и допустили до такого состояния вовремя отпуска в Крыму. Очередная ложь коммунистов. Этого сообщения ждали давно и удивлялись, что оно всё откладывается. Коммунисты не привыкли так престо отступать, без боя, без жертв народа.
Одну и ту же информацию повторяют весь день, вперемешку с классической музыкой, словно случилась смерть генсека. Вот, и у нас произошел государственный переворот.
На улице солнечный день, очень тепло. Люди спокойны, хотя, наверняка, знают, что произошло. Вторая телепрограмма не работает, отключили совсем. К народу поступает минимум информации. В понедельник газеты не выходят.
Завтра, если напечатают, а могут и промолчать, и начнется новобрежневская эпоха янаевского периода.
К центру Москвы стянуты БТР и танки, митинги запрещены, но народ собирается. Самые мрачные предположения. И на нашу долю выпадут лишения? Пока мы их не видели. Был мир и голод. Будет война и голод.
Пихтовников на работу не вышел, с кем-то подрался, на лице следы побоев. Я работал на диске один. В столовой, после ужина, встретился с Володей Семеновым, поговорили о новых событиях. Настроение у обоих тревожное, ожидаем самого худшего.
Наладчик Батяев сказал:
— Я за переворот, хватит языком болтать.
И таких очень много. Не понимают, чем это может закончиться? Бригада поработала до десяти вечера. Норму сделали и все ушли домой раньше времени на два часа.
21 августа. Призыв Ельцина, к всеобщей забастовке, не нашел у нас поддержки. Народ понимает, если он не будет работать, то и не получит деньги, а многие живут только ею, без накоплений, и Каданников призвал, не бастовать.
Вчера ушел с работы в девять часов вечера. По телевизору нейтральная преснятина, р/ст передала, что Ельцин взял командование войсками Союза в свои руки, отменив указы Язова. Комендант Ленинграда Самсонов сказал, что его войска не выйдут из казарм на подавление, недовольных переворотом. На западных биржах паника, которая быстро проходит, ищут меры против хунты, предсказывает скорое её падение. На пресс-конференции у Янаева сильно дрожали руки. Чувствует кошка, чьё мясо съела. Какой-то корреспондент спросил Стародубцева:
— А вы, как оказались в этой компаний? — и рукой обвел.
Тот засмеялся, отделываясь шуткой, Янаева спросили:
— Вы советовались с Пиночетом?
Многие предсказывают скорое падение хунты. Дай Бог. Почти все газеты запрещены. Хунта, как черт ладана, боится правды. По телевидению начали передавать более обширные и правдивые обзоры, что не везде поддерживают Комитет, почти все новые дикторы, старых не смогли уговорить.
Во время ужина в заводской столовой кто-то сказал, что восьмерку арестовали. Я не поверил. Вернее, боялся сглазить, нужно своими ушами услышать, это слишком хорошо, чтобы быть правдой, слухи. Включилась местная трансляция. Люди останавливались, садились на стулья и слушали.
Володя Семенов пришел, то ли ко мне, то ли ещё зачем-то. Я уже допивал чай, когда он встал и подошел к динамику. Передавали запись сессии ВС России, я не сразу это понял, думал, что это прямая трансляция.
Выступающие говорили, что ещё есть угроза со стороны хунты, и я боялся, что случится худшее, хунта перейдет в решительное наступление, и тогда всё будет кончено. Но уже сам факт трансляции говорил о многом. Все эти дни мы были оторваны от мира, информация поступала только из-за рубежа, то есть могла быть тенденциозной.
Лишь на следующий день мы узнали подробности ареста хунты. Но тревога, что всё может повториться, не проходит. Здесь и выступление Горбачева в защиту коммунистов. Но потом, видимо, он, всё же, что-то понял, коль решил распустить компартию, и вышел из генсеков. Это ему в плюс. Но он виноват во всем, что вытворили эти подонки.
28 августа многие высказывают сомнение, что Горбачев, вообще, был заблокирован на Фаросе в Крыму, так как никто не видел войск. Таксист Сухов прямо спросил:
— Зачем путчисты поехали в Крым, не за советом ли? Руцкой тоже не видел войск, охраняющие президента, пограничники, тоже не видели. Кто же, тогда блокировал, и была ли блокада? Почему так много нестыковок в словах Горбачева? Что скрывается?
Взрослый — тот же ребенок, но знающий гораздо больше, и этим отличается. Мы так же, общаемся, негодуем, страдаем, и с таким же, облегчением, миримся.
Я всё не могу найти разумный алгоритм жизни, тактику поведения, чтобы понапрасну не трепать себе нервы. Может быть, и нет такого алгоритма. Или же, он есть, но я не могу ему следовать — это отрешение от мира, от суеты. Не тот характер. Не дали холодильник — истерика, слово не так сказал, посмотрел, как на врага.
Вся жизнь на лезвии ножа, ни влево, ни вправо, только в запрограммированном направлении. На что жаловаться? На то, что живешь? Что не попал в аварию, не ограбили, не порезали, как многих других?
После того как Лёвкина меня отругала, за то, что я послал её работать в другую бригаду, как мне передал Скрипкин, я перестал ее замечать, и всячески избегаю.
Она поняла причину и старается быть приветливой при невольных столкновениях, когда этого нельзя избежать. Я тоже делаю вид, что ничего не произошло, но прежних отношений нет.
По сути, бригада разбита на два нестыкующихся лагеря, мужчин и женщин, общего нет ничего, даже работаем отдельно, а с тех пор, как я перестал к женщинам подходить, только Юра служит, каким-то, общим звеном, но и он ни во что не вмешивается, только распределяет работу.
Во время смены пошел в библиотеку. Два студента, один очень громко разговаривает, мешает сосредоточиться. Выговаривает библиотекарше за то, что нет нужной литературы по теме:
— Мне же, никто не поверит, что нет литературы! Всю неделю хожу по библиотекам, и ничего не могу найти, а в билете ж этот вопрос есть.
— Мне тоже попался этот вопрос, — тихо говорит библиотекарша.
Но он не понимает и продолжает греметь на весь зал. Меня подмывает сделать ему замечание, но понимаю, что могу нарваться на грубость.
Да и зачем новая нервотрепка, тем более что в журнале "Наука и религия" читаю: "не суди, да не судим будешь". Суд — причина многих стрессов". Согласен. Но как удержаться от суда? Когда люди такие неразумные, неправильно поступают. А я правильно? О чем речь? Конечно! Так ли? Не выдержанный. Болтлив. Нетерпелив. И ещё многое другое.
Надо избавляться от этих качеств. Пора. Уже дед. Хотя и трудно. Надо всё время это помнить, чтобы следить за собой, контролировать. Хорошие намерения легко забываются. Легко ли быть святым? Трудно. Хотя никогда и не пытался быть им. Греша, легче жить.
Мать дала понятие христианства, его постулатов, учила смирению. Мои же дети обо всем этом не имеют представления. Что вместо этого? Вероятно, слепок с отношений родителей, с их жизни. Я доволен, что нам, все-таки, удалось вырастить их порядочными, даже при неумении воспитывать, у нас никто не умеет, культура разрушена, все на самотеке.
И в то же время, смирение — качество рабов. Свободному человеку смирение не нужно. Но как тогда жить в обществе, если в нем не будет смирения, все со своим норовом, гонором. Свободных людей не бывает, каждый от кого-то зависим, от родителей, которых на старости лет нужно кормить, от детей, от друзей, от коллег, от проходящего по улице, который намного сильнее, и может, просто, отнять то, что ты несешь.
В дни хунты, на второй день, пошел и закрыл счет, снял все деньги, предполагая, что от них можно ждать всего, могут и заморозить сбережения на неопределенное время, лучше сейчас потратить. Вместе с компенсацией – 724 рубля. Когда-то это были деньги, а сейчас на них ничего стоящего не купишь.
Другие поступали наоборот, вкладывали, чтобы защитить деньги от неожиданностей. Скрипкин положил деньги, чтобы защитить от непредвиденных потрясений. Он не понимал, что происходит.
Предсказывают, что членам хунты дадут от пяти до десяти лет. Просидят не более трех лет и освободятся после амнистии. Думаю, что их, вообще, судить не нужно, за убеждения нельзя судить. Просто, отправить всех на пенсию, чтобы не мешались, и следить, чтобы не предприняли новый заговор. Это будет дешевле, чем содержать в тюрьме, и, более нравственней.
Слух: якобы Глоба предсказывает, что 17-19 сентября произойдет новый переворот. Не дай Бог! Не верю астрологам, хотя Нострадамус на высоте, его катрен претворился в жизнь, но Тамара Глоба и её муж не смогли себе предсказать, что разойдутся, а уж, это можно было сделать в первую очередь. Поссорились. Не поделили гонорары? Который месяц не видно на телеэкране.
Сидение на Фаросе дорого обошлось чете Горбачёвых: Раису Максимовну хватил инсульт, ослепла на один глаз, и посыпались сопутствующие болезни. Горбачёв хорохорится, делает вид, что ничего страшного не произошло.
И никто из нас не знал, что в эти дни он передал США акваторию за Сахалином, равную трём Польшам, и всё это за заступничество перед Ельциным.
На следующий день посол США принес Раисе Максимовне жемчужное ожерелье, которое было ответным подарком за территорию, богатую рыбными ресурсами и нефтью.
Несколько позже писатель Юлиан Семёнов рассказывал о своей встрече с четой Горбачёвых: Раиса Максимовна несколько возмущённо спросила его:
— За какие мерзости Штирлицу присвоили звание штурмбанфюрера?
Какой ответ после этого последовал, он не сообщил. Да он и не нужен, потому что ситуация анекдотическая.
продолжение: http://www.proza.ru/2014/05/20/1014