Осень. Конец сороковых. Из деревни приехала тетка, родная сестра моего отца. Привезла с собой, вернее на себе, два мешка подсолнечника - семечек. Колхоз расплатился предварительно на трудодни. Окончательный расчет будет позже, а сейчас тетка Прасковья привезла столько, сколько смогла поднять.
Я пришел из школы; в коридоре стоят два мешка, потрогал - семечки. Догадался, кто-то приехал из деревни. Из кухни и по всему дому распространяется запах жареных семечек. Тетка готовится завтра на рынок, но, конечно, на продажу все должно быть прожарено основательно, иначе, она знает по опыту, никто к ее продукции не подойдет.
Слушаю про новости из родной деревни отца. Муж Прасковьи умер: выпивал, так, понемногу, правда на этот раз не рассчитал; к утру в канаве заметила доярка Клавка, спешащая на ферму доить кров.
Сын Прасковьи Васька работает трактористом, семечками отоварили, прежде всего, механизаторов: у них каждый день работы оценивался в три трудодня. Поэтому она, наверное, первая приехала сюда из деревни и надеется до зимы обернуться еще раза три.
Во-первых, урожай подсолнечника в этом году отменный; маслозавод загрузили под завязку.
Во-вторых, Васька задумал жениться; надо снарядить обнову и не только - нужны деньги для этого. Свадьбу справить надо побогаче, все же тракторист не последнее лицо в деревне. Да и невеста Нинка, дочь председателя сельсовета, хороша чертовка. Не выполни ее условия - свадьба может и сорваться. А Васька может запить и тогда хана всему.
В третьих, надо купить во чтобы то ни стало материала разного: ситца, маркизета, сатина и вообще, лучше всего, чтобы все было в цветочках и разных - Прасковья надеется этот вопрос решить с помощью другой Прасковьи, своей золовки, то есть моей матери.
Мать соглашается поехать в Москву (мы живем километрах в тридцати от столицы, поэтому трудности минимальные).
Еще новость с родины отца в том, что, оказывается, вернулся Костя, одногодок моего родителя. Где он был с конца войны и до сих пор - неизвестно. Но пробыл в деревне недолго.....
Вдруг в конце большака, где жил Костя, загорелся дом, а когда бросились тушить всем близлежащим огулом, то уже ничего нельзя было сделать. В один момент все объятое пламенем строение, продержавшись какое-то время, рухнуло, благо спасать никого не пришлось: маленькие в школе, взрослые в поле.
Через день загорелось с другого конца и тоже почти сгорело дотла. Потом занялось на другой улице, но удалось отстоять. В толпе стоял Костя и радостно потирал руки от удовольствия.
Баба Фекла, стоящая рядом, вдруг заголосила громко и вцепилась ему в волосы: «Паразит, это же ты поджог, я видела, как ты крадучись шел с той стороны ограды!» - визжала она все громче и громче. К ней кинулся муж, еле ее оттащил от Кости. Тот, так же ухмыляясь и потирая руки, ответил совершенно спокойно: «Об чем вы жалеете, эти же дома фашистские и их надо немедленно сжечь!»....
Прибыл председатель и сказал мужу Феклы, Андрею, чтобы он прибыл с женой после обеда в правление. А на Костю посмотрел искоса и что-то шепнул своему кучеру, тот отошел в сторонку, и, когда Костя направился в сторону своего дома, тихо поплелся следом.
К обеду приехала милиция из района: Фекла с мужем уже были в сельсовете. Ее допросили, и она все рассказала, что каждый раз после пожаров, она видела Костю всегда поблизости радостно улыбающегося этому зрелищу. Она подумала, что он так выражает свое сочувствие такому горю, хотя это не обычно.
А в последний раз она видела, как Костя прошмыгнул в дырку в заборе с тыльной стороны дома (она в это время находилась в конце своего огорода). Сначала Фекла подумала, что вот лентяй, решил пройти прямиком через чужой сад, вместо того, чтобы обогнуть эту усадьбу вдоль забора, что, конечно же, гораздо дальше. А когда он оказался рядом (дом уже бушевал, объятый пламенем), у нее тут же в голове все сложилось, и она завизжала от злости и негодования.
Вечером Костю увезли, и потом председатель объяснил, что Костя "тронулся". Ему втемяшилось, в голову, что деревянные это фашистские дома и подлежат уничтожению...
Рассказывала все это тетка Прасковья так эмоционально и громко, и с таким выражением лица, что мне это деревенское сообщение запомнилось надолго.
Когда она закончила этот сюжет и перешла к другим, не менее важным, как ей казалось, я уже покушал и хотел делать уроки.
А меня заинтересовали мешки с семечками; они были такими огромными и высокими, что я подумал, как же она их принесла. Удивило же меня то, что тетка (не, лучше тетя) была очень маленького роста.
Сначала я подошел к мешкам (мне было лет, наверное, двенадцать); они мне были чуть ниже подбородка, попробовал поднять (мешки были связаны между собой, так называемым способом - наперевес - это, когда груз находится спереди и сзади на плече), ничего у меня не получилось. Она же была ростом всего на полголовы выше. Меня это заинтересовало, ну никак она не могла нести этот груз.
Вернувшись в комнату, я спросил ее: " Сколько весят твои мешки?" --Каждый пуда по полтора,- ответила она. Я позвал отца и полюбопытствовал, что действительно ей никто не помогал? Он потрогал мешки, приподнял их и говорит, что это для нее обычное дело.
Я усомнился, как это обычное, если я не могу поднять. Отец старался мне объяснить, что, если надо, она и не то может поднять.
Оказывается для него это нисколько не удивительно. Я не мог поверить, что такая маленькая женщина могла пронести два мешка весом в три пуда на расстоянии три с лишним километра от станции и до нашего дома.
А напоследок он рассказал, что тот сундук, который стоит в прихожей (ящик с крышкой размером полтора метра длиной, метр шириной и сантиметров восемьдесят высотой), в свое время стоял в доме в деревне, где жила семья отца до его женитьбы. Конечно, он был битком набит барахлом, так, что крышку закрывали только сев на нее. Так вот, этот сундук она вытащила одна из горящего дома и бросила среди дорожки в сад. Пока тушили пожар, его несколько раз пытались убрать с дороги, но это оказалось не под силу никому....
Пожар потушили, спал ажиотаж; двое дюжих мужиков попытались втащить сундук обратно в избу - у них ничего не получилось.
Стали спрашивать, кто его вытащил; про нее никто и не подумал. А когда она сказала, что, вроде бы, тащила этот гроб - ее просто попросили повторить этот подвиг или, хотя бы, сдвинуть его с места. Она подошла.....и на этом все и кончилось. Может, и не она его выносила. Ну, что еще можно сказать: вот тетя Прасковья - вот мешки, а остальное, выходит – фантазии!
Прошла неделя. Семечки проданы, деньги завязаны тугим узлом в носовой платок и спрятаны, конечно, за пазухой, завтра едут за материалом в Москву.
Пригласили еще одну мою тетку, родную сестру моей матери Настасью. Всем надо что-то купить. До Москвы - на электричке, а там, на метро до станции Серпуховская, где есть большой универмаг....
Народу в магазине столько, что если сказать много, то это неправда. Магазин битком забит покупателями. Наши заранее договорились в магазине занять разные очереди, чтобы, если одна движется быстрее, то к ней, конечно, приткнутся двое других.
Настасья, пошустрее своих родственников, быстро нашла хвост очереди и уже разговаривает с впереди стоящей, выспрашивая ее, что сегодня "выбросили" и сколько дают в одни руки.
Прасковья (моя мать) тоже, вроде зацепилась за последней стоявшей покупательницей и, зажав сумку подмышкой (с деньгами на дне), рассматривает через головы других ассортимент товара, не приступая пока к расспросам.
Третий член этого коллектива, поскольку самая маленькая, затерялась в толпе и не сумела не то, чтобы занять очередь, а вообще выбраться из этой кутерьмы и найти своих; пока вертится волчком среди зала, толкаясь локтями и наступая другим на ноги (сказалось деревенское проживание), хотела уже зареветь от бессилия, как ее выхватила из толпы Настасья и, втиснув впереди себя, приказала держаться здесь, а она узнает, как дела у другой Прасковьи.....
Другая же Прасковья в это время находится в милиции. Когда она разглядывала, вытянув шею, что там лежит на полках, за прилавком, ее резко дернули за руку и вытащили из очереди.
Она даже не успела удивиться, а тем более испугаться, как перед ней оказался молодой человек в штатском и еще трое, двое из которых держали парня, заломив ему руки назад.
Мужчина, удерживающий Прасковью, указывая на сумку, которую она также крепко прижимала локтем к себе, спросил, ее ли эта сумка. "А чья же? конечно моя!», - по инерции ответила Прасковья, пока что ничего не понимая. «Пожалуйста, проверьте все ли у вас на месте», - попросил державший её за руку. Прасковья машинально вытянула из подмышки, сразу ставшую влажной сумку - вроде все нормально.
- Проверьте, проверьте! - нетерпеливо повторил он еще раз.
- Батюшки, какой ужас! Как же это?! - кошелька нет, а сумка целая и невредимая.
-А это ваш кошелек?- спросил другой, державший молодого человека.
- Конечно!- промямлила Прасковья и протянула руку за своими кровными.
- Пройдемте, тут недалеко, - скомандовал третий.
Очутилась Прасковья в комнате - перед ней один из сопровождавших ее.
- Это ваш кошелек? - опять спросил он.
- Да! - ответила та, еще не опомнившись и никак не приведши свои мысли в порядок.
- Перечислите, что в нем и в каком количестве? - уже строже, но еще вежливо повторил. Правда, перед этим, он представился - кем, она не запомнила (какое тут запомнить!).
Прасковья напрягла свою память, все вспомнила, и действительно все совпало, что она перечислила, за исключением мелочи; она забыла про билеты на электричку и метро, но билеты были тут же. Все совпало, таким образом, точно, и ей вернули весь кошелек.
Оказалось, что пока она созерцала поверх голов, вор-карманник обчистил ее, как липку, и, если бы не сотрудники милиции, то плакали бы ее денежки. Теперь ей надо написать заявление обо всем, что она знает, и видела, а там суд, и ей надо там выступить в качестве истца.
А пока ей нужно посидеть в коридоре, пока милиционер не уточнит адрес Прасковьи, названный ею несколько минут назад. Прасковья адрес назвала, но не точно, чтобы больше не появляться тут. Думала, схитрила, однако через пару минут он вернулся, сообщив, что адрес несколько неверный; он это оправдывает в связи с ее волнением.
Пока сидела, писала, в голове вертелась мысль, которую она высказала вслух: "Вот я приду в суд и что я скажу, (она была немного знакома с судопроизводством, так как была некоторое время народным заседателем); - что это мой кошелек и все. Я же глупо буду выглядеть, если я действительно ничего не видела".
- Хорошо, все сделаем без вас, но еще раз вам придется сюда явиться,- заключил он и поднялся из-за стола.
Действительно, она еще один раз ездила и дальше дело теряется в судопроизводстве.
Таким был неудачным первый день поездки за мануфактурой. Вторая Прасковья и Настасья купили кое-что, но никакого удовлетворения от поездки не получили.
Меня же очень интересовал вопрос, как Прасковья маленькая носит свои мешки. И я увидел, когда она приехала второй раз со своими теми же семечками.
Возвращаясь из школы уже где-то месяца через полтора после ее первого визита вижу такую картину: идут вдоль забора три мешка, причем средний с ногами.
Средний живой оказался человеком, на самом деле маленькой Прасковьей. Она ловко подлезала под два связанных мешка и мелкими шашками, часто перебирая ногами, переносила эти тяжести метров на пятьдесят, потом вылезала из под них - отдыхала, а потом все начиналось сначала.
Я решил проверить этот опыт. Когда дома никого не было, я тоже подлез под эти мешки и попробовал их переместить на какое-нибудь расстояние. И убедился- точно, если шагать крупным шагом, то далеко не уйдешь, а если мелкими шажками, то можно действительно передвигаться.
Но главное, как сказал мой отец, если надо, то можно горы своротить.
Но стоило ли сворачивать горы? Нет, здесь кроется какая-то другая сила: внутренний запас двужильности, позволивший выжить русским деревенским женщинам в те лихолетья, свалившиеся на них.